Зрелище, открывшееся им, было необычным – остров в несколько раз шире их островка, тускло освещенный лампами, медленно проходил мимо на расстоянии десятка метров.

– Повезло так повезло! – обрадовалась Глаша. – Больница Доктора Бо!

Глаша подала знак Кире, чтобы тот подполз ближе, и зашептала:

– Если доберемся до больницы, считай, мы спасены. Но нельзя, чтобы нас заметил кто-нибудь, кроме Доктора.

Кира понимающе кивнул. Плыть в одежде, да еще набитой лишайником, было трудно, поэтому ребята оставили одежду на острове. Кира взял только верный оранжевый рюкзак. Его нацепила на себя Глаша, положив внутрь перочинный ножик.

Вода в океане показалась холоднее, чем в прошлый раз. Кира плыл на спине, Глаша чуть впереди брасом, постоянно оглядываясь и направляя Киру в нужном направлении. Бесшумно забравшись на плавучий остров, ребята, согнувшись в три погибели, босиком по скользкой от прибоя земле пробирались под окнами больницы. Наконец, Глаша подала знак остановиться и тихонько заглянула в окно.

Доктор в своем кабинете дремал в кресле качалке, укрывшись клетчатым пледом, когда его окно растворилось, и в него влезли два дрожащий от холода мокрых лягушонка с оранжевым мешком и черными ногами. Доктор спросонья потер глаза.

– Кто вы? Что вы? – начал было испуганно Доктор, но наконец узнал Глашу, покачал головой и только и сказал:

– Глаша…

Доктор Бо, не вдаваясь в расспросы, отправил ребят в душ, раздобыл полотенца, больничные пижамы и теплые носки.

Под горячим душем у Киры наконец-то перестали стучать зубы, стучала только Глаша пяткой в дверь, нетерпеливо ожидая очереди. Затем одетые в пижамы, ребята сидели у печки и молча набивали рты кашей, оставшейся от больничного ужина, и пили заваренный Доктором чай с чабрецом.

Разморенный от каши и от теплой печки, Кира почувствовал, что начинает проваливаться в сон. Мальчик посмотрел слипающимися глазами на Доктора, задумчиво раскачивающегося перед ними в кресле-качалке. Это был лысый бледный человек с добрыми глазами под бесцветными бровями.

Глаша, размахивая руками от негодования, рассказывала Доктору Бо, как ее обидели лисофанжеанцы, как унизили, растоптали ее достоинство, и как сильно она ненавидит Аркадио Террибле. Доктор внимательно слушал, кивал и только время от времени мирно приговаривал: «Тише, Глаша, тише. Могут услышать. Аркадио объявил погоню за тобой».

Оживленные возгласы Глаши и спокойный голос Доктора убаюкивали Киру.

– Ненавижу! Ненавижу! – не унималась Глаша. – Меня предал народ!

– Народ, – вздохнул Доктор Бо и медленно заговорил, – сложное абстрактное понятие. Народ – все и никто. Все и никто одновременно. Довольно забавно. Я – это я. Вы – это вы. А этого мальчика – я вообще не знаю, – кивнул Бо в сторону вынырнувшего из дремоты Киры.

– Знакомьтесь – Кира, – представила друга Глаша.

– Рад знакомству, – Доктор кивнул Кире, и тот снова заснул, откинувшись на подлокотник дивана. – Так вот, я, ты и Кира – вместе мы множество, которое, при некоторых допущениях, можно назвать народом. Допустим, ты – за, я – против, а Кира – воздержался. Чьё мнение можно приписать народу?

– Доктор Бо, вы говорите чересчур витиевато, – отмахнулась Глаша. – Лисофанжеанцы сами виноваты, что остались без солнца. И я никому ничего не должна. Скажите, что правда на моей стороне!

– Правда, – начал Доктор Бо, – еще более сложное абстрактное понятие. Правда – если она причиняет боль и страдание другому, может ли она быть правдой?

– Да, перестаньте же вы меня учить! – разозлилась Глаша, расплескав чай на стол.

– Тише, Глаша, тише, – Доктор Бо, ничуть не обидевшись, бережно вытирал салфеткой стол. Глаша молча, насупившись, наблюдала, как Доктор рисовал мокрым следом салфетки знак бесконечности между расставленными чашками. Затем подлил еще чай Глаше и себе, миролюбиво добавив:

– Пожалуй, еще по чашечке.

Было пять утра, когда Глаша вылила на спящего с открытым ртом Киру холодный сладкий чай и сообщила, что Доктор Бо дает им свою лодку, провизию, чтобы они смогли добраться до острова с выходом на чердак. И надо поторопиться. Подскочивший от неожиданности Кира отплевывался и гневно возмущался, зачем надо было выливать на него чай.

– Тише, Кира, тише, – шикнула Глаша. – В больнице спят пациенты. Не разбуди.

Когда они пробирались по больничным коридорам к пристани, Глаша удивленно заметила, что палаты были переполнены, люди спали даже в коридорах. Никогда еще больница не была настолько заполнена пациентами. Казалось, здесь собралась половина Лисофанже.

Глаша время от времени останавливалась, вглядываясь в спящие лица, и спрашивала Доктора:

– И этот здесь? И тот здесь?

Доктор молча кивал. Когда они прощались на пристани с Доктором Бо, Глаша спросила:

– Чем они больны?

– Кто чем, – пространно ответил Доктор.

– Но вы же их вылечите, Доктор Бо? – озабоченно спросила Глаша.

Доктор Бо улыбнулся добрыми глазами и кивнул:

– Конечно, вылечу, Глаша.

Глаша села в лодку, где уже кутался в клетчатом пледе Доктора Кира, оттолкнулась веслом от пристани и махнула Доктору на прощание:

– Спасибо за всё, Доктор Бо!

Гребли по очереди. Кира быстро приноровился к веслам и греб не хуже Глаши. Правда с направлением движения выходила путаница. В утреннем тумане и вечных сумерках блуждающие острова появлялись из темноты в метрах десяти, и в них нужно было умудриться не врезаться. Пару раз ребята вылетали на мель, вылезали из лодки, толкали ее обратно.

Доктор дал им с собой компас, но по мнению Глаши толку от компаса не было. Глаша, первое время задумчиво сидевшая то на веслах, то на носу, начала раздражаться, вертя компас в руках и швырять его о дно лодки. Наконец, Глаша вышвырнула компас за борт и вновь притихла.

Один раз из темноты вырос город. Кира как раз сидел на веслах и, засмотревшись, забыл начать отгребать в сторону. Потом спохватился и направил лодку вдоль берега, чтобы получше рассмотреть дома.

Дома покосились, где-то провалились крыши, слезла краска, треснули оконные стекла. По пустынным набережным с потухшими фонарями шелестели опавшие листья и песок, занесенный с песчаных пляжей, окаймлявших город. В глубине улиц Кира заметил, как одиноко светилась пара тусклых окошек.

«Софлигор», – догадался Кира, но уточнять не стал. Глаша сидела, понурившись, и мрачно смотрела на город. Разговор не вязался с утра. Ребята переговаривались только при смене друг друга на веслах. Даже когда они завтракали холодной вчерашней больничной кашей с сухарями, запивая горячим чаем с чабрецом из термоса, Глаша не произнесла ни слова. Кира не приставал.

После обеда, ничем не отличавшемся от завтрака, грести Глаша отказалась, обозвав битье веслами о воду бессмысленным времяпрепровождением, и предложила идти по течению на авось. Кира погреб еще немного, ему нравилось, как плавно весла входят в волну, туго проныривают, отталкиваясь от густой соленой воды, и с легкостью, как взмах крыла, поднимаются в воздух.

Вскоре и Кира завалился на дно лодки рядом с Глашей. Понаблюдал, как над ними проплывает остров с торчащими корнями. С порывом ветра в лодку посыпались хлопья земли из днища и несколько мелких камушков. Кира поразмыслил о природе летающих островов и убаюканный мерным покачиванием волн заснул.

Когда он проснулся, Глаша отчаянно молотила веслами по воде. Кира догадался, что настроение у нее не улучшилось. Вдруг на скорости они вылетели на илистое дно, и лодка со скрежетом проехала по камням. Глаша с руганью выскочила из лодки и осмотрела борта. Лодка не повредилась, и Глаша заметно повеселела. Она даже пошла взглянуть на остров, на котором они оказались, и радостно вернулась к Кире:

– Представляешь, мы на острове, на котором я жила! Значит, остров с пещерой, откуда я попала на чердак, где-то рядом. Такие острова еще слишком малы, чтобы перемещаться быстро, – сообщила Глаша и добавила. – Жаль, что я выбросила компас. Погорячилась.

Кира ничего не ответил. Он устал от сумасбродства Глаши.

Ребята не смогли сдвинуть лодку с места, и было решено заночевать на острове в палатке и дождаться прилива. Они привязали лодку веревкой с якорем к ближайшему огромному валуну. Затем вытащили плед и остатки продуктов и отнесли их к палатке. Глаша вспоминала, как жила здесь одна с Чушкой целых три месяца, как они летали по ближайшим островкам и пытались вылететь за границы тучи.

– Чушка отлично ориентируется. Как-будто чует, где какой остров. Ему только шепни, и он долетит и к Летающей квартире, и к больнице. Я его часто посылала к Доктору Бо за сухарями и чаем. С Чушкой нам бы не пришлось таскаться по океану вслепую, – теперь Глаша говорила без умолку.

Ночной холод пробирал ребят насквозь, ведь Доктор не смог раздобыть им ничего из одежды кроме больничных пижам и пледа. Спальник в палатке отсырел. И ребята рискнули разжечь костер.

– Авось в непроглядной мгле не будет виден наш огонек, – устало улыбнулась Глаша и принесла охапку сухих сосновых веток, которые она заблаговременно наломала, лазая по деревьям, когда жила на острове.

На этом острове возвышался стройный сосняк. Кира не поверил, что Глаша может взобраться на сосну по голому стволу, и Глаша немедленно продемонстрировала свою ловкость, наломав еще веток для костра.

Костер получился слабенький и быстро прогорел, но ребята успели немного погреться. Потом они залезли в палатку, расстелили на пенке плед и укрылись спальником, прижавшись друг к другу.

Глава 9. Полине снится сон

А в то время, когда Кира и Глаша мигом заснули в палатке на твердой земле, Полина пыталась заснуть в постели у себя в комнате. В голове вертелись мысли. Почему Кира Колбасников не пришел в школу? Инна Марковна безуспешно пыталась дозвониться до его мамы. Встретятся ли они с Глашей вновь? Зачем она попросила вытащить пластилиновую страну из-под кровати? И почему они с Глашей так похожи? На эти вопросы у Полины не было ответов.

Она долго ворочалась в кровати и заснула беспокойным сном. Было уже за полночь, когда Полина окончательно проснулась, надела шерстяные носки и в пижаме залезла под письменный стол с тетрадкой и фонариком. Сначала было сложно сформулировать мысли, и девочка начала рисовать ручкой волны на обоях, как давным давно в старой квартире они с папой рисовали на двери ее комнаты синими красками волны. Полину завораживало рисование волн. Ей нравилось вести волнистую линию и вспоминать, как папа тогда сказал, что дом расселяют и поэтому можно рисовать хоть на стенах, хоте на дверях – где угодно. Вот было раздолье!

Разместившись в позе глубокой задумчивости, Полина записала в серую тетрадь:

«Дневник,

Зачем я есть?

Мне хочется, чтобы меня никогда не было.

Или если я уже есть, то ничегошеньки бы мне не хотелось и ни о чем бы я не мечтала.

Учила бы французский.

Мама бы не страдала и не плакала из-за меня.

Позавчера я познакомилась с Кирой и Глашей. Глаша похожа на меня как отражение в зеркале. Папа говорил, что, когда я родилась, он хотел назвать меня Глашей.

Сегодня я спросила маму, не знает ли она, есть ли у меня сестра-близнец. Мама даже рассмеялась и сказала, что о сестре-близнеце она бы точно знала, но ей и меня хватает.

А еще Глаша живет в квартире точь-в точь такой, какую я слепила из пластилина. Ну или почти в такой. Я не успела ее расспросить. Как это возможно?

А еще она написала мне записку и попросила вытащить мои пластилиновые города из-под кровати. Зачем?

А еще Глаша отважная и веселая.

А я… Зачем я вообще есть? …»

Полина сменила позу и вытянула ноги в бок. Они должны были упереться в стену, изрисованную волнами, но ноги свободно вытянулись. Полина протянула вперед руку с фонариком – вместо стены под столом была пустота, и дул ветер, наполненный легкими нотками нестерпимо манящего и неизведанного. «Наверно, я заснула», – подумала Полина, слушая, как из темноты, которую не рассеивал слабый свет фонарика, доносится шум проливного дождя.

Неописуемое чувство свободы нахлынули на Полину со свежим ветром из-под стола. Девочка нерешительно вглядывалась в дыру под столом, потом нерешительно встала на четвереньки и поползла по узкому ходу.

Наконец, она смогла встать в полный рост. Полина стояла на песке, на огромном пляже, освещенном тусклым светом фонарей, бегущих по набережной. А то, что вначале показалось ей шумом проливного дождя, оказалось шумом прибоя.

Полина всматривалась в густую бесконечную темноту перед ней. Она его не видела, но узнала сразу – перед ней шептал волнами настоящий всамделишный Океан.

«Только бы не проснуться!» – взмолилась Полина, сбрасывая с себя шерстяные носки. Холодный сыпучий песок щекотал пятки, когда она бежала навстречу ветру, донесшему до ее лица первые соленые брызги.

Добежав до смоченной водой прохладной кромки, Полина вытянула руки, и волна, как преданный пес, лизнула ее ладони. Полина, подвернув штанины пижамы, в упоении побежала по пене прибоя.

Океан притягивал Полину, заманивая пушистыми волнами, обрушивающимися и разливающимися к ее ногам.

Ей захотелось искупаться, окунуться с головой в воду, вынырнуть и кататься на волнах. Но мамины запреты неустанно звучали у Полины в голове и останавливали ее даже во сне.

«Только бы подольше не просыпаться!» – подумала Полина и вдруг увидела, как к ней приближается несколько темных силуэтов.

Девочка замерла от страха. Фигуры приближались. Тот, что шел впереди, громко говорил семенившим следом:

– Я вам уже не раз напоминал, что фонари на набережной следует держать включенными и день, и ночь. До чего вы бестолковые люди! Иначе, мы можем столкнуться островами. Или не заметить беглецов, скрывающих важную государственную тайну.

Теперь Полина могла хорошо разглядеть человека в сиреневом жакете и с рыжей копной волос. Он ей показался знакомым, но она никак не могла припомнить, где она его видела.

– Здравствуйте, – прошептала Полина и вдруг ее осенило! Она вспомнила самого последнего слепленного ею человечка. Полина лепила его в тот момент, когда мама отчитывала ее. Полина назвала его Аркадио Террибле. В порыве обиды на маму ей хотелось, чтоб он наказал лисофанжеанцев за их беззаботную жизнь.

От удивления голос Полины стал чуть громче:

– Ой, вы так похожи на Аркадио Террибле!

– Ой, а вы так похожи на Глашу, – передразнил ее Аркадио и приказал сопровождающим его людям:

– Схватить девчонку!

Полину взяли за руки. Девочка не сопротивлялась и послушно пошла по набережной.

Аркадио Террибле шел следом и переговаривался по рации:

– За кем вы гонитесь, бестолковые люди? Раз-раз, прием! Я уже поймал девчонку. Вы в темноте друг друга не узнаёте, бестолковые люди. Раз-раз! Немедленно отправляйтесь в Софлигор. Я приказываю, раз-раз. Отменяйте погоню и немедленно в Софлигор! Всех лисофанжеанцев, кто не в больнице, я требую созвать в Софлигор, раз-раз. До чего бестолковые! Я объявляю экстренный сбор! Я приму жесткие меры, усилю дисциплину. Я вас перевоспитаю!

Глава 10. Кира забегает домой

Когда к палатке подошли люди с фонарями, Глаша уже растолкала Киру. Ребята неподвижно сидели и прислушивались. Людей, судя по голосам, было двое, но по шуршанию и топоту казалось, намного больше.

– Думаешь, Глаша настолько наивна, что вернется на этот остров? – спрашивал первый. Глаша от его слов запыхтела от возмущения как самовар, но Кира зажал ей рот рукой.

– Аркадио велел проверить все острова, – отвечал второй. – Моя семья в больнице. Уж я найду Глашу во что бы то ни стало, чтоб она вернула людям солнце.

– Смотри, там кажется лодка! – закричал первый. И второй, уже намеревавшийся заглянуть в палатку, отвлёкся на него и пошел следом.

В этот момент послышалось тихое ржание, и Глашу осенило – топот и шуршание издавали не люди, а пони!

Глаша толкнула Киру локтем и распорола перочинным ножом палатку с противоположной стороны. Ребята выбрались наружу.

– Чушка, Чижик, Черныш, – наугад шепотом позвала Глаша и тихо посвистывала. Два силуэта пони, шедшие за всадниками на берег, не откликнулись. Зато обернулись люди и побежали на ребят. Глаша схватила Киру, Кира схватил свой рюкзак, и они ринулись по каменистому берегу, спотыкаясь и падая.

– Челнок, Чужак, Чабрец, кто тут из вас? – как заклинание повторяла Глаша и свистела. И тут прямо перед ребятами из темноты появились два сверкающих глаза и цокот копыт.

– Чушка! – Глаша с разбега налетела на пони и обняла его за бархатную шею.

Они с Кирой в секунду взобрались на его спину, и Чушка взмыл в воздух.

Кира постоянно оборачивался. Преследователи настигали их ближе и ближе. Чушка взмывал выше и выше.

– Давай, Чушка, давай! – нашептывала Глаша и наконец они врезались в густые черные облака. Здесь отыскать беглецов было уже невозможно. Крики и голоса преследователей быстро затерялись во мгле. Но Глаша еще некоторое время держала Чушку в облаке.

Наконец, они вынырнули на поверхность и окунулись в первые золотистые лучи восходящего солнца. Кира почувствовал, как стало веселее. Дышалось легко и свободно, когда они парили под огромным небосклоном.

Через пару секунд Чушка замедлил ход, принюхался и опустился на скалу, вершина которой терялась в клубившихся серых облаках. Здесь было небольшое плато перед входом в пещеру.

Глаша похлопала Чушку по разгоряченной бархатной шее, потрепала за жесткую гриву.

– Лети, Чушка, на острова, попей водички, отдохни. А когда солнышко появится – прилетай за мной, – зашептала Глаша Чушке на ушко.

– Вернешь солнце? – подслушал Кира.

– Да, – кивнула Глаша, – совершенно безвозмездно. Царский подарок. Королевский жест.

И решительно направилась в пещеру, где исчезла в темноте.

Кира опомнился и бросился следом.

– Глаша, подожди! – закричал он.

Темнота пещеры перешла в тусклый свет чердака, как каменный пол в скрипучие половицы. Заброшенный дом в утреней тишине казалось замер в безмолвии. Ни шорохов, ни кашля бродяг.

На просыпающейся улице Кира не без удовольствия вдохнул городской воздух, услышал знакомый шум и отдаленные сигналы машин.

Глаша, прищурившись, посмотрела на светлеющее небо, где пастельными красками были растушеваны серо-розовые перья облаков. Вставало солнце.

Кира, также смотревший на высокое осеннее небо, остывающее после лета, поежился от холода, переступая босыми ногами по мостовой, и перевел взгляд на Глашу.

– В пижамах и босиком идти по городу, – засомневался Кира.

– А что такого? – начала было Глаша и догадалась. – Ах да. Тут же свои порядки. Человеку спокойно не пройти.

– Пройти – пройдешь, но околеешь по дороге. Пошли ко мне, – нехотя предложил Кира. – Все равно слишком рано. Полина еще спит.

– К тебе домой? Думала, ты жил на чердаке.

– У меня есть дом, – Кира разозлился на Глашину шутку и пошел быстрыми шагами по улице. Глаша поспешила следом.

Дом Киры был за углом, на соседней улице. Серый стройный, с черными подтеками под окнами. Ребята вошли в парадную с ледяным кафельным полом из бело-голубых плит, поднялись по прохладным гладким, словно отполированным, ступеням и остановились перед высокими деревянными дверьми, окрашенными коричневой краской.

У дверей в квартиру Кира замялся.

– Только идем тихо, – прошептал он. – Не просто тихо, а беззвучно.

Глаша в недоумении скорчила вопросительную гримасу, но Кира не вдавался в объяснения. Мальчик больше и больше мрачнел.

Стараясь не дышать, Кира протиснулся в темный коридор, взяв Глашу за руку. В коридоре была полнейшая мгла, как в облаке над Лисофанже. Ребята скользили спинами по шершавым обоям. Наконец, Кира остановился, открыл дверь, осторожно заглянул внутрь, затем дал знак Глаше заходить. Они оказались в просторной комнате с высоченным потолком. Лепнина вокруг люстры покрылась ошметками штукатурки.

В комнате стоял полумрак, потому что единственное окно выходило прямо на желтую стену соседнего дома, до которой можно было дотянуться рукой. Обои на стенах пожелтели и рисунок на них затерся. Только у потолка на них были видны веселенькие цветочки. Из мебели было два разложенных дивана по обе стороны от шкафа, стоящего посреди комнаты и разгораживающего ее на большую и меньшую части. В углу Глаша заметила холодильник, стол и две табуретки. Под столом стояли пустые бутылки. В комнате было чисто, но не уютно.

Кира выглядел хмурым и озадаченным. Он молча вытер ноги о придверный коврик, где стояли его кроссовки и несколько женских поношенных туфель и сапог на высоких каблуках, и прошел в меньшую часть комнаты. Разложенный диван был опрятно застелен пледом. За диваном прямо на полу сложена стопочками одежда Киры. Учебники и тетради ровными рядами помещались на подоконнике. Кира бросил пустой рюкзак на пол и сел на корточки, выбирая вещи для Глаши.

– Вот тебе футболка, джинсы и толстовка, – не оборачиваясь, Кира сунул ей в руки. – Обувь поищу в диване.

Глаша молча взяла вещи.

И вдруг дверь в комнату растворилась. Кира и Глаша одновременно повернулись на звук скрипнувшей половицы. На пороге возвышалась пожилая женщина с высокой прической из седых волос.

– Здравствуйте, Вера Санна, – поздоровался Кира.

Женщина смерила его взглядом и грузными большими шагами прошла в комнату, поправляя поясок на цветастом фланелевом халате.

– Явился, беспризорник, – сурово сказала Вера Александровна хриплым голосом. – Мать твоя шляется. И ты шляешься. Еще и такую же замарашку с помойки притащил.

– Какая я вам замарашка! – громогласно возмутилась Глаша, ставя руки в боки, но Кира с силой наступил ей на ногу, и Глаша замолчала, увидев, как побледнел Кира и стиснул зубы. Вера Александровна только ухмыльнулась и продолжала:

– Детский дом по тебе плачет.

– Вера Санна, не надо, пожалуйста, – тихо попросил Кира. От слов «детский дом» Киру пробрала дрожь. Маячивший как черная дыра, как неизвестность за высоким забором, детский дом был кошмаром Киры. Неосознанный страх пронзал Киру, когда Вера Александровна вновь и вновь грозила детским домом. Если бы той ночью на чердаке его поймал полицейский, если бы соседи вызвали опеку, если Инна Марковна все-таки придет к нему домой… Кира был готов и удирать от полицейских, и сидеть ночами на чердаке, когда к маме приходили гости, и беспрекословно слушаться соседку, и стирать одежду, и голодать, лишь бы, лишь бы не угодить в проклятый детский дом.

– «Не надо, Вера Санна», – горько вздохнула соседка. – Ты дурак. С такой матерью, как твоя, долго ты не протянешь.

– Вера Санна, пожалуйста, – просил Кира сквозь зубы.

Женщина махнула рукой и, уходя, сказала:

– У вас дежурство по квартире. Иди полы намывай, чтоб дурь из тебя вышла.

И хлопнула дверью. Эхо разнеслось по огромной комнате. Глаша молчала. Кира достал из дивана старые выношенные кроссовки.

– Померяй. У тебя размер меньше, – протянул он их Глаше и добавил. – Иди к Полине одна, мне надо квартиру убирать.

– В океан вместе прыгали, и полы вместе отмоем, – бодро сказала Глаша. – Давай сюда тряпки, ведра, швабры!

Квартира оказалась огромной с длинным коридором с гнусными зелеными обоями, освящённым тусклой лампочкой. Комнат помимо Кириной было еще пять. И длинная узкая кухня с двумя газовыми плитами, одной раковиной и шестью кухонными гарнитурами.

Сначала Кира и Глаша вместе оттирали подоконники в кухне. Затем Глаша протирала тряпкой двери и дверные ручки общего пользования. «Общего пользования – это значит, что ими пользуются все соседи по квартире» – объяснил Кира. Кира тем временем подметал коридор и вытряхивал коврик у входной двери.

«Чтоб ни пылинки» – зорко следила соседка, периодически выглядывая из своей комнаты. Глаша намывала ванну и раковину, Кира драил унитаз. «Чтоб до блеска!» – наставляла Вера Александровна.

И дружно намывали полы, ползая по квартире на четвереньках. «Воды куда столько льёте!»