Из Лондона в Австралию

Казалось в самом деле происходит повторение всемирного потопа, все было залито водой, куда ни взглянешь. Несчастные туземцы не находили более орехов, попугаи с промокшими перьями жались к стволам деревьев, крысы утопали в своих норах.

Наши друзья тем временем мастерили насест для курятника, изготовляли разные орудия для домашнего и сельского хозяйства; не мало оказалось и шитья; нужно было нашить новых костюмов из старой парусины, в башмаках у всех износились подошвы, и, наконец, матросы плели из лыка отличные круглые шляпы, защищавшие их лица от действия лучей тропического солнца.

Каждое воскресенье происходило богослужение. Фитцгеральд или Аскот садились за фисгармонию, лейтенант произносил проповедь на подходящий к случаю текст, из Библии, и торжество заканчивалось хоралом; музыка и пение каждый раз непреодолимой силой привлекали сюда туземцев. Они стояли в некотором отдалении и прислушивались, но стоило лишь белым поманить их к себе рукой, как они тотчас же разбегались и прятались в кустах.

Только один из них и бывал в доме белых, некто Туила, вероятно наиболее свободно мыслящий ум во всей этой маленькой общине, заклятый враг покойного короля, сердечный друг Ту-Оры; недовольный всеми существующими у диких порядками, он, по-видимому, утратил всякое почтение к законам «табу» и отлично понимал, что прочный дом белых, выстроенный из дерева и извести, гораздо лучше предохраняет от дождя, нежели жалкия соломенные хижины туземцев; точно также он не мог не убедиться, насколько выгоднее трудиться целыми днями, чтобы заставить служить себе природу всеми её дарами, чем довольствоваться поисками съестного лишь в то время, когда наступает потребность в пище, и голодать, если эти поиски остаются безуспешными.

Туила, с своей стороны, научил белых приготовлять вкусное «пои» из перебродивших плодов таро, и он же сообщил нашим друзьям, что общее недоброжелательство к ним растет со дня на день. «Чужеземное судно снова вернется», сообразили дикари совершенно верно. «Оно привезет из-за моря еще больше белых людей, и нам придется всем погибнуть, чтобы дать им здесь место, хотя остров принадлежит нам, а не им».

Лейтенант слушал эти сообщения не без тайного беспокойства. – Скажи твоим землякам, что они совершенно заблуждаются, – говорил он. – Если наш король пришлет за нами корабль, то мы все сядем на него и никогда больше не вернемся сюда.

Этого Туила не мог сразу понять. – А как же ваш дом? Звери? Запасы?

– Все это до последней вещицы в доме составляет собственность короля и мы вам ее подарим! Можете делать с этим имуществом, что вам заблагоразсудится.

– И я могу это передать нашим?

– Пожалуйста, и попроси их посетить нас, отведать молока мнимого ночного духа, научиться играть на нашем музыкальном инструменте. Ведь каждый ребенок может извлечь из него звуки своими слабыми рученками.

Но туземные матери об этом и слышать не хотели. Дом, выстроенный в заповедном месте, плоды с заповедных деревьев – все это грозило неминуемой смертью. Самому Туиле приходилось быть на стороже, чтобы в один прекрасный день ему не пришлось бы горько раскаяться в том, что он охотнее проводил время с чужеземными пришельцами, чем с своими.

Белые с беспокойством переглядывались. – Так вот до чего дошло!

– Туила, – сказал ему однажды лейтенант, – известишь ли ты нас своевременно, если против нас будешь затеваться что либо враждебное?

Островитянин кивнул головой. – Я бы охотно это сделал, но от меня теперь все скрывают; опасаясь измены с моей стороны.

– Но во всяком случае ты можешь предупредить нас о том, что сам заметишь.

– Это я, конечно, обещаю. Мои глаза будут открыты и уши тоже.

Все пожимали ему руки и дарили ему разные безделушки, чтобы еще более привлечь на свою сторону. – Будем ожидать чем все это разрешится, – говорил Фитцгеральд. – Я по всему вижу, что нам не избежать нападения.

– Что может нам сделать эта горсть людей? – возражали матросы. – Первый пушечный выстрел обратит их в бегство.

– Эту горсть людей – да!

Эти слова были сказаны таким многозначительным тоном, что все глаза обратились на молодого офицера. – Что ты хочешь этим сказать, Мармадюк? – спросил его Аскот.

– Я опасаюсь, что эти несчастные съездят на своих лодках на соседние острова за помощью!.. Но не стоит заранее надрывать сердце такими предположениями. Во всяком случае они выждут конца периода дождей, который уже не за горами.

Он указал на небо, где между серыми облаками показывались местами более светлые полосы, среди которых сиял крошечный кусочек лазури, словно обетование лучшего мира. В этот день дождь шел уже не с такой силой, а по прошествии каких-нибудь суток уже совсем прояснилось и солнце с обычным великолепием лило потоки своих живительных лучей на пробуждающуюся землю. Река вошла в свои берега, певчия птицы снова запели, на растениях появились новые почки.

Широко открылись двери и окна в доме белых, началась общая весенняя чистка, а затем обработка поля, постройка курятника. – «Я еще сделаю и голубятню, – говорил с предприимчивым видом наш друг. – Если и ничего не выйдет из этого, что за важность?»

Он был до крайности одушевлен всеми своими планами. Сельский хозяин в нем пересиливал всякие иные мысли, он не говорил ни о чем другом, как только об исполнении своих намерений, которые ни к чему иному не относились как лишь к сельскому хозяйству или скотоводству. – Надо распределить работы, – говорил он. – Половина людей пусть на всякий случай остается близ дома, а остальные пусть идут на промысел. Прежде всего нужно набрать полуоперившихся цыплят.

– Я видел неподалеку много гнезд!

– И я тоже! Это будет не трудно!

– В таком случае берем большую корзину и вперед. Чем больше набрать цыплят, тем лучше, не так ли?

– Так штук пятьдесят-шестьдесят! – решил Аскот. – Брат ли и голубенков?

– Пока не нужно. Им нельзя подрезывать крыльев. Надо сперва выстроить для них надежную голубятню.

Курятник был уже готов и в нем стояло несколько больших корзин с мягкой подстилкой из сена, предназначавшихся для выводков. Эта постройка не прилегала к главному дому, но была так расположена, что пушки и ее могли обстреливать и к ней никто не мог приблизиться так, чтобы не быть замеченным из окон дома.

Вскоре в нем уже находилось более десятка наседок с их выводками; сперва они бились в плену, но очень скоро успокоились, начали брать корм из рук, и мирно копались в земле просторного, обнесенного проволочной сеткой двора курятника, так что и эту затею можно было счесть удавшейся. Но иначе случилось с апельсинными и хлебными деревьями в окружности дома. Они, видимо, заболели, цветы с них начали осыпаться.

– Туила, – допытывался Антон, – не знаешь ли, отчего эти деревья болеют?

Туземец долго ходил, поникнув головой, под этими деревьями, словно отыскивая что-то на земле, а затем, подняв несколько скрученных листьев, покачал головой. – Я так и думал, – произнес он.

– Что такое, Туила?

– Черный обжора нагрянул сюда, он прорыл здесь свои норы и теперь пожрет все ближайшие плодовые деревья.

Антон невольно засмеялся. – Кто это черный обжора? – спросил он.

– Это муравей, чужеземец! Тысяча, нет – тысячи-тысяч муравьев! С ними невозможно бороться, их не уничтожишь ничем, они сильнее тебя.

– Ну, это мы еще посмотрим, – воскликнул Антон. – Но откуда ты узнал, что здесь поселились муравьи? Я их не видал.

Туила показал ему поднятые им листы. – Они откушены черным обжорой, чужеземец, он отгрызает всегда полукруглые кусочки… вот следы его…

– Пойдем! – решил наш друг. – Покажи мне постройки насекомых, Туила, я их уничтожу.

Дикарь посмотрел на него снисходительно. – Это невозможно, господин. Может быть мы вовсе не отыщем нор черного обжоры, а тем менее его самого. Он ночное животное и днем никогда не показывается.

Антон глядел на него, не веря своим ушам. Муравей – ночное животное?.. О, это необходимо проверить самому.

Туила между тем все искал и искал, поднимал каждый камень, расшатывал каждый корень, заглядывал в каждую трещину, но все тщетно. Ни малейших признаков построек, ни одного экземпляра насекомых нигде не было. – Черный обжора хитер, – сказал он. – Днем он не покажется.

– Так я буду дежурить всю ночь. Если правда, что муравьи отгрызают листья плодовых деревьев, то очень скоро здесь кругом не останется ни одного апельсина, нм одного хлебного дерева, ни одного кокоса.

Туила кивнул головой. – Да, это так. Из нор будет выходить все больше и больше муравьев, пока они все не покроют, все не пожрут.

– Ого! – воскликнул Антон. – Ого!.. Ну, это мы еще посмотрим!

Он ни о чем теперь не думал, как только о муравьях. Каждые десять минут он выбегал из дому и осматривал больные деревья. Неужели не удастся найти никаких следов?

Ничего. Ни признака. Верно Туила был прав, уверяя, что муравьи ночное животное. Но горе им, они жестоко поплатятся за свою дерзость!

Из корабельного камбуза была свезена на берег вся посуда, в том числе и гигантская жестяная воронка, при помощи которой наливали воду в боченки; к вечеру Антон вытащил ее из-под спуда и развел в очаге большой огонь. Большой котел был повешен над ним и таким образом можно было иметь в своем распоряжении много кипятку.

– Теперь пусть только пожалует черный обжора, – говорил наш друг, посмеиваясь, – я ему приготовил более чем горячее приветствие!.. Но, позвольте: не осталось ли, у нас негашеной извести?

– Целый ящик есть в запасе!

– Гасите же ее как можно скорее. Раз что мы отыщем гнездо, надо будет залить все выходы из него, и для этого лучшее средство – известка.

Спустя несколько минут пары, клубясь, поднимались из ящика, а когда наступила ночь, Антон и Аскот уже караулили под наиболее пострадавшими деревьями; к ним присоединился и Туила, желавший видеть, какие меры думает применить белый мальчик против опустошительного набега полчищ черного обжоры.

Было около полночи, ярко блестела луна на небе, было светло почти как днем… белые сидели у отворенных окон своего дома, в полной готовности, как они сказали, в каждый момент оказать содействие Антону в его борьбе с страшным врагом… От времени до времени они спрашивали, не видать ли колонн неприятеля… Но вдруг Туила насторожил уши.

– Листья шелестят!

Только привычное ухо дикаря могло различить этот едва заметный шелест. Антон не слыхал ничего, но зато он скоро увидал и глазам своим не поверил. Из-под небольшой кучки хвороста и древесной коры показались небольшие черные насекомые, двигавшиеся широкой правильной колонной, которая направилась к ближайшему апельсинному дереву и начала взбираться на него.

– В самом деле, это муравьи!

– Враг! Враг! Надо спешить!

– Помокните большой кусок парусины в кипяток!

– Здесь выход! – кричал Туила. – Но ведь у них всегда есть два хода. Где второй?

– Ищи, ищи его, Туила!

Туземец тщательно очистил место, где появились муравьи, от сухого валежника. – Вот отверстие, – сказал онь. – Заткнем его камнем.

Устроив это Аскот и Туила стали наблюдать, откуда теперь покажутся испуганные неожиданным нападанием муравьи.

Тем временем черная армия подошла к апельсинному дереву и начала на него взбираться. Более крупные и сильные муравьи взбегали на ствол, слабейшие ожидали внизу, пока товарищи пустят в ход свои крепкия челюсти, и скоро дождь изгрызанных листьев посыпался на землю. Стоявшие внизу проворно подхватывали каждый кусочек зелени, падавший с дерева, превосходивший иной раз их рост втрое и более, и спешили с ними ко входу в нору, но никак не могли ее найти. Произошло замешательство, черная армия рассыпалась во все стороны и хозяйский глаз Антона все это видел, а быстрая сообразительность указала ему и чем помочь горю.

– Скорее, несите известь, – крикнул он, – и горячую парусину!

Приказания его выполнялись пунктуально и участь колонны муравьев, отрезанной от их жилья, скоро была решена. Все, что было на стволе, сварилось под вымоченной в кипятке парусиной, все, что ползало по земле, было залито и задушено известью.

– Туила! – кричал Антон. – Нашел ли второй выход?

– Нет еще, господин!

– Ищи хорошенько, весь успех боя от этого зависит… нужно уничтожить яички и личинки врага!

– Я нашел! – вдруг воскликнул Аскот. – Вот где они выходят из под земли!

Одним прыжком Туила был возле него. – Да! – воскликнул он. – Да, это второй выход. Заткнуть его господин?

– И как можно плотнее, Туила, как можно плотнее!

Туземец голыми ногами давил насекомых, а затем трещина, из которой они выползали, была не только забита камнями, но ее залили несколькими лопатами извести, между тем как Антон, ототкнув первую лазейку, вставил в нее воронку, и немедленно начал лить в нее кипяток.

Под землей вода журчала и плескалась, как бы вливаясь в очень большую пустоту.

– Смотрите хорошенько! – кричал Антон. – Не вылезают ли у вас муравьи?

– Ни одного, господин!

– Отлично, в таком случае мы в эту же ночь окончательно одолеем их. Эй Туила, поищи-ка кругом, да посмотри, не видать ли муравьев?

– Я так и делаю, господин, но ничего не вижу.

Кипяток лился в воронку бесконечной струей, пока, наконец, все туннели муравьев не наполнились смертоубийственной жидкостью, о чем можно было судить по тому, что она перестала выливаться из воронки, и стояла в ней до краев, причем на поверхности кипятка стали всплывать трупы обитателей муравейника. Тут были и взрослые муравьи, и молодые, и яички – очевидно, третьего выхода у муравейника не было.

– Глава Богу! – ликовал Антон. – Успех полный!

Он поспешно обходил все пострадавшие деревья, чтобы убедиться, что нигде по близости нет второй колонии муравьев, но ни одного муравья не попадалось ему на глаза: опасность была, очевидно, раз навсегда устранена.

Антон потирал руки от удовольствия: – Видишь, Туила? Черный обжора уничтожен, надо было только хорошенько приняться за него!

Затем он окружил всю кучу хвороста каймой из извести и зажег его. Пламя взвилось высоко кверху, густой дым повалил сквозь вершины деревьев, а туземцы с тайным трепетом издали наблюдали это зрелище. Колдовство! Колдовство и больше ничего! И вдобавок еще и Туила принимает в нем участие.

– Смерть ему! – шепнул один из них.

– Смерть всем чужеземцам! С того времени, как они здесь высадились, на остров наш так и посыпались беды.

– Не причиняйте им никакого вреда, – предостерегали другие. – Подумайте об их корабле, который явится сюда в один прекрасный день, и тогда белые люди расправятся с нами!

Ропот послышался в собрании. – Ах, если бы Ка-Мега был жив!

– Или еще лучше, если бы жив был Ту-Opa! Он был смел и храбр!

– Он был мятежник, и за это был казнен!

Взгляды, полные ненависти, скрещивались между особой, дух партийности и здесь, в отдаленнейшем уголке мира, мешал людям столковаться и спокойно обсудить положение вещей и вытекающие из него предприятия. В то время как одни грозили белым смертью, другие держались из-за личных взглядов далеко от этих планов, лишь бы не присоединиться к мнению своих политических противников.

Когда огонь погас, люди разошлись по своим хижинам, и когда впоследствии Туила рассказывал им, что это пламя завершило собой победу над черным обжорой, то никто ему не хотел верить.

Между тем Антон наслаждался триумфом над муравьями. На следующий вечер нигде не было видно ни одного муравья, вода и огонь сделали свое дело.

Теперь белые приступили к проведению канавы и обработке поля. Целые недели мирного, наиболее свойственного человеку, труда пролетели, как один ясный день. Курятник доставлял колонистам в изобилии и мяса, и яиц, на голубятне ворковали и перепархивали красивые пестрые голуби, теленок превращался в статного бычка, и в некотором отдалении от главного дома был даже устроен свиной хлев, соединенный, однако, с домом крытым переходом. Здесь откармливались для убоя шесть крупных кабанов… образцовое хозяйство шло на всех парах, как утверждал лейтенант.

– В конце концов, Антон сделается фермером и навсегда останется здесь! – высказал унтер-офицер свое предположение.

Наш друг даже в лице переменился и энергично покачал головой. – Ну, нет, нет… я хочу в Австралию, хочу во что бы то ни стало свидеться с моим отцом. Будь этот остров настоящим раем, я оставил бы его без малейшего сожаления.

– В этом мы не сомневаемся, – ласково сказал ему лейтенант. – Ты хороший сын и наверное достигнешь своей цели.

– А сколько времени мы уже сидим здесь? – спросил один из матросов. – Нет ли у кого-нибудь календаря?

– Есть, у меня! – ответил молодой офицер. – Я обратил свою записную книжку в календарь и отмечаю в ней каждый день. Мы провели на этом острове уже шесть месяцев.

– В таком случае, надо полагать, что «Бьютифуль» теперь уже в Лондоне, – вздохнул Антон.

– Это наверное… и если мы будем также усердно работать, то и остающиеся шесть или восемь месяцев пройдут также быстро… Надо придумать что-нибудь новенькое, Антон.

Антон пожал плечами. – Я уже думал об этом. Ведь, очень скоро мы рискуем остаться без дела. Доставать корму для нашей скотины, рубить дрова и собирать здесь и там фрукты – этим трудно занять пятнадцать человек.

– Пойдем на охоту! – продолжал унтер-офицер.

– Или на рыбную ловлю?

– Знаете, что я вам предложу, друзья мои? – усмехнулся Антон. – Устроим пасеку, будем делать восковые свечи, добывать мед.

– Разве ты нашел диких пчел, милейший фермер?

– Целые рои. Надо поспешить плести корзины.

Мысль эта была встречена сочувственно, и число построек увеличилось еще одним зданием, сараем из бамбука и досок, длинным сооружением, напоминающим несколько европейский ярмарочный балаган, в котором поместились шесть ульев, наполненных молодыми, искусно пойманными роями, которые уже хозяйничали каждый в своем улье, жужжали, суетились, летая взад и вперед за соком благоуханных цветов, со всех сторон обступавших нашу колонию.

Затем в один прекрасный день, когда последняя запруда была снята, река с шумом ринулась в глубокую канаву, выложенную камнем и проходившую у самых дверей дома. Теперь можно было черпать свежую воду, не сходя с крыльца, и в доме никогда не было недостатка в воде, за которой раньше приходилось ходить порядочно далеко.

Пониже дома, где узкий жолоб отводил воду из канавы к берегу, у самых дверей, над канавой была устроена из досок купальня, Колонисты с большим комфортом раздевались здесь, ложились в канаву, как в ванну, и освежали свое тело в прохладных струях речной воды.

Наступило время жатвы. В тени маисовых плантаций можно было уже отлично прогуливаться; каждый стебель маиса был вдвое выше ростом растения той же породы, как оно встречается в Европе. Урожай был так велик, что всего излишка было и девать некуда. Пуддинги подавались теперь чуть не ежедневно, торты с вареньем из фруктов тоже были повседневным лакомством.

Туила поймал двух коз, которых и привел с триумфом в колонию; это были красивые, взрослые животные, но до такой степени дикия, а козел при этом еще и до такой степени драчлив, что сперва нечего было и мечтать приручить их. Тем не менее колонисты приняли их ласково, не теряя надежды, что хорошенькая козочка будет еще снабжать их молоком, а козел приучится возит тележку. В лесу было много винограда, который нужно было рвать и возить в колонию, отчасти для немедленного употребления, ибо вино, сделанное из него, было очень посредственно, оказывалось сильно вяжущим и вызывало ту гримасу и передергивание, которые далеко не свидетельствуют о приятном ощущении.

По окончании жатвы работы стали распределять так, как в обыденной жизни делятся удовольствиями: каждому понемножку.

Матросы приручали разных животных, ловили попугаев и учили их говорить, были даже такие, которые отважились сходить на гору и разыскать берлоги диких собак, причем они вернулись с парой щенков; воспитание их заняло тоже многих, но в конце концов – делать было все-таки нечего.

– Не начать ли нам строить дома для туземцев? – предложил Аскот.

– Разве ты решился бы пойти к ним в деревню с таким предложением, не взирая на их явно враждебное отношение к нам? – спросил лейтенант.

– С величайшим удовольствием. Я теперь совершенно овладел их языком, как вам известно. Идем, кто со мной?

С ним пошли несколько человек, но несмотря на-то, что все были всегда до крайности любезны с дикарями экспедиция потерпела полнейшую неудачу. Где ни появлялись белые, островитяне убегали от них в лес или молча смотрели на них, не отвечая ни слова. Так они и вернулись домой ни с чем.

– Нам, еще придется посчитаться с ними! – вздохнул Антон.

Лейтенант покачал головой. – Не смотри так мрачно, Антон. Вот уже скоро год кончается, я думаю, через месяц правительственное судно придет за нами.

– Все равно, сэр, все равно. Без ссоры дело не обойдется.

– И я так думаю, – заметил Аскот. – В сущности мы провели здесь не мало приятных и интересных дней… гм! почему бы судьбе и не заставить нас расплатиться за это?

– Это я считаю грешной мыслью, Аскот!

– Дай-то Бог, чтобы мы, Антон и я, ошибались. Во всяком случае, что бы ни случилось, мы постараемся справиться с бедой… Но не желает ли кто отправиться со мной на рыбную ловлю? Море сегодня как-то особенно спокойно и можно – выехать на порядочное расстояние.

– Море и вчера было поразительно спокойно, – заметил унтер-офицер. – Точно такая же неподвижность была и в воздухе.

– Уровень воды в реке сильно понизился.

– Но все-таки воды еще хватит на всех нас. Идем же, Туила даст нам самую большую из своих лодок.

Они проехались по морю, посмотрели, как стоит корабль на своем месте, заезжали далеко от берега, но не поймали ни одной рыбы. Бывало, рыба кишела во всей бухте, сотнями билась о киль лодки, а теперь и следов её нигде не было.

– Все эта странные явления! – заметил Аскот.

Один из матросов случайно обратил внимание на вершину горы. – О, сэр, посмотрите, какой дым валит из кратера вулкана!

Все повернули головы. Густые клубы черного дыма столбом поднимались прямо к небу в тихом раскаленном воздухе; очевидно, они выбрасывались из кратера с такой силой, что только на огромной высоте расплывались в громадное облако, затемнявшее небосвод на большом пространстве. Казалось, что на залитом ярким солнечным светом небе расстилалось черное зловещее покрывало, которое быстро разросталось, становилось все темнее и тяжелее.

Все примолкли, величественное зрелище было поразительно и подавляюще действовало на душу. Новый взрыв мрачных сил в недрах земли, новые потоки лавы зальют склоны горы! Мысль эта овладевала каждым, сердце начинало биться ускоренно, лица становились серьезнее. – Неужели гибель наша близится?

– Будет землетрясение! – прошептал один из матросов. – Коснется ли оно также и нашей колонии?

Аскот покачал головою. – Не думаю. Стены нашего дома так легки, их трудно серьезно повредить.

– А если земля расступится?.. Брр! Свалиться в этакую огнедышащую щель?

– Полно, полно, – успокаивал лейтенант. – Зачем представлять себе все самое ужасное.

Но несмотря на эти успокоительные слова он сам, видимо, тревожился. Лодки быстро возвратились к пристани – все равно рыбы не было: она, видимо, тоже чувствовала томительное подготовление в природе страшных переворотов и держалась на неизмеримой глубине.

На берегу дети туземцев играли камнями и раковинами. Они доверчиво подходили к лодке и с беззаботностью, свойственной их счастливому возрасту, рассматривали белых людей, которые и раньше не упускали случая сближаться с маленькими дикарями. Один из них, мальчуган лет четырех, особенно был по сердцу старому унтер-офицеру. Мальчик, вероятно, напоминал старику его любимцев, отданных на попечение чужих людей, и в этот раз, как бывало и раньше, старик взял его на руки и дал ему апельсин, оказавшийся у него в кармане.

Здоровы ли его ребятишки, счастливы ли они в далекой Англии? Увидит ли он их когда-либо?

Он ласково поцеловал ребенка и в глазах его под нависшим бровями сверкнула слеза. «Как тебя зовут, сынок?» спросил он мальчика.

Тот, конечно, не понял его, но указывая на остатки апельсина в руке старика, лепетал: Еще!

– Как ты можешь кушать столько фруктов? – шутил Мульграв. – Ну, изволь, я дам тебе еще, но за это пойдем, посиди в нашем доме!

– Хорошо! – вымолвил мальчик. – Хорошо! Ты ведь не злой, не правда-ли?

Но прежде чем Мульграв успел ответить, в деревне раздался пронзительный женский крик, и мать ребенка бросилась, как львица, вырвать свое детище из рук предполагаемого врага. Она кричала во все горло и вскоре к ней присоединились и остальные женщины. они призывали всех богов, и подняли такой вопль, будто, по меньшей мере, тигр тащил её ребенка в свое логовище.

Унтер-офицер тотчас же спустил мальчугана на землю, – Бега, дитя мое, беги! Видишь, мать твоя боится, что мы сделаем тебе вред!

Мальчик беззаботно побежал навстречу к своей плачущей матери, которая с выражением ужаса вырвала у него из рук последний ломтик апельсина и отшвырнула его в сторону. Потом она схватила ребенка на руки и, бросилась к толпе женщин, где принялась рассказывать, что белый – человек заколдовал её ребенка; это можно было понять по тому, что общее возбуждение все усиливалось с минуты на минуту, толпа плачущих женщин и мужчин, бросавших на колонию мрачные взгляды, все прибывала и, наконец, появился жрец или колдун, которому тотчас же было доложено, как было дело.

Что было дальше, белые не могли видеть, ибо вся толпа туземцев скрылась в лесу, очевидно, с тем, чтобы проделать возле жертвенников марай все свои языческие церемонии. Но они и так могли судить, до какой степени достигло ожесточение против них туземцев. Только их малочисленность мешала им вступить в открытый бой с пришельцами.

Позднее к ним пришел Туила, который теперь уже не решался на глазах своих земляков входить в дом белых, но пробирался к ним через кусты. Он был сильно озабочен. – Жрец объявил, что ребенок очарован, – шепнул он, боязливо оглядываясь. – Мать дает ребенку то одно, то другое питье, которое для него приготовляют жрецы… и ребенку становиться все хуже!

– Что, если он умрет! – воскликнул Мульграв. – Боже мой, Боже мой, это будет для нас погибелью!

– С какой стати! – энергично возразил лейтенант. – Наши пушки могут защитить нас от многих тысяч неприятеля, не имеющего огнестрельного оружия.

Наступила томительная пауза, изредка прерываемая вздохами. Еще никогда не было такого зноя; воздух давил, словно свинец, дышать становилось трудно, все тело обливалось потом.

– В нашей канаве вода иссякла, – сообщил один из матросов. – И в реке её почти нет, в водопаде вода бежит каплями…

– Я полагаю, в эту ночь нам лучше и не ложиться спать, – заметил унтер-офицер. – Кто знает, что может случиться!

– Как наш скот мычит и блеет, – сказал Антон – Корова рвется с привязи, бьется головой, словно чувствует приближение врага.

– Я вам говорю, что происходит нечто особенное; жара невыносимая!

– Туила, не можешь ли ты узнать, не успокоились ли твои земляки? Объясни им хоть ты в чем дело.

Дикарь только покачал головой. – Я схожу, господин, но добром с ними ничего не поделаешь. Они безусловно верят каждому слову жреца!

Он выскользнул из дома, но среди ночи снова появился. Коричневое лицо его стало серым, он имел вид испуганный и молча глядел на белых.

Фитцгеральд испугался. – Туила! – воскликнул он. – Наверно случилось несчастье… Говори все!..

Островитянин дрожал всем телом. – Ребенок умер! – произнес он через силу.

– Боже милосердый!

– Колдун говорит, что ото только начало бед, – продолжал Туила. – Все, что есть живого на острове, должно погибнуть, так как боги оскорблены, нарушено табу…

– И ты тоже струсил, Туила? Ты опасаешься за свою жизнь?

Дикарь боязливо оглядывался. – Как знать! – вздохнул он.

– Слушайте! – воскликнул Аскот.

Из лесу донеслось погребальное пение. Казалось сюда приближались воющие женщины и возле дома ненавистных белых они особенно напрягали свои голоса, словно предупреждая врагов, чтобы они ожидали страшного мщения. Вой их звучал яростным гневом.

Туила забился в дальний угол. – Они не должны меня видеть здесь, – прошептал он, – иначе я погиб.

Фитцгеральд подошел к открытому окну. При ярком лунном свете перед домом туземцы плясали свой воинский танец, причем они делали страшные гримасы и от времени до времени трубили в раковины, так что стон стоял в воздухе. Они потрясали копьями, бесновались, как умалишенные, но не осмеливались подходить к дому ближе чем на сто шагов.

Женщины держались отдельной группой и страшно вопили. они показывали белым тело умершего ребенка и произносили какие-то слова, звучавшие страшной угрозой.

– Гнев Пеле поразит вас! Мы убьем вас и ночные духи пожрут ваши души!.. Проклятие на вас! Будьте прокляты!

Унтер-офицер покачал головой. – Бедный мальчик! – сказал он. – Я ведь в самом деле не мог же повредить ему таким вздором, как апельсин!

– Пустяки, друг мой, не задумывайтесь над этим. Разумеется ядовитое питье жреца убило ребенка, можете быть уверены в этом!

– Но это все же смущает меня…

Он не мог договорить. Странный гул раздался в воздухе. Грохот и треск напомнили им то, что им довелось слышать в горах. Слой пыли поднялся в воздухе, засыпая глаза, рот и окружающие предметы.

Все в ужасе глядели друг на друга. «Что это?»

Кривлявшиеся и вопившие туземцы остановились, как вкопанные. Они, видимо, не смели ни перевести дух, ни пошевельнуться, Крики и вопли моментально стихли и гробовая тишина вдруг сменила их.

И снова раздался продолжительный гул под землею. Сильный толчок всколыхнул твердую землю. Подобно морской волне она поднялась, и снова опустилась… С грохотом повалилось несколько громадных деревьев, дикие крики животных в загородах колонии сопровождали это страшное явление природы. А затем случилось нечто такое, от чего невольно поднялись дыбом волосы на головах наших друзей. Они с отчаянием глядели друг на друга.

При полнейшей тишине в воздухе; море вышло из берегов и громадной, в башню вышиной, волной ринулось прямо на дом белых.