Приручить Сатану

Ева вздрогнула. Сердце бешено колотилось в груди, словно мучимый жестоким порывистым ветром колокольчик. Она лежала в постели, укрытая практически до носа толстым, ещё не убранным после зимы тяжёлым одеялом, и жёлтая лампа рисовала на серых со своеобразными обоями стенах чёрные, будто угольные тени. Было тихо: кто-то заботливо плотно закрыл шторы, чтобы ни один звук, ни один шорох не долетел до чуткого дремлющего уха, и ни один, даже самый маленький лучик света не коснулся подрагивающих во время беспокойного сна век. Ева медленно обвела взглядом сумрачную комнату и увидела на столе какой-то предмет, явно выбивающийся из общей атмосферы. Девушка быстро спустила ноги, коснувшись голыми ступнями похолодевшего за ночь пола, взяла книгу в руки и прочитала название: «Обезьяна, заключившая договор с Дьяволом».

– Он был здесь.

Ева вздрогнула и, резко обернувшись, встретилась глазами с высоким мужчиной, стоявшим в дверном проёме. Длинные русые волосы, завязанные в низкий хвост, крупными волнами спадали на плечи, покрытые плотной тёмно-зелёной тканью в тон глаз, казавшихся в ночном полумраке практически чёрными, и золотистыми длинными пружинками струились почти до середины спины; во всей его позе читалось какое-то особенное спокойствие, непостижимое для простой человеческой души, привыкшей к постоянным переменам, волнениям, неважно, душевным или физическим, бесконечному бегу куда-то и зачем-то, неустанному движению вперёд без права обернуться назад, и всё это годами, веками, тысячелетиями, до тех пор, пока скованная материальными измерениями душа не освободится, не вырвется в пространство без гравитации и времени и не попадёт в новые узы бесконечного существования.

– Гавриил?

– Добрый вечер, Ева. Он только что ушёл, – добавил мужчина, наблюдая смятение на лице девушки при виде книги. – Извините, что я к Вам вот так вот неожиданно: без звонка, без предупреждения, без каких-либо опознавательных знаков…

– Ничего, ничего. Всё равно Вы мне только снитесь.

– Вы всё ещё думаете, что это сон? – Гавриил удивлённо поднял брови, складывая руки на груди в позу Наполеона. – Однако. До этого момента меня ещё никто так не обижал, – он тихо хохотнул, задумчиво поправив густые волосы на затылке. – Что ж, в таком случае, сниться именно Вам – огромная для меня честь. Как, впрочем, и для Вас, – скромно добавил Гавриил, как вдруг за его спиной зашевелилось что-то огромное, настолько большое, что доставало своей верхушкой до потолка.

– Что это?.. – еле слышно прошептала Ева, инстинктивно отступая назад. Гавриил непонимающе обернулся, но словно никого не увидел, а затем, осознав, про что говорит девушка, искренне засмеялся.

– О, не стоит бояться. Это всего лишь мои крылья, – и Гавриил зашёл в комнату, так, чтобы рыжий огонёк осветил гигантских размеров в цвет волос крылья.

– И после этого Вы будете убеждать меня, что это не сон, – добродушно заметила Ева и невольно протянула руку к огромным перьям. Гавриил слегка вздрогнул от неожиданного прикосновения, но крыльев не отдёрнул, позволив девушке с немым восторгом погладить шёлковые перья длиной почти до локтя.

– Не думала, что крылья могут быть такими большими… Обычно, когда я представляла себе, ну, допустим, ангела, то крылья выглядели примерно как плащ, а у Вас прямо… маленький аэроплан.

И Ева звонко засмеялась, насмешённая собственным сравнением, на что Гавриил удивлённо на неё посмотрел и тоже улыбнулся.

– Нет, конечно, бывают и меньше – далеко не у всех крылья таких размеров, – но со временем они растут, становятся сильнее и поднимают своих носителей всё выше и выше, причём как в прямом, так и переносном смысле.

Гавриил осторожно расправил крылья, и те, вытянувшись на полную длину, коснулись кончиками перьев углов комнаты по диагонали. Ева восхищённо ахнула.

– Какой же у Вас размах? Получается… – Ева достала ручку, бумажку и быстро принялась что-то считать, иногда задумчиво щурясь. – Получается… Почти пять метров!

– Да, почти пять метров… – тихо повторил про себя Гавриил и самодовольно улыбнулся, с гордостью разглядывая, насколько это было возможно, свои крылья в узкое вертикальное зеркало. – У Вас тоже такие могут быть.

– У меня?

– Да, у Вас. Если, конечно, будете продолжать идти по тому же пути, что идёте сейчас.

Ева разочарованно вздохнула и прикрыла глаза.

– Почему все меня о чём-то предупреждают? Все наставляют… Я не собиралась и не собираюсь менять свой образ жизни в ближайшее время, если Вы к этому.

– А кто ещё Вас «нравоучал», позвольте поинтересоваться?

– Кристиан. Каждый раз при встрече напоминает мне, что любовь – это не грех.

На этих словах Гавриил вдруг ни с того ни с сего вспыхнул и зашипел на Еву, словно гусь:

– Кристиан ещё молод и до невозможного наивен! Он принёс себя в жертву и готов сделать это ещё сто раз, но он никак не может понять, что нельзя изменить человека, пока он сам того не захочет! – Гавриил принялся наворачивать по комнате круги, и его крылья аж задрожали от переполнявшего его возмущения. – Я Вас прошу, я Вас умоляю, не дайте ему повторить свой подвиг. Довольно мы разочаровывались в людях.

– Не знаю, кому верить… – прошептала про себя Ева, уронив голову на грудь и закрыв лицо руками. – Всё так запутано… Всё так неясно… А, в конце концов, – вдруг решительно сказала девушка, с некоторой, можно даже сказать, пренебрежительностью оглядев стоящего перед ней мужчину с ног до головы, – Вы всего лишь плод моего воображения, очередная иллюзия, подкинутая подсознанием. Мне ли до Ваших проблем?

Казалось, Гавриил готов был взвыть, но вовремя сдержал себя и лишь отчаянно выдохнул сквозь зубы.

– От Вас я такого не ожидал… Чтобы Вы понимали, это не мои проблемы, это, в первую очередь, Ваши проблемы, и Вам их решать в ближайшем будущем… Мы с Вами ровно до тех пор, пока Вы не протяните руку тьме: дальше мы будем бессильны.

Ева вдруг чему-то улыбнулась и тихонько засмеялась.

– Знаете, мне раньше, ещё в школе, довольно часто снилось, что я разговариваю с преподавателями, но никто не нравоучал меня так откровенно. В любом случае, – продолжила Ева, не дав сказать Гавриилу, – будем считать, что я поняла Вас. Больше всего на свете я не люблю быть кому-то что-то должной, поэтому ничего не могу обещать. Единственное, что я могу сказать точно – я буду сама собой. Не более и не менее.

Гавриил разочарованно застонал и схватился за голову руками.

– Как люди не понимают, что не будет Второго пришествия?.. Зачем нам это? Нам это не нужно. Зачем нам, скажите, прерывать человеческий род для Страшного суда, если он, то есть человеческий род, сам поставит точку в своём существовании? Сами, всё сами! А обвинят Небеса! «Так и так, Бог послал нам кару!» Да нет же, нет! Всё сами, сами, сами! Мы лишь учим, но никак не решаем, – Гавриил сложил за спиной свои огромные крылья и теперь напоминал орла, сидящего на высокой-высокой скале, чей строгий профиль говорит о невообразимой силе духа, заключённой в этой гордой птице. – Поймите же, что учитель не может выучить за ученика теорему, он лишь может дать ему её, объяснить, показать, применить на практике, но дальше – ученик сам… Небеса слишком гордые, чтобы вмешиваться в дела людей, когда те того не достойны. Мы с удовольствием протянем руку тем, кто этого заслуживает, но тем, кто наизусть знает Библию и при этом не сделал ни одного хорошего дела, закрыты врата Рая…

Гавриил растерянно замолк, потеряв нить своей мысли, и, когда спустя минут пять он так ничего и не сказал, Ева осторожно начала разговор:

– Давайте вернёмся к предмету нашего спора. Кристиан неоднократно говорил мне, что любовь – это не грех. Вы с этим не согласны.

– Отчего же? Он абсолютно прав, – уже более спокойно ответил Гавриил и устало присел на спинку кровати, положив одно крыло поверх скомканного одеяла, а второе безвольно опустив вниз. – Но хватит ли у Вас духу противостоять ей? Хватит ли Вам сил сочетать в себе любовь к злу и добро? Конечно, всё ещё зависит от того, как трактовать это самое зло…

– А как Вы его трактуете?

Гавриил скупо зевнул и прикрыл рот ладонью.

– Давайте поговорим об этом как-нибудь в следующий раз. Сейчас уже почти час ночи, – сказал он, взглянув на часы, – я устал, Вы устали. А то и не такие мысли придут в голову…

Ева слегка наклонила голову набок и задумчиво осмотрела сидящего на её постели ангела.

– Но как можно захотеть спать во сне?

– Если Вы до сих пор думаете, что это сон, советую Вам пересмотреть свои взгляды на этот мир и хорошенько покопаться в памяти, потому что потом будет очень трудно не лишиться рассудка при осознании реальности происходящего, а ведь именно этого он и хочет.

– Кто – он?

– Сатана.

И Гавриил, как ни в чём не бывало, спрыгнул со спинки кровати и направился к выходу из комнаты. Уже в дверном проёме он обернулся и вежливо склонил голову на прощание, а ещё через миг исчез в темноте коридора, куда не проникал оранжевый свет маленького ночника. Ева кинулась вслед за ним, но его нигде не было: она обошла с фонариком в руках всю квартиру, но ни на кухне, ни в ванной, ни даже на лестничной площадке никого не было.

Ева разочарованно вернулась в кровать и натянула до носа тяжёлое одеяло, закрываясь им от хлопот внешнего мира, как щитом. Напольные часы в коридоре гулко ударили один раз и невольно замолкли, нетерпеливо оборванные неспешным ходом времени: им явно хотелось сказать гораздо больше. Что-то, лежащее где-то между простынями или матрасом, снова неприятно упёрлось в спину, словно вынуждая Еву целую ночь ворочаться и бесцельно бродить на границе между сном и реальностью. Однако в очередной раз ложиться на бок девушка совершенно не хотела и твёрдо поставила себе целью постараться заснуть хотя бы на этот раз. У неё даже получилось: в какой-то момент ей снова привиделось то странное дымчатое озеро, в котором всё – абсолютно всё – было серовато-белых оттенков. Она снова сидела в маленькой лодочке в самом центре белёсой широкой воды; на озере был абсолютный штиль, а потому каждый звук, каждый едва ощутимый плеск волны о борт, каждый шорох камыша на воображаемом ветру бил набатом в ушах и отражался от гор, словно гром, многократным эхом. Вдруг где-то далеко-далеко, у самого берега, там, где невидимая земля, погребённая под клубами тумана, неожиданно уходит из-под ног, раздался всплеск, и Ева увидела, что у самой кромки озера танцуют два сизо-карих журавля. Они то поднимались в воздух, лениво взмахивая большими коричневыми крыльями, то снова опускались, но опускались так изящно и аккуратно, что ни одна капля воды не брызгала из-под их тонких, словно веточки ивы, ног. Ева долго наблюдала за ними, и по мере того, как она смотрела на них, изображение менялось, и вот уже не журавли танцуют на мелководье, а два архистратига, Михаил и Гавриил, разминают уставшие после долгого напряжённого полёта тяжёлые крылья.

– Добрая ночь.

Ева вздрогнула всем телом и, обведя взглядом всю ту же пустую ночную комнату, вымученно простонала, переворачиваясь на бок: ей было не суждено спокойно поспать сегодня ночью.

– Кому как, – недовольно ответила Ева невидимому собеседнику, остающемуся вне поле её зрения, хотя по голосу она догадалась, кто бы это мог быть. – Не спальня, а проходной двор.

Невидимый гость добродушно засмеялся и зашелестел полами одежды по ламинату.

– Ну-ну, не стоит так отзываться о нас. В былые времена люди называли это видением! К тому же, Вы ведь сами уверены, что все наши визиты – это сон, так о чём волноваться? Лежишь себе на кровати и принимаешь гостей в своё удовольствие.

Мужчина бесцеремонно взял стул, поставил его рядом с кроватью и без каких-либо сомнений опустился на него, положив ногу на ногу.

– Да, это действительно было бы так, если хотя бы кто-то из гостей приходил по приглашению хозяйки, а не по собственному желанию, к тому же во внеурочное время.

Гость снова рассмеялся низким, раскатистым смехом.

– У Вас только что был мой брат, – заметил после короткого молчания Михаил (а это был именно он), с особым удовольствием любуясь своим мечом, ловящим в темноте комнаты ярко-оранжевые всполохи. – Что он Вам сказал?

– Мы с ним слегка повздорили… – неуверенно начала Ева, разглядывая Михаила в свете ночной лампы. Как и у брата, за спиной у него были большие светло-коричневые, русые крылья в тон длинных волнистых волос, однако хитон был не тёмно-зелёного цвета, а кроваво-красного, и под ним белела толстая льняная туника. В правой руке Михаил держал изящный серебряный клинок с червлёным крестом у рукоятки, и, когда этот меч даже при самом незначительном повороте лезвия отражал тусклый свет ночника, казалось, что это сама регалия вспыхивает багровыми языками пламени. – Он сказал, что Кристиан, по его мнению, ещё слишком молод и наивен. Дело в том, что Кристиан…

– Не стоит пересказывать, я знаю, – поднял в примиряющем жесте ладонь Михаил и поменял ноги. – Не обижайтесь на него: брат консервативен, воспринимает многое слишком близко к сердцу и, будем честны, иногда бывает чуточку зануден. Гавриил хоть и говорит, что Небеса слишком горды, чтобы помогать людям, когда они того не достойны, но, на самом деле, он говорит это в первую очередь себе, чтобы в очередной раз не разочароваться в людях. Спустя столько лет в нём ещё живёт надежда; что ж, это объяснимо, ведь она его извечная спутница.

– В любом случае, стремление помогать людям лучше, чем его отсутствие.

– Да, но это больно. Попробуйте вот так из тысячелетия в тысячелетие учить людей, наставлять их на истинный путь, а потом видеть, что все труды пропали даром, что все старания потрачены в пустую. Однако, исключительно по моему мнению, это утопия, на которую не стоит тратить столько нервов, заранее зная, что результат невозможен.

Ева широко зевнула, даже не попытавшись закрыть рот рукой.

– Простите меня, если я буду отвечать невпопад, потому что, всё-таки, на часах половина второго ночи, и я хочу спать…

– Самое время для философии, на мой взгляд. Порассуждаешь вот так вот один раз, вспомнишь на утро свои глубокие мысли и больше никогда не захочешь думать ночью о чём-либо вообще. Ладно. Я, конечно, шучу, хотя бы потому, что сегодня у меня настроение гораздо лучше, чем у моего брата, однако я зашёл к Вам не для того, чтобы поднимать дух после не самого удачного визита Гавриила.

– А для чего же?

– Не иначе, как одолжить книгу до вторника! – наигранно взмахнул руками в воздухе Михаил и вдруг зацепился взглядом за томик, лежащий на столе. – Кстати, что это? – уже более серьёзно, насколько это было вообще возможно по отношению к нему, спросил Михаил, одним ловким движением забирая со стола толстенькую книжечку в синем переплёте.

– Оставил мой позапрошлый визитёр, приходил до Вашего брата.

– Что ж, и в самом деле проходной двор… – задумчиво пробормотал Михаил, листая оглавление. – Я одолжу до вторника? – и он широко улыбнулся, невинно хлопая глазами.

– Вы, кажется, не за этим приходили? – парировала Ева, которой в присутствии Михаила даже расхотелось спать, хотя она до сих пор не могла взять в толк, почему ей до этого в принципе хотелось спать, если она и так уже спит.

– Да, конечно, не за этим. Я не буду сейчас рассуждать с Вами по поводу высказывания Кристиана о любви ко злу, отложим этот разговор до более сознательного периода Вашей жизни, когда Вы больше будете понимать, что к чему. Я хочу обсудить с Вами последнюю фразу Гавриила, а точнее настоять на том, чтобы Вы более серьёзно отнеслись к ней.

– Напомните, пожалуйста, о чём шла речь?..

– «Если Вы до сих пор думаете, что это сон, советую Вам пересмотреть свои взгляды на этот мир и хорошенько покопаться в памяти, потому что потом будет очень трудно не лишиться рассудка при осознании реальности происходящего…» – процитировал своего брата Михаил. – Завтра Вам будет трудно.

Ева подняла брови в немом вопросе.

– Морально трудно. Завтра Вы осознаете, что всё, происходящее этой ночью, не было сном, поэтому готовьтесь. А теперь, увы, наше время истекло.

– Погодите! – окликнула его Ева, когда он практически закрыл за собой дверь её спальни. – Вы случайно не знаете, придёт ли сегодня Кристиан?

Михаил замер в проходе и усмехнулся.

– Кристиан спит сном праведника, поэтому нет. Зато к Вам, скорее всего, ещё зайдёт мой брат.

– Гавриил? Но он уже был…

– Нет… – медленно покачал головой Михаил, устремив взгляд куда-то в окно, где переливались из одного в другой, словно гирлянда, разноцветные огни. – Другой брат. Он.

И дверь осторожно закрылась, снова ненадолго оставив Еву в спокойном одиночестве.

Девушка хотела было лечь на спину, но что-то в очередной раз неприятно надавило на позвоночник; она провела рукой по простыням, даже приподняла матрас и заглянула под него, но так ничего и не нашла и, крайне раздражённая этим обстоятельством, перевернулась на бок, устремив пустой взгляд в стену. Ещё через некоторое время она, закусив в размышлениях губу, нащупала позади себя выключатель, и маленький оранжевый огонёк погас, давая ночной тьме заполнить собой всю комнату. Спустя минуты две – а может быть, и двадцать, потому что, известное дело, ночью, особенно в дрёме, время течёт совершенно непонятным образом – веки потяжелели, будто налитые свинцом, и ей снова привиделось… что-то. Это что-то опять было с туманом, с деревьями, преимущественно соснами, погружёнными по самые верхушки в этот самый природный дым, с звенящей тишиной, с горами, от которых отражается это тишина, и её эхо бьёт по ушам не хуже пушечного выстрела. На этот раз Ева стояла у края небольшой опушки: позади неё зловеще возвышались скрипучие старые сосны, потерявшиеся в тумане, и их скрип был единственным звуком на протяжении некоторого времени; вот где-то затрещал дятел и сразу неловко замолк, боясь быть наказанным за нарушение покоя. Вниз уходил и не крутой, и не пологий склон с двумя параллельно идущими узкими тропинками – след от машин, – а за ним начиналась бескрайняя белая пустыня, которая когда-то была полем. И вот среди этой тишины вдруг раздалось тихое конское ржание… Из клубов тумана выплыл силуэт лошади и, подняв голову на девушку, тут же пропал. Чьё-то приглушённое фырканье. Ева буквально нащупала ногой тропинку и стала медленно спускаться вниз, ориентируясь на призрачный цокот копыт где-то перед собой. Снова тишина. Такая неуютная, одинокая. Вдруг позади неё раздался громкий рёв мотора, словно сразу несколько мотоциклов нажали на газ; Ева обернулась и в последний момент успела увидеть прямо перед собой два громадных жёлтых глаза…

Она проснулась.

– Ты бы видела себя со стороны, когда спишь. Прекраснее картины я ещё не встречал за все свои года жизни.

– А я всё думаю, придёте ли Вы ко мне или нет… Я Вас заждалась.

– Приятно слышать. Добрая ночь, Ева.

– Добрая ночь, Саваоф Теодорович.

Большое чёрное пятно, которое даже на фоне окружающей тёмной комнаты казалось совершенно беспросветным в сравнении с другими предметами, наклонилось к прикроватной тумбочке и слепо пошарило рукой около ночника. Лампа включилась, и тусклый жёлто-оранжевый огонёк, который показался Еве в тот момент до невозможного ярким, осветил лицо Саваофа Теодоровича.

– Ничего, что я к тебе так поздно? Впрочем, и ты совсем недавно пришла ко мне в три часа ночи, так что, думаю, мы в расчёте.

– О, не беспокойтесь, всё нормально. Я рада Вас видеть, а что касается времени, то оно всё равно никого не волнует: ни меня, ни гостей. В любом случае, Вы мне только снитесь.

– Ты так думаешь? – удивлённо поднял брови Саваоф Теодорович, придвигая стул, на котором ещё недавно сидел Михаил, ближе к кровати.

– Конечно. Я хотела увидеть Вас во сне, и Вы мне снитесь. Работа подсознания, не более, не менее.

Еве показалось, что Саваоф Теодорович несколько обиделся на её высказывание по поводу реальности его существования.

– Раз ты считаешь, что я тебе снюсь, расскажи, что ты обо мне думаешь.

– Вы хотите это знать?

– Естественно.

Ева задумчиво подняла глаза в потолок, рассматривая своеобразные узоры игры света и тени.

– Ну… Вы умны. Харизматичны. Красивы.

– Красив?

– Ну да.

– Продолжай…

– Ваш характер идеален для меня.

– То есть я обладаю всеми качествами, чтобы ты в меня влюбилась?

Ева резко повернула голову, словно не ожидала такой прямолинейности от Саваофа Теодоровича.

– Возможно, но я Вас не знаю. Это пугает.

– И это единственное, что препятствует твоей влюблённости?

– Пока да. А когда я Вас узнаю – а я надеюсь, что такое рано или поздно произойдёт, – вполне возможно, будут другие обстоятельства, перечащие моим чувствам. Но что о них говорить, если до момента их появления ещё очень далеко?

– А ты уверена, что не влюблена в меня уже сейчас?

Саваоф Теодорович говорил абсолютно серьёзно, хищно впиваясь взглядом в её глаза: было видно, что ему важен ответ. Не вынеся столь пристального взора, Ева сосредоточилась на своеобразных узорах под потолком.

– Ничего не могу сказать. Я бы с радостью Вам ответила, но, поймите, я сама ещё не разобралась в себе. Последний месяц я не различаю границы между сном и реальностью, а Вы спрашиваете меня о таких сложных понятиях, как чувства.

Саваоф Теодорович разочарованно хмыкнул, хотел было что-то добавить, но промолчал.

– И Вы снова обращаетесь ко мне на «ты».

– Я обращаюсь к тебе на «ты» каждый раз, когда, по твоему мнению, начинается «нереальность». Ты не замечала?

– Как-то не обращала внимания.

– Возьми хотя бы эту ночь: ты твёрдо убеждена, что всё вокруг, все наши визиты – это сон, и я обращаюсь к тебе на «ты». Как только придёт осознание действительности происходящего, я сменю обращение на «Вы», хотя я многое бы отдал, чтобы общаться с тобой на «ты» постоянно, – и Саваоф Теодорович широко улыбнулся, напомнив Еве чеширского кота. – Кстати, как ты думаешь, как бы ты отреагировала, если бы всё-таки осознала, что всё происходило и происходит взаправду?

Ева неопределённо пожала плечами и перевернулась на правый бок, внимательно разглядывая лицо Саваофа Теодоровича.

– Даже не знаю… Логично предположить, что сошла бы с ума, но…

– Но?..

– Наверное, я бы испытала своего рода облегчение, что все вы – реальность, а не плод моей больной фантазии, которая, по правде сказать, частенько разыгрывает со мной не самые приятные шутки. Наоборот, мне было бы больно принять тот факт, что и Бесовцев, и Аглая, и Мария, и Ранель, и все остальные, и Вы в том числе, существуете лишь в моём воображении, или что половина тех разговоров, проведённых с вами – это разговор прежде всего с самим собой.

– Я понял Вас, – хмуро кивнул головой Саваоф Теодорович и о чём-то глубоко задумался, словно вообще забыл о присутствии постороннего человека. Некоторое время они так и сидели (кто-то лежал), не произнося ни единого звука, но вдруг Саваоф Теодорович снова повеселел и обратился к Еве:

– Не спится?

– Предположим, что да, хотя я на это уже не надеюсь. Что-то под спиной мешает нормально спать. Не могу понять, что.

– Привстань-ка.

Ева сделала, что он просил, и Саваоф Теодорович, проведя рукой под матрасом, вытащил из-под него что-то очень маленькое и чёрное непонятной формы.

– Что это? – спросила она, когда Саваоф Теодорович вернул всё, как было.

– Перо.

– Обычное перо? И из-за него я не могла заснуть?

– Э, не… – довольно протянул он, разглядывая пёрышко под лампой. – Это не обычное перо. Это перо демона. Удивительно, что ты не заснула. Что ж, это многое говорит о тебе и многое объясняет.

– Не совсем Вас понимаю.

– Помнишь сказку «Принцесса на горошине»? – дождавшись утвердительного кивка со стороны Евы, Саваоф Теодорович продолжил: – Ну так ты та самая принцесса.

– Я?

– Ну не я же, – поддел девушку Саваоф Теодорович, лукаво прищурившись. – Спи, принцесса. У тебя ещё осталось полночи.

– Благодарю Вас, Саваоф Теодорович, но, я уверена, не пройдёт и пяти минут, как меня навестит ещё кто-нибудь.

– Не навестит, будь спокойна. Я лично об этом позабочусь.

Саваоф Теодорович медленно поднялся, поставил стул на место, задвинул его и, вернувшись к кровати Евы, выключил светильник.

Всё мгновенно погрузилось во мрак. Девушка тут же снова включила ночник, однако комната была пуста, и ничто, кроме аккуратно задвинутого стула, книги на столе, едва различимых царапин от лезвия меча на ламинате и чёрного пёрышка около лампы, не напоминало о ночных гостях, словно их и не было. Однако они были. Это было безумством, но Ева была уверена в этом, как никогда раньше. С какой-то особенной пустотой в груди, взявшейся непонятно откуда и почему, она перемотала у себя в памяти, словно на плёнке, разговор с Саваофом Теодоровичем, и не смогла поверить сама себе. Неужели?..

Она…

Она…

Влюбилась.