Он протянул к алтарю прямоугольник фотографии и спросил:
– Можно покарать раба твоего?
Свет мигнул, и стало холоднее. За нашими спинами, наконец, перестали шептаться. Все ждали ответ бога. Хотя по их лицам и плавали мерзкие усмешки. Никогда не понимал, чему они радуются?
Я вертел в руках всевидящие оки. Его самая ценная вещь. Он с ними никогда не расставался, только в храме. Выменял у торговца на двадцать фильтров и говорил, что отдал бы и больше. Были ли бы они у него раньше, он бы успел по-настоящему попрощаться с женой. Увидеть, как её безгрешная душа лучезарным силуэтом поднимается в небеса. А так успел только беспомощно сглотнуть, прежде чем остановилось её сердце.
Всевидящие оки записывали видео со скоростью тысячу кадров в секунду. На них окружающий мир замирал и почти останавливался. Так говорил отец и никому не разрешал в них смотреть, даже мне. Так можно было заглянуть на ту сторону, а до этого надо дорасти. Как и до всего остального: до того, чтобы завести сына, и до того, чтобы перестать сражаться за государство. Правда, я слышал, как в правлении шептались, что государства распались ещё до того, как закончилась справедливая война. Почти всех бойцов уничтожили роботы. А когда они выполнили свою программу и отключились – землю окончательно покрыл жог, и всем стало не до войны. Выжившие сбились в стайки, организовали правления и установили жёсткие правила. Мы выслеживали тех, кто их нарушал и убивали. Оттаскивали тела в правление и получали фильтры. Благодаря нам на слабо загрязнённых территориях пока удавалось выжить. Спасала дисциплина и вера! Особенно вера. Отец каждый раз приходил в храм и спрашивал у бога разрешение убить его раба. Если свеча гасла, значит, всевышний задувал пламя жизни. Тогда в ход шли всевидящие оки и автомат. Я тщательно выверял траекторию с поправкой на ветер и парящий в воздухе жог. Он щёлкал кнопку на оправе толстых очков в железной оправе и нажимал на курок. А потом наблюдал, как летит пуля и втыкается в обречённого богом, как падает его тело и утягивает вместе с собой душу, которая вылетает из пяток и проваливается ещё ниже, в самый ад.
Я давно мечтал посмотреть справедливую кару, но видел только, как потрескивает пламя фитиля, расходятся блики от огня, бегут по стенам, темным ликам икон и растворяются во мраке заповедных ниш. Отец ничего не замечал. Стоял на коленях, гипнотизируя свечу. Поэтому я решился. Вдруг увижу длань божью, спускающуюся с небес, чтобы затушить пламя жизни. Я вжал кнопку на оправе, наставив окуляры на подсвечник. Свет перестал мигать. Стало теплее. Температура так быстро поднималась, что я затаил дыхание. Судьбоносный момент приближался. Его больше не могли испортить мерзкие ухмылки за спиной. Даже люди не способны сглазить чудо!
Хлопок огонька на фитиле заставил вздрогнуть. Мне даже показалось, что его почти беззвучный пшик прокатился гулким эхо по храму и, потрепав на прощание, погасил пламя. А я не мог оторваться от всевидящих ок. На вязкой записи, бегущей по поверхности линз, от свечи протянулся едва различимый луч. Я чуть не задрожал от благоговения. Просчитал траекторию и медленно повернулся. Ядовитые улыбки растворились в пресных лицах, но я лишь скользнул по ним взглядом. Разве могут они понять, свидетелями чему стали? Все их умишки заняты только собой. Они не способны увидеть чуда, даже когда оно летит перед самым их носом. Я проследил до самого окончания луча и наткнулся на грязный сапог, торчащий из-за колонны.