Как я был чиновником

Глава VI. История одного предательства или «Одна голова – хорошо, а с туловищем – лучше»

Картина происходящего уже не напоминала живописное полотно Малевича «Чёрный квадрат», которое можно толковать так, кому как видится или не видится вообще. Всё было ясно: градообразующий Завод по возжеланию своего генерального образует и конфликт у себя под боком. При помощи ручных депутатов, как ручных гранат. Обладая гипертрофированным самолюбием, самолюбованием и амбициозностью, оставшимися со времён господства Политбюро Правящей партии, Егорищев, умудрился подорвать репутацию Завода на долгое время. Мэр рассказывал на оперативках, как министры Российской Федерации, уже готовые помочь Заводу с поставкой ему нефти, мгновенно шарахались прочь, чуть ли не крестясь на ходу, узнав, кто им руководит.

Мэр, насколько это было возможно, пытался положение исправить. Чем хуже работал Завод – тем меньше шло от него налогов в бюджет, и без того не очень-то обильных, – тем хуже приходилось городу – тем тяжелее его главе, на которой одна за другой росли разнообразные шишки.

«Выходит – мэр действовал своекорыстно – старался облегчить себе положение, – ухмыльнулся Любопытный. – А он, может быть, напраслину на Егорищева возводил?» «Угу», – мрачно покосился на него Знающий.

Позднее, незадолго до своего ухода с поста мэра, Волик говорил: «Допускались ли мной ошибки? Конечно! Иначе и быть не могло. Ведь мы делали совершенно новое дело, которое до нас не делал никто. Самой главной своей ошибкой считаю то, что не сумел убедить бывшего руководителя Завода вступить в интегрированную нефтяную компанию в 1992 году, когда это было наиболее выгодно для Завода. Из-за этого потом пошли все беды нашего градообразующего предприятия и, соответственно, всех предприятий района, и даже Дзержинского промузла».

Волик был прав. Перед администрацией, им руководимой, встали проблемы и задачи такие, что и не грезились в кошмарах начальству прежнего, разлинованного социализмом, хозяйства. Страна вошла в мир совсем иной – необычный для неё, из которого исчезло то, что было, и не вполне понятным представлялось то, что будет. Администрацию и её «чиновников» стало не только очень можно, но и модно – просто необходимо как угодно критиковать, в лучшем случае, а в более применяемом – поносить, ругать, пинать, поливать помоями и нечистотами, издеваться. Такой «стиль общения», может быть и преследовал какую-то благую цель, по мнению таким образом «общающихся», но превращал жизнь администрации в вечную склоку и попросту мешал работать.

Когда председателем Земкского собрания оказался избранным Святослав Петрович Плохин, преподаватель истории в сельской школе и литератор по увлечению, Егорищев, говорят, что-то весомое ему пообещал, едва ли не пост мэра в случае победы над Воликом, и привлёк на свою сторону. Амбициозности у Плохина оказалось предостаточно и своей. Между Земкским собранием и администрацией района началась самая настоящая холодная война «по образцу и подобию» происходившей между Верховным Советом и Президентом страны. Только в миниатюре и без обстрела «белого дома». Возможно, лишь потому, что в распоряжении той и другой стороны не имелось танков, а также из инстинкта самосохранения – обе противоборствующее силы располагались в одном здании.

Среди противников мэра вдруг очутился и его заместитель Антон Демьянович Андреев. Событие это свершилось нежданно – негаданно – до него «перебежчик» слыл, да и был, верным соратником Волика и подтверждал это активными действиями. Причины перехода Андреева в стан Егорищева не известны, но поговаривали, будто бы он и его чем-то прельстил. Всё возможно в этом мире, но в такое верилось с трудом.

Внешне Антон Андреев очень похож на киноартиста Тараторкина и сложением, и лицом. Под лицом находился высокоинтеллектуальный ум, общительный характер и опыт аппаратчика: он, как и многие новые лидеры, происходил из обоймы райкома комсомола. Впервые Андреев продемонстрировал свою отделённость от мэра на одной из его предвыборных встреч с избирателями. Волик вышел на сцену дома культуры «Октябрь», сел на предназначенное ему место и пригласил своего зама присоединиться к нему. Антон Демьянович, сидя в зале, громко, спокойно, с оттенком вызова и иронии, ответил:

– А мне и здесь хорошо!

В зале прошелестело удивление. Кто-то негромко хохотнул. Пустячок, кажется: подумаешь – отказался сесть рядом с мэром, своим начальником, но многозначительный. Волик внешне никак не прореагировал на выходку зама и за всё время встречи к нему больше не обращался и, кажется, даже не видел. Рядом с Андреевым сидела Вероника Сергеевна Датева, директор клёвского департамента культуры…

«Это ещё что за персонаж? – пожал плечами Любопытный. – Ведь директором департамента культуры был Рыжин». «Был да сплыл, – уточнил Знающий. – Датева… Очень, кстати, симпатюшка: фигурка, бюстик, ножки, личико… Цимус! И вот этот, то бишь эта, цимус работала в том же департаменте под крылом Рыжина. Некоторые говорили – за пазухой, чуешь завязку?» «Чую, но не очень: кто кого повязал?» – принял Любопытный свою любимую позу знака вопроса. «Погоди – узнаешь. Так вот, работала она, работала за пазу… Тьфу, под крылом Рыжина и начала под него…» «Ложиться!» – хлопнул себя по ляжке Любопытный. «Пошляк ты поперечный, – перечеркнул его взглядом Знающий. – Не ложиться, она замужем была, а подкапываться. У всякого начальника есть какие-нибудь недоработки, по-аппаратному говоря. Вот прелестнейшая Вероника и принялась их преувеличивать, да ствол подтачивать… Потом люди говорили: ма-алюсенькая мышка точила – точила дерево – оно и рухнуло. Рухнул и Рыжин. Не без и своей помощи, говорят… „И как мухи тут и там ходят слухи по домам…“ Интересное, между прочим, выражение „выпить не дурак“: если выпил, то не дурак, а если не выпил – дурак, выходит?» «Это ты меня спрашиваешь?» – полюбопытствовал Любопытный. – Так выпей – я посмотрю…“ „Не спрашиваю – это называется риторический вопрос. В общем, сложили всё вместе про Рыжина и – мэру на стол. Мэр дунул и – нет Рыжина, как директора департамента. Вместо него царицей воссела госпожа Датева. И оказалась на месте. Во всех смыслах: и как руководитель, и как профессионал, хотя по профессии-то её этого, вроде бы, никак не могло быть: она спортсменка – фигуристка. Что между культурой и физкультурой общего? Всё в своём роде – культура… Но, надо полагать, что и призвание. При ней культура в районе… Нельзя сказать, что расцвела, но и не завяла. С мэром она поладила быстро и эффектно: умом, прежде всего, но и лестью, кокетством, женственностью, лежала…“ „Я же говорил!“ – засветился Любопытный. „И опять ты, пошляк перпендикулярный, – пристукнул Знающий. – Лежала душа его, мэра, к ней, а её – к нему. В том, что люди срабатываются, нет ничего дурного… Да, признать надо, болтали, что и не только душа… Но это к делу не относится. Всё было прекрасно по службе, и у мэра с Андреевым, и у Волика с Датевой, да вдруг они взяли, Антон и Вероника, да и влюбились друг в друга. Семейный финал: оба разошлись. Она – с мужем. Он, соответственно, – с женой. Та в слёзы, тот в ярость. Бесполезно. Любящие официально поженились. И поехали в свадебное путешествие вокруг Европы на роскошном теплоходе… Хорошо? Ага. Только стоимость этого круиза была больше зарплат обоих путешественников в несколько раз вместе с отпускными – «чиновникам» в те времена платили зарплату не очень-то. Чисто случайно круиз влюблённой парочки совпал с переменой их отношения к Волику. Вероника внезапно запрезирала мэра настолько, что открыто говорила: «У мэра крыша съехала напрочь!»

Видимо, результатом «съехавшей крыши» стало то, что мэр заподозрил в путешествии Андреева скрытую взятку за какие-то услуги: кто-то таинственный оплатил всю стоимость круиза. Мол, кто как взятки берёт: кто деньгами напрямую, кто «щенками борзыми», кто, вот, путёвками на круиз. Как Антон Демьянович ни доказывал свою чистоту – мэр не поверил… Или сделал вид, что не поверил, или если бы не позиция Андреева, то закрыл бы на сомнительный круиз глаза, или посмотрел бы на него сквозь пальцы, или ещё чего бы нибудь сделал, но оставил своего зама на месте его… Хотя бы для пользы дела. «А не приревновал мэр зама своего к Веронике – заместил, дескать, меня в делах любовных?» – ухмыльнулся Любопытный. «Всё-то ты к сексу сводишь, – подосадовал Знающий, – Не таков был Волик, чтобы предаваться пошленьким интрижкам на глазах у всего города, где все всё про всех…»

В то время я уже работал в администрации, но воспринимался в ней либо белой вороной, либо былым же грачом, либо чёрной чайкой. В аппаратах партийных не крутился, в комсомольских лидерах не числился, исполкомовской каши не ведал, всю жизнь работал на производстве – в интригах «дворцовых» профан полный. И не интересовался ими. К тому же только что заступил на новую должность – не до подковёрных упражнений. Кроме своих дел ничего не замечал. Поэтому угодил в интересную ситуацию, едва не последовав вслед за Антоновым куда подальше от мэрии.

С ним у нас сложились хорошие деловые отношения. Должность заместителя главы администрации позволяла ему помогать в сложных вопросах, и он помогал – сам носил мои бумаги мэру на подпись, что-то подписывал лично. С Датовой проводили совместные мероприятия, терпеть не могу этого слова, но привычка сильнее даже нелюбви. Частенько устраивали совместные заседания за круглым столом… И вот однажды получаю приглашение на празднование Дня культуры в универсальный пионерский лагерь «Сосенка»…

«Почему пионерский лагерь – и универсальный?» – высунулся Любопытный. «Потому что он не каждый день пионерский. Бывает, что даже пионеры учатся в школе. Ну, а когда их, пионеров то есть, не стало, то и название лагеря оказалось ни к чему. Короче, там устраивали банкеты по самым различным поводам и случаям, к пионерам никакого отношения не имеющим», – и Знающий сунул в правый карман красный галстук, неведомо как очутившийся в его левой руке.

С удовольствием приглащение принимаю и в назначенное время выпрыгиваю из боевого служебного «уазика» на землю универлага. Уголок не сказать, что райский, но и на ад не похож, – хорош. Высокие сосны и берёзы создают впечатление величия и мудрости природы. Под ними и человеку кстати бы помудреть. Опрятные домики окружают подобное дворцу здание столовой-кафе-ресторана. Вхожу внутрь. Усаживаюсь за стол. Вижу перед собой председателя Земкского собрания Плохина, а вокруг себя не обнаруживаю никого из коллег – директоров департаментов: я, «по протоколу», должен был бы находиться среди них. Но – ни одного. Сохраняя бодрый вид, впадаю в задумчивость: почему и с чего бы такое могло стать? Таким уж далёким от мэрских подковёрностей я не был, кое-что слышал об изменениях в настроении мэра, но не придавал им никакого значения: мало ли в каком настроения сам бываю – к делу это относиться не должно. Но, как видно, так считали не все. Точнее: все считали иначе, кроме меня. Видать – далеко и глубоко зашла конфронтация. Плохин, противник Волика, тоже приглашён и вот он здесь, я нос к носу с ним, и – никого из руководителей администрации ни справа, ни слева от носа моего. Я – в «стане врага». И не в качестве Штирлица…

Стол великолепен, лампы сияют, светятся лица работников департамента культуры, сидящих за превосходным столом под сияющими лампами. Атмосфера праздничная. Внешне. Но что творится в душе четы Андреевых? Ведь приглашён был наверняка и мэр – в первую очередь. Волика нет и, стало быть, нет его свиты или команды, поприличнее сказать. Один я. Из команды таким образом выделяюсь, из ряда вон выхожу. Что делать? Уйти – продемонстрировать холуйство. Это недопустимо совершенно. Остаюсь. И, когда подошла моя очередь, произношу поздравления, не слишком оригинальные:

– Уважаемые дамы, господа и товарищи!.. Обычно говорят, что хотят поздравить собравшихся с праздником. Я не только этого хочу, но и на самом деле поздравляю. Тем более, что есть с чем. Ваш департамент можно справедливо назвать кораблём, на котором служит великолепная команда профессионалов высокого класса под руководством прекрасного капитана – Вероники Сергеевны. Счастливого и долгого вам с ней совместного плавания!

В перерыве, когда окружающие прыгали от восторга, музыки и выпитого, ко мне подошли Антон Демьянович и Вероника Сергеевна:

– Ты один пришёл из всей администрации. Приглашали всех директоров и самого Волика, само собой. Все знают, что мы в опале и – результат. Тебе спасибо. Не побоялся.

Ничего не оставалось как скромно потупить глазки и ответить на рукопожатие. Сказать, что пришёл я, просто не зная о придворных правилах следовать примеру государя, не решился. Вопрос: как бы я поступил, загодя зная о решении ни мэра не принимать приглашение, ни его… Хочется сказать челяди, но это было бы несправедливо: директора департаментов челядью не являлись ни в коем случае – они просто проявляли солидарность со своим начальником, как единодушная команда… при одном отколовшемся, с одной стороны, и как бы не примкнувшего с другой.

Следующий рабочий день приходился на понедельник, как такое и случается после воскресенья. По понедельникам происходят оперативки в кабинете мэра. На них обязаны являться все директора департаментов и те, кого мэр распорядился пригласить для разбора «полётов» или просто для дела. По должности своей назывался я не директором департамента, а начальником управления, но наравне с директорами сидел вдоль длинного стола, на торце коего находился мэр. В мэре находилось его настроение. Оно так или иначе выливалось или выплёскивалось, или на всех собравшихся оптом или, так сказать, в розницу.

Скрывать не стану: было щекотливо интересно посмотреть на реакцию мэра в мой адрес – если таковая последует. Простое, казалось бы, дело – придти на званый вечер или не придти – вольному воля, в обыденной жизни обыденных людей. В районной же администрации – наследнице обычаев аппарата Правящей – «аура» совеем иная. Никто мне ничего перед оперативкой не говорил, но по некоторым признакам можно было догадаться: все знают, где я был вчера, и ждут, что будет. Поздравляя себя с большей предусмотрительностью со своей стороны.

А ничего особенного не произошло. После перечня и разборки дел текущих Волик, не отрывая взгляда от лежащих перед ним бумаг, спросил, как бы между прочим, управляющего делами мэрии:

– Ну, кто вчера на вечере у Анреевых был?

– Начальник управления по делам молодёжи, спорта и туризма Козлов.

Мэр помолчал с минуту среди любопытствующей тишины и, по-прежнему не отрывая лица от бумаг и многозначительно шелестя ими:

– Ну, что же… Андреев знает кого приглашать… А Козлов знает, к кому приходить. Это его личное дело… От других отличное…

Так значит – «Штирлиц» среди тех, кто был на празднике культуры, всё-таки имелся, всё и всех видел и кому следует доложил для «информации к размышлению». Чин по чину. И Волик интерес проявил. Не праздный. Не всё равно ему было. И размышления имел, но не высказал. Пока. Что ж – логично и мэру знать настроение своих подчинённых, и их потенциальную способность к действиям вопреки его мнению. На заметочку взять и в копилочку положить – на будущее.

За Андреевыми накоплений в копилочке прегрешений набралось предостаточно: из числа служащих мэрии оба исчезли. Вместе с ними исчезли и многие их дела на пользу города…

– «Так кто же кого предал: мэр Андреева или Андреев мэра? – нарушил скрежетом пальцев в собственном затылке тишину своего молчания Любопытный. – Клятву верности Антон Демьянович мэру не давал – значит, и не нарушал её и, следовательно, не предавал. А вот Волик Андреева с самого начала оценил по достоинству, назначил своим первым заместителем, пользовался его умом и способностями прекрасного организатора и потом вдруг взял и лишил себя и свой город тех, кто мог бы сделать для него много полезного – предал интересы дела». «Логика у тебя сокрушительно железная, как липовый гранит», – сплюнул в урну Знающий. «А это ещё что за вещество: «железнолиповый гранит?» – растерялся Любопытный. «То самое, которое предаёт само себя: когда надо – гибкое и нержавеющее, когда надо твёрдое, а когда нужно – цветёт один раз в году. Понял?» «Не больше, чем ты», – с независимым видом растворился в воздухе Любопытный.

Глава VII. История перерождения России от мала до велика

В начале 90-х годов прошлого века модны были слова о том, что возрождение России начинается с малых городов. Спорить с неоспоримым никто не тужился, а если кто и сомневался, то помалкивал, ожидая развития дальнейших событий и в малых городах, и в столице, чьё возрождение, надо полагать, должно было начаться только во вторую очередь.

События в Клёве продолжались в полном соответствии с кем-то разработанным сценарием, где роли распределялись по должностям и симпатиям, с долями талантов. Главным образом абсолютно независимым народным депутатам, не забывающим время от времени пафосно говорить, что за их спинами столько-то тысяч, называлась впечатляющая цифра, человек, почему-то за их спинами отсутствующих.

Одним из спектаклей стала очередная сессия Горзавета. Главной повесткой дня её провозгласили утверждение новой структуры администрации района, предложенной мэром. Единоличным автором её он же и являлся. Все руководители подраздаланий администрации должны были от него впервые и услышать: как, с кем, где и каким образом они будут работать. И никто из пришедших на сессию не знал: абсолютно и совершенно случайно день сессии совпал с днём рождения мэра.

«Дневник. 31 мая 1993 г. Сессия, ожидавшаяся очень бурной, и даже буйной, с грандиозным скандалом, прошла удивительно гладко и спокойно. Структуру, предложенную мэром, утвердили почти без споров. Только в самом начале работы популярный депутат, он же легендарный и неповторимый Липин пытался снова внести в повестку дня вопрос о доверии к мэру «в свете последних публикаций» газеты «Маячок», скромно имея в виду свою собственную антимэрскую статью. И внёс. За недоверие Волику проголосовало иногда правое левое меньшинство: два депутата. Даже непримиримая Былигина, настойчиво добивавшаяся всего за несколько дней до сессии ликвидации должности помощника мэра по экологии, внесённой в структуру, ни звука не гукнула против. Более того – вышла на сцену с громадным букетом цветочков поздравлять мэра с днём рождения. И сделала это не без кокетства. Заводская группа безмолвствовала.

Думается, что причина неожиданной тишины да глади – поездка мэра к гендиректору Завода. Переговоры прошли успешно, какие-то соглашения были достигнуты и, вероятно, группе «заводских» депутатов дали соответствующие указания: боевые действия прекратить – перемирие. Та же Былигина и на Малом Совете говорила о Волике очень миролюбиво и сочувственно: «Не надо выкручивать мэру руки». Что ж, отрадно видеть замирение, да продлятся его дни «ныне и присно и во веки веков».

Улучшению и оздоровлению взаимоотношений между самой непримиримой частью депутатов радовались и в Горзавете, и в мэрии. Руки жали друг другу – поздравляли. Вражда всегда мешает и нормальной, и плодотворной работе: никто никогда не видел явлений обратных. Кроме того, она тащит на себе, как иглы дикобраза, множество побочных последствий, скажущихся в скором будущем не в пользу депутатов. Но и не в пользу мэра.

Долгого «замирения» не произошло. Вскоре страсти и сопровождающие их мордасти, шарахнули по городу с возрастающей силушкой. Причиной стали не столько какие-то ошибки или не слишком гениальные распоряжения мэра, сколько амбиции оппозиции. Количество оппозиционеров возрастало. Сказывались и события в стране, и настроения коммунистов, связанные с этими событиями, и их сторонников, а их было не мало среди ветеранов и руководителей предприятий.

Волик, несмотря ни на что, старался оставаться объективным и относиться ровно к представителям всех политических и общественных движений в городе, не выделяя никого. Не раз он подчёркивал такое своё отношение на оперативках и доказывал действиями: отказал «демократам» в их притязаниях на руководящие посты в мэрии, не тронул клёвское отделение Союза офицеров – пошёл поперёк указа президента России.

«Дневник. 13.12.1993 г. Союз офицеров специальным указом Ельцина запрещён после трагических октябрьских событий в Москве. Но Гудкин, управляющий делами мэрии, сказал: мэр разрешил сохранить в Клёве здешний Союз офицеров. Дескать, то в Москве запрещено, а здесь – можно…»

Волик на риск пошёл вполне сознательно – ни к чему ещё более обострять ситуацию в городе, настроив против себя ещё и офицеров – ведь всё равно оппозиция истолковало бы распоряжение деятельность союза прекратить инициативой мэра: распоряжение-то по городу он бы подписал. И Союз офицеров в Клёве продолжал благополучно быть. Именно быть… Вот ещё одна запись в дневнике.

«Заходил Французов, неимоверной активности член Союза офицеров, сетовал на то, что их Союзу не дают помещения в мэрии и люто клял власть, не дающую им землю под картошку – выделить выделили, но совсем не там, где бы им хотелось… Однако, после того, как клёвское отделение Союза офицеров, клятвенно пообещав, не оказало никакой помощи в подготовке к празднованию Дня Победы, сочувствия к посаженной ими не там картошке нет».

Эта запись сделана в то время, когда я ещё был депутатом Горзавета, членом Малого Совета, председателем постоянной депутатской комиссии и «прочая – прочая». В том числе занимался и организацией празднования 48-й годовщины победы над Германией в составе городской комиссии по организации этого праздника. Естественным, обязательным и непременным представлялось участие в подготовке этого воинского праздника и Союза офицеров – в нём состояли многие фронтовики.

С детских лет 9 мая оставался праздником нашей семьи и моим лично: день Победы мы, отец, мама и я, встретили в городе Мезеритц, войдя в него ещё в апреле 1945 года вместе с частями Красной Армии. Захотелось провести этот праздник как-то особенно – не по шаблону, чтобы запомнился фронтовикам. Придумал в деталях сценарий. Предложил его депутатам и администрации. Одобрили. Хочется думать, не только потому, что автор занимал некие должности в органе представительской власти, а потому, что сценарий, кажется, получился интересным. По нему за час до начала празднования на площади Мира фронтовики собирались возле здания мэрии под транспарантами с названиями всех фронтов Великой Отечественной войны и шествовали по улице 40 лет Октября до площади Мира колонной. При вступлении их на площадь звучала торжественная мелодия хора «Славься, славься ты, Русь моя! Славься ты, русская наша земля!» и – звон колоколов. Перед трибуной фронтовики стояли под знаками фронтов, где им приходилось воевать…

Торжественно было задумано. Зрелищно и, казалось, эффектно… С одним только но: предполагалось, что во время шествия фронтовиков по улице горожане будут приветствовать их – победителей, естественно. Но граждане на улице не проявили к шествию никакого видимого интереса. Подумалось: надо бы учеников школ привлечь – выстроить вдоль тротуаров, велеть махать флажками и цветы дарить. Не хотелось искусственности, а департамент образования не додумался, наверное, да и не знал, что нужно додумываться.

Тот же Французов заверил во всенепременнейшей активнейшей помощи и привлечении других членов офицерского Союза к такому святому, как день великой Победы, делу и… Исчез надолго и таинственно. Вплоть до 9 мая его не было ни видно, ни слышно.

Вопрос о помещении для Союза офицеров не представлялся не решимым – нашли бы обязательно. Но вот грянули неожиданные чрезвычайные события первомайского дня в Москве. Союз офицеров устроил там самое настоящее побоище совместно с коммунистами и российскими нацистами. Били по головам даже флагштоками с прибитыми к ним красными флагами – кадры с этой жутью показывали по телевидению не раз. Избитыми оказались около шестисот человек… Предоставить Союзу офицеров комнату в здании администрации района после такого впечатляющего всероссийского скандала никто бы не решился, даже если бы захотел. Тем более после указа о полном запрещении какой бы то ни было деятельности этого союза. Вскоре вышел и категорический закон: никаких штабов, приёмных и кабинетов каких бы то ни было политических партий и общественных объединений в помещениях муниципальных учреждений быть не должно. (Этот закон ещё придётся вспомнить…)

Члены клёвского отделения Союза офицеров стали одними из самых непримиримых и агрессивных врагов первого мэра. Несмотря на своё к ним не только терпимое, но и доброжелательное отношение, Волик не удостоился симпатий официального Союза. Для его тогдашних членов он олицетворял собой власть «демократов» – противников коммунистов. Поскольку коммунистами являлись и они, то соответственно распределяли и свои симпатии: хорошим мэром мог стать только коммунист, любой демократ – только плохим. Правда, среди «демократов» в кавычках многие из тех, кто считался демократами без кавычек, таковыми на самом деле не являлись. До своего «одемокрачивания» многие были «верными ленинцами», а многие в душе, да и в действиях, и остались таковыми. Волик тоже состоял в Правящей, но вышел из её доблестных рядов добровольно – как это сделали многие её члены. Быть членом партии и быть настоящим идейным её бойцом – всегда было не одно и то же.

Волик какое-то время находился в товарищеских отношениях с Ефимом Немцыным. Послухам. Насколько они были товарищескими, более достоверной информации от слухов не поступало. Несколько раз мэр присутствовал на областных заседаниях демократов. Скорее из любопытства – тесного делового контакта с ними не имел. Не наблюдалось его близости и с коммунистами. Волик добросовестноисполнял требования закона: глава администрации региона не вправе отдавать предпочтения ни одной из политических или общественных организаций. Впрочем, не столько из уважения к закону, сколько из личных убеждений.

Ожидать от этого повествования о первом мэре Клёвского района подробного и детального рассказа обо всех сторонах официальной и не официальной деятельности Владислава Ивановича Волика не нужно – не будет. Достоверных фактов у автора нет, как нет и желания заползать во все извивы и закоулки закулисных делишек мэра, даже если таковые и имелись. Слухи и домыслы, как бы увлекательны они ни казались, – есть только слухи и молва. Факты же бывают часто увлекательнее даже самых удивительных невероятностей, происходивших в одном из городов России в переломный период её истории. Нечто подобное творилось и вытворялось и в других городах Верхнестарогородской области. Газеты сообщали об этом оперативно. Вот только ни сравниться с количеством всевозможно и разнообразно отрицательной информации о событиях в Клёве, ни угнаться за ними, не мог ни один район. Город прославился на всю Россию – статьи о первом его мэре, одна разгромнее и язвительнее другой, печатались даже во всероссийских газетах, поражая воображение добрых россиян. На людей таращились с ужасом, едва узнав, что живут они под кошмарным гнётом страшного кстовского мэра, которым впору пугать не только детей, но и слабонервных взрослых.

Политическая обстановка в Клёве органично вписывалась в нервную ситуацию страны.

«Дневник. 22.09.1993 г. Вчера вечером слышали и видели по ТВ выступление Ельцина и его обращение к народу. Указом президента упразднён Верховный Совет и съезд нардепов Российской Федерации. Деятельность депутатов прекращена для устрашения и кризиса власти. Назначен срок выборов нового парламента: 12 декабря.

Шаг Ельцина вполне логичен – с его позиции. Вреховный Совет в своих провокациях переборщил.

Утром включил радио. Услышал: сторонники Хазбулатова собрались заполночь, «отстранили» от власти президента Ельцина, министра обороны, внутренних дел и ещё кого-то. Руцкой скоренько кому-то присягнул, ставши таким образом вроде как «президентом России». Так что с утра сегодняшнего дня Россия ославилась аж двумя президентами: один избран народом и получил доверие его на референдуме, другой – назначен упразднённым Верховным Советом.

Мэр по этому поводу выразился кратко: «Бардак. И добавил: «На х.. мне сдался этот Руцкой».

На улице всё спокойно. Никаких внешних изменений нет.

Председатель клёвского горзавета Лапкин позавчера уехал в Китай вместе со своим другом Форсовым. Весьма удачно выбрал время…

Вчера ходил к директору «Академии румбо» по вопросу о чемпионате мира по румбо. В мэрии города, где этот чемпионат состоится, нет о нём никаких официальных документов. Абсолютно никаких!

Директор, Г. М. Бодриков, отказался давать мэру какую-либо информацию в письменном виде. Весь на Волика разобижен и весь он мэром возмущён «насквозь и даже глубже». И в самом деле: как это, понимаете, так – мэр не верит ему на слово и зачем-то какие-то бумажки от него, Бодрикова, требует! Возмутительно! А ещё мэр поддерживает лютого врага Бодрикова – Ясина, четырёхкратного чемпиона мира и по совместительству – «мафиози». Любит мэр коммерсантов и «мафию». А «мафия» – это тот же Ясин, Медвянин, Веснягин и другие призёры чемпионатов – ученики самого Бодрикова).

Доводам, что амбиции можно бы оставить на потом, а сейчас не стоит осложнять ситуацию перед чемпионатом, чтобы провести его на высшем уровне, не внял.

После доклада о результатах визита к Бодрикову мэр с досадой махнул рукой и изрёк: «Редиска он, хоть и школу румбо построил».

«Невероятные слова приходится слышать, – озадаченно потеребил себя за правое ухо левой рукой Любопытный. – Как это так, чтобы у главы города – и никакой информации? А что вообще нужно знать, и зачем, мэру о спортивном соревновании в деталях, если проводит его не городская администрация, а „Академия спорта“?». «Слова невероятными быть не могут в принципе – могут быть неимоверными действия, о которых говорится словами, – назидательно поднял палец к потолку, призывая в свидетели небо, Знающий. – Речь не просто о каком-то соревновании, а о чемпионате мира. Происходить он будет на территории города – его, город, нужно соответственно подготовить. Приедут люди забугорные, журналисты, официальные представители… А глава города знать не знает ни какие страны примут участие, ни сколько их – этих стран и участников из них. Одни лишь разнообразные слухи из десятка уст. Бодриков – мужик авторитетный, но и увлекающийся: может сказать, что приедут спортсмены из сотни стран, а на самом деле из тридцати… Мэр города, наконец, и открывать этот чемпионат должен. Иначе журналисты что-нибудь не так поймут, да и неприлично, как-то, чтобы мэр города оставался в стороне от мероприятия всемирного масштаба, в его городе происходящего. Это странное явление может и на престиж страны повлиять не в лучшую сторону: вот, мол, какие русские безалаберные».