Ковбой Бибоп. Предыстория Спайка и Вишеза: Реквием Красной планеты

– Тот, кто ценит вещи больше, чем людей. Как с диваном, на котором ты сидишь. Видишь ли, у этого дивана идеальный дизайн. Каждый стежок. Каждый шов. Не то что люди, люди – неидеальны. Они совершают ошибки. Они не оправдывают ожиданий. Подводят тебя.

– Но такова человеческая натура, – возразила девушка.

Вишез сделал еще один глоток. Посмаковал.

– Понимаешь, ты можешь починить мебель. Но людей так исправить нельзя. Как бы ты ни старался. Куда бы их ни отправил.

До Пенни начало доходить, что эта беседа, как и весь вечер, принимает новый оборот. Довольно мрачный оборот. Но он заворожил ее, этот пьяный печальный незнакомец.

– Отправить их куда?

Вишез посмотрел на свой бокал. Пуст. А вот его глаза больше не были пустыми. Их переполняло… что-то.

– В худшее место, какое только можно представить.

Глава 2. Ямы

В грузовике воняло кровью. Запах был странным, но в то же время безошибочно узнаваемым. У крови всегда отчетливый металлический аромат. Словно у воды, что вытекла из старой трубы.

Когда грузовик загромыхал по тротуару, внутри крытого кузова в воздух взмыли несколько перьев. Вид их, чисто белых и мягких, вселил в него надежду, что кровь принадлежала животным. Возможно, цыплятам. Но он не мог быть уверен. До него доходили слухи об этом месте. Слухи, что тут гибли дети. Кто-то рассказывал, что у его друга есть друг, а у того – двоюродный брат, и вот он… Но он никогда им не верил. Просто глупые страшилки, которые шептали друг другу дети, когда собирались компанией на ночевку.

Он не верил, что подобное место может существовать. Никто не верил.

– Эй, богатенький пацан!

Беловолосый мальчик выглянул из своего угла. Грузовик был битком забит мальчишками, которые сидели плечом к плечу. Все подростки, примерно одного возраста. Большинство грязные и в потрепанной одежде. Волосы растрепаны. Ногти покрыты запекшейся коркой. Они прибыли из разных уголков Солнечной системы. С темных сторон планет и захудалых местечек, где о них легко можно было бы забыть. Никто не станет искать этих мальчишек.

Он легко мог быть самым маленьким из них. Он был среднего роста, но болезненно худым. Мама успокаивала его, говорила, что он еще вытянется. Но мальчик знал, что выглядит хрупким. Его волосы были совершенно белыми, словно в него ударила молния. Прошлой ночью он сбрил их практически наголо, но они уже снова начали отрастать. И почему-то казались еще белее, чем раньше.

Оказалось, что позвал его мальчик постарше. У него на руке красовалась самодельная татуировка – результат работы швейной иглы и чернил из шариковой ручки. Это был череп. Убогий дизайн, зазубренные края. Но манера, в которой он был нарисован, делала татуировку и ее владельца еще страшнее.

Беловолосый съежился в углу. Никто не мог знать, кто он такой.

Мальчик постарше указал на его кроссовки.

Беловолосый перевел взгляд вниз. Его обувь тоже была белой. И без единой царапины. Он был так уверен, что подумал обо всем. О волосах. Об одежде. Он даже перестал чистить зубы.

Но он никогда бы не подумал, что кто-то станет рассматривать его ноги.

Беловолосый подтянул колени к груди. Пытаясь спрятать кроссовки от посторонних глаз.

Старший мальчик ухмыльнулся. Слишком поздно. Его заметили.

Грузовик резко остановился. Водитель даже не подумал обернуться. Не хотел. Когда вы выполняете такую работу достаточно долго, вас начинают преследовать их лица. Поэтому он просто крикнул через плечо:

– Вылезайте! Вы все!

Беловолосый нехотя выбрался из грузовика следом за остальными и спрыгнул на дорогу. Под ногами крошился асфальт. Дороги обращались в пыль. Точно так же, как выстроившиеся вдоль них ветхие здания. Стояла середина дня, но здесь царила тьма. Город тонул в тени гигантских гудящих труб – генераторов планетарной атмосферы. Несколько горящих мусорных баков освещали улицу, но это было все равно что пытаться осветить свечой дно океана. Люди никогда не должны были здесь жить. Элита Тарсис-Сити, а вместе с ней и правительство вымели бедняков со своих сверкающих улиц. Так и появился Восточный Тарсис. Город, в котором никто не стал бы жить по доброй воле, полный людей, которые никому не были нужны.

Беловолосый сделал глубокий вдох. Воздух обжег горло, словно дым от сигареты без фильтра. Воздух здесь был плохим. Всегда. Кислородные клапаны находились в центре Тарсис-Сити, оттуда чистый воздух растекался по сторонам. К тому моменту, как он добирался сюда, он лишался всех своих полезных элементов. Люди здесь дышали уже не воздухом, а человеческим выхлопом.

Но именно так и обстояли дела в Восточном Тарсисе. Всеми забытом месте.

К собравшимся мальчишкам подошел, опираясь на трость, пожилой кореец. Дед оглядел их так, словно осматривал домашний скот. Он ткнул в пару мальчиков и взмахом трости прогнал их восвояси. Беловолосый надеялся, что следующим будет он. Вдруг он сможет вернуться домой. А даже если и не сможет, едва ли то, что ожидало его на улицах, окажется хуже того, что он встретит здесь.

– Нал тталава! – Кореец указал тростью на витрину небольшого магазина. – Следуйте за мной!

Висевшая над витриной вывеска с подвеской мерцала. Внутри бешено метались мухи. Беловолосый ощущал себя одной из них, точно так же загнанный в ловушку. На вывеске красовались иероглифы:

_{드라이 클리닝}

Ниже был нацарапан короткий перевод: «Химчистка».

Мальчики гуськом шли через помещение, где пожилые корейские женщины гладили рубашки с помощью промышленных вращающихся утюгов и вручную заменяли пуговицы. Никто даже мельком не взглянул на проходивших мимо ребят. Казалось, они вообще ничего не заметили. А может, просто привыкли.

Или, что еще хуже, им просто было все равно.

Пожилой кореец подошел к задней двери. Она была сделана из толстого листа стали, какие обычно идут на банковские сейфы. Он ввел код на клавиатуре, прикрыв дисплей свободной рукой.

ЛЯЗГ!

Тяжелые замки лязгнули, и дверь медленно отворилась. За ней обнаружилась бетонная лестница, которая вела вниз, в темный подвал. Мальчики начали медленно спускаться.

Беловолосый переступил порог и на мгновение замешкался. Он не знал, какие ужасы поджидают его в темноте внизу. А затем он услышал это и вздрогнул. Непроизвольная реакция.

Звук взлетел вверх по лестнице, как волна, а затем схлынул, словно возвращался к океану.

Этот звук издавали люди.

И они ликовали.

* * *

Лампы дежурного освещения покачивались, пока Беловолосый пробирался по туннелю. Рев толпы становился громче с каждым шагом, земля вокруг него начала вибрировать и осыпать его пылью. А затем, когда туннель вывел его в просторный зал, он увидел их.

Пацанов.

Они были без рубашек. Их кожа блестела от пота и крови. Часть этой крови была их собственной, часть – чужой. У одних кровь высохла несколько часов назад. У других была совсем свежей.

Они дрались в Ямах. Выдолбленных в земле ямах. Ямы были окружены трибунами, на которых сидели бизнесмены в сшитых на заказ костюмах и женщины в платьях от кутюр. Все они орали во всю глотку, подбадривая детей-бойцов. В толпе, словно койоты, сновали букмекеры и выхватывали из ухоженных рук пачки вулонгов всякий раз, как кто-то делал ставку.

Бои были быстрыми, бесчестными и порой совершенно безжалостными.

Был ли это ад? Нет.

Но это было что-то очень на него похожее.

* * *

Трудно было поверить, что в спальне могло разместиться двенадцать человек. Шесть двухъярусных кроватей, большая часть из которых была сломана, а на некоторых отсутствовали матрасы, втиснули в комнату размером с небольшую квартиру-студию.

Мышей здесь было видимо-невидимо. Но они не шныряли по комнате, а просто сидели на месте. Грызуны уже привыкли к компании.

В помещение вошел низкий лысый мужчина, круглый, как яйцо. Он безостановочно потел и то и дело протирал мокрый лоб грязной тряпкой. В этой богадельне он работал и управляющим, и зазывалой. Звали его Лаки, но пацаны про себя давно прозвали его Шалтаем, как в детском стишке.

– Добро пожаловать в Ямы! Здесь у нас действует только одно правило. Никакого оружия. Только кулаки, ноги и все остальное, что поможет победить. Бои состоят из трех раундов по две минуты каждый. Бойцы разбиваются на пары случайным образом. Здесь нет весовых категорий. Каждый из вас будет драться раз в неделю. Выиграете – получите еду. Проиграете – нет. Проиграете три раза – и вернетесь на улицу.

Он наугад присвоил им номера, от тринадцатого до двадцать четвертого. Шалтаю было наплевать, как их зовут и откуда они родом. Все это больше не имело значения. Значение имел лишь их номер, который определял, кто с кем будет драться этой ночью. В Ямах постоянно сражались две дюжины бойцов. Мальчиков с номерами с первого по двенадцатый отправили в спальню по другую сторону коридора. Беловолосый прибыл сюда с девятью другими, что означало, что из предыдущей партии здесь осталось всего три бойца. Беловолосый задумался, проиграли ли они трижды или просто убежали.

Шалтай повернулся и нацарапал на ближайшей доске расписание боев.

Беловолосый был номером тринадцать. Его противником шел двадцать первый. Беловолосый нервно оглядел комнату, надеясь, что ему выпал кто-нибудь из детей помладше. Затем его взгляд остановился на парне из грузовика – том, что постарше и с самодельной татуировкой. Он ухмыльнулся и кивнул. Губы Беловолосого задрожали.

Шалтай снова указал на доску.

– Есть еще одно правило. В первую ночь никто не дерется. Предлагаю вам немного поспать.

Шалтай проковылял к выходу. Мальчики начали распаковывать свои пожитки – все, что смогли впихнуть в карманы. Одни принесли конфеты. Другие – фотографии членов семьи, которая их знать больше не знала.

Беловолосый полез в карман и вытащил шахматную фигурку. Она была вырезана вручную из слоновой кости. Часть роскошного набора, изготовленного на заказ.

Он прихватил ее перед уходом.

Чтобы напомнить себе, зачем он здесь.

Король.

Тогда-то он и услышал шепот. С ирландским акцентом.

– Эй, ты.

Он повернулся и встретился взглядом с обладателем голоса. Улыбающийся голубоглазый и рыжеволосый паренек. Его глаз заплыл и цветом походил на спелую сливу.

– Меня звать Двадцать второй.

Беловолосый улыбнулся. Приятное ощущение.

– Я – Тринадцатый. Полагаю.

– Это всего лишь номер. Привыкнешь.

Беловолосый указал на подбитый глаз собеседника.

– А ты, значит, здесь уже какое-то время?

– Ну, я выиграл три боя подряд. Так что я здесь три недели. Из того, что я здесь видел, это на три недели дольше, чем обычно хватает новичков.

Беловолосый рассмеялся.

– Дашь какой-нибудь совет?

– Да. Беги. – Ирландец ухмыльнулся и указал на дверь. – Слушай, мы собираемся пойти посмотреть, как он дерется. Ты с нами?

Беловолосый нахмурился.

– Кто дерется?

Ирландец покачал головой, словно бы говоря: тебе многому еще предстоит научиться.

– Он.

* * *

Говорили, он движется как вода. Ему было около двенадцати, никто не знал точного возраста, но дрался он так, будто был вдвое старше. О том, где он этому научился, ходили самые разные слухи. Одни ребята говорили, будто он был потомком легендарного мастера Джит Кун-До^[3] Брюса Ли. Другие рассказывали, что он был бойцом спецназа, каким-то правительственным агентом. Наверняка все знали только одно – он был хорош.

Действительно хорош.

Беловолосый вместе с другими мальчиками стоял под трибунами, прижавшись лицом к скамейкам, чтобы хоть что-то разглядеть. У бойца была копна черных как смоль волос, которые торчали над головой, словно у мультяшного персонажа. Волосы мягко колыхались, пока парень прыгал на месте, разогреваясь перед боем.

Ирландец ткнул его локтем.

– Это номер шесть. Ходят слухи, что он здесь уже много лет. Он ни разу не проиграл. Ни разу.

Беловолосый указал на противника Шестого. Он выглядел раза в два больше. На руках бугрились синие вены, а ноги походили на древесные стволы.

– Эта громадина – номер девятнадцать. Но все зовут его Тараканом.

Беловолосый нахмурился. Он не понял смысла прозвища и попросил разъяснить.

– Он здесь уже три месяца. Дольше всех за исключением Шестого. И неважно, с какой силой кто-нибудь сбивает его с ног… он всегда переворачивается и снова поднимается на ноги.

ДЗЫНЬ!

Бой начался. Шестой скользил по рингу в плавном танце. Ступни его босых ног, казалось, парили над землей.

Девятнадцатый хрустнул костяшками пальцев и неуклюже потопал навстречу Шестому. В его стиле боя не было никакой техники. Бугай горбился и тяжело ступал, как заядлый зачинщик пьяных драк в барах, хотя он очевидно, был слишком юн, чтобы его пускали в бар.

ВЖУХ!

Девятнадцатый со всей дури ударил с правой. Почти попал!

Шестой продолжал танцевать. И хотя лицо его оставалось бесстрастным, глаза светились счастьем. Похоже, ему это нравилось.

Казалось, Девятнадцатого это разъярило еще сильнее.

Он ударил слева. ВЖУХ! Затем справа. ВЖУХ! Затем еще раз слева! ВЖУХ!

Все три удара прошли мимо цели.

Толпа зашевелилась. Она почувствовала, что сейчас что-то произойдет. Предвкушение было осязаемым. Букмекеры собирали все больше ставок. И все – на Шестого.

Девятнадцатый стукнул костяшками пальцев друг о друга, как боксеры бьют перчаткой о перчатку.

– Ну иди же сюда! Ну!

И Шестой пошел. И тогда, похоже, все изменилось.

Он был маленький. Худенький. Моргни – и все пропустишь.

Улыбка.

Он приближался к Девятнадцатому с пугающей скоростью, словно выныривающий из воды аллигатор.

ХРУСТЬ!

Шестой ударил Девятнадцатого чуть ниже колена, заставив пошатнуться.

Затем – слева по ребрам, справа.

А затем стал ждать, когда Девятнадцатый нанесет ответный удар.

Беловолосый наблюдал за происходящим, разинув рот. Казалось, бойцы движутся как в замедленной съемке.

ВЖУХ!

Девятнадцатый нанес сокрушительный удар пугающей силы. Образованная его ударом волна взъерошила волосы Шестого, когда кулак пронесся мимо его лица.

А затем Шестой проскользнул под защиту соперника. Поднес кулаки к подбородку, оперся на одну ногу. Другая взмыла в воздух, описала дугу вокруг тела, словно змея, обвивающаяся вокруг своей жертвы.

А затем произошел контакт.

Ноги с подбородком.

Челюсть Девятнадцатого сломалась почти мгновенно.

Бугай с грохотом рухнул в грязь. Из уголка его рта медленно сочилась кровь.

Толпа взорвалась ликованием. Это был настоящий хаос. Но лишь легкая усмешка появилась на лице Шестого.

Он просто вернулся в свой угол и сел.

Беловолосый повернулся к Ирландцу.

– Если они зовут Девятнадцатого Тараканом, как же они кличут его?

Ирландец повернулся к нему и улыбнулся.

– Они зовут его Фирлес – Бесстрашный.

Глава 3. Додд

Слюна стекала из уголка его рта, как у младенца. Он и спал как младенец. В конце концов, кто бы не спал сладким сном на двуспальной кровати королевского размера со старинными простынями, привезенными с Земли? Честно говоря, это был его лучший сон за последние несколько лет.

Пока кто-то не распахнул дверь пинком.

– Фирлес! Просыпайся! Просыпайся, гребаный ты кретин! – орал Вишез. Он был сплошным клубком чистой, неприкрытой тревоги.

Фирлес заслонил глаза от лучей утреннего солнца, мягко освещавших комнату через панорамные, во всю стену, окна, и зевнул.

– Да что тебе неймется? Мне наконец-то приснился такой хороший сон. Я был на пляже Каллисто, покачивался в гамаке с темным пенистым пивом в руке. Еще там был бегающий вокруг гигантский краб, но это не главное…

Вишез швырнул другу одежду, в которой тот был прошлой ночью.

– Одевайся! Мы проспали. Мы должны быть у дома Додда через десять минут.

Фирлес уставился на свою одежду. Затем перевел взгляд на Вишеза.

– А где девочки? – спросил он.

– Здесь их нет. Должно быть, улизнули рано утром.

Фирлес прищурился. Затем ухмыльнулся.

– Сколько ты спал?

– Слишком много.

Фирлес вздохнул.

– Ты опять нюни распускал?

– Ничего я не распускал. У нас была прекрасная интеллектуальная беседа о мебели. – Пьяный туман начал рассеиваться, и Вишез припомнил события прошлой ночи. – А еще о моем отце. Проклятье. Да, похоже, я распустил нюни. Более чем.

Фирлес покачал головой, застегивая мятую, всю покрытую брызгами шампанского рубашку.

– Представить не могу, и почему это она не захотела с тобой спать. Это же мечта каждой девушки – оказаться в безупречном пентхаусе только для того, чтобы парень, который там живет, устроил ей сеанс по Юнгу.

– По Фрейду.

– Что, прости?

– Эдипов комплекс. Это по Фрейду.

Фирлес усмехнулся.

– Да хоть по Сократу, чувак, мне плевать. Тебе нужно просто потрахаться и выпустить пар.

– Не мог бы ты… не мог бы ты просто надеть штаны, пожалуйста? Мы должны были выйти еще десять минут назад. Если опоздаем, Додд разжалует наши задницы. Если вообще есть куда нас разжаловать.

Фирлес натянул черные брюки. И замер. Яростно похлопал себя по задним карманам, но уже понял, что ничего не найдет.

– Ах ты ж… Сучья дочь! – Фирлес уставился на друга. – Она сперла мой бумажник.

– Кто спер?

– Мисс Юпитер! – чуть не прорычал он. – А ты как думаешь кто?

Губы Вишеза начали расплываться в улыбке. Он пытался было удержать лицо из сострадания к другу, которому ночной перепихон вышел еще большим боком, чем ему, но быстро проиграл битву и согнулся пополам.

И он не просто смеялся. Он искренне хохотал, хрипя и тяжело дыша между приступами смеха. Фирлес смотрел на него с каменным лицом. Ждал, пока Вишеза отпустит. В глубине души он не мог не отметить иронии судьбы и понимал, что заслужил этот смех, но все равно злился.

Наконец, Вишез пришел в себя и выпрямился.

– Господи, давно так не смеялся. То, что нужно было.

Фирлес прищурился.

– Я рад, что кража самого дорогого, что у меня есть, сняла у тебя камень с души. – Он перекинул пиджак через плечо и направился к двери спальни. – Пошли! А то опоздаем.

Идущий следом Вишез тихо фыркнул.

Фирлес огрызнулся через плечо:

– Я все слышал.

* * *

Кондиционер был сломан уже несколько недель. Обычно температура в Тарсис-Сити настраивалась на идеальные 22 градуса по Цельсию – одно из преимуществ жизни в центре. Но сегодня над Марсом пролетел метеорит, и атмосферные генераторы не очень хорошо справлялись с яркими вспышками космической радиации. Вишез и Фирлес сидели в лимузине, припаркованном возле роскошного небоскреба.

– Я думал, он давно починил это дерьмо, – проворчал Фирлес, стуча кулаком по вентиляционному отверстию с пассажирской стороны.

Сидящий за рулем Вишез пожал плечами.

– Додду нравится, когда внутри тепло. С чего бы ему его чинить? Какое ему дело до того, что мы с тобой вспотеем?

Машина была старой земной модели, и возраст уже начинал сказываться. Кожаные сиденья покрылись глубокими трещинами, а пассажирскую подушку безопасности кое-как запихали обратно после того, как предыдущий водитель однажды ночью заснул и въехал в фонарный столб. «Красный дракон» предлагал Додду новую машину. Неоднократно. Но он предпочитал эту, и никто не понимал почему.

– Это не значит, что мы должны смотреть, как он истекает потом, – усмехнулся Фирлес.

Тем временем Додд вышел из парадной двери роскошного жилого здания. Это был человек старой закалки, похожий на карикатурного гангстера из фильма. Волосы зачесаны назад с помощью бриолина, с шеи свисает золотая цепь. Его любовница жила на пятом этаже, и в обязанности Вишеза и Фирлеса входило возить капо на его ежедневные свидания и обратно.

На выходе Додд сунул швейцару несколько сотен вулонгов – чтобы он и дальше хранил их интрижку в тайне от мужа любовницы, который работал в ночную смену на фабрике синтетической говядины на другом конце города. Фирлес покачал головой.

– У «Красного дракона» даже швейцары на зарплате.

– Вы опоздали, – пробурчал Додд, забираясь на заднее сиденье. – Когда я говорю, что вы должны приехать на пятнадцать минут раньше, вы должны быть здесь на пятнадцать минут раньше. Усекли?

Вишез завел мотор. Поглядел в зеркало заднего вида – сквозь белую льняную рубашку Додда уже начал проступать пот.

– Не жарко, босс?

Додд даже не поднял взгляд, просто пробурчал себе под нос что-то напоминающее «сойдет».

Вишез покосился на Фирлеса, словно бы говоря: «Я же тебе говорил». Фирлес одними губами ответил ему: «Да пошел ты».

Сегодня, как и в большинство дней, они ехали молча. Друзья слышали, что другие капо любили поболтать с водителями, похвастаться своими похождениями и повспоминать о былых днях «Красного дракона», когда «гангстеры правили галактикой». Так складывались отношения. И в конечном счете так завоевывалось доверие и зарабатывались повышения.

Но к Додду это не относилось. Он не предлагал им ничего, кроме запаха пота и сигарет по вторникам.

Автомобиль остановился перед старым полуразрушенным складом. Рядом с центральным входом висела маленькая, ничем не примечательная табличка с надписью «Бетонная компания Тарсиса». Но Фирлес с Вишезом знали это место как штаб-квартиру «Красного дракона» – бетонный бизнес был лишь прикрытием. Никакой бетон здесь никогда не разливали – разумеется, кроме тех случаев, когда требовалось спрятать тело-другое. Додд отлепился от потертого кожаного сидения и что-то проворчал, пока тянулся к ручке двери. Вишез глянул в зеркало заднего вида.

– Увидимся завтра утром, босс. На пятнадцать минут раньше.

Додд остановился, как будто вспомнив о чем-то. Ухмыльнулся.

– Слушай, Вишез. А что это за слухи до меня доходят, будто ты живешь в сраном Букингемском дворце?

Вишез моргнул. Его уши в мгновение ока из белых стали пунцовыми. Проснулась тьма. И если бы они сейчас не стояли перед старым бетонным складом, внутри которого сидела половина «Красного дракона», он бы прыгнул на заднее сиденье и задушил Додда его собственной золотой цепью.

Вопрос застал Фирлеса врасплох. «За два гребаных месяца этот парень нам и трех слов не сказал, а теперь подкалывает на тему жилья?» Он искоса посмотрел на друга и еле заметно покачал головой.

Вишез прочистил горло.

– Не совсем, сэр.

– Какой адрес?

Вишез попытался выиграть себе немного времени, чтобы придумать оправдание.

– Что, простите?

– Ты что, оглох? Я спросил, где ты живешь!

Вишез вздрогнул и, вопреки здравому смыслу, сказал правду.

– Парковая, 615.

Глаза у Додда стали такими пустыми, будто с ним случился инсульт. Какое-то время друзья думали, что так и было. А затем капо встряхнулся и почти неслышно спросил:

– Тогда какого черта ты здесь забыл?

– Ну, я очень целеустремленный. И я не думаю, что мое происхождение как-то сказывается на моей рабочей эти… – начал было объяснять Вишез.

Но Додд не дал ему закончить.

– Каждые пару лет появляется один из вас. Всегда одна и та же история. У тебя комплексы по поводу своего происхождения. Ты его стыдишься и хочешь доказать себе и, скорее всего, кому-то еще, что ты не просто еще один богатый пацан в белых кроссовках из Тарсис-Сити. И что же вы все делаете? Вы спускаетесь из своей башни из слоновой кости и присоединяетесь к «Красному дракону». И вы позволяете какому-нибудь второсортному козлу родом из Восточного Тарсиса вроде меня каждый день поливать вас дерьмом, потому что от этого вы чувствуете себя лучше. Как шрамы, которые вы потом можете предъявить этому особенному кому-то и объявить, что теперь-то вы стали другими. Но, знаешь что, домашний цветочек, ты ни капли не изменился. Ты все тот же пацан в белых кроссовках из Тарсис-Сити. И всегда им будешь.

Додд нажал на дверную ручку и перед тем как выйти, встретился глазами со взглядом Вишеза в зеркале заднего вида. И бросил:

– В следующий раз просто найми гребаного психотерапевта.

Дверь захлопнулась. Фирлес отчаянно пытался что-нибудь придумать – что угодно.

Но Вишез не хотел ни о чем говорить. Слова Додда пронзили его насквозь и разрезали пополам.

Он молча нажал на газ.

* * *

В лапшичном баре Большого Дже подавали худший рамен в городе. В ресторане отчаянно не хватало персонала. Лапша была жесткой. Палочки оставляли занозы во рту. Но шеф-повар всегда держал для Фирлеса место за баром. Это было единственное заведение в городе, где он чувствовал себя как дома. Возможно, поэтому и возвращался сюда раз за разом.

– Эта лапша на вкус как картон, – пробурчал Вишез. Он был мрачнее тучи. Додд задел его по-настоящему. За прошедшие годы Фирлес успел уяснить, что, когда его друг пребывает в таком настроении, лучше не пытаться его приободрить. Оставалось лишь ждать, когда шторм уляжется, и надеяться, что его лодка успешно пройдет сквозь тьму.

Фирлес втянул в себя лапшу.

– Вот поэтому мне и нравится это место. Лапша здесь всегда на вкус как картон. Большего и не ждешь. И вот однажды придешь сюда, а лапша на вкус окажется по-настоящему хорошей. И ты сразу поймешь, что сегодня знаменательный день!

– Что это за бизнес-стратегия такая? – нахмурился Вишез.

– Очень плохая. – Фирлес пожал плечами. – Но Большой Дже оставляет для меня место за баром.

– Твое «большего и не ждешь» работает по-другому. Люди кормят тебя собачьим дерьмом, а ты просто ешь его. И через какое-то время забываешь, что это собачье дерьмо.

В паре табуретов от них послышался громкий звон разбивающегося о стойку бара стакана. Друзья обернулись на звук и увидели дальше за стойкой двух обильно татуированных парней лет двадцати пяти. Пьяные в доску, они выкрикивали непристойности в адрес официантов и разливали пиво по всей стойке.

Вишез покачал головой.

– Взгляни на этих двоих. Здесь не только еда – собачье дерьмо, но и клиенты тоже.

Фирлес пожал плечами и вернулся к своей лапше.

– Как по мне, так эти двое просто неплохо проводят время.

– К черту это место, – прорычал Вишез и встал.

Фирлес повернулся к другу. Прищурился, обеспокоенный.

– Ты куда это собрался?

– В туалет.

Вишез направился в заднюю часть помещения.

– Эй, – окликнул его Фирлес, указывая на его миску с лапшой, – ты будешь доедать?

Но Вишез даже не обернулся. Фирлес с радостью подвинул к себе вторую миску с раменом. Подцепил лапшу палочками. Всосал в рот. И пожал плечами.

– На мой взгляд, это довольно вкусное собачье дерьмо.

Внезапно из другого конца ресторана донесся звук, который Фирлес никак не ожидал здесь услышать. Смех. Дело не в том, что никто и никогда не смеялся у Большого Дже, скорее, в том, что здесь никому и никогда не хотелось смеяться. Взгляд Фирлеса метнулся к источнику звука. Их было четверо, и они беседовали. Он не мог расслышать слов и разобрать, о чем речь. Но у всех четверых было одно и то же выражение лица, одна и та же эмоция. Фирлес никогда ее не испытывал, даже не мог подобрать ей название. Это было больше чем счастье. Что-то теплое. И непреходящее.

Те четверо были семьей.

И на их лицах светилась… любовь.

Двое родителей. Двое детей. Мальчик и девочка. Фирлес восхищался тем, как они все слушали друг друга, как говорили по очереди, даже как молчали. Тем, как папа время от времени неосознанно нежно поглаживал маму по спине.

Настоящая любовь – это мышечная память. Эмоция, что повторяется снова и снова, никогда не исчезая до конца, даже когда исчезают те, кто ее испытал. Чувство остается. Парит в эфире. Вечно.

Губы Фирлеса начали медленно расплываться. Но не в ухмылке. Кое в чем еще. На один краткий миг он сделал то, что удивило даже его самого.

Он улыбнулся искренней улыбкой.

* * *

Стоя у писсуаров, Вишез закончил дела и застегнул ширинку. Подошел к раковине. Некогда белый фарфор окрасился в мерзкий желтый цвет. Когда он включил воду, проржавевший кран заскрипел и зашипел. Вишез сполоснул руки и нажал на дозатор мыла, но тот выплюнул лишь глоток застоявшегося воздуха. Пусто. Вишез заворчал. Он повернулся к держателю для бумажных полотенец и крутанул колесико. Тоже пусто.

Затем без предупреждения Вишез врезал по держателю для бумажных полотенец кулаком. Пластиковая сфера, в которую вставлялся рулон, разлетелась вдребезги. Осколки посыпались на потрескавшийся линолеум. Вишез развернулся к выходу. Он даже не притормозил, чтобы поймать свой взгляд в зеркале. Не было необходимости. Он и так знал, как выглядит и что сейчас произойдет.

Вишез вышел в тускло освещенный коридор, соединяющий туалет с рестораном. В этот момент из ресторана в коридор, пошатываясь, свернул один из сидевших за барной стойкой пьяниц. Он был худощав, с мальчишескими чертами лица. Шею украшали две татуировки, символы «альфа» и «омега» – первая и последняя буквы греческого алфавита. Подойдя к стоявшему возле дверей туалета Вишезу, парень кое-как разлепил глаза.

– Свали с дороги, чувак, – прохрипел он.

Но Вишез не пошевелился. Он смерил парня презрительным взглядом и ответил:

– Может, тебе сперва научиться хорошим манерам?

Пьяный не задумываясь расстегнул ширинку и начал мочиться прямо на ботинок Вишеза. Ярко-желтая жидкость впитывалась в сшитую на заказ кожу. Взгляд Вишеза метнулся к двери в ресторан. На секунду мелькнула мысль, что официант или, что еще хуже, второй собутыльник сейчас заглянет в коридор и увидит, что произойдет. Но ему уже было все равно. Тьма приняла решение. Пьяный встряхнул свой прибор и посмотрел Вишезу прямо в глаза.

– Да пошел ты.

ХРУСТЬ!

Вишез двумя руками обхватил голову пьяного и впечатал ее в стену. Парень вскрикнул и пошатнулся. Вишез схватил его за шиворот рубашки и вытолкнул через заднюю дверь.

Они оказались в темном переулке, с обеих сторон огороженном трехметровым забором. Бежать было некуда. Губы парня задрожали. Он начал медленно пятиться от Вишеза.

– Слушай, чувак, прости меня. Признаю, я слишком много выпил. Мне не следовало так поступать.

Вишез ухмыльнулся.

– Поздно.

ХРУСТЬ!

Намокший ботинок Вишеза впечатался в грудную клетку пьяного, ломая ребра. Сила удара была такова, что парень взмыл в воздух и отлетел назад, врезавшись в тяжелый мусорный контейнер. Пьяный крепко приложился головой и сполз вниз. По шее струилась кровь.

Вишез вышел на свет и взглянул на свою жертву сверху вниз.

Парень булькнул. Встретился взглядом со своим мучителем.

– Да ты кто вообще такой?

Вишез опустился на корточки.

– Я Вишез.

– Это что еще за имя такое?

– Имя, которое ты, к сожалению, не запомнишь после того, как я с тобой закончу.

Что-то привлекло его внимание. Татуировка на предплечье пьяницы. Это было детальное изображение древнегреческой женщины в развевающейся белой тоге верхом на быке. Первоклассная и очень дорогая работа. Вишезу стало любопытно.

– Что это за татуировка?

Пьяный уже отрубался, глаза у него закатывались. Но он все же сумел выдавить:

– Европа. Королева Крита.

– Очень красиво. – Вишез медленно кивнул.

– Мистер, – шепотом взмолился парень, – пожалуйста…

Вишез наклонился поближе. Успокаивающе положил руку пьяному на плечо. А затем прошептал в ответ:

– Нет.

ХРУСТЬ!

Вишез ударил пьяного по лицу с такой силой, что глазная кость хрустнула. А затем он ударил еще. И еще. И еще. И не было рядом никого, кто смог бы оттащить Вишеза в сторону. Никакого Фирлеса, который бы сказал, что с бедолаги уже достаточно. Вишез остался наедине с тьмой. И они вдвоем собирались изуродовать парня до неузнаваемости.