Цвет тишины

Тахти почти не дышал, боялся спугнуть наваждение. Серый собирал руками ноты, нанизывал их кончиками пальцев, складывал в мелодию. Его силуэт качался, а пальцы бегали по клавишам. Он дождался, пока стихли вибрации, пока растаял звук – хотя звук он не слышал. Только когда зал потонул в сумрачной тишине, Серый открыл глаза.

Он заметил Тахти не сразу. Сначала сидел и смотрел перед собой, на клавиши, на свои руки. Он прикоснулся кончиками пальцев к ушам, будто пытался перенести звук к ушам руками. И только потом заметил Тахти, который так и сидел на полу около пианино. Взгляд Серого был отстраненным, словно он не до конца осознавал, где находится, словно не узнавал Тахти, а может, и самого себя. Тахти улыбнулся, и Серый убрал руки с клавиатуры.

Тахти поднялся на ноги, прижался животом к пианино, положил на крышку ладони, лоб. Ждал. Ждал, когда Серый снова начнет играть. Серый сидел перед клавиатурой, и секунды опускались в тишину беззвучно, как несыгранные ноты. Тахти ждал. Он умел ждать.

Когда Серый осторожно опустил одну из клавиш, Тахти почувствовал вибрацию. Тон отозвался внутри него. Вибрация затронула что-то, чего не мог тронуть звук. Заколебалась, обеспокоила, утешила. Тахти стоял с закрытыми глазами. Точно так же Серый слушал, когда он играл Бетховена, давным-давно. Что он тогда услышал, что почувствовал?

Серый продолжил играть. Тепло и тоска смешивались воедино, переплетались, становились музыкой.

На лестнице гулким эхом разносились шаги и голоса. Тахти не поднял голову, не двинулся с места. Серый играл, он не слышал их. Он не слышал, как бряцнул колокольчик, и Тахти не двинулся с места. Они вошли в зал, а Тахти так и стоял, лоб на руках, и в нем все еще звучала музыка.

Серый увидел их и убрал руки с клавиатуры, вскочил, словно пианино ударило его током. Тахти поднял голову на звук, и только краем глаза успел заметить, как исчезает Серый за кухонной дверью. На спинке стула так и остался висеть его вечный темно-серый свитер.

– Что случилось? – спросил Киану.

Тахти покачал головой. Из кухни вышла Айна.

– Здравствуйте, – сказал Киану.

Сати смотрел на дверь. Айна улыбнулась.

– Кофе?

Киану достал из сумки коробку печенья. Они сели пить кофе. Где-то в кухне прятался Серый. Может быть, он тоже пил кофе. Пригласить бы его за их стол, но Тахти видел его реакцию. Видел его глаза. И не стал ломиться в кухню.

За окном вечерело. Наползали тучи. Ветер менял направление, бился в стекло то с одной стороны, то с другой. Стекла звякали как тарелки в столовой. Ветер напевал – монотонно, монохромно, без слов, тонкую песню воды и неба. Песню монохромной пустоты. Холодную песню.

Тахти разложил на столе отпечатки. Снимки с пленки, отпечатанные в мокрой. Предметка, пейзажи, этюды. Он сохранил даже несколько проб, на клочках бумаги, с рваными краями. Их он втиснул между отпечатками покрупнее. В другом конверте лежали слайды. Яркие, насыщенные цвета, которые бывают только на позитивной пленке. Слайды не прощают ошибок, но проэкспонированные правильно дают потрясающие цвета.

Он перекладывал снимки с места на место, вытаскивал те, что казались более удачными, остальные сдвигал на край стола. Когда рука, увешанная браслетами, вынырнула откуда-то слева, он вздрогнул. Тахти не заметил, как Сати подошёл к нему. Не знал, как долго он здесь стоит.

Сати взял снимок, стал его рассматривать. В другой его руке была книга Тахти, из тех, что он привез еще из дома. Сати заложил пальцем страницы там, где закончил читать.

– Мне нравится атмосфера на этой фотографии.

Он держал снимок вверх ногами.

– Вообще это вот так, – Тахти перевернул фотографию обратно.

– Да, я знаю, – он снова перевернул снимок вверх ногами. – Но мне кажется, это вот так. Так интереснее. Как будто ты падаешь.

Тахти смотрел на снимок. Может, он и прав.

– И мне нравится ч/б, – сказал Сати.

– Ч/б?

Тахти посмотрел на Сати, на его черную толстовку и три нитки ракушечных бус. Потом на отпечаток со слайда, на яркие, сочные цвета. Никакой обработки. В этот раз никакого ч/б.

– Она цветная, да? – спросил Сати.

– Да, – Тахти кивнул. – Это снимок со слайда.

– Прости, – сказал Сати тихо. – Я не вижу цвета.

Он улыбнулся – обаятельно, широко. Вокруг глаз разбежались морщинки, как солнечные лучики.

– А можно мне посмотреть фотокарточку? – спросил Киану.

Фотокарточку.

Слова Киану всегда звучали слегка винтажно, с налетом декаданса. Начитанный, умный, добрый парнишка. Жалко его.

Он отодвинул свой стул, встал – и не то сел, не то упал обратно. Сати замер с фотографией в руках, и смотрел на Киану. Киану скрючился и уронил голову на стол. Тахти в первый момент не понял, что он делает, что происходит. Сати потянул Киану за рукав.

– Эй…

Киану не отреагировал, только расползся по столу, чуть не свалился со стула. Книга шлепнулась на пол с гулким хлопком.

– Блядь, – Сати подхватил Киану под локоть, не дал ему упасть со стула.

Книгу он выронил, и никто не стал ее поднимать. Киану не реагировал на свое имя. Сати поднял его за плечи, усадил обратно на стул. Киану сделался бледный как бумага, глаза были полуприкрыты.

– Твою мать, – шепотом выругался Сати.

Он потряс Киану за плечо.

– Ки, ты слышишь меня? Ки?

– Что происходит? – спросил Тахти.

– Обморок, – Сати обвел взглядом зал, будто искал что-то. – Только не это.

– Нашатырный спирт, – Тахти обвел взглядом зал. – Есть?

– Да, вон там, видишь, – Сати кивнул в сторону шкафа. – В белой коробке.

Тахти перепрыгнул через стулья и какие-то вещи, стал греметь коробкой. Капли в темных стеклянных пузырьках, куча таблеток, ампулы для инъекций, стерильная вата, хлоргексидин, йод, зеленка, спирт, мирамистин, перекись водорода и нашатырный спирт. Аптечке позавидовали бы некоторые кабинеты доврачебной помощи. Тахти смочил кусок ваты нашатырем.

Киану оставался бледный, полуобморочный, его голова была запрокинута. Сати придерживал его за плечи, не давая упасть со стула. Тахти протянул ватку, Сати взял ее и поднес к лицу Киану. Тот отвернулся.

– Давай, просыпайся.

– Может, врача? – спросил Тахти. Он не очень понимал, что дальше.

– Только не это, – Сати покачал головой. – Будет только хуже.

Руки Киану дрожали. Взгляд сделался стеклянный, лицо побледнело, губы потеряли всякий цвет. Тахти с Сати устроили Киану полусидя, подсунув под ноги табуретку. Киану рассматривал свою ладонь отсутствующим, стеклянным взглядом.

– Держи, – Сати сунул ему в руку нашатырную ватку.

Киану взял ее, но к лицу не поднес. Он все еще был бесцветным, но хотя бы теперь не падал со стула. Сати подвинул к себе аптечку, перебрал наспех препараты – рукой бывалого медика. Он налил в стакан что-то прозрачное, без отчетливого запаха.

– Держи, – он протянул стакан Киану.

Киану посмотрел на Сати молча.

– Что это? – спросил Тахти.

– Глюкоза.

Киану потребовалось несколько секунд, чтобы решиться. Он взял стакан, повертел его в руках, присмотрелся недоверчиво, но все-таки выпил.

– Почему глюкоза?

– Неважно, – отмахнулся Сати. Он забрал у Киану пустой стакан. – Есть надо, только и всего.

– Все нормально, – чуть слышно прошептал Киану.

– Голодный обморок?

– Ага, – Сати дернул плечами. – Как обычно.

Киану был такой бледный, что это выглядело болезненно. Тахти хотел ему как-то помочь, сделать для него хоть что-то, но не знал, что было в его силах. Он принес свою куртку и накинул ее Киану на плечи. Сати с отсутствующим видом собирал аптечку. Киану полулежал на креслах и мял в руках прядь волос. Его рукава завернулись, и было видно сиреневые шрамы на запястьях.

Сколько тепла в этих ледяных руках. Сколько заботы в ледяных руках. Сколько заботы.

Как так получилось, что эти руки – в шрамах от лезвия бритвы?

Сати принес еще один капучино. Киану попытался встать.

– Куда ты собрался? – спросил Сати.

– Кофе, – сказал Киану сиплым, бесцветным голосом.

– Сиди где сидишь, – сказал Сати. – Какой тебе сейчас кофе.

– Но я хочу кофе.

– А скорую хочешь?

Киану не ответил. Сати подвинул к нему его же печенье.

– Лучше съешь что-нибудь.

Киану завернулся в куртку Тахти, спрятал руки и прикрыл глаза. Сати посмотрел на него, но ничего не сказал.

За окном стянулись серые тучи, принялся накрапывать дождь. Айна включила гирлянды под потолком и ряд бра по стенам, и внутри стало намного уютнее. Прибежали мокрые посетители – две девушки, за ними – молодая пара. Зонтов ни у кого не было. Такие залетные посетители появлялись, когда внезапно начинался дождь или снеждь. Зашумела кофемашина. Айна забряцала кружками. Неровный шум незнакомых голосов наложился на шум дождя.

Внутри было уютно, тепло, как дома. Как дома, где тебя ждут.

Ни одного из них никто нигде не ждал.

– Может, позовешь Серого? – спросил Тахти. – Чего он один в кухне.

Сати посмотрел на кухонную дверь.

– Он не выйдет.

– С чего ты взял?

– Народу много.

– Ну и что? – сказал Тахти. – Его вроде не ругают, если он с нами сидит.

– Нет, дело не в этом, – отозвался Сати. – Стесняется. Людей, я имею в виду. Незнакомых.

– А чего ему люди?

– Ну потому что нам всем придется говорить на языке жестов. Из-за него. И все вокруг будут на него смотреть.

– Не все ли равно?

Сати пожал плечами неопределенно, словно ссылался на не вполне проверенные данные.

– У него этого не было раньше. Он любил поболтать. Это потом началось, с тех пор как он потерял слух.

– Серый потерял слух? – Тахти откинулся на спинку стула. – Он раньше слышал?

Сати побледнел, отвернулся.

– Да, слышал. Точнее, как. В аппаратах слышал. Немного. Но он мог разговаривать.

– А что случилось?

Сати помолчал.

– Несчастный случай. Но ты лучше его самого спроси. Я обещал не рассказывать. Это очень личное.

Тахти кивнул. Это он понимал как никто. Очень личное.

– Само собой. Только знаешь, – он встал. – Я все же попробую его позвать. Грустно одному, а еще и вон, дождь стеной.

До дорма Тахти разве что не полз. Сил не осталось, и единственное, чего ему хотелось – это забраться под одеяло и заснуть. Серый в зал не вышел. Когда Тахти позвал его, он принялся перемывать чистую посуду и сказал, что работы слишком много.

Из-за ливня город обесточило. Опять что-то со станцией. Перебои с электричеством на островах были в порядке вещей. Каждый раз, как начинался снег или дождь, вырубался свет. А снег или дождь начинался чуть ли не каждый день. Хорошо, когда свет включали хотя бы через полчаса. Иногда без света приходилось тянуть по нескольку дней, и все в итоге запаслись таблетками сухого спирта, свечками и масляными лампами.

Уличные стоки не справлялись, и поток воды залил проезжую часть. Кое-где тротуары потонули по щиколотку. Тахти пытался прыгать через лужи, потом забил и шел по воде. Вода была ледяная, черная. Это было совсем не похоже на сезон дождей дома. Там прозрачная теплая вода стремилась в море, и солнце пропитывало воздух запахами цветов и пряностей. А здесь пахло сыростью и льдом. Ничего прикольного в такой прогулке не было. Он просто промок и промерз. И шел в кромешной темноте, потому что фонари, естественно, тоже не горели. Только фары автомобилей время от времени распарывали ночь вспышками дальнего света. Потом – темнота.

Когда он пришел в дорм, свет в их комнате не горел. Никакой, даже от свечки. Тахти оставил чавкающие кеды около двери, прошел в комнату в одних носках, оставил на полу мокрые следы. Батареи были чуть теплыми. В комнате пахло отсыревшей штукатуркой и лапшой быстрого приготовления. Тахти щелкнул фонарик и оставил его направленным в сторону своей кровати.

Рильке спал поверх одеяла. На нем были его обычные пижамные штаны и футболка с длинным рукавом. А раньше спал в футболках с короткими. Всегда. Даже в феврале.

Тахти укрыл его своим пледом. Остановился на мгновение, присмотрелся. Ровное дыхание, расслабленное выражение лица.

Все в порядке, сказал он себе.

Хотя уверенности в этом не было.

Тахти коснулся рукой запястья Рильке. Хотел поднять рукав и убедиться, что это только его страхи. Что все действительно в порядке. Рильке не режет себе руки.

Он потянул рукав вверх, но Рильке в этот момент решил повернуться, и лег так, что обе руки оказались под пледом. Тахти вздохнул и присел на край своей кровати. Где-то за окном завыла сирена аварийной машины. Дождь лупил в окна. Рильке спал.

Да все в порядке.

Так ведь?

11

***

После того, как подняли цены на общежитие и урезали стипендию, Тахти устроился работать в офис. Ему, конечно, больше нравилось снимать. Но ему столько раз не платили за съемки, даже те копейки, о которых они изначально договаривались, что пришлось придумывать еще какой-то источник дохода. И тогда он нашел работу в офисе. За это ему хотя бы платили.

Он должен был писать продающие тексты. Рекламу, статьи, слоганы. На деле у него был пароль к учетной записи на общем компьютере в фойе, где не подразумевалось даже стула. Там он что-то печатал, отвечал на телефонные звонки, распечатывал и скреплял степлером бумажки. А чаще бегал по этажам: отнести то и принести это. Короче говоря, делал все, что попросят.

– Что ты здесь делаешь? – спросила как-то одна из коллег из отдела бухгалтерии, когда он пришел получить первую зарплату.

– В смысле?

Она указала на его личное дело. Папка все еще лежала в высоченной стопке на подоконнике.

– Ты же журналист.

– Ну да.

– Как тебя к нам вообще занесло?

Он пожал плечами.

– Здесь я тоже пишу.

Она улыбнулась ненатуральной улыбкой и протянула ему бланки для подписи. Бумаги она брала в руки подушечками пальцев, а над столом висел запах цианоакриллата. Она только что покрасила ногти, и лак еще не высох. В бухгалтерии всегда пахло то лаком, то кремом для рук, то пенкой для укладки волос.

Тахти забрал свои деньги – их оказалось почти вдвое меньше, чем ему обещали, и вышел.

Ему было скучно, конечно, но он старался. Выполнял работу в срок, свою и чужую, бегал туда-сюда по всем просьбам, улыбался, когда его отчитывали без повода.

– Тебе правда это интересно? – спросила другая коллега.

Ей не понравилась его статья про статистику использования проводов типа КРШС в производстве грузовых автомобилей за последние пять лет.

– Конечно, – соврал Тахти.

– Переделай все до завтра. Это ужас. Читать невыносимо скучно.

Как будто писанина про провода и грузовики может быть интересной. Он забрал распечатку и вышел. Вслед ему она кинула:

– Космос – наша родина.

Со следующей недели коллега ушла в отпуск, и только это спасло его статью от дальнейшей критики. Другая коллега, Инга, осталась вполне довольна его писаниной. Он даже нарыл в фотобанке несколько фотографий проводов и грузовиков. Типа, так должно было быть интереснее.

Она коротко кивнула:

– Выкладывай на сайт.

Он пошел к двери. Рабочее место ему так и не выделили, и он делил компьютер с девчонками на рецепции. Работал, когда им он был не нужен. А он им был всегда нужен.

– Погоди, – окликнула она его в дверях.

Он остановился, обернулся.

– Ну подойди, чего ты как не родной.

Он подошел, встал около ее стола. Рядом со столом стоял стул, но на нем всегда лежала ее дамская сумка, и сесть ему было некуда. Поэтому он стоял около ее стола. Как родной.

– Пока Аля в отпуске, занеси вот это в реестр, – она протянула ему стопку бумаг. – Я одна, и все не успеваю. У тебя же есть свободное время?

– Хорошо, – сказал Тахти. – Здесь?

Он указал на стол Али. Монитор по периметру облепили желтые цыплята – сувениры от компании-партнера.

– У тебя же есть рабочее место, – сказала Инга. – Там и сделай.

– Там же негде, – он посмотрел на нее умоляюще.

– Но там же есть компьютер? – Инга подняла одну бровь.

Помощи ему не дождаться. Он это понимал снова и снова.

– Хорошо, – сказал он и вышел.

Он спустился на рецепцию. У стойки выстроилась целая очередь людей в деловых костюмах. Девчонки крутились, цокали каблуки по каменному полу. Два телефона разрывались, по третьему говорили. Он зашел за стойку, прикрыл дверь. Оба компьютера были заняты.

– Молодой человек, вы мне не поможете?– тут же обратился к нему один из людей у стойки.

– Постараюсь, – сказал Тахти.

– Мне нужно передать документы в офис компании…

– Тахти, возьми уже трубку, – крикнула Луана. – Ты не слышишь телефон?

Тахти взглядом указал на человека, с которым говорил. Луана выпучила глаза и ткнула пальцем в телефон. Она продолжала говорить по другому телефону и что-то нащелкивала мышкой в мониторе.

– Простите, одну минутку, – сказал Тахти гостю и снял трубку. – Да?

– Сколько можно вам звонить, вы что, там позасыпáли все? – заорали на него в трубку. – Целый день звоню.

– Простите, чем могу помочь?

– Я еще в десять утра простил прислать техников, мы сидим без света. Прошло четыре часа. Четыре! Где они?

– Сейчас я уточню.

– Вы что, с ума все посходили? Никто ничего не знает. Никто не хочет работать.

– Минуту, пожалуйста.

Тахти коснулся плеча Луаны.

– Техников вызывали? – шепотом спросил он.

– Каких техников? – она стряхнула его руку. – Вон справочник, позвони и спроси.

– Ему сейчас надо. Я же не знаю, звонили им или нет.

– Тахти, я разговариваю с клиентом! Я тоже не знаю. Вон телефон. Позвони и спроси.

– Молодой человек, вы уже освободились? – спросил мужчина у стойки. – Мне нужно передать документы, и время идет.

– Да, сейчас.

В трубке снова кричали про ремонт и про то, как они весь день сидят без света.

– Я перезвоню вам буквально через пару минут. Уточню насчет техников. Оставьте мне, пожалуйста, ваш внутренний номер.

– Вы еще и номер мой не знаете?? Ну это вообще. Я на вас пожалуюсь. Как вас зовут?

– Я перезвоню вам буквально через минуту.

– Как вас зовут, я спрашиваю?

– Тахти.

– Я напишу на вас жалобу, Тахти! Вы ни черта не работаете.

– Послушайте. Я заменяю человека, я не в курсе вопроса со светом. Я стараюсь вам помочь.

– Что ты несешь?? – зашипела Луана. – Иы в своем уме?

– Что не так?

– Молодой человек, время идет! Выдайте, пожалуйста, мне пропуск, и я уйду. Что за бардак у вас здесь.

– Простите, – сказал Тахти всем сразу, и положил трубку.

Когда через два часа он вышел во внутренний двор покурить, у него гудела голова и подкашивались ноги. Он еще ничего не ел, язык прилип к небу, а пальцы не попадали по колесику зажигалки.

Он выполнял чужую работу, и еще и получал за это нагоняй. Свою работу он даже не начал выполнять. И вряд ли начнет, потому что у девчонок завал всегда, и за компьютер они его просто не пустят. И денег ему в итоге платили меньше, чем обещали.

Он выкурил две сигареты подряд, и еще минут пять просто стоял и тупо смотрел в темнеющее небо. Ему нужно было идти обратно, в их бредовый ад, и биться за то, чтобы просто выполнить свою работу. Просто потому что ему не нашлось рабочего места в компании, где в каждом помещении стояло по два-три пустых стола.

Он вернулся за стойку. К обеим девчонкам стояли очереди. Кто-то сидел на диване, мужчина в сером шерстяном пальто расхаживал туда сюда и с улыбкой говорил по телефону. Тахти закинул за щеку мятный леденец, чтобы скрыть запах табака. А заодно притупить чувство голода.

– Луан, мне нужен компьютер.

– Мне тоже, как видишь, – сказала Луана. – Я вообще-то работаю.

– Я вообще-то тоже работаю, – сказал Тахти. – Инга сказала, чтобы я пользовался компьютером на рецепции.

– Когда он не занят, – сказала Луана. – Ты не видишь, сколько людей? Ты к этому зря так относишься. Мы вообще-то делаем здесь одно дело.

– Вот именно, – кивнул Тахти. – Мне тоже нужно как-то сделать часть этого дела.

– Так сделай, – сказала Луана и уткнулась в монитор. – Мне некогда болтать, Тахти.

Тахти оперся руками о стойку и уткнулся лбом в руки. В висках стучало. В гомоне голосов он не сразу различил мужской голос где-то над головой.

– Здесь все по-прежнему, да?

Тахти поднял голову. Мужчина в сером пальто стоял совсем рядом, по ту сторону стойки. От него пахло дорогим одеколоном. Он улыбнулся.

– Загоняли вас?

– Простите?

– Я здесь работал раньше, – сказал он, – много лет назад. Тогда еще не было этой рецепции.

– Чем вам помочь? Хотя, если честно, я вряд ли смогу вам помочь.

– Да нет, я просто хотел повидать старого друга Хофрида. Но тут теперь без пропуска не войти, вот я и жду, когда народ разбежится. Он обещал спуститься через полчасика сам, если меня раньше не впустят.

– Вот как.

– Вы новый администратор?

– Копирайтер.

– Копирайтер? – мужчина приподнял брови и чуть было не расхохотался. – А чего, у нас копирайтеры теперь на рецепции работают?

– Теперь да, – Тахти взглянул через плечо на Луану. Она говорила по телефону и заполняла бланки на пропуск женщине у стойки, и его слов не слышала. – Простите. Это я так.

– Чего вы тут напишете-то? Ой, это надо Хофриду сказать. Я скажу.

– Лучше не надо, – сказал Тахти. – Мне тут еще работать.

Мужчина ушел через десять минут – Луана выдала ему одноразовый пропуск. На Тахти она посмотрела так, словно он на этот пропуск плюнул. Стопка отчетов, которые нужно было внести в реестр, куда-то делась, пока он ходил курить.

– Луан, а где отчеты? – спросил Тахти.

– Какие отчеты?

– Я принес с офиса стопку отчетов, здесь лежала. Вы ее куда-то убрали?

– Все отчеты вон в той папке, там посмотри.

Тахти пролистал папку. Ну да, отчеты рецепции.

– Нет, Луан. Стопка бумаг из офиса.

– Тахти. В папке посмотри.

– Там нет.

– В другой папке посмотри. Мне некогда.

К вечеру он больше всего хотел застрелиться. Вместо этого он пошел выпить кофе. В тишине. В спокойной тишине, где никто не будет его дергать.

Он накинул парку и вышел на улицу. Ветер ударил пощечиной по лицу, и кожа загорелась болью. После душного зала рецепции это было приятно. Как будто очнуться после глубокого обморока.

До Старого Рояля Тахти дополз чуть ли не на бровях. Он не помнил, как шел, не помнил, как снег летел горизонтально прямо ему в лицо. Он не застегнулся, не вспомнил про шарф. Тишина лестничного марша гудела и кашляла, пока он карабкался по ступеням со скоростью улитки.

В кофейне было непривычно людно. С пяток столов были заняты. Тахти прошаркал к их столу у окна и упал на стул.

– Ты живой? – спросил Фине.

Не поднимая лба с рук, Тахти отрицательно покачал головой.

– Поешь что-нибудь, – сказал полушепотом голос Киану.

– Лучше кофейку выпей, – сказал голос Виктора. – Кофе – это реально тема, когда сил нет, бро. Ну или если хочешь…

– Отстаньте вы от него, – сказал голос Твайлы. – Дайте человеку в себя прийти.

– А мы чего, мы ничего, – сказал голос Виктора. – Тахти, а хочешь мы тебе песенку споем?

Тахти покачал головой и оторвал лоб от рук. Голова казалась неподъемной, в ушах звенело, и на фоне этого звона ему что-то говорили, от него что-то хотели, а у него не было сил хоть что-то ответить. Он вытащил пачку сигарет, вытянул сигарету, примял пальцами фильтр. Чиркнул зажигалкой.

– Курить на улицу, – крикнула Айна.

– Простите, – прошептал Тахти и засунул сигарету за ухо.

Что-то бряцало и звякало слева, Тахти повернулся на звук. Сати перебирал ракушечные бусы. Рукава его свитера закатались, и левая рука оказалась разодрана до крови. Длинный широкий порез, едва затянувшийся рубцовой тканью. На коленях у него лежала книга, и кроме текста он сейчас не замечал ничего. Тахти обвел взглядом зал. Серого нигде не было.

Поначалу Серый сидел за их столом в кофейне, только если не было посетителей. Только если приходили Сати, Киану и Тахти. Если приходил хотя бы кто-то еще, Фине, Виктор, чужие люди – он не выходил из кухни и за стол не садился. Стеснялся. Сидел в кухне, рисовал.

Однажды Тахти туда вошел, и остался. Серый рисовал карандашом в своем клеенном-переклеенном планшете. Тахти заглянул через его плечо. Портрет Сати. Уверенными, даже грубыми карандашными линиями. Длинные волосы отбрасывают тень на лицо, в глазах лежат блики, свитер увешан ракушечными бусами, в руке неприкуренная сигарета. Тахти попросил полистать папку и нашел еще несколько зарисовок Сати. Карандашом, более подробные, и еще быстрые, ручкой, в интерьере кофейни, где-то на улице и где-то еще, в комнате, дома у Серого или у Сати, Тахти не знал.

Потом к ним пришел Сати, и Серый сунул папку в коробку с чипсами. Сати тоже остался. Следом пришел Киану. В итоге на кухню перетекли все – включая Фине, Виктора и Твайлу, и все они сидели на ящиках вокруг Серого, и был очаровательный бардак, и все говорили непонятно на каком языке и как-то друг друга понимали.

Но сейчас, в почти полном зале кофейни, Серый не показался ни разу. Ни Хенна, ни Айна, по всей видимости, не настаивали. Понимали.

– Так, – сказал Виктор и встал.

– Ты куда, курить? – спросил Киану.

– Нет, – сказал Виктор и резким жестом придвинул стул, так, что ножки скрипнули по полу. Сати поднял голову и заморгал, будто только что вышел из темноты на яркий свет. – Я пойду позову Серого.

– Погоди, – сказал Киану, – он не выйдет.

– Выйдет.

Виктор прошагал через зал к кухне, и Сати встал и пошел за ним, и что-то говорил ему вслед, и Киану встал и пошел к кухне тоже, и Тахти тоже пошел за ними. Виктор бесцеремонно открыл дверь кухни. Серый увидел его, дернулся, глаза были испуганные. Он весь напрягся, будто ожидал драки. Виктор не собирался с ним драться. Он показал ему за свою спину, в сторону зала. Серый покачал головой. И тогда Виктор сгреб Серого в охапку, притащил в зал и усадил за стол.

///

Киану закрывался стопками книг в библиотеке. Иногда он складывал бумажные самолетики и пускал их полетать по залу. Библиотекарь теперь собирала их молча. Раньше она злилась, но после того, как он вырубился за столом, и его унесли в лазарет, где он неделю пролежал под капельницей, стала молча собирать их с пола и возвращаться за свой стол. Порой он думал, они за него боялись. А порой, что они боялись не за него, а его. Что были готовы притвориться, будто все в порядке, лишь бы не иметь с ним дела.

За другим столом, в самом дальнем от окон углу, где стояла темнота, сидел парень в сером свитере и заляпанных линялых джинсах. Киану видел его уже не первый раз, все время в том кресле, все время с книгой. С одной и той же книгой. Он ни на кого не реагировал, никогда не отвечал на его приветствие. Библиотекарь к нему не подходила. Киану не видел ни разу, чтобы он ходил по залу и брал другие книги. Не видел, чтобы куда-то выходил. Не видел его в других частях дома. Он боялся себе в этом признаться, но начинал опасаться, уж не призрак ли был перед ним. Или что реабилитация ничего не дала.

Ему становилось не по себе. На языке непонятно откуда брался привкус соли. Он уже ждал, что этот парень в сером однажды станет полупрозрачным и растворится. Или пройдет сквозь стену.

Это было в один из серых дней, когда тучи висели низко, тяжелым покрывалом. Киану шел вслед за своей группой на обед, хотя совершенно не хотел есть. Когда утром в ванной он смотрел на свое отражение, его разобрал нервный смех. Щеки впали, лицо стало узкое, острое, хищное. Под глазами залегли такие плотные круги, будто он обвел глаза синей гуашью. На подбородке высыпали прыщи, со скулы медленно, желтея, сходил кровоподтек. Это в него кинули кружкой, когда он сел на чужой стул.

Он практически не спал. Проваливался короткими, поверхностными урывками, а стоило заснуть поглубже, и мозг тут же бил тревогу, и он просыпался, словно от удара током. Сегодня ночью ему просто стало страшно. Он проснулся как от удара, рывком, подскочил в кровати. Сердце колотилось у самого горла, сорванным, рваным ритмом, невпопад, то чаще, то реже, и ему казалось, что оно вот-вот просто остановится. Он пытался дышать – глубже, ровнее, как его учили в госпитале, и это не помогло. В тишине, казалось, было слышно только его учащенное дыхание и его же рваный пульс. В висках пульсировал упругий ритм. Руки были ледяные. Он укутался в одеяло, тер ладонями руки и ноги, пытался согреться и успокоиться. Так он и просидел до утра.

Он слышал, как в спальню вернулся Эйл, а вслед за ним Стиляга, как вытряхнул на одеяло какие-то вещи, и как потом запихивал их под матрас. На Киану он не обращал внимания. Может, Киану тоже стал призраком?

В столовой он устроился с края стола, ковырял вилкой соевую котлету. Когда все ушли, он все еще сидел за столом. Где-то в кухне гремела посуда. Откуда-то из -за приоткрытой двери невнятно бурчало радио.

Двери в столовую приоткрылись, и внутрь просочился парень в сером свитере. Волосы закрывали лицо, драные джинсы вылиняли до однородного сероватого цвета. На раздаче он взял две глубокие тарелки, прошел к пустому столу, накидал в нее котлеты, хлеб, порционный кетчуп. На раздачу вышла кухарка, посмотрела в зал. Ее взгляд остановился на Киану, она постояла и снова ушла. Словно парня в сером в зале просто не было.

Ну точно, решил Киану. Призрак. Просто призрак.

Просто он сошел с ума.

Киану встал медленно, словно боялся спугнуть наваждение. Нечаянно он задел рукой вилку, и она со звоном ударилась сначала о деревянный стул, потом о кафельный пол в звездочку. Парень вздрогнул. Осмотрелся, ошарашенный, словно его только что разбудили воем сирены.

Он нашел взглядом Киану и замер как стоял – с тарелкой в руках, полусогнутый у стола. Он смотрел на Киану, а Киану – на него. Киану попытался улыбнуться, получилось из рук вон плохо. Парень не улыбнулся в ответ.

– Привет? – позвал Киану, и голос прозвучал севшим полушепотом.

Парень не отозвался. Он накрыл полную тарелку пустой и ушел быстрым шагом, словно спасался бегством.

Киану поднял вилку. Положил ее на стол. Задвинул стул. В коридоре стихало эхо шагов.

Киану догнал его в коридоре и пошел следом, на расстоянии, чтобы не светиться. Парень шел быстрым шагом, серая тень на фоне серых теней. Иногда Киану терял его из виду, и тогда приходилось ориентироваться на звук шагов.

Следом за ним он поднялся на четвертый, и не нашел его взглядом. Шаги звучали сбоку, из-за приоткрытой двери на черную лестницу. Киану осторожно толкнул дверь. Сердце колотилось у самого горла.

Наверху, в тенях, ощущалось движение. Киану поднялся по ступеням.

Там, за еще одной дверью, оказался лестничный тупик. Крохотное оконце под самой крышей, блики света на противоположной стене. Решетка закрывала продолжение лестницы и вела, по всей видимости, на крышу.

Киану слышал приглушенные голоса, видел черные силуэты и огоньки сигарет.

Все стены кто-то разрисовал мелкими картинками, но он стоял слишком далеко, чтобы их рассмотреть. Он как будто подглядывал в замочную скважину, и по спине бежали ледяные мурашки. Дыхание стало таким громким, что он прикрыл ладонью лицо. Голоса. Шаги. Звяканье и бряцанье. Пчелиное гудение. Шаги стали громче, кто-то вроде стал спускаться по ступеням, и Киану побежал.

Он сбежал на четвертый, оттуда уже по парадной лестнице на третий, где упал на диван в общей комнате. Пальцы кололо иголками. Он никак не мог надышаться.