Преломление. Обречённые выжить

Символ эпохи

 
Мы будем жить при коммунизме!
Его рубеж не так далёк.
Трудом мы, подвигом приблизим
Великий день, заветный срок.
 

Е. А. Долматовский

Шёл 1987 год от Рождества Христова. В те приснопамятные времена я, бывало, наезжал в Москву. И поскольку место моего постоя находилось близко от ВДНХ, то я, не утруждая себя долгой ходьбой, довольно часто наведывался на Выставку, где главенствовал сталинский ампир во всей его красе и помпезности.

На главном входе обязательно проходишь через центральную арку, напоминающую Бранденбургские ворота. Пройти на выставку можно было по билетам, хотя иногда вход был свободный. По каким законам действовал этот пропускной режим, трудно сказать. Возможно, всё зависело от политико-экономической ситуации в то или иное время. В упомянутый мною год «бранденбургские ворота» пропускали граждан Страны Советов свободно. Оставалось всего пять лет до краха империи, но никто ни сном ни духом не ведал о том. Народ валом валил в павильоны ВДНХ хотя бы одним глазом взглянуть на то, что отсутствовало на прилавках магазинов.

Не доходя до главного павильона – «Союз Советских Социалистических Республик» с торжественной белой колоннадой, я приметил в одной из многочисленных боковых дорожек, обсаженных густым кустарником, толпу людей, образующих очередь, двигающуюся крайне медленно и всё время прирастающую новыми и новыми очередниками. Дорожка была довольно узкой, и, по всей вероятности, в конце был какой-то тупик: люди, дойдя до цели, возвращались обратно, продираясь сквозь плотную массу любопытствующих.

– Что дают? – спрашивали.

Многие отмалчивались, тем самым разжигая аппетит толпы.

– Наверное, копчёную колбасу выбросили, – предполагали одни.

– А может, меховые шапки? – догадывались другие.

– А вы, женщина, не елозьте под ногами, – прозвучал визгливый мужской голос, – лучше дайте пройти отоварившимся. Чего дают всё-таки? Интересно знать…

Тётка в чёрном затёртом пальто и сером вязаном платке, продирающаяся на выход сквозь очередь, передразнила:

– Чаво дають, чаво дають… Вот дайдёт очерядь, тады узнашь чаво…

«Чем же решила удивить нас советская власть?» – думал я, медленно продвигаясь в плотной волнующейся толпе к цели, представляющей собой некий загадочный дефицит. А дефицитом в те времена было всё. Перестройка перестроила весь уклад более или менее сытой и обеспеченной жизни. Покупать было нечего. А здесь с верхушки власти обещали какое-то ускорение, которое по всей логике запущенных процессов преобразования должно, в конце концов, привести нас к самому что ни на есть коммунизму.

Когда моя очередь почти приблизилась к цели, в передних рядах женщина, энергично раздвигая локтями наседающую толпу, возопила неистовым голосом:

– Что же это такое делается! Почти час отстояла, а здесь клоунада какая-то…

– Скажите, женщина, – раздался возбуждённый голос из пошатывающейся очереди, – товар закончился? На всех не хватило, что ли?

– О! – воскрикнула очевидица. – Там на всех хватит с лихвой! Стойте, стойте, люди добрые! Я своё уже отстояла!

От этих слов в плотной среде людей перестройки пробуждался ещё больший азарт добраться до цели.

«Наверняка там что-то необычное», – подумал я, наконец-то приближаясь к финишу. Насчёт колбасы и меховых шапок уже сомневался. Тогда что?!!

На этот вопрос получил ответ не сразу. В конце концов, оказавшись лицом к лицу с объектом всеобщего любопытства, долго не мог сообразить, что это вовсе и не лицо, а голый зад человека, запутавшегося головой в спущенных до щиколоток штанах. Сегодня такое назвали бы инсталляцией. Или скорее – перформансом. Зад безучастно смотрел в тусклое московское небо, нависшее над ВДНХ, над Центральным павильоном – СССР и над всем необъятным пространством нашей родины.

Я развернулся и, как ледокол, проламывающий ледяные поля Арктики, пошёл на выход, расталкивая честных и наивных советских людей. А когда по ходу меня спрашивали «Почём товар?» – без колебания отвечал:

– Люди! Бегите в сберкассу, снимайте все ваши накопления! Такого товара больше нигде не встретите.

Я оказался прав: через три-четыре года многочисленные денежные вклады добропорядочных советских граждан сгорят в костре реформ и преобразований 90-х. Все деньги вкладчиков действительно обесценятся, превратившись в ничто. И останется один голый зад пьяного мужика, запутавшегося головой в своих собственных штанах. Народ будет ходить в замешательстве, нутром чуя что-то недоброе и неизбежное. То неизбежное, к которому вела родная коммунистическая партия:

«Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» (из материалов XXII съезда КПСС).

Продавец красной ртути

Приснопамятные 90-е. Чего только не творилось на постсоветском пространстве в тот треклятый период! Страна скукоживалась, пустела, шла с молотка, народ метался, не зная, куда себя приложить. Заокеанские бонзы потирали руки: Россия уже в который раз превратилась в жертвенную корову, в необъятный рынок для спекуляций и приобретения Западом по бросовым ценам нашего сырья. Европа вздохнула с облегчением, сбросив нам излишки товаров производства, тем самым отодвинув на неопределённое время подступивший мировой кризис.

Русский мужик был тоже не лыком шит, пытался в этом хаосе вести своё хозяйство, делать какое-то дело или, как стало модно говорить, заниматься бизнесом. Но это касалось только тех, кто имел особую смекалку, упорство и расчёт. С одним таким мужиком я пересёкся в местечковом городе Псковской области Невеле, откуда были родом мои родители. Хотелось приобрести по сходной цене домик, чтобы при совсем худом раскладе – а перспективы в государстве были не радужными, всё шло к развалу – заняться натуральным хозяйством и таким образом хоть как-то выжить в этой безрадостной обстановке.

Объявление о продаже дома я прочитал на заборе рыночной площади. Забор был буквально облеплен записками о купле-продаже. В основном продавали. Записки были корявыми и в большей массе безграмотными: слова писались с чудовищной орфографией на основе местного неподражаемого говора. Знаки препинания отсутствовали вовсе. Я записал у себя в блокноте несколько адресов с более или менее внятным текстом и направился по одному из них.

Дом стоял на пересечении улиц Урицкого и Карла Либкнехта, рядом протекала заросшая камышом речка Еменка. Дом оказался добротным, аккуратно оштукатуренным и свежепобелённым. На окнах резные наличники ярко-синего цвета. Ставни с пропиленными в них маленькими сердечками были открыты настежь. Не дом, а сказка.

«Такой и стоить будет немало», – подумал я.

Хозяин встретил меня на крыльце, наверняка увидав нового гостя через окно.

– Никак по объявлению? – поздоровавшись, спросил он. – Проходите в горницу.

Он сел на гнутый венский стул, стоявший у круглого стола, накрытого белой чистой скатертью. Я сел напротив.

– Про дом скажу сразу. Сто лет ему будет скоро. И столько же простоит. Его ещё отец строил. Два нижних венца меняли в 50-е. А так – крепкий. Есть кирпичная лежанка с отоплением. Когда-то и русская печь была. Снесли. Места много занимала. А тепла от лежанки вполне хватает. Под домом погреб, холодильник заменяет. За домом сад яблоневый. Есть и сливы. Короче, всё на виду. Пятьдесят тысяч хочу.

– Так это ж какая-то неподъёмная цифра, – отреагировал я. – Шутка, что ли?

Хозяину можно было дать лет пятьдесят. Под стать цене дома. Глаз хитрый, с прищуром. Лицо гладко выбрито, волосы зачёсаны назад, руки на столе, пальцы в зацеп: большие крутят мельницу, иногда останавливаются и смыкаются домиком, что и произошло на последней его фразе.

– Пятьдесят, – повторил он. – Не рублей, конечно, мил человек, а долларов. Сейчас время такое – всё мерится на доллары.

– Так это сумасшедшие деньги! – непроизвольно вырвалось у меня.

– Ну, для кого сумасшедшие, а для кого месячная зарплата. Сейчас доллар гуляет по России с размахом, а то и под ногами валяется, не ленись только поднять.

– Не знаю, где он так валяется. Россия вообще в нищету погрузилась. Работы нигде нет. Живём тем, что Бог пошлёт.

– Ну так если пришёл дом покупать, значит, есть что-то в закромах.

– Я ещё кое-как перебиваюсь. В море хожу механиком под чужим флагом. Месячное довольствие – полторы тысячи долларов. Чтобы на ваш дом заработать, надо без продыха три года из морей не вылезать. Для меня – нереально.

– Вы ж, судя по наружности, из Москвы будете?

– Не совсем.

– Понятно – из Питера. В таких городах денежные знаки бродят особо активно. Надо просто уметь попасть в нужный поток. Сейчас америкосы выкупают у нас кое-какие секреты, особенно те, что связаны с оборонкой. За бесценок, правда. Но факт остаётся фактом. Мне родственник из одного секретного КБ^[1] сообщил: «Пришли к нам пятеро амеров, на вид натуральные цэрэушники, и стали в наших архивах всю документацию микрофильмировать. И никому не пожалуешься, всё в верхах согласовано. Потом они долго языками цокали и по секрету поделились с нами, что по отдельным направлениям мы их на 15 лет опередили. «А теперь всё, ребята, – на ломаном русском объяснили нам, – завтра это и у нас будет. Чтоб паритет, так сказать, соблюсти. Спасибо вам большое за доверие, и миру – мир»… Правда, через месяц-два снова приехали, стали предъявлять претензии, что документация подложная якобы. Попытались они воспроизвести нашу последнюю разработку – универсальный джойстик для наведения и стрельбы ракетами «воздух-воздух», – и ничего не вышло.

«Такого не может быть, – обиделись наши конструктора, – мы его уже пять лет делаем, и все МИГи оснащены этим устройством, и оно прекрасно работает». – «Дайте нам главного инженера», – говорят. Главный им всё и объяснил: мол, это изделие ручной сборки и собирает его только один человек – старейший работник нашего экспериментального цеха дядя Коля. И, кроме него, этот джойстик никто собрать не может.

– Уникально, – заметил я.

– Вот и американцы так сказали. И попросили познакомить их с этим дядей Колей. «Нет ничего проще, – ответствовал им главный, – но он сегодня в запое». – «А что это такое? – поинтересовались люди из ЦРУ, – командировка, что ли?» – «Типа командировки», – подтвердил главный инженер. «А когда же он приедет из этой командировки?» – «А это уж одному ему известно, – получили ответ специалисты из Штатов, – ценных работников мы не торопим». Американцы, конечно, ничего не поняли, но стали терпеливо ждать.

Дядя Коля появился через две недели, гладко выбритый, наодеколоненный. Потирая свои шершавые ладони, приговаривал: «Давненько, давненько не брал я в руки шашек!»

В самый разгар работы к нему подошла делегация из Америки вместе с нашим главным, который с места в карьер начал: «Вот он – герой, современный Кулибин нашего славного ВПК^[2], золотые руки советского пролетариата». На что дядя Коля сразу и отреагировал: «Палыч, ты же лучше меня знаешь, что если руки золотые, то неважно, откуда они растут, главное – чтобы пальцы шаволились».

«Вот именно, – заметил Палыч, – тем более что растут они у тебя из нужного места, и пальцы шаволятся как надо, и работу ты делаешь нужную, настолько нужную, что даже товарищи из братской Америки ей заинтересовались». – «Вот эти, что ли?» – повернулся дядя Коля к незнакомцам. «Они интересуются, как ты воплощаешь

в жизнь чертежи известного тебе джойстика». – «Я эти чертежи пять лет назад видел, – признался наш Кулибин, – с первым экземпляром пришлось долго возиться, были нестыковки, а потом пошло как по маслу, собираю с закрытыми глазами. А чертежи уже давно менять надо. В этот самый жостик я кучу доработок внёс».

– Это по-нашему! – заметил я.

– Америкосы тотчас поняли, что без дяди Коли им ничего не светит. И стали его обхаживать, узнавать, какая зарплата, чем питается, чем дышит. Очень удивились, что последнюю получку он видел только полгода назад – на предприятии денег нет. «Чем же ты живёшь тогда?» – спросили. «Чем-чем – святым духом да надеждой на будущее, – отрезал наш Кулибин, – главное – это дело. Оно у меня есть. А прокормиться – как-нибудь прокормимся, у меня жена запасливая, да и дети с внуками, если что, помогут». – «А не хотели бы вы, дорогой товарищ дядя Колли, – предложили ему цэрэушники, – переехать в Штаты и получать за свою работу пять тысяч долларов в месяц? Причём без всяких задержек». На что товарищ дядя Коля ответил: «Меня родина взрастила, воспитала и дала работу. Родиной не торгую. – И, подумав, добавил: – И спирт у вас из кукурузы гонят. Не люблю!»

Вот так и остались Соединённые Штаты Америки без советского джойстика.

– А к чему вы мне всё это рассказываете? – всколыхнулся я.

– А к тому, что амеры эти, как бы между делом, активно интересовались красной ртутью. Но никто ничего им про эту ртуть сказать не мог. А главный инженер Аркадий Палыч, когда тему вынюхал, замахал руками и, тряся подбородком, выговорил заикаясь: «Да вы-вы-вы что, ребята?! Здесь гос-гос-госизменой пахнет! Это ж сверхсекретное вещество. Из килограмма красной ртути можно сделать сотню миниатюрных ат-ат-атомных бомб размером с авторучку. Последняя разработка Минатома и об-об-оборонки!» На что ему коллеги заметили: «Да и так уже всю Россию с потрохами продали. Может, красная ртуть только и осталась. А на что она нам? Её ни съесть, ни выпить нельзя. А бомба размером с карандаш вряд ли нам и понадобится. У нас пока ещё кое-что потолще есть да посолиднее. Можем так жахнуть, что и красная ртуть не востребуется».

Но тем не менее, – продолжил хозяин тоном профессора, – теперь эта самая красная ртуть для америкосов стала как красная тряпка для быка. Приманка своего рода. Скупают её в любых количествах. А поскольку товар стратегический, секретный, то и платят за него бешеные деньги. За килограмм дают миллион, как минимум. А если ещё и сертификат к ней приложить, до десяти доходит.

– Долларов, что ли? – с недоверием переспросил я.

– Ну да, – подтвердил хозяин, – или вышка… За такие дела по головке не гладят. Но как добраться до этих цэрэушных амеров, не знаю.

– А зачем вам?

– А вот зачем…

Хозяин вышел в сени и через минуту принёс литровый китайский термос и поставил его на стол.

«Чаем будет поить, что ли?» – подумал я.

– Ну-ка, подними его, подлеца… Подними, подними, не бойся.

Я с трудом оторвал термос от стола.

– Как думаете, каков вес? – с хитрой усмешкой спросил хозяин.

– Килограммов пятнадцать будет, – удивился я.

– Ровно тринадцать с половиной кило! Как в аптеке. И стоит он тринадцать с половиной миллионов долларов.

– Никак красная ртуть?!

– Догадливый, – похвалил меня хозяин, – но не совсем так. Красной я её сделал…

– У вас здесь что? Секретная лаборатория?

– И опять догадались, не только лаборатория, но целое НИИ. И всё это умещается в моей башке.

Хозяин пригладил волосы ладонью и, привычно сцепив пальцы в замок, продолжил:

– Время и случай приведут к нужному результату. Надо лишь ими воспользоваться. Умей смекалку применить. Искусство выживать не всегда сводится к добыванию хлеба насущного в поте лица своего, доложу я вам. Веками алхимики пытались ртуть превратить в золото – не получилось. И вот пришло время, когда делается это элементарно и без особых затрат.

– Так за это можно загреметь под фанфары в места не столь отдалённые, и, как я понял, надолго.

– Но я предлагаю вам уже готовый товар: находите покупателя хотя бы на килограмм, получаете свои пять процентов, и этот дом у вас в кармане. Пятьдесят тысяч баксов как с неба. Никакого накопительства, всё быстро и честно.

– Честно?! Чего же тут честного? Продавать секретные разработки, стратегическое сырьё. Да за это таких кренделей надают, век помнить будешь.

– А Моисей Соломонович одобрил бы…

– Кто такой Моисей Соломонович?

– Урицкий. Наш дом на его же улице стоит.

– Тогда Карл Либкнехт точно не одобрил бы, – съязвил я.

– Либкнехт ничего не понимает в этих делах. Здесь надо брать пример с евреев, они народ хитромудрый. А мы всё щи лаптем хлебаем. Я предлагаю вам честную сделку без каких-либо нарушений уголовного права.

– Интересно…

– Красную ртуть я делаю из обычной ртути, по два доллара за килограмм, и толчёного кирпича, который вообще ничего не стоит. В конце улицы Герцена есть старый кирпичный завод, беру там бой, растираю в порошок и добавляю в ртуть. Откройте термосок, посмотрите, какой благородный, насыщенный цвет. Только не вдыхайте, пары ртути очень токсичны.

– Верю, – согласился я.

– И правильно делаете. Представьте – приходит настырный американец или моссадовец какой-нибудь с честными голубыми глазами сиониста: «Ртуть есть?» – «Есть». – «Красная?» – «Красная. Без обмана, сам смотри». Смотрит… «Беру оптом». – «Мульён за кило». – «А дешевле?» – «Дешевле только взбитые сливки». – «А сертификат?» – «С сертификатом вдесятеро дороже». Хотя сейчас тебе любой сертификат на принтере сварганят так, что от натурального хрен отличишь. Вот такая картина мне видится. А ему мульён отдать – как мне чихнуть. Завтра он два напечатает, а если надо, то и гораздо больше.

Только где этого лапотного американца взять? Они все по большим городам растеклись, интегрируют нас в свою экономику, советуют, как дальше нам жить, что есть и что пить. До Невеля пока что ни один амер не доехал. У нас же здесь никелевых месторождений нет, секретных производств не водится, атомные лодки не строим, ракеты не запускаем. А то, что было: обувная фабрика, молочный комбинат, швейное производство, плодово-ягодный комбинат – какое вино делали! – позакрывали. Я сам на этом комбинате работал в ОТК. Яблочное вино не переводилось. Американцам такое и не снилось. А сейчас кукуем – без работы, без денег. Ртутью я от нужды занялся. Кто-то запустил слух, возможно даже в конспиративно-тактических целях, что, мол, есть такой секрет секретов – красная ртуть. И применяют её якобы в новейших гаусс-пушках и сверхмощных боевых лазерах. И звучит ёмко и весомо. Особенно ею интересуются люди из ЦРУ и «Моссада». Деньги чемоданами возят.

– Ну, и?..

– Пока ещё ни грамма не продал. Но слышал, что идёт она шибко хорошо. Люди состояние себе на этом делают. Хотя, по сути, ни в природе, ни в искусственном виде такого вещества, скорее всего, нет. И учтите, за куплю-продажу ртути с толчёным кирпичом вышку точно не дадут. Всего лишь наложат административный штраф в размере месячной зарплаты за ненадлежащее хранение ртути. На этом всё и закончится. А где ты возьмёшь эту месячную зарплату, когда уже годами деньги не платят? Вам хорошо – пристроились у какого-нибудь грека грузы по морю возить. Одно плохо – на дом не хватает. А нам что делать? Грека рядом нет, моря нет. Одно только озеро. И то тиной зарастает. Так что подумайте над моим предложением. А может, у вас и готовый клиент есть?

– Даже если такой клиент и найдётся, то этим делом заниматься не стану. Не моё!

– Так и не моё тоже! А как выжить в такой ситуации? В нашем деле главное – красную ртуть не расплескать.

В Невеле я объявился лет через пять. Купить подходящий дом мне так и не удалось. На заборе базарной площади всё так же висели написанные от руки объявления, призывающие купить «старый, но в вполнесебе справный ИЖЮпитер скаляскай можна бес», «дом повулице Матросава ссадом и сагородом», «пародисту сабаку (смесь пудинга с ершистым терьером)», «шкап краснава дерева» и многое другое. Не было только красной ртути.

От нечего делать решил я побродить по рядам невельского рынка, присмотреться, чем народ дышит, что покупает и что продаёт. Продавали живность: гусей, куриц, а также яйца, молоко, свежий творог, домашнее сливочное масло, кроличьи шапки-ушанки, сушёные грибы, нанизанные, как бусы, на длинные нити, мёд в разнокалиберных банках, помидоры «бычье сердце», укроп-петрушку, огурцы корнишоны и… И пожалуй, всё.

«Интересно, – подумал я, – как сложилась судьба хозяина дома по улице Урицкого, угол Карла Либкнехта? Продал он свою ртуть вездесущим людям из ЦРУ или нет? Что с его красивым и опрятным домом? Может, уже приобрёл себе необитаемый остров в Карибском бассейне или в Полинезии? Где ты сейчас, мужик из Невеля? Я даже не знаю ни имени твоего, ни отчества».

И только я подумал об этом, как передо мной, словно из-под земли, предстал тот мужичок, внешне совсем не изменившийся. Стоял он за крытым прилавком, продавал сливы и яблоки. Я подошёл, поздоровался.

– Почём сливы? – спросил. – Из своего сада, небось?

– А откуда им ещё быть? – ответствовал он с неохотой. – Из сада и есть, из собственного.

– На улице Урицкого с Либкнехтом?

Продавец промолчал.

– Не узнаёте?

– Не узнаю! – пробурчал он, пряча голову куда-то под прилавок, будто что потерял.

– Ну, дом у вас ещё покупал за пятьдесят тысяч, – напомнил я. – А вы мне предлагали красную ртуть реализовать через «платных агентов империализма». Получилось что-нибудь?

После этих слов продавец мой и вовсе стушевался, начал скороговоркой бубнить «ничего не знаю, ничего не помню», а потом совершенно членораздельно произнёс:

– Я вообще в первый раз вас вижу. Вот так!

Обознаться я не мог. Ну, не хочет человек вспоминать старое, это его дело. Мало ли какие события произошли в жизни. Можно только гадать.

Уже на выходе с рынка кто-то сзади коснулся моего плеча. Обернувшись, я увидел хозяина не купленного мною дома.

– Да помню я вас, – признался он. – Уши повсюду. Всего сразу не расскажешь. Соседка по прилавку учует что, завтра весь Невель знать будет. Фээсбэшники отучили меня лишнее болтать. Как только возникли в 95-м, так сразу ко мне и заявились. «Показывай, – говорят, – свою красную ртуть. Всё про тебя известно, перед нами лучше не юлить». Эти ребята покруче цэрэушников и «Моссада» будут. Выложил им свой заветный термос на тринадцать миллионов от греха подальше. «Это всё?» – спрашивают. «Всё». – «Верим, – смеются, – потому что знаем». Откуда они обо всём знают?

– Ну, у них работа такая.

– Потом, по всей вероятности, начальник говорит: «Каждое дело должно соответствовать статусу хозяина, а статус хозяина – делу». Так и сказал. И понял я, что мой статус – продавать яблоки на базаре, большего мне не дано. Термос они у меня забрали и очень наставительно рекомендовали ничего никому не рассказывать. Вам рассказываю, потому что вы отчасти в курсе моих дел. А так и поделиться не с кем. Кстати, дом купили?

– Нет, так и не купил. И даже славно, что не купил. Хорошо, что вы тогда такую цену заломили. Обстоятельства поменялись, да и жизнь стала как-то выравниваться. Сюда приезжаю только погостить. На родину предков.

– А то подумайте, отдам в десять раз дешевле: всего за пять тысяч. Сумма для вас должна быть подъёмная.

– За пять я взял бы тогда не рассуждая. Сейчас уже не нужно.

– Жаль. Всё меняется. Хотел стать миллионером, в шаге был… А теперь вот яблоками со сливами приторговываю. На пенсию не прожить. Ну, бывайте!.. Вспоминайте иногда неудавшегося коммерсанта из Невеля. Но знаю наверняка, что на красной ртути многие нажились и даже состояния немалые сделали. У каждого свой бизнес.

– «Бизнес» в переводе означает «дело», – добавил я напоследок. – Но один делает дело, чтобы реализовать себя, а другой – чтобы только заработать, да при случае ещё и ближнего своего облапошить.

Расставался я с хозяином дома по улице Урицкого с чувством удивления и досады от того, что кругом одни потребители, что сметка русского мужика приобретает какой-то нерусский характер с замахом на большой и лёгкий куш. Скоро и пахарей настоящих не останется.

А ведь сказано: в поте лица будешь добывать хлеб свой.