Надо заметить, что Архипу, – будто в насмешку, – выдали винтовку старого образца… такую, какие в царские времена выпускали. И помимо того, что на её прицеле не метры, а шаги указаны, была она ещё и длиннее обычной… не намного, но и это при его росточке небольшом имело значение.
– Как же так… – потупился Архип. – Это ж личное оружие… она на мне записана… Не положено так.
– Ладно, ладно… не настаиваю, – успокоил его старший лейтенант. А затем, перейдя на серьёзный тон, многозначительно произнёс: – Готовься. Через полчаса темно станет… и вперёд… Вся надежда у нас на тебя.
Со знанием дела, не торопясь (времени вполне хватало) Архип отпряг от повозки и вывел из оглобель Магнита. Потом, рассупонив, стянул с его шеи хомут со шлеёй и постромками… расстегнул подпругу… стащил седёлку с потником… А как закончил, то всю снятую упряжь, – за исключением оставшейся на коне узды, – бережливо уложил в кузов повозки (как-никак казённое имущество) и, приспособив вожжи на манер поводьев, стал ждать команды на отправление.
Как стемнело, старший лейтенант ещё раз с Архипом предстоящий маршрут обсудил, прикинув расстояние и время… удачи на прощание пожелал, подмигнув: «Ну, либо грудь в крестах, либо…»… и до тех пор, пока тот виден был, провожал его участливо подбадривающим взглядом.
Лёгкой трусцой, а чаще шагом (не особо в лесу разгонишься) нёс Магнит своего седока. Бездорожно напрямик правил Архип, стараясь курса заданного держаться. Сложно это конечно – темень вокруг непроглядная, да заросли густые. Сложно, но нужно. «Очень и очень нужно!» – так Архип понимал. Потому, вытесняя чувство опасности, больше всего беспокоило его правильность направления – непозволительно сейчас сплоховать было.
Бой к ночи стих. Не то, чтоб полностью, – иногда ещё и дробная трескотня выстрелов где-то неподалёку раздавалась, и басовито суровый гул взрывов из далека доносился, – но всё ж не так как днём шумно было, даже звуки леса ощутимы стали… неясные и безжизненно тоскливые. Колыхнётся ли тягучим скрипом дерево, хрустнет ли ветка под конским копытом, или ещё что-либо послышится – начеку Архип, больше на уши, чем на глаза полагаясь… Но в общем всё относительно спокойно вокруг было, и самое главное – безлюдно. Именно этого сейчас ему как раз и требовалось.
Чуть позже поодаль глухое натужное урчание моторов возникло. «Не меньше двух машин, небось… Значит дорога там», – настороженно прислушиваясь, соображал Архип. Эту дорогу старший лейтенант упоминал и велел, ни в коем случае не выезжая на неё, параллельным ей курсом следовать. «Значит верно еду. Надобно и дальше так… рядышком, но не шибко близко – чтоб раньше времени с немцем не повстречаться», – определился Архип и дальше двинулся. Шум моторов то стихал, то снова появлялся… не пугая, а наоборот служа удобным ориентиром.
Через какое-то время машин слышно не стало – вероятно дорога в сторону завернула. А после и лес закончился. Дальше открытая равнинная местность лежала. После лесной тьмы, здесь вроде как малость повидней стало, но не дюже: ни тонюсенький серп убывающей луны, ни то малое количество звёзд, оставшихся неприкрытыми плотно скомканной завесой туч, не могли в нужной степени осветить равнину. Всё вокруг было заполнено тёмно-серым сумраком ночи. Лишь вдалеке, отделяясь от неба еле-еле заметным оттенком, угадывалась прерывистая гряда небольших высот. Именно там и должны быть свои… Вот теперь надо Магнита во весь опор пускать («аллюром три креста» – как старший лейтенант приказывал), так чтоб до туда одним махом домчаться. Разогнал Архип коня своего, насколько духу у того хватало, и понёсся вперёд ни ямок, ни кочек не замечая, а лишь чутью лошадиному доверяясь. Скачет, мысленно цель приближая – быстрей бы!.. сзади по спине винтовка колотит… вокруг темнотища кромешная… и кроме ветра в ушах ни чего не слышно…
Вдруг стопорнулся Магнит, испужавшись чего-то. И тут же, черканув яркой короткой вспышкой по ночной черноте, метнулась вверх ракета… лопнула в вышине… и начала горящим белым шаром скатываться вниз, волоча за собой дымный хвост. Холодный дрожащий свет внезапно открыл пространство, отбросив от всего, что вокруг находилось длинные покачивающиеся тени. Мощной громадиной выделился из темноты силуэт танка… чуть в стороне ещё один… а подле них люди… И совсем рядом (прям вот оно!) искажённое контрастным отсветом, удивлённое лицо солдата в пятнистой плащ-накидке и широкой, обтянутой сеткой каске… Немцы!!!
Кто-то крикнул, звякнуло что-то… и вся, – прежде кажущаяся пустой, – округа будто ожила, наполнившись голосами и движением.
Одним мигом, – словно видение, – пронеслось это в сознание Архипа (не смог даже понять что к чему), как уже нёсся он без оглядки галопом, уткнувшись в холку коня, всей сущностью устремясь к той высоте, что смутно виделась вперёди… к своим. И ни чего больше не различал и не чувствовал кроме отчаянного стука сердца, бьющегося в такт бешеной скорости, которой ему сейчас всё равно казалось недостаточно мало.
Жёлтыми пунктирами побежали вдаль один за другим огни трассирующих очередей ударившего вдогон пулемёта. Неестественно диким воплем взревел, дёрнувшийся в бок, Магнит. И всего только успел углядеть Архип, что подкосились, лишившись опоры, передние ноги коня… как вдруг земля опрокинулась… и какая-то неимоверная силища безжалостно грубо и крепко (точно тисками) сдавила ногу. Невыносимая боль, раскалённым штырём пронзив колено, лишила сознания…
Сложно сказать, сколько беспамятствовал Архип, но надо полагать не долго – поскольку когда очнулся, ночь ещё была глубокая… беспросветно чёрная и гнетущая. Будто через вязкую трясину продравшись, из тяжкого забытья выбрался… и пусть не сразу, но осознал, истерзанным жестокой болью рассудком, что хоть сквозь немцев он и проскочил, а к своим ещё не добрался… и лежит сейчас где-то на нейтральной полосе с придавленной убитым конём ногой.
Мелкая нудная морось сыпалась с угрюмого чужого неба, напитывая противной влагой шинель. Но не от сырости промозглой, а от страха омерзительно липкого, стыла в жилах кровь у Архипа. Неодолимая слабость, отняв остаток сил, обезволила и погрузила в безысходное отчаяние. Даже смерть Магнита, – верного товарища, с которым полгода, можно сказать, в одной упряжке довелось службу нести, – не вызвала горесть утраты… потому как первый раз за всю свою недолгую жизнь ощутил Архип её конечность… поняв, что и сам скорей всего навсегда останется здесь лежать, если до рассвета к нашим не доберётся…
«Нет!.. Нельзя так!.. Никак нельзя…» – воспротивилось этому что-то в Архипе. Как же можно людей подвести, ведь вся надежда у них на него… на Архипа – так напутствуя старший лейтенант говорил… «Нужно пробовать… Хоть как… но нужно…»
Опамятовался мало-мальски Архип, из тумана небытия пробудившись… в себя пришёл… с мыслями собрался – надо первым делом ногу освободить… а там видно будет… С горем пополам вытащил из-за спины винтовку… приклад, будто весло, под бочину коня запихнул… и начал приподнимать Магнитову тушу, правой рукой и плечом в ствол упираясь, а левой за штанину ногу, жаркой болью кипящую, вытягивать… Весь измучался, потом холодным изойдя… ворот шинели зубами изгрыз, в беспомощной злобе всё и вся проклиная… но вытянул… и, обессилев вконец, ткнулся головой без разбору прямо в слякоть… в беззвучном плаче дрожа…
Отдышавшись да боль переждав, Архип ногу свою травмированную ощупал, опасливо колена касаясь. Как чужая нога стала, непослушная совсем. И штанина у колена липкая вся – в крови видимо.
Плохи дела… Ползком выбираться придётся…
Перетянул Архип, снятой обмоткой, как смог рану повыше колена (так вроде медики советуют)… собрался с духом… и пополз, слабыми руками за землю цепляясь… как-нибудь – но лишь бы вперёд… к своим…
Мало что запомнилось Архипу из остатка той ночи. Как в бреду болезненном или во сне жутком (да если б сон это был!): и ночь беспроглядно слепая… и земля от грязи осклизлая… и дождь леденяще холодный… и боль изматывающая… всё сжалось в один нескончаемый кошмар… Мертвенно глухо вокруг – ни звука не слышно… воздух от влаги будто свинцовый – не продохнуть… чёрной пустотой сжато пространство – даже того, что рядом не разобрать… всюду одна только муть гнетущая мерещится… Страшно… тяжко Архипу – один на один он с испытанием на его долю выпавшим… Вытянет вперёд вялую руку… кочку, али ещё что-либо, нащупает… пальцами немощными вцепится… тащит себя – хоть на сколько-нибудь продвинуться… И ничего сейчас для него не существует кроме этого движения… темноты… холода… боли…
Сложно сказать, сколько мучения Архипа длились, пропал для него привычный ход времени, растворившись в бесконечном мороке. Одно точно: подобрали его выползшие навстречу бойцы – наши… русские. Радости сколько!.. только силёнок, чтоб выразить нет… ускользает явь из сознания… Смутным видением осталось в памяти Архипа: как сперва окликнули его тихо… как после подползли к нему… как до укрытия дотащили… Ну, да это и не главное тогда было – главное, понимал он, что к своим добрался, а значит теперь всё хорошо будет – ведь и жив остался, и с заданием справился.
В блиндаже, – после ненастья ночного, – светло, тепло и успокоительно мирно. Там Архип, сначала одному командиру, затем другому (очевидно самому старшему тут) поручение передал, объяснил обстоятельства, место на карте показал, как велено было. Те хвалили его, руку крепко жали. Непривычно как-то и даже неловко Архипу – никогда ему прежде благодарность за службу не объявляли… И уже хлопотали над ним два санинструктора, что-то с ногой его делая… и не страшной казалась сейчас боль – потому как всё плохое позади осталось…
Затем госпиталь тыловой был. Там Архипу и операцию сделали… и гипс, почти на всю ногу, наложили… и костыли выдали, на которых, – как только врачи разрешили, – скакал он по больничным коридорам до самого конца весны. Долго лечиться пришлось, ну да что ж тут поделать: хочешь не хочешь, а надо. В госпитале всё по распорядку последовательно, размеренно и однообразно. Отрадны лишь вечерние разговоры соседей по палате: ведь с чего б не начинались беседы эти – непременно к ожиданию скорого окончания войны сводились. Ну, а самым главным и особо запомнившимся событием было конечно известие о Победе. Всем госпиталем тогда ликовали и на радостях пили: и спирт медицинский, и шнапс трофейный, и вино местное (тут даже и Архип пригубить сподобился – первый раз в своей жизни)… А ещё до этого письмо пришло от того старшего лейтенанта из полка кавалерийского (как только разыскать умудрился – удивительно). В письме он выражал сердечную признательность за выполненное задание, желал скорейшего выздоровления и сообщал, что за спасение жизни раненых бойцов Архип представлен к ордену.
Летом сорок пятого года выписали Архипа из госпиталя и, дав третью группу инвалидности, комиссовали, поскольку врачам, несмотря на все их старания, так и не удалось что-то собрать в его колене. Вот и поковылял он в свой край родной, на костыль, – к хромате его навечно теперь приставленный, – опираясь.