16
***
В госпитале Тахти сразу увезли на срочную операцию. Серого встретила медсестра и отвела к травматологу. Врачу пришлось с ним переписываться. Ему заново обработали рану на голове, наложили плотную повязку. Травматолог пригласил невролога, и с ним Серому тоже пришлось переписываться. Серый и так-то писал и читал еле-еле, а сейчас буквы расплывались, двоились и прыгали. Смысл слов ускользал. Его осматривали, просили сделать то и это, он подолгу соображал, что от него требуется. Врачи посовещались, и невролог ввел ему внутривенную инъекцию. Голова от этого кружиться меньше не стала, а пульсирующая боль отступила.
.
Когда Серый вышел из кабинета врача, в коридоре его ждали двое полицейских. Они заговорили с ним, и он показал им на ухо. Тогда ему показали значок и жестом приказали следовать за ними.
Когда Рильке приехал в госпиталь на такси, Серый сидел в зале ожидания с забинтованной головой. На одежде засохла кровь. В руках он сжимал два телефона – его и Тахти. Рильке подошел к нему, сначала бодро, потом нерешительно. Серый посмотрел на него потемневшими глазами.
* Спасибо, Рильке, – сказал он дрожащими руками.
«Волк». «Клык». Не Рильке, не по имени. Волчий Клык. Как когда-то в интернате.
У Рильке защемило в груди.
* Как ты? Что случилось? Где Тахти? – Рильке сел напротив Серого.
* Тахти увезли в операционную. Я в порядке. Здесь полиция.
* Что случилось? Что с Тахти? Почему полиция?
Серый помолчал, мысли путались. Он попытался объяснить самыми простыми жестами, так, чтобы не слишком напугать Рильке.
* Несчастный случай. Тахти – рана. Он с врачом. Операция. Врачи звонили – полиция приехала. Вопросы – мне. Я не слышу.
Свитер Серого стал пятнистым от крови. Пряди волос справа слиплись, темные на фоне светлых. В неверном свете люминесцентных ламп кровь казалась черной. Руки его тоже до сих пор были в крови, и оба телефона тоже. Рильке снял толстовку и протянул Серому.
* Надень.
Серый взял толстовку, посмотрел на свой свитер, поковырял пальцем пятна крови. Он посмотрел на Рильке, и Рильке кивнул.
* Надень, надень. Окей.
Серый стащил через голову свитер и натянул толстовку Рильке. Не самый удачный выбор для глухого парня, конечно, подумал Рильке. Яркий принт на груди был слишком громким, пестрым, мешал считывать жесты. Но Рильке приехал в чем был, он не думал тогда о таких вещах.
* Спасибо, – сказал Серый.
Рильке остался в одной футболке. В зале работал кондиционер, на улице лежал снег. Быстро становилось холодно. Рильке это не беспокоило.
* Тахти – врач – давно?
* Не знаю. Полчаса. Наверное.
К ним подошла медсестра, та же, что провожала Серого к травматологу.
– Добрый вечер, – сказал она. – Еще раз.
– Здравствуйте, – сказал Рильке.
– О, вы слышите? Как хорошо. Нам нужны документы пациента в операционной и ваши, – она указала ладонью на Серого.
Рильке покачал перед Серым ладонью.
* Паспорт. Ты, Тахти. Есть?
Серый покачал головой.
* Есть только телефон.
– У них нет с собой документов, – сказал Рильке медсестре.
– Тогда могу я попросить вас предоставить максимально возможную информацию?
– Конечно.
Рильке называл имена и даты рождения, адреса и номера телефонов. Номеров паспортов он не знал, но медсестра сказала, что для начала достаточно и этого. Она записала все со слов Рильке в планшет.
– Большое спасибо, – сказала она и ушла.
* Курить. Идем?
Серый покачал головой.
* Не могу уйти. Полиция – запретили.
Рильке остался с Серым. Они сидели в пустом зале ожидания. За стойкой две медсестры переговаривались вполголоса. У дверей дежурили два сотрудника охраны. Пару раз в зал спускались врачи, останавливались на рецепции, приносили или уносили бумаги. Над головой жужжали люминесцентные лампы. Едкий запах дезинфекторов бил по обонянию. Серый сидел с опущенной головой и смотрел в пол. Рильке сидел напротив и не знал, что мог для него сделать.
А потом к ним подошел человек, которого Рильке меньше всего ожидал увидеть.
***
Рильке увидел черные лакированные туфли и брюки с острой стрелкой. Он поднял голову, и кровь сошла с его лица.
Перед ним стоял Оску.
Шерстяное полупальто до колена, черное, с отложным воротником, нараспашку. Под ним черный пиджак поверх белоснежной рубашки, черный галстук.
– Добрый вечер, Рильке, – сказал он.
Серый поднял голову, увидел Оску и замер. Оску повернулся к нему.
* Добрый вечер, Юдзуру, – сказал Оску на языке жестов.
– Почему Вы здесь? – спросил Рильке.
– Мне позвонили из полиции. Я приехал в качестве переводчика.
Рильке наблюдал, как Оску разговаривает с медсестрой. Она вышла из-за стойки и ушла по коридору, а вернулась в сопровождении двух полицейских. Они приветствовали Оску рукопожатием, переговорили, пару раз указали на Серого.
Один из них был постарше, с проседью на висках, а второй еще совсем молодой, будто недавно закончил академию. Старший больше говорил, младший стоял с планшетом и записывал. Взгляд старшего задержался на той части зала, где сидели Серый и Рильке. Он увидел Рильке и о чем-то сказал своему подчиненному. Молодой человек кивнул и что-то записал в планшет.
Они подошли к Серому и попросили его следовать за ними. Оску перевел, и Серый встал. Рильке смотрел им в спины, пока они не скрылись за углом коридора.
Но на этом сюрпризы не закончились. Потому что в пустой зал зашел еще один человек, при виде которого у Рильке затряслись руки.
Сати.
***
Сати вбежал в зал ожидания и остановился в дверях. Куртка нараспашку, поверх толстовки и рабочих брюк с боковыми карманами. Волосы выбились из хвоста и упали на лицо. Он прошел к стойке регистрации и заговорил с медсестрой. Она указала на скамейку, где сидел Рильке, и Сати обернулся.
Рильке встал.
Сати подлетел к нему в одно мгновение.
– А ты что здесь делаешь? – бросил он словами, словно влепил пощечину.
– Успокойся, Сати. Пожалуйста.
– Какого черта, если с Серым что-то происходит, то все время ты рядом. Что ты опять сделал? Где Серый?
– Я ничего не сделал, – Рильке поднял раскрытые ладони. – Серый разговаривает с полицией.
– С какой нахер полицией?
– Харош на меня орать!
– Какого черта!
Сати схватил Рильке за воротник, Рильке стал отдирать его руки. Рывком он вырвал из его рук футболку и толкнул Сати в грудь. Сати отлетел на пару шагов, задел ногой лавку, и ножки заскрипели по полу. Он подлетел к Рильке и вцепился в него, и Рильке вспомнил эти руки, эти увешанные браслетами руки, в которых столько ярости, столько агрессии.
Их растащила охрана. Двое мужчин в черной форме скрутили их и растащили прочь друг от друга.
– А ну прекратите сейчас же, – сказал один из них. – Вы хоть понимаете, где находитесь?
Рильке стоял согнутый, охранник выкрутил руки у него за спиной и держал крепко. Сати он не видел, только его незашнурованные кеды с наспех воткнутыми внутрь шнурками. Он спешил, понял Рильке. Он бежал сюда и даже не зашнуровал ботинки. Какого черта.
Охранник отпустил руки, и Рильке выпрямился. Сати смотрел в пол, засунув руки в карманы. Сутулый и внезапно такой знакомый.
– Простите, – сказал Рильке.
– Мы просто нервничаем, – сказал Сати.
Охранник, который держал Рильке, указал на двери.
– Идите остыньте.
Они вышли на улицу. Рильке в одной футболке, Сати – в парке поверх толстовки. Рильке вытащил сигареты. Ветер бил в лицо, трепал волосы, пробирал до костей. Рильке вытянул из пачки сигарету, протянул пачку Сати. Сати взял сигарету, засунул ее за ухо и снял парку. Рильке чиркал зажигалкой, и пламя срывал ветер. Сати протянул ему свою парку.
– Чего? – не понял Рильке.
– Сам знаешь, чего, – сказал Сати, не глядя на него.
Рильке надел его парку. Сати остался в толстовке.
Они курили, стоя бок о бок.
– Мне позвонил Серый, – сказал Рильке. – С телефона Тахти. Попросил приехать.
Сати сделал глубокую затяжку и медленно выпустил дым.
– Ты в курсе, что с Тахти? Что с Серым?
– Я сам толком не понимаю, – сказал Рильке. – Серый говорит, несчастный случай. Тахти сейчас оперируют. Подробностей не знаю. У него, кстати, бинт на голове, у Серого. Он сказал, что ударился, у него вся голова была в крови, когда он звонил. Кто-то вызвал полицию, сейчас они разговаривают с Серым.
Сати курил затяжку за затяжкой, и сигарета в пальцах дрожала.
– Здесь Оску, – сказал Рильке.
Сати посмотрел на него. Между бровей залегла складка.
– Оску?
– Переводит, – сказал Рильке. – Его вызвала полиция. Он же переводчик с языка жестов, ты не знал?
– Знал, – Сати затушил сигарету в уличной пепельнице. – Пойдем внутрь. Что-то как-то…
– Пойдем, – Рильке затушил сигарету и стал снимать парку.
– Оставь, – сказал Сати и пошел вперед.
Охранники смотрели на них пристально и строго. Медсестры за стойкой перестали переговариваться. Человек на лавочке у окна – его раньше в зале не было, – обернулся на звук шагов.
– Простите, – сказал Рильке.
– Извините нас, – сказал Сати.
Один из охранников кивнул. Они прошли через зал к тем лавочкам, где сидел Рильке. На сиденье до сих пор лежал свитер Серого. Они ждали новостей. Рильке скрестил руки на груди и следил глазами за медсестрами за стойкой регистрации. Сати расчесывал левую руку. Браслетов на нем не было, только одна фенечка на левом запястье, и Рильке краем глаза видел старые шрамы.
К ним подошла медсестра, и Сати вскочил на ноги.
– Все в порядке, – сказала она и улыбнулась. – Жизни Тахти ничего не угрожает. Он сейчас в реанимации, отдыхает после операции. Его состояние стабильно, так что нет причин волноваться.
– Можно нам к нему зайти? – спросил Рильке.
– Будет лучше подождать до утра, – сказала медсестра. – Тахти пока слишком слаб, не тревожьте его.
– Понятно, – сказал Рильке. – Хорошо, мы подождем.
– Есть ли у Тахти ближайшие родственники? – спросила медсестра и приготовилась писать в планшете.
– Нет, – сказал Рильке. – Нет у него никого. Только мы, но мы не родственники. Просто друзья.
– Нужно, наверное, позвонить на работу, – сказал Сати. – В офис. Сказать, что Тахти в больнице.
– У вас есть номер? – спросила медсестра.
– Есть его мобильный телефон, – сказал Рильке. – Мы посмотрим и позвоним туда.
– Тогда оставляю это вам, – медсестра перелистнула страницы в планшете. – Обращайтесь на рецепцию, если что-то понадобится.
Она ушла, Сати опустился на сиденье. И тут же снова поднялся на ноги.
К ним шел Серый в сопровождении полицейского.
///
Ночь пятилетней давности. Серый сидит на краю кровати и курит. В темноте огонек от его сигареты покачивается, то поднимается, то опускается. Он одет в темное, и на фоне ночи его почти не видно. Его темная одежда – ночной камуфляж. На нем даже черная шапка, чтобы спрятать светлые, слишком заметные ночью волосы. Он выждет еще несколько минут, прежде чем уйти.
Ночью, говорят, тихо, и многих тишина пугает. Серый не боится тишины. Тишина тоже бывает разная. Бывает светло-голубая, когда опускается туман. Бывает монохромная, и тогда тени особенно отчетливы. Бывает оранжевая, когда вокруг сидят остальные, трутся о него спинами, теплые и живые. Красная тишина бывает разная. Бывает теплая, когда дремлешь на крыше, а бывает ледяная, оскалившаяся, подымающаяся снизу острыми ножами, кромсающая пространство на миллионы осколочных искажений. Красная тишина самая непредсказуемая. От нее никогда не знаешь, что ожидать.
Бывает тишина плотная, болотного цвета, но это опасная тишина, в ней страшно тонуть, из нее можно не выплыть. Такую тишину он слышал только однажды, когда его скинули в ледяную воду. Она расползлась, давила, Серый пытался кричать, но зеленая, страшная тишина кружила его в своем смертельном танце, и он тонул, один на один со страхом, холодом и одиночеством.
Болотно-зеленая тишина самая страшная.
Серый тушит окурок в пепельнице-ракушке. Луна заходит за облака и погружает дом в темноту. Свет в коридорах давно отключили. Все дневные существа спят. Все ночные идут на охоту.
Пора.
Серый вышел в коридор, не больше, чем темная тень среди темных теней. В кармане он прятал спички и карманный фонарик с динамомашинкой. Он шел на охоту.
Он еще не знал, каким кошмаром все обернется.
***
Тахти приподнял тяжелые веки. Вокруг него пушился туман. Он лежал в постели, в белой комнате, укрытый тонким одеялом. Слабое тело не подчинялось ему. Он почти ничего не чувствовал, только боль в области живота, только очень хотелось пить. Он пытался рассмотреть комнату, но ему как будто мешали мыльные стекла. Все предметы расплывались, сливались между собой. Он не помнил, как здесь оказался, вообще не помнил, что произошло, не понимал, что происходит. Он провел рукой по одеялу, коснулся лица. Рука едва подчинилась ему. Столько сил на движение он еще никогда не тратил. Под носом оказалась трубка, на руке тоже были трубки. Госпиталь?
Пить. Он попытался кого-нибудь позвать, но голоса не было, не получился даже шепот. Где-то над ухом что-то пищало. Звук колебался, ритмичный, высокий, и он никак не мог понять, откуда он.
Он провалился в сон, так и не позвав никого на помощь.
***
У Тори звонил телефон. Она вытерла руки о фартук и побежала вверх по ступеням. В городе она всегда носила телефон в кармане. Здесь, в деревенском доме в ее родном городке, телефон чаще всего валялся где-нибудь на втором этаже. А бывало, что она вообще не знала, где он, и он выключался, когда садился аккумулятор. Ей нравилось вот так сбегать от цивилизации, от цифрового поводка. Но телефон звонил и звонил.
Номер был незнакомый, и она хотела уже сбросить вызов. Наверняка, это какой-нибудь банк, с дурацким предложением кредита. Или реклама стоматологической клиники. Или промоутер, продающий пылесосы, со скидкой специально для нее. Достали уже. Но она сняла трубку.
– Да?
Человек представился ровным, бесцветным голосом. Он назвал имена людей. Фредерик Тахти Джонсон. Юдзуру Ямано.
Она села на край кровати, слушала и только иногда, на вопросы полицейского, отвечала «да» или «нет».
Через полчаса у нее в руках был распечатанный билет на самолет. Ближайший рейс до Лумиукко. Первый класс. Она никогда не летала первым классом, и не полетела бы. Но других билетов не было.
Она ехала в госпиталь.
***
Когда Тахти снова открыл глаза, мыльные стекла стали чуть почище. Блюр рассеялся, и предметы вокруг обрели более четкие контуры. На окне висели закрытые вертикальные жалюзи. Под потолком крепился кондиционер. Слабый ветерок колыхался вокруг лица, качал стерильный воздух, приносил запахи дезинфекторов и медикаментов. Над головой висел пакет капельницы, прозрачная трубка тянулась к его правой руке. Ритмичный высокий писк над ухом по частоте совпадал с ударами его сердца.
По-прежнему хотелось пить. Он осмотрел палату, но не нашел ни бутылки, ни стакана. А потом дверь открылась, и он ожидал увидеть медсестру. Но в палату зашли двое мужчин в черной форме.
Полицейские.
Тахти не понимал, зачем они пришли. Он вообще не понимал, как оказался в госпитале. И почему на его лице, руках и между ног трубки, и почему торс затянут плотной повязкой, и почему нет воды.
– Здравия желаю, – сказал один из полицейских. – Меня зовут Оскар Эклунд, это мой напарник, Йòханнес Юнссон, мы из полиции. Как вы себя чувствуете? Сможете ответить на пару вопросов?
Тахти смотрел на полицейских и не понимал ни слова. На каком языке они говорят? Они ведь с ним говорят?
– Mi dispiace, non capisco,31 – сказал Тахти.
Полицейские переглянулись.
– Как вы себя чувствуете? Вы понимаете, что я сейчас говорю?
– Mi dispiace, – Тахти попытался улыбнуться. – Non capisco.32
Полицейские переглянулись, переговорили вполголоса. Тахти не разобрал ни слова.
– Мы зайдем чуть попозже, – сказал полицейский. – Отдыхайте пока.
Тахти не понял.
Они вышли. Он остался в палате один. Медсестра появилась чуть позже. Почему-то она показалась Тахти взволнованной.
– Тахти? Как вы себя чувствуете? – спросила она.
Она тоже несла какую-то околесицу, и Тахти подумал, что, должно быть, еще спит.
– Posso avere dell'acqua, per favore? – попросил он. – Ho molta sete.33
Медсестра нахмурилась, стала тыкать в прибор у его головы, шелестела какими-то бумагами.
– Acqua, per favore? 34 – повторил Тахти.
Он показал, как пьет из невидимого стакана.
– Пить? – переспросила медсестра.
Она дала ему кусочек льда, поправила одеяло и вышла. Скрипнули тапочки, прошуршала дверь, и стало тихо. Тахти рассасывал кусочек льда. Жажду это не утоляло, но язык хотя бы отлип от нёба. Он попросил бы еще льда, но медсестра так и не появилась, зато сгустился туман перед глазами. Ему казалось, он куда-то падает, в мягкую невесомость, но комфорта в ощущении не было. Он боролся со сном, сколько мог. Сон победил его попытки с легкостью.
///
По ступеням бежали. Звуки эхом наталкивались на собственные отражения, отчего казалось, что бегут со всех сторон. С каждой секундой их становилось все больше. Люстра звякала холодным стеклом где-то в беспросветной темноте, под невидимым потолком. Рильке не мог определить направление звука.
На него сыпалась пыль. Он пытался пошевелиться, отползти в тень и затаиться, но не мог сдвинуться и на дюйм. Каждое движение – боль. Отсутствие движения – боль. Все тело стало чужим, непослушным и ужасно тяжелым. Он застонал в голос, зажав зубами рукав рубашки. Мир качался перед глазами. Косые тени падали со шкафов на пол. Под пальцами расходились рассохшиеся половицы старого дома.
Шаги приближались. Половицы скрипели нервно и болезненно. Встревоженный воздух принес запах пыли и мяты. Зашуршала одежда, хрустнули колени. Чья-то ладонь легла на его плечо. Он вздрогнул – и сжался в напряженный комок.
– Рильке, – услышал он над головой. – Рильке, ты слышишь меня?
Голос севший, низкий. Крепкая, хваткая рука. Это Оску. Рильке не сразу узнал его. Он сидел на коленях совсем близко, темные спортивные штаны в яблоках пыли.
– Потерпи, я принесу аптечку.
Перед глазами плыли черные точки. Силуэт воспитателя то появлялся, то пропадал вновь. К горлу подступила дурнота. Грудь сковало болью. Он не мог ни толком вдохнуть, ни выдохнуть.
Оску вернулся с белой металлической коробкой, на крышке которой красной краской криво нарисовали крест. Рильке у его ног в кровь сдирал ногти, скребя пол.
Гулко брякнул металл, скрипнули петли. Потянуло спиртом и травяной настойкой. Воспитатель рылся в аптечке. Рильке попробовал отползти, но тело не слушалось. Боль смешалась с бессилием. Во рту стоял привкус пыли и соли. Оску закатал рукав его рубашки.
– Потерпи немного, сейчас будет полегче.
Рильке приподнял голову. Короткого мгновения хватило на то, чтобы рассмотреть в руках воспитателя одноразовый шприц и стеклянную ампулу.
– Лежи спокойно.
В голове пульсировал упругий ритм. Волосы липли к мокрому лицу. Точечную боль Рильке не заметил. Он понял, что Оску что-то вводит ему в вену, только когда начала неметь рука. Над ним с молчаливым вниманием склонился дом.
Воспитатель гремел аптечкой. Хрипела помехами рация. Боль постепенно вытеснялась анальгетиками. Ей на смену пришла слабость, анемичность. Голоса зажужжали откуда-то сбоку, искаженные, хриплые. Рильке не понимал ни слова. Он сделал несколько судорожных вдохов, втягивая сырой воздух вперемешку с пылью. Звуки отошли на второй план. Темный силуэт воспитателя смешался с густыми тенями за его спиной.
Сквозь полуопущенные ресницы Рильке видел темные антресоли, кусок лестницы и лицо воспитателя. Все смазалось и перемешалось, границы стерлись, ощущения размылись. Его тянули назад и вверх, и у него не было сил, чтобы сопротивляться. Он взлетел куда-то в невесомость, потом полетел спиной вниз. Где-то совсем рядом что-то пульсировало. Звук вскоре растаял, сменился вязкой тишиной.
***
Блюр почти ушел. Теперь Тахти чувствовал боль, все сильнее и сильнее. Все тело ниже груди пропитала боль. Он был весь поломанный и бессильный. Правую руку покрывали пластыри, на запястье бумажным пластырем прикрепили трубку капельницы. Плечо сдавливала манжета, на пальце держалась прищепка пульсоксиметра, на лице закрепили канюлю. Трубки и провода должны были помогать ему дышать, но лежать так было тяжело и неудобно. Он попытался повернуться и не смог, только волна боли прошла через торс. Сейчас он хотел бы снова заснуть, чтобы сбежать от боли, и мозг не давал этого сделать. Хотелось пить. Когда, наконец, к нему зашла дежурная медсестра, он попросил воды и обезболивающего. Его голос звучал так слабо, что ей пришлось наклониться к нему, чтобы услышать.
Она проверила дозировку капельницы, покачала головой.
– Больше нельзя, – сказала она. – Придется потерпеть.
Она дала ему кусочек льда.
– Какой сегодня день? – спросил Тахти.
– Среда.
Среда. Подождите. Какая среда. Это же… Будний день.
– Мне же на работу…
– Это вряд ли, – сказала медсестра. – Рановато еще.
– Нужно позвонить, сказать, что я в больнице, – сказал Тахти. – Если меня еще не уволили.
– Ваш товарищ, Сати Сьёгрен, звонил. Так что там все в курсе, не волнуйтесь. Никто вас не уволит. Выздоравливайте.
Родственники. Сейчас он подумал про Нану и Сигги. Звонил ли им кто-нибудь? Вряд ли. Они же на самом деле не родственники. Только опекуны, и то временные. Он же уже совершеннолетний. Теперь они просто знакомые люди. Стоит ли им звонить? Что скажет Нана? Стоит ли беспокоить ее? Ведь по большому счету с ним все нормально, он не умирает. Наверно, не стоит. Что у нее, что у Сигги хватает своих проблем.
А Соуры? Им звонил кто-нибудь? Их после той перестрелки вроде лишили опекунских прав, но формально они родственники. Вот бы им никто не звонил, думал Тахти, вот бы нет. Еще одной встречи с ними, особенно сейчас, он точно не вынесет.
На работе, получается, знают. Что, интересно, скажет управляющий, когда Тахти вернется в офис? Завалит работой? Уволит? Тахти улыбнулся. Какая теперь разница? Все равно он ничего не может сейчас изменить. Как будет, так будет.
Следом за ней зашел полицейский. Его выглаженная черная форма не особенно вязалась со стрижкой – андеркат с ассиметричной челкой. Полицейский сел на стул, выпрямил спину.
– Меня зовут Йоханнес Юнссон. Я из полиции. Как вы себя чувствуете? Сможете ответить на несколько вопросов?
– Постараюсь, – прошептал Тахти.
Тахти попытался приподняться на подушках. Боль охватила весь его торс, и он упал обратно. С кнопки он немного приподнял изголовье кровати.
– Вы помните, как получили ножевое ранение? – спросил полицейский.
– Да. Кажется. Я не уверен.
– Расскажите мне все, что помните.
– Это был несчастный случай, – сказал Тахти.
– Кто нанес вам ранение?
– Я никого ни в чем не виню, – говорить было тяжело. – Это была случайность.
Йоханнес занес пометки в планшет и посмотрел на Тахти непроницаемыми темными глазами.
– Где вы были в тот вечер?
– У моего друга в гостях.
– Как зовут вашего друга?
– Серый. Юдзуру. Юдзуру Ямано.
Полицейский внес еще несколько заметок в планшет, полистал страницы и снова посмотрел на Тахти.
– В каких вы отношениях с Юдзуру Ямано?
– Он мой друг.
– Это он нанес вам ранение?
– Нет. Вы что, нет. – Тахти посмотрел на Йоханнеса. – Вы его подозреваете, что ли? Он меня спас. Позвонил в службу спасения.
– Насколько я знаю, Юдзуру глухой, – сказал полицейский. – И тем не менее, он звонил в службу спасения?
– Он набрал номер телефона, – пояснил Тахти. – Говорил я. Можете поднять записи.
Полицейский решил поднять записи: принялся листать блокнот. Тахти мечтал о том, чтобы уснуть, чтоб только не чувствовать боль.
– Вы помните, что было после того, как вы говорили по телефону? – спросил Йоханнес.
– Смутно, – отозвался Тахти. – Серый перевязал рану. Сидел со мной рядом. Потом не помню. Очнулся я уже в реанимации
– Кто нанес вам ранение? – спросил полицейский.
Что-то подсказывало Тахти, что он уже где-то слышал этот вопрос.
– Никто. Говорю же, это случайность, – он старался говорить внятно и убедительно. Сейчас он бы был очень благодарен, если бы его оставили в покое. – Я не буду подавать заявление.
– Может быть, вы чего-то боитесь? Или кого-то?
– Нет.
– Вам угрожали? – предложил полицейский. – Говорили, что вы не должны подавать заявление?
– Нет, – Тахти качнул головой. – Никто не виноват в том, что произошло.
Йоханнес откинулся на спинку стула.
– Так мы не сможем найти и наказать виновного.
– Не нужно, – еле прошептал Тахти. – Никто не виноват.
Говорить было тяжело. На длинные фразы не хватало дыхания. Йоханнес помолчал, повертел в руках планшет. Тахти попытался привстать, устроиться поудобнее. От лежания болело все тело. От движения тело болело еще больше. И очень хотелось пить. Йоханнес встал, поблагодарил его, открыл дверь. Выйти у него не получилось. В палату почти бегом вошли они все – Серый, Сати, Рильке, Киану. И еще – Тори. Раскрасневшаяся, словно долго бежала бегом. Йоханнес отступил, пропуская их внутрь.
Серый подошел вплотную к кровати Тахти. Несколько долгих мгновений стоял неподвижно. Его голова была забинтована, под глазами лежали темные круги. На нем почему-то была синяя толстовка с ярко-желтым принтом, что-то похожее Тахти видел у Рильке. Сам Рильке, почему-то в одной футболке, стоял здесь же, с Серым рядом, и это выглядело очень странно. Рядом с Рильке стоял Сати, что было еще более странно. Черный силуэт, Киану. Почему-то он держал одну руку согнутой, а второй мял прядь волос. Тахти решил, что скорее всего еще спит, и это бредовый сон под остатками наркоза. Что ж еще это могло быть. Тори забралась на кровать, села рядышком.
– Тахти? Как ты? Мне звонили из полиции. Что произошло?
Глаза у нее были ясные от страха, а голос съехал в хрип. Она протянула руку, холодными пальцами убрала прядь волос с его лица.
Он почти ничего не понял из ее слов, только по голосу догадался, что она нервничает. Что он ее напугал. Как она оказалась здесь? Она же уезжала.
Тахти попытался улыбнуться. Пусть ему это и снится, а сон-то приятный.
– Привет, – сказал он очень тихо.
* Как ты? – спросил Серый.
Тахти коснулся груди большим пальцем раскрытой ладони.
* Нормально.
Почему-то именно на правой руке оказалась игла капельницы. Неудобно же слабой рукой выводить жесты. Наверное, во сне это бывает, подумал Тахти. Во сне все бывает наоборот. Руки уставали тут же, стоило сказать пару слов.
* Напугал, – сказал Сати.
* Извини, – сказал Тахти.
* Что случилось?
* Я поранился, – сказал Тахти. – Случайно.
* Поранился? – эхом повторила Тори.
* Все в порядке, – сказал Тахти. – Я окей.
Сати казался растрепанным, будто только что вылез из драки. Толстовка перекошена, волосы разметались. Почему-то на нем были рабочие серые штаны с карманами.
Йоханнес еще некоторое время стоял и наблюдал за ними, потом вышел, тихо прикрыв дверь.
Серый оперся на подлокотник кровати. Сати указал на стул.
* Садись.
Серый посмотрел на стул, на Сати, покачал головой.
* Сядь сюда, – сказал Сати, и его жесты были грубыми и амплитудными. – Сейчас.
Серый вздрогнул, сел на стул медленно, осторожно.
* Ты сам как? – спросил Тахти.
* Нормально, – сказал Серый.
* Ага, сотрясение мозга, – сказал Сати. – Нормально, да.
Сати злился. Никогда еще Тахти не видел у него таких грубых, резких жестов. Таких амплитудных жестов. Никогда еще он не разговаривал с Серым в таком тоне. Тахти перевел взгляд на Серого. Серый смотрел на него снизу-вверх, сжав руки на коленях. Тори смотрела на них через плечо, она так и сидела на кровати Тахти, теплая и настоящая. Тахти был так рад их всех видеть. Даже если во сне.
* Сотрясение мозга? – переспросил Тахти.
* Я в порядке, – сказал Серый.
Тахти попытался привстать, и тело тут же отозвалось такой резкой болью, что перед глазами замелькали черные пятна. Со стоном он повалился на подушки. Боль была неожиданно сильной для сна. Как же будет, когда он проснется?
– Не вставай пока.
Услышав эти слова, Тахти вздрогнул. Почти в ногах стоял Киану, все еще зачем-то прижимая левую руку к себе. Сейчас Тахти увидел, почти против света, через блюр перед глазами, что на руке у него было что-то одето, вроде рукава, который тянулся к шее. Рукав был синим, а свитер черным. Как-то необычно было, что он вдруг заговорил вслух, среди разговора на языке жестов.
– Лежи, – сказал Киану. – Постепенно станет полегче. Тяжело только в самом начале.
– Надеюсь, – сказал Тахти.
Надеюсь, повторил он про себя. Потому что лежать на спине уже тоже стало тяжело, и что тогда он будет делать, если легче не станет. В горле пересохло. Хотелось спать. И поговорить хотелось тоже.
Под наркозом ему снились сны без визуальных образов. Только какие-то смутные ощущения, путаные, липкие, тяжелые. Его то тянули за руки, то давили на грудь, то кто-то дышал в затылок. Он вроде шел, и никуда не шел при этом, и кто-то был рядом, но никого рядом не было. Что-то сдавливало его, словно он застрял в расселине, хотя ничего такого не было, но и выбраться, пошевелиться никак не получалось тоже, и он нервничал, бился, пытался выползти, и ничего не получалось. Он слышал какие-то звуки, но так и не смог понять, что это было. То ли шум, то ли тишина. Все одинаково пугало и затягивало.
А этот сон был такой живой, будто все происходило на самом деле. Такой приятный сон.
– Как так получилось вообще? – это уже Рильке.
Он говорил в голос и одновременно жестами, и это выглядело настолько странно, сюрреалистично даже, что мурашки бежали по рукам. Серый смотрел на Рильке осторожно. Сати хмурился. Киану стоял напротив окна, и выражение его лица почти не просматривалось.
Тахти улыбнулся, как смог. Поднял руку, чтобы ответить. Такая она тяжелая, пальцы не слушаются. Серый смотрел на него и бледнел.
* Случайность, – сказал Тахти.
Серый вздрогнул, будто его ущипнули.
– Опять, – выдохнул Сати и поднял глаза к потолку.
* Опять? – повторил Тахти.
– Серый сказал то же самое, – сказал Сати в голос.
Он коснулся плеча Серого, и Серый дернулся.
* Случайность?
* Несчастный случай, – сказал Тахти.
* Несчастный случай, – повторил Серый.
Серый протянул Тахти что-то черное. Плоская черная коробочка. Хотя нет, не коробочка. Телефон.
* Я взял, – сказал Серый. – Звонил. Извини.
* Все нормально, – сказал Тахти.
Он взял телефон свободной рукой. Экран был черный, и сначала Тахти показалось, что телефон выключен. Но он нажал кнопку блокировки, и экран ожил. Батарея еще держала.
Огонек новых оповещений горел синим. Он снял экран с блокировки. Семнадцать новых оповещений. Он сразу начал нервничать. Если его уволят с работы, будет не на что жить. Будет негде жить. И что тогда? А когда он сможет вернуться на работу, пока не очень понятно.
Он открыл историю вызовов. Неотвеченные исходящие от Сати, Киану и отвеченный – от Рильке. Входящий от Рильке. Неотвеченные от Юстаса, Оили, Олави, от Тори, Тильды, Твайлы и Хенны. От Виктора, от Чеслава, от Фине. От Триггве даже, внезапно. И один вызов со служебного рабочего номера. Новые сообщения в переписке с Рильке. Исходящее сообщение с цифрой «1», после чего входящее, только одно слово, «еду».