Я задумался о судьбе Афганистана и трагедии несчастных женщин в этой богом забытой стране. Талибы, закрепостив, унизив женщин, загнав их под балахоны, сделали их рабынями и лишили свой мир красоты. Они лишили себя будущего, забравшись в дикое средневековье, в котором, видимо, останутся навсегда, служа жутким примером и остережением для других народов.
Для того, чтобы выбраться оттуда, афганцам придется очень многое понять, изменить себя и свое отношение к женщинам. Только чувствуя их любовь и поддержку, они смогут сотворить чудо и вытащить свою страну из той нищеты и грязи, в которую сами же и загнали.
Безуспешные попытки СССР и США быстро перетащить афганцев из средневековья в современное общество показали бесполезность таких попыток. Только они сами, поняв и почувствовав свое убожество, возжелав изменить себя, смогут постепенно, шаг за шагом, выбраться в цивилизованный мир.
Почему талибы так быстро заняли Афганистан, почти не встретив сопротивления правительственных войск? Да потому, что армия защищает только тот народ, который ее поддерживает. Основное население Афганистана – полудикие кочевые пуштуны, жизнь которых основана на родоплеменной структуре, доставшейся им от первобытного строя. Талибы и есть пуштуны, выучившиеся в религиозных школах и получившие минимальную военную подготовку.
– Как ты жила эти годы? – спросил я, встав в очередной пробке.
– На те деньги, что ты оставил, сняла однушку на соседней улице. Иногда издали видела тебя. Потом поняла, что жить рядом с тобой выше моих сил и, переехав в Черемушки, сняла комнату. Соседнюю комнату снимал Богдан. Мне было невыносимо одиноко – я, то плакала, ругая себя, то начинала ругать тебя за бездушие, то просто замыкалась в себе на грани сумасшествия. Богдан поддерживал меня, как мог, успокаивал, рассказывал о своей Украине, жалел. Когда я заболела, ни на шаг не отходил – кормил с ложечки, бегал за лекарствами. С ним я пришла в себя. И благодарна ему за то, что вытащил меня из депрессии, иначе могла покончить с собой – я не играла, когда говорила тебе, что умру.
Я невольно содрогнулся, вспомнив ее слова: «Не убивай меня». Вика помолчала минуту, потом продолжила:
– Через год стали жить вместе. Когда началась эпидемия, стройку, на которой работал Богдан, заморозили. Я стала подрабатывать случайными уроками актерского мастерства, но платили мало, и мы вынуждены были жить на твои деньги. Ты не волнуйся, я верну их – у меня здесь много накопилось. Однажды Богдан увидел объявление «Красного креста» о наборе в Афганистан. У него был документ об окончании медучилища на Украине, ну, и меня уговорил подписаться сюда, как вспомогательный персонал.
– Вы же не расписаны?
– Нет, конечно. Богдан просил, чтобы я развелась с тобой, но я отказывалась, сама не знаю, почему.
– Тогда это по-другому называется.
– Называй, как хочешь.
– Ладно, муж, так муж. Поедем его искать.
Пока пробирались через пробки, к машине устремлялись нищие и наркоманы, они стучали по окнам и требовали денег. На обочинах и в закоулках располагались семьи беженцев, безуспешно попытавшихся сбежать от талибов. Правда, формально они утверждали, что бежали от войны.
Прямо возле дороги на ветвях деревьев висели трупы. Плакат, висевший рядом, гласил, что их повесили за торговлю людьми. Ахмад подтвердил, что, несмотря на жестокие меры, такая мерзость существует на самом деле. В основном, торгуют женщинами или иностранцами для дальнейшего получения выкупа. К таким делам привлекают наркоманов, которые за дозу героина, стоящую здесь пятьсот рублей, готовы пойти на любое преступление.
Подъехали к зданию «Красного креста». Верхнее руководство уже смоталось от беды подальше, но лечебная часть, как ни странно, функционировала, только персонал состоял полностью из мужчин. Главврач сказал Вике, что теперь оставаться здесь опасно, и лучше ей улетать домой. МКК полностью выплатит ей оговоренную в контракте сумму и, сверх того, премию за пережитый ужас.
Богдана мы нашли лежащим на кровати с перебинтованной головой. Вика бросилась к нему, но, взглянув на меня, притормозила, потом медленно подошла и поцеловала. Как-то мне поплохело от этого зрелища.
– А что ты хотел? – спросил я себя, – жена, хоть и гражданская, целует мужа. Сам же бросил ее.
Бросить-то бросил, только не забыл. Я попытался вспомнить, сколько после нее сменил женщин – и сбился со счета. С некоторыми жил подолгу, даже по полгода, но не нашел такую, как она. Всех своих женщин я сравнивал с ней, но ни одна из них не выдержала сравнения. Так и жил неженатый женатый. Я давно мог бы развестись с ней через суд, но мне было плевать на запись в паспорте. Надо же, черт возьми, ведь, начал уже забывать, пришел в себя, и вот опять.
Богдан рассказал свою невеселую историю: прошлым вечером в переулке его чем-то треснули по черепу и обчистили карманы. Пропали все деньги и мобильный телефон. Хорошо еще, самого не украли.
– Ладно, голубки, – сказал я, – жену к мужу доставил – могу с чистой совестью отправляться домой. Желаю счастья, – и направился на выход.
– Стой, – крикнула Вика вслед. У двери остановился.
– Ты куда?
– В аэропорт.
– Я с тобой.
– Улетаешь?
– Нет. Я не могу его оставить. Только куплю билеты.
– Поехали, – и пошел к машине.
Мы заняли свои места, и я завел двигатель. За полкилометра от аэропорта встали в глухой пробке. Столпотворение машин здесь было такое, что движение застопорилось совсем. Я отогнал машину на обочину и вместе с Ахмадом потопал к зданию аэровокзала, Вика, надев накидку – следом. Там нас ждал облом: коммерческие рейсы прекращены, и только американцы вывозят своих граждан военными самолетами. Афганцев, работавших на них, и всех остальных послали на три буквы. Услышав русскую речь, подошел. Парень моего возраста обращался группе наших, стоявших напротив него:
– Дней через десять за нами пришлют борта. Обещали вывезти всех россиян и, если останутся места, прихватят граждан СНГ.
– А украинцев? – крикнул кто-то.
– Украина не подписала устав СНГ, так что, вам – к американцам. Только до конца месяца они даже своих не успеют вывезти. Талибы дали им срок до тридцать первого августа.
Вика побледнела.
Глава третья
Вернувшись к машине, я спросил у Ахмата:
– Где бы мне перекантоваться до вылета?
– Поехали, попробую тебя устроить. Женщина с тобой?
– Ты как? – спросил Вику.
– Не спать же на улице, – пожала плечами.
На дверях отеля висела табличка «Закрыто», но, судя по тому, что через них туда и обратно сновали люди, постояльцы там были. Ахмат подошел к стойке ресепшн, и, покрутившись там пару минут, махнул нам рукой. Парень за стойкой, оформив нас по загранпаспортам, как мужа и жену, выдал ключ. Ахмат, отведя в сторону, передал мне документ, сопроводив его словами:
– Я вынужден оставить тебя. Вот твоя охранная грамота. Бумага серьезная. Мало, кто рискнет ее нарушить. Мой телефон у тебя есть, если что – звони. Свою женщину не отпускай ни на шаг – украдут. Лучше купи ей бурку, так будет безопасней.
Я забрал свои вещи из машины, и мы поднялись в комнату. Стандартный отельный номер на четверку с широкой кроватью и душем. Телевизора нет, хотя след на стене остался. Талибы запретили музыку, и руководство отеля на всякий случай убрало их. У Вики все, что есть – на ней, надо ехать покупать. По дороге заехали проведать Богдана. Услышав, что мы устроились в отеле, вскакивая, крикнул:
– Я – с вами, – но, зашатавшись, рухнул на кровать.
– Мы заберем тебя, когда поправишься, – успокоила его Вика.
– Ведь, ты же не бросишь нас? – с надеждой оглянулась на меня.
Я кивнул. А что мне оставалось делать? Бросить ее здесь в аду?
Большинство магазинов в Кабуле закрылись, на оставшихся талибы сняли или закрасили рекламу. Остановившись перед женским магазином, я дал ей денег и посоветовал купить бурку.
– Никогда я не надену этот балахон, – заявила она и, набросив накидку на лицо, гордо направилась к дверям.
Я тяжело вздохнул, почувствовав, что нахлебаюсь с ней забот по самые… неважно, в общем. Через час Вика вышла с огромной сумкой в руках и заявила:
– Здесь почти ничего нет – все раскупили.
Стемнело. К счастью, отельный ресторан еще работал. Разумеется, ничем спиртным здесь даже не пахло, но это не помешало нам вкусно и от души поесть. Приняли по очереди душ, и я сел за свой ноутбук, а Вика надела купленный здесь халат и легла, молча уставившись в потолок.
Я чувствовал, что она хочет что-то сказать, но не решается. Скрывая улыбку, я в ожидании спича искоса посматривал на нее. Мне было интересно, кого она теперь считает мужем: меня по паспорту или Богдана по факту – постель-то одна. Не сказать, что я рвался туда к ней: один раз уже обжегся, и нырять в тот же омут с головой я не был готов.