Девятнадцатая глава
Нельзя без тревожного стона
На всё это было смотреть –
Какая-то база, промзона,
Не жизнь тут, скорее, а смерть.
Психолог, что к нам напросился,
Он словно помешанный стал,
Как сломанный столб, покосился,
Когда это всё увидал.
Свечою зажглась поминальной
Высокая в небе звезда.
«Удав, ты, вообще-то, нормальный?
Зачем ты привёл нас сюда?»
И, глядя на эту разруху,
Эстет весь такой из себя
И он же философ, Витюха
Сказал: «Да и ладно. Судьба!»
В какие бы светлые дали
Каким бы ни шли мы путём,
В конечном итоге едва ли
Куда-нибудь мы попадём,
Чтоб там хоть немного по сути
Пейзаж отличался для нас
От этой невиданной жути,
Что видим мы с вами сейчас.
Психолог писклявым фальцетом
«Смотрите, – сказал, – котлован!
Там дна у него даже нету,
А значит, я полный болван,
Что с вами сюда притащился,
Себя не спросив самого,
Во мне позитив отключился,
И как мне теперь без него?»
«А ну, веселее, наука! –
Удав ему пива плеснул, –
Занятная видится штука,
Ну прямо вообще караул!
Не где-нибудь там за морями,
А вот, посмотри, прямо тут,
Во всём этом соре и хламе,
Берёзы сквозь камни растут.
В конторах и офисах сидя,
Когда-нибудь кто из людей
Чего-то подобное видел
В работе и жизни своей?
И, сколько её ни мудохай,
Природа-то наша жива!
А значит, не так всё и плохо,
Как можно подумать сперва.
Берёз этих самых немало
Осталось несломанных тут!
Они, как ни в чём ни бывало,
Средь этих развалин растут».
…Мы вспомнили, как оно было:
В апреле, полгода назад,
Удав здесь вонзал, словно шило,
Во тьму обезумевший взгляд.
Да, было темно в этот полдень, –
И рваные россыпи туч
Казались щетиной на морде,
И воздух был сер и тягуч.
Большие бетонные глыбы
В тумане, в дыму, вдалеке
Лежали, как мёртвые рыбы
На чёрном от пепла песке.
Сразиться с открытым забралом
Удав порывался с врагом.
«Эй, где ты, Ушастый, – орал он –
Сюда! Мелкой рысью! Бегом!
Посмотрим, какой ты на деле!»
Но мир этот спал крепким сном,
И только берёзы шумели
В тот миг на ветру ледяном.
А после не раз и не два он
Рассказывал нам не спеша
Про то, как в глубокий нокдаун
Его провалилась душа.
«Деревья, и те даже могут, –
Он бил кулаком по столу, –
Сквозь тьму и разруху дорогу
И к свету найти, и к теплу!»
Они его просто сразили,
Он тихо шептал, как сквозь сон:
«Наверное, только в России
Берёзы растут сквозь бетон!»
А после он к этим берёзам
Опять приходил и опять,
Он долго там, как под гипнозом,
И час мог, и больше стоять.
И, глядя в высокое небо,
Он молча судил да рядил:
«Эх, если б у нас на земле бы
С ума бы никто не сходил,
И люди нормальными были,
И этот бы их психотип
У них отражался на рыле,
Мы многое сделать могли б –
Нормальным спокойным манером,
Без всяких скандалов и склок.
Ну вот Коля Шмаков, к примеру,
Вот он-то как раз бы и мог
С его багажом-то идейным,
Ну если уж так помечтать,
Каким-нибудь важным Эйнштейном,
Профессором логики стать!
Толян бы в кино бы снимался,
Он быстро бы стал там своим.
Поклонниц бы целая масса
Толпой бы ходила за ним.
Он в плане насчёт эпатажа
Сразил бы киношную знать
И мог бы, я думаю, даже
Алена Делона сыграть,
Который, чего-то попутав
Во внутреннем мире своём,
С привычного сбился маршрута
И начал работать ментом!
Стажёр – тот и вовсе упёртый,
Он запросто в честной борьбе
Заслуженным мастером спорта
По стендовой стал бы стрельбе!»
Сто раз это слышали все мы,
Что даже хотелось зевать,
Да он и сейчас эту тему
По новой хотел развивать.
Идеи гремели, как залпы,
Внутри, в голове у него:
«Витюха в ООН6 заседал бы.
А? Как вам оно? Ничего?
____________________________
6ООН – Организация Объединённых Наций.
Ему б заграничную визу
Поставил бы в паспорт ОВИР7:
Уж раз ты похож на маркиза,
Сиди и борись там за мир!
____________________________
7ОВИР – в советское время Отдел виз и регистраций, занимавшийся, в том числе оформлением документов на выезд за границу.
По всяческим там ассамблеям
Юлою вращайся, волчком!»
Но мы ни о чём не жалеем.
Мы пиво на брёвнышке пьём.
Отнюдь не в режиме гулянки,
А с трезвых достаточно глаз
Мы две трёхлитровые банки
Сумели прикончить за час.
Витёк мою старую песню
Исполнил про древнюю Русь,
Что живы мы все, хоть ты тресни,
Вот здесь я опять отвлекусь.
Друзья мои любят браниться,
Когда мы сидим в гараже:
«Чего это ты за границу
Никак не соскочишь уже?»
Вопросы, как острые гвозди,
Впиваются мне в мозжечок:
«Такие, как ты, для чего здесь?
Езжай за бугор, дурачок!
Башкой пораскинь. Ну чего ты
Не хочешь туда укатить?
Неужто тебе неохота
Жар-птицу за хвост ухватить?
Неужто в чужой стороне ты
На стену полезешь с тоски,
Что русских берёзок там нету,
Хоть сам себя рви на куски?»
Трудна моя в жизни дорога.
Куда ты вокруг ни взгляни,
Её ужасающе много,
Любой всевозможной …
И, значит, заламывать руки,
Покинув родные края,
По поводу горькой разлуки
С Отчизной – такому, как я,
Большущему сильному зверю
Резона особого нет.
«Я в грусть по берёзкам не верю», –
Сказал мой любимый поэт.
Но я про другие берёзы
По случаю выскажусь тут,
Про те, что в жару и в морозы
Не ведая страха, растут
На свалках, складах и промзонах
Под вой очумелых ветров,
Сквозь грязь на обломках балконов
Разрушенных старых домов,
Сквозь ржавчину и паутину,
Кирпичную крошку и пыль,
Развалины, слякоть, трясину,
Болотную чёрную гниль, –
Берёзы, которые к свету
Сквозь серую ломятся твердь.
Я вижу: им удержу нету.
Они прорастают сквозь смерть.
Немало по всяким Европам
Поездил я и полетал,
Прошёл по нехоженым тропам,
Своим там, однако, не стал.
Я там за границей психую,
Не пью ни ликёр, ни коньяк,
По белым берёзам тоскую –
По тем, что растут на камнях.
Тоскую по нашим ребятам,
С кем раньше я вместе служил,
Где каждый мне другом и братом
В те годы далёкие был.
В Нью-Йорке по Бруклину, Бронксу
Бывало, один по ночам
Гулял я, а после зарёкся,
Я даже слегка осерчал,
Что не с кем в полтретьего ночи
Стакан за здоровье махнуть, –
Не сразу, но всё же схлопочешь,
Когда про особый наш путь
Поведать случайным прохожим
С какого-то вдруг бодуна
Решишь – ведь должна же им всё же
Понравиться наша страна,
Когда не …к им какой-то
Расскажет про это, а я!
Застрелят-то вряд ли из кольта,
Но спросят: «А ты на фига
Сюда в это время припёрся?
Иди, куда шёл, у-лю-лю!»
Люблю я Нью-Йорк и нью-йоркцев,
Но Щукино8 больше люблю –
____________________________
8Щукино – район в Москве.
Безудержно, страстно и пылко.
Пусть я не какой-нибудь лорд,
Во мне есть особая жилка:
Я местный, и я этим горд!
Уж тут-то проблем не возникнет,
Хоть даже ты лордом кажись,
В ночи человека окликнуть
И рюмку с ним хлопнуть за жизнь.
(А если закрыто, всё глухо,
Не купишь нигде ни черта,
Серёга Евсенко, братуха,
Найдёт потайные места.)
И там, за бугром, мои братцы,
Чуть только закрою глаза,
Берёзы мне сразу же снятся,
И майская в небе гроза,
И дребезг ночного трамвая,
И даже Петров, замполит,
Который по пьянке мечтает
Пожар мировой запалить –
По ленинским как бы заветам,
Я в них не особо силён,
Пытался сначала, да где там
Понять этот самый закон
Насчёт всевозможных развилок,
Куда, по какому пути
Мы с песнями будем в затылок
Вперёд к коммунизму идти.
Когда коммунист не ворует,
Умерив свой пыл и задор,
Нормальный уже напрямую
С ним можно вести разговор.
Что делает он? Чешет репу,
Чтоб всем нам на нашем пути
Маяк, судьбоносную скрепу
Как можно скорее найти.
И, что мы в ответ там ни мелем,
Ему-то уж точно видней,
Что надо к намеченным целям
Идти в соответствии с ней,
Не просто подошвой вбивая
Булыжники в гладь мостовой,
А чтоб нас труба боевая
На подвиг вела трудовой!
А я им скажу, балаболам:
«В какую ты дудку ни дуй,
Но скрепа должна быть глаголом.
Глагол мой такой: «Не воруй!»
И ты вот представь, мой читатель,
Что, как бы он ни был нелеп,
А он не ворует, искатель
Тех самых загадочных скреп!
И, хоть я любого такого
Привык обходить за версту,
Люблю замполита Петрова
За искренность и простоту!
Над ним вороньё не пирует,
Закопанным в глину и торф.
Когда человек не ворует,
То, значит, он жив, а не мёртв.
Любому скажу: «Эй, братишка,
Какой ни манил бы нас флаг,
Но то, что без Родины крышка
И мне, и тебе – это факт!»
Идти до конца – вот мой метод.
Все знают – я тот ещё жук,
И я не могу не отметить:
Без нас-то ей тоже каюк!
Пусть ветер, хмельной отморозок,
Во всю свою глотку ревёт,
Вот хрен он от белых берёзок
Так просто меня оторвёт.
Пусть вьюга сжимает объятья,
Мне с ней воевать по плечу.
На этом вот месте опять я
Отвлечься немного хочу.
Достаточно долго, наверно,
Я с вами, друзья, говорю,
Я сам уже несколько нервно
На всё это дело смотрю.
Конечно же, он длинноватый,
Роман этот мой. Признаю́.
Но я вам озвучу, ребята,
Другую задумку мою.
Какую задумку? Такую:
Сомненья откинув и страх,
Людей осчастливить хочу я
«Войною и миром» в стихах.
Вот так, дорогой мой читатель,
Реальность – она такова.
Какой-нибудь очковтиратель
Пусть ищет другие слова,
А я разжую всё подробно,
Зачем, отчего, почему
Судьба нас долбает под рёбра,
Глядишь так, и сам всё пойму.
Тут – триста страниц-то всего лишь,
А там ты, тряся головой,
К четвёртому тому завоешь,
А что? И полезно, и вой.
Нет, я не какой-нибудь демон,
Наглец, бузотёр и буян,
А просто ментовская тема –
Бескрайняя, как океан.
В ней нет ни конца, ни предела,
Такой у природы каприз.
Я даже про всё это дело
Придумал один афоризм:
«Я рассказать хочу своим ребятам,
Пускай они заучат назубок,
Что мент неисчерпаем, словно атом,
Как космос, бесконечен и глубок!»
Меня, я так думаю, каждый
Захочет давить на корню,
Когда про ментов я однажды
Роман номер два сочиню.
В стихах, я напомню вам снова,
Он будет объёмным таким,
С «Войною и миром» Толстого
Сравнится размером своим.
Зачем я, вы спросите, братцы,
Стучу кулаком по груди?
Чтоб люди могли догадаться
О том, что их ждёт впереди
В преддверии скорого мига
(Пока ещё автор в строю),
Когда они новую книгу
Увидят в продаже мою.
Тогда-то уж точно захочет
Любой меня тюкнуть и пнуть
За мой, прямо скажем, не очень
Прямой и осознанный путь.
…Коллег моих разных немало,
Но всё же не целая рать,
Размах у кого небывалый,
Чтоб жизнь нашу всю описать –
Толстой, Достоевский. Платонов –
Он свой изучил котлован,
Ему навставляли пистонов,
Там тот ещё был балаган.
Да, много у нас грамотеев,
Которым особый почёт.
Я тоже туда тяготею,
Посмотрим, как дело пойдёт.
Я парень, конечно же, смелый,
Но есть закавыка в мозгу,
С которой неясно, что делать –
Я прозу писать не могу.
Тяжелый такой, словно камень,
Дефект у меня речевой.
А вот изъясняться стихами –
Вообще проще нет ничего.
Я здесь для того и отвлёкся,
Чтоб вспомнить родимый причал.
Я в юности секцию бокса
Почти каждый день посещал.
И вследствие этого факта –
Какой-то в башке моей звон,
Чего-то там сдвинулось как-то,
И мною открытый закон
Для умников разных, всезнаек
Озвучивать мне не впервой:
Поэт – это тот же прозаик
С отбитой слегка головой!
Ну вот я и буду стараться
Большой огород городить.
Таких литераторов, братцы,
Не следует строго судить.
Душа моя настежь открыта,
Посмотришь вот так на просвет,
И видишь, что там крутизны-то
Особой-то даже и нет.
Чего уж, и дальний, и ближний,
Все знают, каков мой удел,
Я мало чего в этой жизни
Нормально освоить сумел.
Заводом командовать вроде
Немного могу, это да.
Не слишком порою выходит,
А то и вообще ерунда,
Когда в чугуне столько серы,
И фосфора, мать его так,
Что нет ни надежды, ни веры,
Что кончится этот бардак!
И будто бы в полночь глухую
Метель заметает мой след,
И воз мой, который тащу я,
Буксует, и сил больше нет,
И совесть меня, словно сабля,
Кромсает: «Чего ты? Давай!»,
Поникла когда и ослабла
Седая моя голова,
И в ней не мозги уж, а тесто,
И нету в душе куражу,
Сюда я, на это вот место,
Спустя тридцать лет прихожу.
И вместо полезной глюкозы,
Которая слаще, чем мёд,
Я просто смотрю на берёзы,
А после иду на завод,
Включая мозги, между прочим,
И так начинаю пахать,
Что боссы уже мне не очень
Хотят …й напихать.
Спасибо им, белым берёзам,
Что могут меня излечить.
Всё ясно с моим этим возом:
Тащить мне его и тащить.
Но это совсем про другое
Беседу свою я веду,
Про то, что творится со мною
В две тыщи двадцатом году.
Сложилось. Могло не сложиться.
Вернёмся, однако, назад,
К моим дорогим сослуживцам,
Что рядом, на брёвнах сидят.
Удав мне по-дружески в спину
Тихонько локтём саданул,
Поближе стопарь пододвинул:
«Ты что там, Серёга, уснул?
Пускай даже пустишь слезу ты,
Не выйдя в большие тузы,
Берёзы твою крутизну-то
Как раз и поднимут в разы!
Как будто бы сладкая нега
Накрыла тебя, но смотри:
Стажёр за добавкою сбегал.
Сиди хоть всю ночь до зари!
Финальный аккорд эпопеи:
Он вот он: хоть враг не дурак,
Но мы, видит Бог, не тупее,
И наша взяла, как-никак!
Уже не стоим на ушах мы!
Довольно!» И, словно в ответ,
Стажёр из ракетницы жахнул
Во славу грядущих побед!
О! девушки к нам! Да какие!
По виду – так полная рвань.
И что теперь? Вряд ли другие
В такую зайдут глухомань.
Они присоседились с края,
Озвучив свои имена:
«Я – Чайка, кликуха такая!
А я – так и вовсе Волна!»
У них на двоих – три фингала,
И то хорошо хоть не шесть,
Не слабо их жизнь потрепала.
Ну ладно, какие уж есть.
Витюха, конечно же, рожу
Скорей отвернул в уголок,
Что, типа, маркизам негоже
С такими вступать в диалог.
А нам ничего, мы попроще,
Чего там, девчата, гуляй!
Володька из банки наощупь
Им пива налил через край,
А всё потому, что стемнело
На этих задворках Земли,
Но сразу наладилось дело,
Когда мы костёр разожгли!
Как в море подводная лодка,
Вдали ясный месяц плывёт,
И песней весёлой Володька,
Как шпагой, пронзил небосвод.
Ну, это он так, понемножку
Размялся, проверил вокал
И тут же губную гармошку
Для пущего кайфа достал!
И вот уж невидимый некто
Внезапно, по зову души,
Включил на пригорке прожектор
И крикнул: «Кудрявый, пляши!»
Ну, это ко мне, я кудрявый,
Эх, братцы, была не была!
Бывает, скачу я на славу
Не хуже любого козла!
Мой выход! Гармошка играет!
Вперёд! Раз-два-три, понеслась!
Теперь-то уж точно я знаю,
Что встреча друзей удалась!
Две тётеньки – Чайка с Волною,
Печаль разнося в пух и прах,
«Цыганочку» пляшут со мною –
Две шмары с бычками в зубах!
За ворот схватив, за фуфайку,
Росточком-то сам хоть и мал,
Психолог вдруг взял, да и Чайку
Подбросил, но, правда, поймал!
И, шаря у нас под ногами,
Приняв эстафету от нас,
Прожектора луч вместе с нами
Пустился, не выдержав, в пляс!
Володька, Сергуня, все наши
Не чуют уже даже ног,
И к нам заявился, и пляшет
Мужик, что прожектор зажёг!
Вот так оно в жизни бывает!
Народ, я люблю тебя! Шпарь!
Один в нас огрызком пуляет,
Другой зажигает фонарь!
«Гуляйте!» – ощипанный, куцый,
Нам грач прокричал с высоты, –
Менты, мол, сюда не суются!
Да ладно, мы сами менты!
Ну что? Мы под музыку Вовки
Плясали часа полтора,
Мы вили из Вовки верёвки:
«Играй! Ать-два левой! Ура!
А ну-ка, ещё вдарим, вмажем
На зависть любому врагу!»
Хозяин прожектора даже
Взмолился: «Устал! Не могу!»
Вообще-то он на ногу быстрый,
Он нам из бытовки своей
Принёс бормотухи канистру –
Кто хочет её, тот и пей!
Ну, мы-то всё больше по пиву,
А градусы чтоб повышать,
То это вопрос щекотливый,
И можно ли пиво мешать
С сомнительным крепким напитком –
С лосьоном, с аптечной бурдой,
Тут версий мудрёных с избытком,
Одна веселее другой.
И, кстати вот, к слову «берёза»
Я рифмы не знаю сильней,
Чем слово короткое – «доза»,
Что мы принимаем под ней.
(О пиве я – это святое,
О водке уже, на крайняк,
А всех этих дел с наркотою
Мой ум не приемлет никак).
И как эту дозу отмерить,
И как лакировка пойдёт –
В каком, наконец, интерьере, –
Ответственный нужен подход!
«Во-во, без него никуда нам,
Иначе ты сразу пропал, –
Жонглируя полным стаканом,
Наш новый знакомый сказал, –
Стезю свою каждый отыщет,
У всех нас свои рубежи!»
«Давай, мы сказали, дружище,
Садись, о себе расскажи!»
Хозяин прожектора этот
Хороший был с виду мужик,
Но что там в его голове-то,
Он сам до конца не постиг.
«Там мысли, – сказал он, – теснятся,
Как в бочке солёная сельдь,
Я понял, всё склеилось, братцы,
Что мент – это жизнь, а не смерть!
Три года, а то и четыре
Я чувствую скрежет в мозгу:
Случится чего-нибудь в мире,
И я свой прожектор зажгу!
Не ждал я, что так оно будет,
Я думал, что всё уж, кранты,
А тут вон нормальные люди
Пришли, да ещё и менты!»
Какая-то смутная горечь
Была у него на душе.
«А как тебя звать-то?» «Егорыч».
«А где ты живёшь?» «В шалаше».
«Да ну? Не бывает такого!»
«Бывает. Газеты всё врут,
В которых об этом ни слова.
Да тут и в землянках живут.
Судьба, что трясёт по ухабам,
Давно уже мне не мила.
Я раньше работал прорабом,
Здесь стройка большая была.
Но кто-то её заморозил,
Хоть вешайся к чёрту со зла,
Да вот хоть на этой берёзе,
Что к свету сквозь тьму проросла.
И мир мой на паузе замер,
И где уж там быть на плаву?
Ну вот я и запил с бомжами,
Да так вот средь них и живу».
«А дальше-то что?» «Да всё то же.
Но Чайка с Волной говорят:
Надейся и жди, и, быть может,
Пойдёт наше дело на лад.
Однажды большая работа
Кипеть будет даже и тут,
Мы всё обустроим в два счёта,
Когда нам отмашку дадут.
Пчелиным закружится роем
Народ здесь, и мы, наконец,
И Дом пионеров построим,
И новый культурный дворец.
Серьёзных особых загвоздок
Как будто бы даже и нет,
И жизнь возродится, и воздух
Здесь песнями будет звенеть!»
«Эх, жизнь, стрекоза-вертихвостка! –
Прорезались Чайка с Волной, –
Одну небольшую загвоздку
Нельзя обойти стороной!
В далёкое прошлое мостик
Однажды привиделся нам,
Здесь раньше бульдозером кости
Ровняли с землёй по ночам.
Сейчас-то он старый и ржавый,
А в тридцать каком-то году
Бульдозер трудился на славу,
На полном работал ходу!»
«Нас не было даже на свете,
А кто-то с тех пор ещё жив, –
Сказала Волна, – он ответит,
Мол, быль это всё или миф.
Я с мамкой и папкой общалась,
По их выходило словам –
Что в землю уже не вмещалось,
Сгребали ковшом в котлован.
И краской ли нынче, извёсткой,
Пожалуй, что лишняя блажь –
Замазывать эту загвоздку,
Поди ты такое замажь!»
Какой-то хромой оборванец
Пришёл к нам окольной тропой.
Я видел хронических пьяниц,
Но этот совсем не такой.
Но, правда, нетрезвый немножко,
Морщинами лик испещрён,
Как шрамами. «Вот вам картошка,
Давайте её испечём!»
«А сам ты кто будешь, скажи нам!»
И хриплый в ответ хохоток,
Как ржавая брякнул пружина:
«Кто-кто, да никто! Дед Пихто».
Егорыч сказал: «Повезло вам.
Он, кстати, нисколько не врёт,
Что он Дед Пихто. Этим словом
Его вся округа зовёт.
Да ладно ещё, хоть не Пушкин.
Насчёт «повезло» поясню:
Обычно он с третьей чекушки
Заводит свою хреновню,
С улыбкою лёгкой, небрежной
На серых от пыли устах,
Что рухнет оно неизбежно,
Всё то, что стоит на костях.
А я говорю, что не рухнет,
И пусть ерепенится враг,
Тут, братцы, особая кухня,
Тут яма размером с овраг.
С тех пор много лет пролетело,
Поверьте правдивым словам,
Я сам расширял это дело,
Чтоб вышел большой котлован!
Сработано было солидно.
У ямы глубокое дно.
Костей этих больше не видно.
Их все закопали давно.
Хоть память во мне неплохая,
Чтоб так её просто пропить,
Но я потому и бухаю,
Чтоб всё поскорее забыть.
Мой разум подвижный и прыткий,
И все мне причины ясны,
Зачем они, эти напитки,
Такие, как водка, нужны.
Затем, чтоб они помогали
Поменьше нам думать о том,
Чего там у нас под ногами
Спрессовано толстым пластом.
И надо спокойно, без злости
Смотреть нам вперёд, а не вспять.
А вдруг эти самые кости
Захочется нам сосчитать?
Для дружной полезной работы
Во имя великой страны
Способности к устному счёту
Бывают порой и вредны.
А выпьешь сто грамм, и нормально,
А сто пятьдесят долбанёшь,
И, хмурый такой весь, печальный,
Весёлым скворцом запоёшь!
Вот мы ничего и не знаем
Про эту подземную жуть.
Нормально по жизни шагаем.
Нам кости подошвы не жгут.
Так, может быть, в этом, ребята,
И есть он, особый наш путь,
Чтоб, как бы ни шёл ты куда-то,
По сто пятьдесят долбануть!
От водки уж точно вреда нет,
А есть только польза одна.
Она настоящий фундамент,
Опора на все времена!»
Мы все обалдели немного
От этой трактовки его,
Что можно идти в путь-дорогу,
Не помня себя самого.
Психолог глазел ошалело
В холодную чёрную тьму:
«За красных я или за белых?
Уже я и сам не пойму!»
«А смысла-то в этом вопросе, –
Сказали ему, – с гулькин нос!
Он в том, чтоб ты бабу подбросил,
Поймал и до места донёс!»
«Куда? Что за место такое?»
«Туда, где в объятиях с ней
Тебе в тишине и покое
Прожить до скончания дней!»
Ну, это уже ему Чайка
Нащупала струны в душе:
«Живи, и люби, и кончай-ка
С Егорычем клюкать уже!
Чего ты сидишь такой хмурый?
А ну-ка, давай, улыбнись!
Я, может быть, полная дура,
Но выпить готова за жизнь!
Когда под весёлое пенье
Наводится тень на плетень,
Он тоже становится тенью,
А это уже хренотень!»
«К чему это всё?» – мой читатель
Задумчиво спросит меня.
Я, может, отвечу некстати,
Нисколько его не дразня,
Чтоб понял он вместе со всеми,
Кто греется нынче в тепле,
Как было не просто в то время
Работать ментам на «земле».
Пойдёшь так вот праздник отметить
С родным коллективом своим,
И можешь Егорыча встретить,
И Деда Пихто вместе с ним!
Вот так вот цыганочку спляшешь,
Где сцена стоит на костях,
И пращуров сгинувших наших
Покой потревожишь и прах.
В соседнем глухом околотке
Трамвай завывал, как шакал,
И голос в прокуренной глотке
У Деда Пихто клокотал,
Мол, кости в фундаменте – плохо,
Начнут шевелиться – и всё,
Такая пойдёт суматоха,
Ничто уж тебя не спасёт!
«Нельзя так с советской страною! –
В небесный глазея простор,
Кумекали Чайка с Волною
И ветки кидали в костёр, –
Дворец на костях – что за мода?
Какая уж тут красота?
С другой стороны, для народа
Рабочие будут места!»
«Ну да! – им Егорыч поддакнул, –
Всё с нами – и удаль, и пыл,
А кто говорит, всё не так, мол,
Он просто своё не допил!
Их нынче немало, примеров
Людских неизбежных потерь.
И что же, Дворцы пионеров
Уже и не строить теперь?
А если, к примеру, излишек
Добавлен в исходный бюджет,
То строить его для детишек,
Культурный дворец, или нет?
Ведь всем хорошо – и детишкам,
Что в секции будут ходить,
И тем неприметным людишкам,
Что будут излишек пилить!
Уж лучше вы, скептики, бросьте
Свой скепсис и встаньте во фрунт!
Тем более, все эти кости
Давно уже вдавлены в грунт.
И, значит, пустая затея –
Пытаться опять и опять,
С устатку пыхтя и потея,
Найти их и все сосчитать,
Уж если по ним, громыхая,
В далёкую новую жизнь,
Навроде цветущего рая,
Проехал большой механизм? –
Бульдозер какой-нибудь, трактор,
А то и вообще паровоз?»
А ты, мой читатель, вот как ты
Решил бы подобный вопрос?
Для храма искусства, к примеру,
Чего это – лёгкий пустяк,
Ошибка, прокол землемера,
Когда он стоит на костях?
«А сам что ты скажешь на это?» –
Ребята спросили меня.
А здесь никакого секрета,
А только одна болтовня.
Вопрос на засыпку мне вбросьте:
А кто он, советский народ? –
Мы все, в том числе эти кости,
Что в яму бульдозер гребёт.
Вот так и снимают с нас стружку.
Такая уж, видно, судьба.
А я вот допью свою кружку
И лично скажу от себя:
Не то чтобы я конспиролог,
Любой на меня посмотри –
Но мысль, как железный осколок,
Терзает меня изнутри –
Про то, что небесные силы,
Назначив уже судный час,
Как будто в реке крокодилы,
Свой взор обратили на нас.
Там явно созрела решимость –
Не Солнце, не Марс, не Луну,
А взять и проверить на вшивость
Советскую нашу страну.
Похоже, что нам наудачу,
Не зная объёма работ,
Всевышний поставил задачу
И смотрит, как дело пойдёт.
Задача такая: авось ты,
Мой друг, согласишься со мной –
Найти эти самые кости
И все сосчитать до одной.
И ежели вдруг этот мир наш
Не помнит о них ничего,
Тогда для него слишком жирно,
Чтоб мы принимали его.
Он нашего стоить не будет
Ни взгляда уже, ни плевка.
Господь нас и тот не рассудит…
Вот так мы попили пивка.
Во тьму погружённая, в холод,
На фоне мерцающих звёзд
Кружилась листва, и психолог
Сказал неожиданный тост:
«Ребята, за нас, за Россию,
Чтоб петь нам всегда и плясать,
И чтоб нам никто амнезию
Не смог никогда приписать!»
Потом, с утра, когда на службу мы пришли,
То всё ещё, как звёзды тусклые вдали,
Его туманные тревожили слова нас.
Да, всё, как надо, банды нет, пошла ко дну,
И, хоть мы выиграли у них свою войну,
У нас несделанное дело оставалось.