Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

в моём уездном N

В моём уездном N

угрюмы А и Б.

Рядком сидят на еле тёплых трубах.

А я в квадрате стен,

от скуки ослабев,

лежу и выражаюсь очень грубо.

Из пункта одного

в другой идёт «Стрела»,

забрасывая в топку бесполезность.

А мне-то что с того,

что глупая молва,

семь раз облает, чтоб один отрезать…

Живу в своём уездно-допотопном

одна

и пять десятых землекопа…

вначале было…

Жажду унять – из копытца напиться,

из мухи создать слона.

Его разменять на табун непослушных коней.

Кому-то васаби – просто горчица,

кому-то солнце – луна.

И бродят счастливые, бледные тени под ней.

Как бы там ни было, сколько б ни жили —

всё смоется третьей волной.

И однажды вдали, где созвездие Гончих Псов,

дёрнет Всевышний за ниточки-жилы —

вернётся за мною Ной.

И я напишу: «Было слово»…

Точнее нет слов.

А. К.

Балерина вертится, балерина вертится.

Домик её – шкатулка.

В струны молоточки бьют, будто прямо в сердце мне

гулко.

Странная мелодия, глупая мелодия

царапается в печке.

Ты ушёл непо́живши, быть тебе молоденьким

вечно.

Ни труды объёмные, ни романы-повести —

рассказы как наброски,

где в силках расставленных был тобой не пойман стих

в сносках…

Балерина вертится, балерина вертится,

пока цела пружинка.

И покуда крутится маленькая смертница —

жить нам.

противоречия…

Вонзился в мозг микроб противоречия:

как выжить с постоянством не в ладу?

В раю хвостатый прыгает на плечи мне,

архангел грозно фыркает в аду.

Закрыться бы, пропасть, отринуть правила,

познать блаженство, схиму и тюрьму.

От Каина спасти беднягу Авеля,

не объясняя «что» и «почему».

Поправить нимб уснувшему Создателю,

с рогатки – в лоб по эльфам и мошке́.

От молний откурочить свет и статику.

И гордо удалиться налегке.

сонет

Признать ошибки, снова совершить.

Чтоб каждый Гудвин важностью проникся —

послать подальше взбалмошных страшил,

вброд миновать поток стремнины Стикса.

Открыты письмена: «умом владей

по вешкам от парсека до парсека».

Переливают кровь в больных людей

из ангелов, собак и дровосеков.

Где пустотой владеет пустота,

там день сурка главенствует над явью.

там жизнь под утро – с чистого листа.

И солнце полированно сияет,

и стражник тихо бредит у креста,

заученно молитву повторяя…

неформатная частушка

Не будил бы ночью лихо и супругу заодно.

Где прихлопнешь комариху – там кровавое пятно.

Зря поклеили обои – псу под хвост вчерашний труд.

Да не плачь ты, чёрт с тобою, купим пиво поутру.

Купим пиво, купим воблы и присядем на траву.

Только мы и никого, бля… Все – на дне, мы – на плаву.

Словно дети веселимся, мне – с оттяжкою щелбан.

Ты, дурак семейства Симпсон, я ж на голову слаба!

Мы с тобой друг друга сто́им и на том всегда стои́м,

что незыблемы устои там, где град Ершалаим.

Но чем дальше, тем тоскливей

конные

да пешие.

Ночью трогает виски мне

пальцем

сам

Иешуа…

мой выбор

Мой выбор страшен не тогда,

когда слепая маета

рвёт душу в клочья под разгул латыни.

Стою в тоске у райских врат,

а за спиной ворота в ад…

я висну в виртуальной середине.

Маргарита Николаевна…

Маргарита Николаевна,

мне вино – не молоко.

Порошок? Ну да, взяла его.

Извините, что тайком.

Избавленье от депрессии —

херувимчатым подстать,

с воробьиной песней весело

над Москвою полетать.

Маргарита Николаевна,

боль не с чистого листа.

Умереть нельзя по правилам.

Да и жить-то ни черта

не получится размеренно,

без эксцессов и проблем.

На полях не кони – мерины,

каждый пятый глух и нем.

В турбулентных завихрениях

постараюсь не простыть,

да на всяких местных гениев

помочиться с высоты.

Может, да́й Бог, нынче сложится —

стану жить одна, без бед.

Порошковая заложница…

Всё, пора, лечу: обед.

чудак

Картошку выкапывал с минного поля чудак.

За кромкою ахали бабы: «Ой, мамочки ро́дные!»

А он отвечал виновато: «Ещё и не так

ведут себя люди, когда безобразно голодные».

Беспечно прохожие ржали над тем чудаком:

«Довольно, дружище, стенать, унижаться и хмуриться.

Любой гражданин с непреложным законом знаком,

что праздник придёт и к тебе в тупиковую улицу.

Надуем шары. Атрибуты – шампанское, флаг,

и Бог панибратства – с презрением к имени-отчеству»…

Чудак, не дослушав, ответил: «Ещё и не так

ведут себя люди, подсев на иглу одиночества».

подлец

Кто день и ночь горбатится, того копейки радуют.

В одном лице – и швец, и жнец, и на дуде игрец.

Ему вовек не встретиться ни с «гуччами», ни с «прадами»…

Он пьющий, матерящийся, но точно – не подлец.

Рыбак, волной просоленный, тягает трал на сейнере,

шахтёр в забой спускается, чабан пасёт овец.

Колхозники в Рязанщине поля зерном засеяли,

солдат в окопе мается… Подлец всегда подлец..

В заботах и сомнениях, в поклонах да исканиях

учитель в Кологривовке и в Бузловке кузнец.

А кто-то незамеченным скользит под скрытой камерой —

уходит огородами непойманный подлец.

Бывает всяко-разное, и молодые ссорятся.

До воплей, до истерики, до выброса колец.

Но воздаётся каждому заслуженною сторицей…

И только как не дёргайся – подлец всегда подлец.

Сурова жизнь к порядочным – таскает их за волосы.

Попробуй воспротивиться – мгновенно не жилец.

Но идентифицировать по цвету глаз, по голосу

непросто, кроме случая: подлец всегда подлец.

Не слюбится, так стерпится. И временем залижется.

Один привык – в ответчиках, другой всю жизнь истец.

Кому шипы да тернии, тот зрительно пониже стал

и горько констатирует: «Подлец всегда подлец!»

цирк. ру… связанные заметки на полях, ч. 1

Круг за кругом, друг за другом: песни, пляски, чёрти-что.

Гам, веселье, слёзы, ругань – как в реальном шапито.

Кто глотает шпагу резво, тот садиться не спешит.

Но когда она пролезла – все ликуют от души.

Две девчушки-гастролёрши шпарят сальто. Срамота!

Глянь-ка, слюни у Алеши, аж, вожжою изо рта.

Подставные в криках «браво» все ладони сбили в хлам.

Если слава – не шалава: гонорары пополам.

Ходит кот на задних лапах – приучили чудака.

А недавно всех царапал, рвал за миску молока.

Куклачёв не деспот, вроде, но не ценит божий дар.

Бессердечное отродье – всех котяток распродал.

Клоунада, да и только, дрессировщик рвётся в бой.

Заменил Хоттабыч Вольку, заслонил его собой.

Лопнул выдернутый волос, насаждая страх в умах.

«Тибидох», – раздался голос. И добавил кто-то: «Трах».

Вышла дива, в зале стоны, дифирамбы ей поют.

«К нам проездом с Альбиона, глянь, сама мадам Люлю».

Для провинции событье – появленье примадонн.

Что за попа, что за тити! Почитателей вагон.

«Ой, лошадки, ой, собачки… Ой, колготки порвали́сь

у молоденькой циркачки. Будет фотка зашибись»…

Бим смеётся, Бом робеет. Слёзы с клизмы льёт ручьём.

Плачет тот, кто послабее. Сильным пендель нипочём.

Ловко публику надули: увеличил дядька рост.

Рыжий клоун на ходулях над коллегами возрос.

Разглагольствует в буфете: тема – дружба да закон,

но летят слова на ветер, будто гуси косяком.

Ишь, две кобры зенки пучат, грозно зыркая вокруг.

Зал притих на всякий случай: как бы что не вышло вдруг.

Дети вжались в спинки кресел, их родители – в детей.

Не до шуток, не до песен: кобры смотрят на людей.

Сколь разумных ни плодили – мир не беден на мудил.

Новоявленный Гудини ассистентку распилил.

Но безумец не напуган, низко голову склоня,

юморит: «Пришёл с супругой, а уйти решил с двумя».

Если конь слуга уздечки – кобелями правит бес.

Им что течка, что не течка: всё единый интерес.

Дружно носятся по кругу по системе «нос под хвост»

Даже тигр перепуган: что-то стал труслив да прост.

В ласты бьют послушный котик и морской, блестящий лев.

Дань служению на флоте – две наколки «Вэ Мэ эФ».

Приутих оркестр бравый, барабанщик чешет дробь.

«Слева рыба, мячик справа, в центре палку приспособь».

Вышел слон и в зале шёпот: «Сколько ж гадит за присест?

Есть желанье (до синкопы) увести с собою в лес.

На такого элефанта в огородах будет спрос.

Можно выжать из таланта круглосуточный навоз».

Номер фокусника странный: слёзно просит денег в долг.

Завсегдатай ресторанов и за хавчиком ходок.

Страшно выпучил глаза он: «Ахалай да махалай»,

билетёрша подсказала: «Спорь-не спорь, а тыщу дай».

Шпрехшталмейстер, дядька бравый, видел всяко на веку.

Помнит тигра зёв кровавый вместе с дырочкой в боку.

Док лекарствами попшикал, дунул, плюнул да растёр,

но врачебная ошибка – инквизиции костёр…

Дуракам закон не писан. Писан умным, да не тот.

Жизнь – бездарная актриса. Двадцать пять провалов в год.

Разменяла Форд на велик, ветер в космы – благодать.

От апреля до апреля бенефиса не видать.

Честно жить совсем не сложно: не воруй да не греши,

и тогда забыв про лонжу, полетаешь от души.

Чтобы вниз не рухнуть рожей, не сорвать парад-алле —

надо быть к себе построже, и помягче к детворе…

цирк. ру… связанные заметки на полях, ч. 2

Цирк приехал в наши дали на глубинку поглядеть.

Все билеты распродали, как обещано, к среде.

Полицейских для порядка оторвали от путан.

Ну а что в сухом остатке? Цирк. И больше ни черта.

Если есть сухой остаток, значит мокрый – за углом,

но на сайте Госкомстата нет ни слова о втором.

Подсчитали скрупулёзно всех баранов по рогам,

сколько раз на «грёзы-слёзы» рифму выпишет нога.

Всё статистике подвластно и не скрыться от неё:

кто купил в аптеке пластырь, кто в Испании жильё.

Сколько выточил болванок Уралмашевский завод,

какова длина дивана, где последний поворот.

Проследят за всяко-разным и возьмут на карандаш

дни рождений, будни, праздник, сексуальный эпатаж,

членства дурней неразумных за возможность позвездить,

сколько граждан лечат зубы, что осталось позади.

Кто-то замкнутый и важный всё, что можно, сосчитал.

А в итоге – правит Лажа и сверкает Нищета…

Лоб наморщив для порядка, подытоживаю я:

на кону в сухом остатке – выдра, жаба и свинья.

Всех троих пустили разом на арену шапито.

Каждый – детище оргазма одомашненных скотов.

Кто в Онтарио на пицце, кто на хайфовской маце.

Каждый – veni, но без vici. С маской дури на лице.

Тот нырнул костлявой лапой во влагалище, и рад.

Облизав говно сатрапа, блеет: «Чистый шоколад».

Этот бдит пред монитором, ищет, где бы наблевать.

Все довольны и повторно произносятся слова:

«Г» и «В» шмонали хату, «Д» – на стрёме за углом.

Кто пред нами виноватый – получает поделом».

Выдра воет, жаба пляшет, а свинья торчит в дверях.

На параше надпись «ваша». Ниже – «свинство на паях».

Люди рады, тут свежо им. И под куполом уют.

Что такое хрен моржовый – с детства в цирке познают.

Растеряв лесную гордость в остопиздевшей игре,

два медведя лупят морды на потеху детворе.

Деревянный человечек в шмотках старого тряпья

так и был бы не замечен, но суставы-то скрипят.

Боком, боком на арену, вынул скрипку да смычок

и запел, дитя Вселенной, ни с чего и ни о чём:

«Одному мне Божья кара,

всем в округе благодать.

Вынул чурку папа Карло

и давай её строгать.

Просверлил глазницы-дырки,

обточил с горбинкой нос,

сделал дрелью носопырку.

А потом пошёл вразнос:

вынул ножик перочинный,

в крайней плоти дал надрез.

Для солидного мужчины

важен всякий интерес,

потому очки приделал,

лоб морщиной прочертил,

молотком приплюснул тело

и облёк его в сатин.

Вбил в башку дурные вести,

срезал родинку с плеча,

много всяческих отверстий

понаделал сгоряча.

Целый день строгал и плакал,

ночью плакал и строгал.

А под утро сбрызнув лаком,

он воздал хвалу богам.

Я с тех пор загнал немало

карусельных лошадей.

Жизнь топила да ломала,

но со мной… столярный клей».

цирк. ру… связанные заметки на полях, ч. 3

Добровольцев приглашают, нежелающих – взашей.

Люди хлопают ушами и летит лапша с ушей.

Цирк заполнен до отказа: негде яблоку упасть,

кто не втиснулся – наказан. Не попал, бедняга, в масть.

Трубы рявкнули внезапно, открывая маскарад,

и пополз по залу запах – обосралась детвора.

Дирижёр руками машет, аж, вздымается пиджак.

В детстве ел немало каши, нахватался куража.

Строго взглянет – бубен стихнет, притаится контрабас.

Говорят: не трогай лихо – не получишь сходу в глаз.

Вышел сам директор цирка, очень важный господин.

Вздёрнул кверху носопырку, а ладонью – вдоль седин.

Все вокруг ломают спины, бьют поклоны за версту,

шустро бегают за пивом (с ним не спорь и не бастуй).

Ишь, как вывернул губищи. Видно, с физикой знаком.

Все остатки пищи хищно выгребает языком.

Обезьяны бьют в тарелки, тем оправдывают бунт:

то бананы слишком мелки, то мозги с утра ебут.

Это истина простая, но зверью умерят прыть:

как директор посчитает, значит так тому и быть.

Жизнь ковёрного, что дышло: постоянно всё не так.

Не кулёк от красной вишни – окровавленный колпак.

Оторвали в передряге полштанины от души,

только некому бедняге к той душе кусок пришить.

Извертелся клоун рыжий, корчит рожи невпопад.

Кто мороженое лижет, кто смакует шоколад.

Льётся пот с униформистов – хоть камзолы отжимай.

Те ворчат: «Работа присно, загрузили через край».

Дрессированный козлина блеет, прыгает, поёт.

То вприпрыжку к магазину, то совсем наоборот.

Если с бедной животины молока не надоить —

будет веская причина, чтоб козлу умерить прыть.

Чудо с острова Комодо растопырил два крыла.

Вера глупого народа вверх дракона подняла.

Пять секунд: полёт нормальный, только копоти полно,

да в забаве экстремальной сверху валится говно.

Бим последствия предвидел, Бом под зонтик поднырнул.

Даже зритель не в обиде – сунул голову под стул.

Там бубнит своё либретто, типа, прерванный полёт.

Кто сильнее пнёт поэта, тот нигде не пропадёт.

Крылья, будто листья клёна: перепонки на просвет,

как дохнёт, так прёт палёным вонь сомнительных побед.

На пит-стопе шланги вставив, забивают баки впрок.

Вертухай, предавший стаю, рухнет замертво в песок.

Цирк в подземных лабиринтах – норы вдоль, и поперёк.

В люк ныряет клоун-спринтер, где возникнет – невдомёк.

В катакомбах небывалых сколько кануло внизу.

Сколько без вести пропало, будто капелек в грозу!

Удивленье выше крыши: провалился с головой.

Про двойное дно наслышан, про дырявое – впервой.

Вроде, только что был рядом: глянь-ка, стул ещё нагрет.

Все скорбят… Супруга рада – опостылел ей поэт.

Из цилиндра – не подстава: к людям заячья тропа,

и зашлась от криков «браво» плотоядная толпа.

Объясняется с народом разжиревший за́ год шут:

«Извиняюсь, кролик продан, но к обеду подвезут».

В продовольственной программе он заткнул собою брешь:

«Будет мясо под ногами: хоть пинай, хоть жопой ешь».

Люди смотрят в рот кумиру и выстраиваясь в ряд,

к хитрожопому факиру за крольчатиной стоят.

Овладев велосипедом, мишка давит на педаль,

косолапые победы – колоссальная медаль.

Что за кайф мусолить лапу? Слаще сахарный кусок

получить из рук сатрапа. И один кусочек впрок.

Мистер Икс красив, как Басков, плащ с подбоем износил.

Но пришлось напялить маску, проклиная клерасил.

На врачей махнул с досадой и отправил их взашей,

понял: маска, как награда прикрываться от прыщей.

Сила есть, ума не нажил. В этом слабость силача.

Косит всех такая лажа грозной саженью в плечах.

Удержать не смог и сдуру запустил в толпу снаряд:

весь четвёртый сектор сдуло по одиннадцатый ряд.

В затрапезный цирк не едет знаменитый Копперфильд.

Что ему пятак из меди недоучек-простофиль?

И приходится, ребята, нам довольствоваться тем,

что какой-то хрен поддатый не проходит толщу стен.

Говоря точнее: входит в штукатурку головой,

а потом при всём народе визги «мама! Боже мой!»

Перемазанный зелёнкой, весь в бинтах да пластырях.

Если жизнь ревёт вдогонку, значит прожита не зря.

Ах, чернявые джигиты, скачут с воплями «асса».

Бурки пулями пробиты. И народец, глянь, зассал.

Котелки чернявых варят: чтоб цедить на ужин брют —

на гастролях в Кандагаре реквизиты продают.

Баба в ужасе застыла, наблюдая не дыша,

как под брюхом у кобылы возникает ПэПэШа.

Не бывает тот в прогаре, кто орёт «аллах акбар».

Под его копытом пали и Ростов и Краснодар…

Держит путь канатаходец по натянутой струне.

Снизу крики: «Вот уродец. А порты под стать стране.

Те же пятна и разводы на застиранном трико».

Но божится воевода, что с подлогом не знаком.

Кто кричит «народу предан», тот предаст и не моргнёт.

И живёт, питаясь бредом, верноподданный народ.

Нет проблем в стране с леченьем и с попранием основ.

Есть проблемы с усеченьем многоразовых голов…

Цирк окончен… Ля финита. Впереди рабочий день.

Воскресение убито, что нам светит – думать лень.

В череде сует постылых подготовит утро нас:

чаще пулю ждёт затылок, реже – профиль и анфас.

двойник

Там, в созвездии призрачной Девы

мой двойник начинает с нуля

и выводит он справа налево:

«адгокин»… и «урму»… и «ен я»…

первый взгляд на семью

Был четверг… Всё в палате обыденно:

хилый завтрак, таблетки, укол.

Содрогнувшись от воплей Овидия

(дайте, ж, суки, ему промедол!),

санитары, активные зрители,

выполняли работу свою:

при посредстве рубашек смирительных

разлучали в больнице семью…

А в квадрате окна, за решётками

показался косяк из лапут.

Кто-то в ухо признанья нашёптывал,

к Жозефине взывал лилипут.

Был четверг… Ленин бился в истерике,

это вам не абы, да кабы…

Магеллан плыл от койки до берега,

Римский Папа пошёл по грибы.

диалог

– «Хочешь, любимая, звёздочку? Хочешь луну?

Се́ребро снега и солнца закатного злато?»

– «Мне бы чего приземлённее: рупь на кону,

мне бы с грехом пополам дотянуть до зарплаты».

– «Соколом в небо взовьюсь для тебя… и паду

к стройным ногам под каблук, замирая от страсти».

– «Мне бы чего приземлённее: воду в саду —

яблони сохнут от этой безбожной напасти».

– «Замок воздвигну, царицею в нём поселю,

что пожелаешь – в момент по велению взгляда.

Вся бесконечность Вселенной стремится к нулю,

если меня возжелает такая наяда.

Хочешь умру я, ты только лишь мне прикажи.

Даже такое, представь, сотворить мне по силам».

– «Мне бы чего приземлённее: просто пожить,

просто подольше вниманием баловать сына»…

a что народ?

Слетаются драконы на кормёжку,

насытившись, ползут на водопой.

Там пошумят, как водится, немножко,

попляшут разношёрстною толпой.

И снова по губерниям да сёлам —

кровь с молоком высасывать с девиц…

А что народ? В сомненьях невесёлых

плутает коридорами больниц…

В который раз некстати с небосвода

отходят воды, превращая в грязь

дарованную Господом свободу,

с которой распростились, помолясь.

понедельник…

не сдержалась я и пу́-

блично

закатила оплеу́-

ху я…

надоело быть мне дву́-

личной,

пожалей мя, лопоу́-

хую…

будем жить и наслажда́-

ться мы

совершенством телеви́-

денья,

и смотреть кино Кура́-

савы

в несчастливейший поне́-

дельник.

недолог век у тех и у других

Недолог век у мужиков,

да и у женщин он короткий.

Немало медных пятаков

прикрыли очи тем красоткам,

что закусивши удила,

ломились рысью оголтелой,

не успевая на балах

бросать в мазурки ум и тело.

Спираль развития крута:

нет времени кряхтеть и охать.

И хоть мамзель уже не та —

ей так же муторно и плохо.

Ох, обустроено хитро́

реберно-костное начало:

молчала, восходя на трон.

Каблук ломая, закричала.

Недолог век у мужиков,

особо – у лихих поэтов.

Поменьше б карточных долгов —

пореже б пялились в корсеты…

В обносках, шубах дорогих

не долог век.

У тех

и у других.

марионетка?

Приставала к маме Светка:

«Мама, я марионетка?»

И вздохнула горько мама:

«Ах, ты, милое дитя,

ты ещё пока упряма.

Подрастёшь и будут драмы.

И не только в новостях.

Будут ниточки в неволе,

кукловоды и шуты.

Будет сплошь одно застолье,

а прислугой будешь ты.

И потом поймешь однажды,

как быть певчей, но молчать.

У ручья страдать от жажды

и всю жизнь мечтать… мечтать».

Говорила мама Светке:

«Люди все марионетки,

только ты ещё мала.

Так что, всё слова… слова».

кто последний?

Там, в глуши российских весей

от истерзанных старух,

бьющих о́б пол кровоточащими лбами,

зародилась боль у песен,

как от звонких оплеух…

Кто последний горевать? Я за вами.

Но совместно с болью рядом

радость катится вприпрыжку,

семеня и бодро топая ногами.

Захмелевшая изрядно,

с балалайкою под мышкой…

Кто последний веселиться? Я за вами.

девятое

Две молнии-вспышки, как фото с небес.

Господь громогласно: «Чииз».

Вот было бы здорово, если б он слез

к нам, горемычным, вниз.

Может быть выступит Бог по tivi,

пастве задвинет речь.

А ну-ка, Всевышний, давай, удиви,

пытаясь от бед сберечь.

От бесов, цепляющих крылья на горб,

сгибающих в нимб рога,

втыкающих в лодку корявый багор,

сулящих бомжам блага.

По морю гулять бы, барашки пинать,

с воды возгонять вино.

Но что-то не гнётся страна да спина,

и песни ушли в минор.

А берег, казалось бы, вот он – бери,

но вмиг подломился лёд.

Глаза не скосил равнодушный старик,

а значит и зуб неймёт.

На верхнем этапе не видят ни зги,

и сколько ни бей в набат.

забытый пароль и забавный логин —

команда «судьбу лабать».

«Эй, пятки подрежу», – косая блажит

и щерит в улыбке рот.

Лязгают косы всё ближе, кажись,

и кто-то взглянул хитро…

Прежде, чем строить, неплохо б сломать.

Разрушить. А денег – ноль…

С утра по фэн-шую поставлю кровать,

сменяю на свет юдоль.