– А бегом добежим! – крикнул азартно папа Юры и рванул вперёд. И хорошо, что двоюродный брат Тани Витя смог его догнать и развернуть. Поскольку аэропорт был точно на противоположном конце города.
Так они и бежали, теряя на ходу товарищей по двум праздникам. Многие выбывали по причине неуверенного перемещения ног и тел в целом. Другие прибыли в аэропорт, дыша как хрипят кузнечные меха, Отлетающие в полном составе. Четверо. И остающиеся родители Юры, два двоюродных брата Татьяны да проснувшийся в пути дядя из Покровки. Всего чуть более десяти человек.
– А регистрация на рейс в Алма-Ату закончилась, – радостно сказала контролёр на столе регистрации. С Новым годом всех!!!
– И что нам теперь? – протрезвел Николай Ильич, папа Юры. – Им с женой завтра в институт. Сессия зимняя начинается. У меня и жены приём больных с девяти. Мы кардиологи.Так мы позвоним и отпросимся на три дня. Но мы детей своих на Новый год поженили. Муж новенький уже улетел в обед. Он на «скорой» сегодня дежурит. И вот ко всем радостям такой злой пинок под зад. А молодая жена Таня – вот она. Летит с тремя дружками сына.
– Да ладно. Зарегистрирую. Билетики давайте, кто летит, – регистраторша заулыбалась. – Повезло вам. Рейс задерживается на неопределённое время. Погода в столице плохая.
Зарегистрировались.
– А можно в зал ожидания провожающие пройдут? Они не полетят. Честно. Им завтра всем на работу. У нас были и Новый год и свадьба одновременно! Настроение удвоенно прекрасное. И его всем готовы передать. Вот двое с гармошками. Пассажирам не скучно будет ждать. Песни попоём. Потанцуем. А? – спросила ласково Юрина мама.
– Да идите все, – девушка рассмеялась. – Пусть поют пассажиры. Танцуют пусть. Больше рейсов до утра всё равно нет. И начальство только к девяти прибудет. Идите, ладно.
И свадебная компания с песней про парней, которых так много холостых, ввалилась в зал ожидания.
Все ожидающие обалдели, поднялись с насиженных мест своих и окружили новых пришельцев. Папа Юры Кривцова достал из портфеля два стакана, водку, пачку печенья, и пошел по кругу. Печенье вскрыл, бутылку откупорил и стал по сто граммов наливать каждому.
– Молодожены, явитесь в центр круга! – призвал Танин папа. – Пусть люди пожелают вам чего-нибудь доброго. Вон сколько замечательных граждан с вами полетит! Ура молодым. Хотя мужа – то уже нет. Да…забыл.
Все, кто уже выпил, этого факта не знали и тоже рявкнули мужественными и пропищали женскими голосами «ура!». До кого очередь водочная не дошла, просто похлопали в ладоши.
– Горько!!! – истошно заорал из угла лежащий на двух газетках мужик в тулупе. Перед ним стояла бутылка портвейна и кусочек резаного сала на белой тряпице. – Я тоже со свадьбы лечу. Жаль, что не с вашей. У вас вон как весело. А мы вчера посидели до ночи, отоспались, а сегодня никакой тебе свадьбы. Все разъехались. Один я оказался из Алма-Аты. Друг отца невесты. Он и позвал. Так я целый день в одиночку пью. Ненавижу короткие праздники. А свадьба – это минимально три дня веселья! Минимально!! Горько, короче!!!
В связи с нехваткой мужа целоваться с кем попало Таня не решилась, но бурные овации и возгласы типа «счастья вам и детей побольше!» всё равно носились ещё минут пять по большому залу ожидания. Только спортсмены-лыжники не кричали и не пили. Стояли молча позади всех и улыбались. Но песни пели со всеми. Такой хор получился слаженный, хоть на конкурс республиканский его посылай в полном составе.
Тут во входной двери зала возник большой мужчина лет сорока с хвостом. Он был одет в лётную форму и имел военный планшет, переброшенный на ремне через плечо.
– Внимание! – крикнул он.– Умолкли все! Я второй пилот вашего самолёта Горюнов. У меня есть для всех не очень приятная новость. Нам разрешили взлёт и потому я прошу всех идти в автобус, который повезёт вас к трапу.
– Так прекрасная новость! – обрадовался тренер лыжников. Значит перед соревнованиями ещё и поспят пацаны мои. Нам выигрывать надо.
– Ну, я не до конца сказал, – Горюнов поправил на себе шапку с длинной металлической эмблемой «аэрофлот» спереди, там, где под шапкой лоб. – Не шибко радостная новость, потому как непогода в Алма-Ате ещё хуже становится. Можно сказать – почти не видно полосы посадочной. Буран жуткий. И ветер боковой пятнадцать метров в секунду. То есть существует реальная перспектива того, что нам сесть не дадут и пошлют в Караганду.
– А как же Алма-Ата взлёт разрешила? Они что, дурные там, с мозгами у них беда? – крикнул улетевший в ботинках на три размера больше учёный Коля Журавлёв. Один из двух самых молодых докторов наук в СССР. – Мы против такого разрешения! Кто меня поддержит, товарищи?!
– Поддерживаем! – закричали все, даже те, кто не летел, а провожал молодых мужа с женой.
– А вы тут на кой хрен? Командир корабля у вас голоса не имеет? Возразить стесняется? Так в шею его гнать! – оторвался от бутылки и сала мужичок в тулупе, поднявшийся с газеток. Он громко шарахнул сорванной с головы шапкой об пол и пробубнил что-то матерное, но, что хорошо, неразборчиво пробубнил.
– Над нами начальство, – сказал грустно пилот. – Пишите ему коллективное заявление, что вы отказываетесь лететь в нелётную погоду в связи с большой опасностью для жизни. И будете жаловаться в Москву, если вас не послушает наше руководство.
– Ну, напишем! – крикнула одна женщина интеллигентного облика. Учительница, по виду.– А как бумагу передадим?
– По факсу телефонному передадим. Здесь в аэропорту есть, – летчик достал бумагу из планшета и авторучку. – Кто писать будет?
– Я напишу, – Коля Журавлёв взял бумагу и лист уложил на засыпанный обрывками билетов стол регистрации.– Я учёный. У меня грамотно получится.
– Но подписаться должны все! – крикнул Горюнов на весь зал.
– Подпишем! – вразнобой подтвердили все громко и пошли медленно к столу, где Николай творил жалобу суровую.
Сзади к Горюнову подошла стюардесса. Стройная, белокурая, в приталенном синем пальто со значком «аэрофлот» на груди.
– Руководитель полётов Лопатин только что позвонил диспетчерам и взлёт задержал на час, – тихо прошептала она на ухо Горюнову.
– Ну, мать иху! – сказал Володя, второй пилот, громко. – Всё одно жалобу отправим. А людей посадим в самолёт. Там подождём. Здесь и холодно, да и балки железные над головой клетку напоминают.
Он подождал пока все распишутся, а подписи свои оставили даже провожающие и гармонисты. Один только не расписался. Здоровенный парень в толстой спортивной куртке из команды лыжников.
– Да кто это читать будет?! – ухмыльнулся он зло. – Наше мнение большим тузам в управлении – писк комариный. Они только сами себя слышат. И то не все.
Но Володя Горюнов прочёл текст и ушел с бумагой в диспетчерскую. Туда, где факс можно отправить прямо в кабинет Лопатину.
– Прошу всех пройти в автобус и спокойно подняться по трапу, сесть на свои места. Билеты я потом проверю, – сказала милая стюардесса и первой пошла на улицу.
Через десять минут все уселись в кресла, входной люк защелкнули, потом бортмеханик включил магнитофон и в салоне стала плавать туда и обратно мелодия адажио из балета Чайковского «Щелкунчик».
Так просидели час. После чего перед кабиной пилотов загудели строгие мужские голоса, один из которых отчётливо произнёс.
– Приказать Лопатину разрешить взлёт кроме меня никто из вас не сумеет. А я сумею. Пока долетим – не будет никакого бурана. И ветер сдохнет. Это ж Алма-Ата. Погода может через каждые полчаса меняться.
– Рискуем, Байрам, – озабоченно произнёс кто-то явно ответственный за полёт. Возможно, командир. Дверь кабины пилотов захлопнулась и слышен был только бессвязный гул голосов. Вышла в проход из-за шторы с приклеенными бумажными снежинками другая стюардесса. Красивая брюнетка с микрофоном.
– Сейчас пока не взлетаем, – сказала она ровным спокойным голосом. – Ждём разрешения из Алма-Аты. В спинках сидений газеты и журналы. Отдыхайте. Я думаю, что скоро разрешат лететь.
– Понеслась! – повторил уже однажды сказанное лыжник в синей куртке. – И был вечно бардак, и быть ему всегда. Страна Советов, блин. После такой нервотрёпки только первые места брать на лыжне…
Музыка кончилась. Стало тихо. Никто не кашлял даже. Все молчали. И было в этом молчании чистое золото надежды.
Которая умирает всегда последней. После всех.
Глава восьмая
Александр Максимович Лопатин уже три года жил человеком важным, прямо-таки незаменимым. Он руководил из Алма-Аты воздушным движением всего, что летало в зоне досягаемости диспетчеров его группы. Кроме птиц, конечно, всяких мошек и детских воздушных змеев. Он командовал бригадой диспетчеров, которая с земли управляла полётами и перелётами самолётов, вертолётов и даже воздушных шаров. Лётчики звали его полушутя «земным богом». Без таких, как Лопатин самим лётчикам работать практически невозможно. Опасно.
Сам Лопатин раньше тоже летал долго. В армию его призвали в двадцать восьмом году из Алма-Аты, сразу после того, как стукнуло восемнадцать. Служил в подразделении механиков эскадрильи тяжелых бомбардировщиков под Сталинградом. Хорошо служил. Командование его заметило и он быстро стал старшим сержантом. Командовал взводом. А в феврале следующего года там же открылась «Седьмая военная школа лётчиков», куда просто так никого не брали. Только лучших солдат и только по рекомендациям Комсомола или Партии большевиков.
Саша имел прекрасные служебные характеристики и его послали учиться на лётчика. Летал на «И-4», «И-5», а через три года, когда пришло время увольнения в запас, написал рапорт командиру части с просьбой оставить его на службу сверхсрочную. Не тянули. Оставили с первого же рапорта. В следующем году Школу за заслуги в отличной подготовке авиаторов назвали громко: «Седьмая Сталинградская Военно-авиационная Школа имени Сталинградского Краснознамённого пролетариата». Лопатин гордился, что служит в краснознамённой части. И другой жизни, кроме военной, для себя не представлял.
На сверхсрочную Саша определился в двадцать два года. Служить легче и лучше было тем, что он мог уже не в расположении части жить, а в городе или селе рядом с подразделением. Он снял комнату в городе. Ну, а очень важно было и то, что с тридцать второго года при Школе открылись полугодовые офицерские курсы. Лопатин их с отличием закончил и с середины тридцатых старшим лейтенантом стал летать на прекрасном истребителе «И-16», который лётчики сразу назвали ласково – «ишачок». А с тридцать девятого там же переучился летать на грозном пикирующем бомбардировщике «ПЕ-2». И всё же, самым крупным достижением своим юный Александр Максимович Лопатин считал не лётное своё мастерство.
А то, что в Сталинградской библиотеке, где брал книги русских классиков и техническую литературу, повезло ему познакомиться с красивой ровесницей Надей Козловской. Она работала одной из помощниц главного библиотекаря, была не замужем, имела страсть к чтению, не женский ум, аристократическое обаяние манер и добрый нрав. Саша выглядел «орлом» в офицерской форме, имел достойную внимания мужскую внешность, был спокоен характером и добр душой. Они друг другу сначала понравились, потом полюбились, а через три месяца поженились. И через положенный природой срок родился у них сын Алексей. В честь Надиного деда, бывшего царского полицмейстера, назвали. Сняли квартиру побольше да начали счастливо жить до скорой и долгой разлуки, которую им преподнесла война.
С первых дней Великой Отечественной, Лопатин так и летал на своём «ПЕ-2» поначалу на Калининском фронте, потом на Орловском и закончил войну на первом Белорусском. Стал подполковником, на парадном кителе которого было семь разных медалей и ордена: «Победа», «Красной Звезды» и орден «Славы 1 степени». Доблестно отслужил. Достойно.
«ПЕ-2» поначалу считался истребителем сопровождения самых тяжелых бомбардировщиков, а потом сам стал лучшим из всех пикирующих бомбометателей, который даже фашисты уважали за уникальные качества – неуязвимость, скорость и точность попадания в цель. Ну, отлетал Лопатин всю войну, не получив даже царапины на коже, а после неё неожиданно для себя и начальства ушел на «гражданку», освоил в 1948 году сначала новый «АН-2», когда Курсы высшей лётной подготовки были реорганизованы в Школу высшей летной подготовки, которая базировалась в Бугуруслане Оренбургской области, а с 1950 года в городе Ульяновск. Там Александр в пятидесятом получил права управления большим «ИЛ-14», а в пятьдесят восьмом году газотурбинным мощным «ИЛ-18». В свои сорок восемь лет это был признанный и всеми уважаемый «ас» лётной профессии. А тут, совсем не вдруг, окончательно решил Лопатин после недолгих раздумий уехать и оставшуюся часть жизни прожить на родине, в Алма-Ате. Надежда согласилась сразу. Сын уже имел гражданское лётное училище за плечами и небо всюду ему казалось одинаково прекрасным. Поехал с родителями без разговоров.
Но сам Максимыч летал в Алма- Ате на своём последнем «ИЛ-18» недолго. Летним вечером пятьдесят девятого ремонтировал крышу своего дома в заросшем садами и цветами столичном районе частных домов, который весь город звал Компотом из-за названия улиц. Ягодная была, Грушевая, Абрикосовая, Апорт, Вишнёвая, Ореховая, Черешенка и так далее. Как-то поскользнулся Александр на жести после вчерашнего дождя, спрыгнул от самого «конька» крыши вроде бы правильно, но подняться не смог. Врачи не так долго и лечили его перелом позвоночника внизу спины. Вылечили. Но лётная комиссия Сашу из пилотов удалила.
Травма не позволяла сидеть в кресле самолёта больше получаса. Надо было вставать и делать минимально пять наклонов и десяток приседаний. У лётчиков таких возможностей не было. Автопилот тогда ещё не продумали конструкторы до совершенства и сам он без лётчика долго сохранять курс и эшелон не мог. В Рижском лётно-техническом училище специальных служб переучился за два года и десять месяцев на диспетчера и его после короткой, но въедливой проверки сразу почему-то поставили руководителем полётов и перелётов.
Сначала шестьдесят второго года дни, когда диспетчерами управлял Лопатин, лётчики ценили больше всего. Шикарный руководитель получился из Александра Максимовича. В управлении республиканском все начальники знали: в смену Лопатина можно не дёргаться. Происшествий не будет. Он сам про себя недавно сам стал говорить, что лётчиком раньше был хорошим, а руководителем стал отличным. Может, шутил так. Но говорил правду.
Двадцать пятого декабря шестьдесят четвертого, когда Максимыч отоспался после ночной смены, жена Надежда Леонтьевна, бывший библиотекарь, а теперь швея из ателье «Люкс» с абсолютно несоветским названием «Леди и джентльмены» так громко вскрикнула на кухне слово «Ах!», что Лопатин не успел отложить газеты и прямо-таки с укрытым «Известиями» лицом вслепую влетел на кухню.
– Что!? – шумно выдохнул он.– Обожглась кипятком, картошку почистила с пальцем заодно?
Лопатин отодрал от лица придавленную быстрым бегом газету и выдохнул. Надя сидела на стуле и пила кефир.
– А орала так жутко какого лешего? – успокоился Александр Максимович и тоже глотнул кефира из её чашки. – Свежий, вкусный. Чего стряслось-то на ровном месте?
– Мы не посчитали, когда ты в ночь дежуришь?! Не дай бог – с тридцать первого на первое! Я уже Мадоянов пригласила и Ильяса Жуматаева со его Айгулей. Петренко придут с дочкой. Харабадзе Анзору позвонила. Они с Нателой так обрадовались! Ну, мама моя, не дай бог – ты дежуришь с тридцать первого в ночь! Садись, загибай пальцы, вычисляй.
Максимыч допил Надин кефир, налил ещё раз полную чашку, достал из вазы вафлю и всё употребил не спеша.
– Так, – он загнул палец. – Это «в день» с десяти утра девять часов. До семи, значит, вечера. Это, стало быть, «в ночь». Двенадцать часов ночная смена. Так… Это с утра. Тут выходит в ночь. Короче с тридцать первого ночь я дома до утренней половины десятого. Полчаса ехать. И ещё в ночь… уже после праздничка…
Максимыч загнул мизинец.
– Со второго на третье января ещё в ночь. С десяти вечера до десяти утра. Так что с Мадояном хлебну в Новый год армянского. Принесёт Самвел точно. Ко второму числу всё выветрится. И Карине, благоверная супруга Самвела, его глушит – я те дам! – Лопатин погладил живот.– Анзор в бурдюке чачу принесёт, Петренко Вася – горилку. Жуматаев спиртное не возьмёт, но казы и карта с шужуком притащит по парочке килограммов. Короче – погуляем, мать!!!
– Всего глотнёшь по сто граммов. И бокал шампанского в двенадцать, – Надежда Леонтьевна пальцем погрозила не в шутку, а грозно. – На работу как стекло пойдешь. Чистое и прозрачное. Ты ж не чертёжник. Ошибся, стёр ластиком и по-новой правильно нарисовал. А если ты ошибся, так сразу, считай, тюрьма. Если, не дай бог – катастрофа со смертями. Ну, если без жертв, то просто понизят до радиста или там простого диспетчера. Нам это зачем, Максимыч? Тебе пятьдесят пять скоро. Диспетчером уже тяжко будет трудиться. А в тюрьму при таком возрасте и больном позвоночнике – вообще никак нельзя. И года не протянешь. Да и я тут без тебя долго не смогу.
Вот сразу после этих слов Александр Максимович хотел сказать жене, что «простой» диспетчер, если он умный и сообразительный, куда дороже стоит, чем руководитель полётов, то есть он, Лопатин. Плохими заторможенными диспетчерами хоть в три рта управляй, а всё боишься, как бы не напортачили. Это повезло просто, что ему такая смена досталась. Все- «орлы». Даже Женя новенький, молодой. Он за три месяца работы ни разу не потерялся среди мастеров-мэтров с десятилетним стажем. Только рот открыл, чтобы это пояснить супруге, телефон зазвенел.
– Привет, батя! – сын Алексей, пилот «АН-24» из рейса вернулся. – Как жизнь? Здоровье твоё и мамино в норме?
– Да хоть в цирке выступай акробатами, – засмеялся Лопатин. – Как слетал, Лёха? Самолётик-то только запустили в серию пару лет тому… Небось, недоделок куча?
– Не. Вообще нигде не цепляет. Игрушка, а не машина, – сын помолчал. – Дело есть, батя. Чужих не хочу впутывать. А с тобой надёжно управимся.
– Что за оказия? – почесал за ухом отец. – С милицией не связано?
– Нет. Ты приезжай ко мне. Я расскажу детали и надо тут к одному товарищу сходить. – Алексей снова помолчал. – Поможешь? Ну, приезжай. Жду.
– Что там у Лёшки? – спросила жена, нарезая на доске капусту для борща. – Ничего страшного? Все здоровы?
– Здоровы. Но там что-то непонятное. Здоровья не касается. Он до конца не стал говорить по телефону. – Александр Максимович оделся в тёплую меховую куртку лётчиков, нацепил теплые ботинки на шерстяные носки, женой связанные, на ходу нахлобучил форменную шапку с крыльями на её передней панели. Между крыльями серп и молот, снизу – металлические буквы «аэрофлот». – Ладно, пошел я. Не думаю, что надолго.
Была у Максимыча «волга». Купил по очереди в своей организации. Деньги почти все были. Копил специально. И на семье это не отражалось плохо. Ну, а чего б не копить! Форма, одежда вся кроме трусов и майки – казённая. Спиртное покупал только на праздники. А в обычные дни вообще не употреблял. Мебель была дома старая. От отца с мамой осталась. Её мастер знакомый отшкурил, морилкой обработал, покрыл лаком. Красивая снова стала, как новая. И сноса ей нет. Умели раньше на совесть делать. Телевизор купил, холодильник, два ковра на стены. И всё. Остальное – кухонная чепуха всякая. Потому основное на машину накопил. Пару тысяч всего занял. Хорошая машина. Лопатин её жалел, любил и потому зимой из гаража не выгонял. Мало ли. Сам не поскользнёшься, так в тебя кто-нибудь влепится. И поехал он к сыну на автобусе.
Жил Алексей от порта далеко. В кооперативном доме купил квартиру. Он тоже деньгами не сорил и откладывал на всё хорошее. Когда дом сдавали, жена его, Лена, заняла у знакомых три тысячи, да у Лёши в заначке было пять. Он оттуда добавил три, купили квартиру. На тысячу взяли минимум мебели и всяких мелочей. А тысячу рублей у него год назад на месяц занял сосед Толя. Ровесник сыну. Ему на машину не хватало. На «москвич». Сосед – парень хороший. Весёлый. На рыбалку сто раз вместе ездили. Лопатин с Надей своего рано родили. По двадцать два года им тогда стукнуло. И было сейчас Лёхе уже тридцать два. Жил он честно, сам был умный, добрый, без вредных привычек.
– Батя, да ты всё молодеешь! – обнял он отца. – Седину красишь, что ли?
– Да полно седины, – Лопатин воткнул Алексею голову прямо под глаза и покрутил ей медленно. – Видишь? Есть седые. Мало, но ведь есть. А после семидесяти, если доживу, попрут беленькие. Не переживай. Ладно. Жены Лены нет, детей тоже? Один ты? Так что там за хрень у тебя случилась? Чем помогать?
– Я к Новому году уже заказал Ленке шубу по блату. Стоит она полторы тысячи. Каракуль шикарный с мелкой смушкой. Ну, семьсот рублей – вот они. У меня в коробочке. А Толик год назад тысячу взял на месяц. На «москвич» не хватало, я вроде говорил уже. Срочно требовались денежки. Иначе – подвинули бы его в списке вниз человек на тридцать. Считай, года три снова ждать. Ну, я и дал, конечно. А Толика ты знаешь. Сосед сверху, – сын смутился, опустил голову.– Да ладно бы, чёрт с ним. Пусть хоть через три года отдаст. Я бы его и не трепал. А мне предложили шубу эту. Как раз к Новому году подарок! Такой, блин, сумасшедший подарочек! Ни один Дед Мороз не найдёт!
– Что, побить его, соседа? Так ты и сам лось ещё тот! Быка повалишь, – хмыкнул Лопатин.
– Нет. Бить не надо. Я б сам сходил. А зайдем вдвоём. Культурно объясним ситуацию. Ты – отец мой. По пустякам отец не пойдёт с сынком взрослым кому-то голову морочить. Значит, серьёзно нужны деньги. То есть пора бы и вернуть долг. Нужно очень. Так бы я ещё потерпел.
Лопатин вздохнул. Не любил он такие мероприятия. Но ведь сын просит.
– Ладно. Какая квартира? Пошли, – он повернулся и вышел на площадку.
Дома у Толика кроме жены не было никого. Сын, видно, в школе ещё. А мама или в магазин пошла, или просто кости размять. Ей тоже пятьдесят пять в июле. Поздоровались. Жена Толика отцу назвалась. Они не знакомы были.
– Наталья.
– Александр Максимович, – Лопатин слегка поклонился. – Отец Лёши.
– Толик, мне срочно деньги нужны. На подарки новогодние. Семья большая, родственники… Посчитал – набегает как раз под тысячу. Должок давай, – Алексей сел на стул.
– Бляха, нет денег как раз, – Толик подошел к окну и через тюль стал грустно смотреть на улицу.
– У тебя их целый год не было. А брал на месяц, – Алексей стал нервничать. – Машину купил. Дорогой вот этот холодильник. Люстра чешская, стекло богемское – не меньше пятисот стоит. Для рыбалки мотоцикл взял «ковровец». Триста пятьдесят ему цена. Наташа твоя на Золотые пески летала. Тоже не на сто рублей. Там пожить месяц – как раз тысяча и будет.
– Ты что, деньги занимал у Лёхи? – без удивления спросила мужа Наталья. – Я их не видела. Зачем брал?
– Ну, как раз тебе на путёвку в Болгарию, – повернулся к ней Толик.
– А сказал, что премию получил за изобретение, – жена подошла к нему и очень аккуратно шлёпнула Толика ладошкой по щеке. – Да и начальник твой с вашей швейной фабрики звонил, тебя искал. Он пробросом тоже брякнул, что тебе за очень полезное изобретение для кройки дали крупную награду денежную. Молодцом назвал.
Толик отвернулся и снова начал разглядывать улицу. Наташа села на диван, подумала недолго и спросила у Алексея.
– А ты не врёшь, что дал мужу тысячу?
– А зачем мне врать? Смысл какой? – улыбнулся Алексей.
Александр Максимович сел рядом с Натальей и взял её за руку.
– Я отец Лёши. Мне, старому человеку, поверите? Да сын занял вашему мужу тысячу рублей на месяц.
Жена Анатолия руку отняла, поднялась и тоже подошла к окну.
– А расписка есть у вас обоих? Я мол, деньги дал сроком на месяц в таком-то количестве. А я, Анатолий Соловьёв, взял такую-то сумму у Лопатина Алексея на месяц в долг. Обязуюсь вернуть в срок. Есть бумажки?
Александр Максимович стал злиться. Он двигался молча по комнате от дивана к окну и обратно. На скулах ходуном ходили желваки.
– Нет у нас расписок, – сказал он с металлом в голосе. – Они же друзья, соседи, честные ребята. К чему эти бюрократические штучки? Лично вам, Наташа, зачем?
– Ты втихаря взял в долг и мне не сказал? Никогда такого не было. На любовницу спустил мимо меня? На эту шалаву из цеха отделки Коробкову Зойку? Думаешь, я не знаю ничего. Молчу просто. Ах, ты ж!!!
– Я никаких денег у Лёхи не брал и на Зойку не тратил. Она мне вообще не любовница. Это ты бесишься, сплетням веришь! Дура.
– Да ты охренел, Толян! – подскочил к нему Лёха и схватил за лямки майки. – Как – не брал? Попросил ведь, а я принёс домой тебе. Просто Наташи дома не было. Работала, уроки в школе вела.
– Ты мужчина или девка базарная, брехливая?! – встал между ними Лопатин старший. – Занимал ведь тысячу. Зачем врёшь, что не брал?
– Не брал, – Толик освободил лямки от Лёхиных рук, стал глядеть в пол. И еле слышным шепотом добавил Лёхе в ухо: – Без Натахи разберёмся потом.
– Ну, ты и тварь, – замахнулся на него Алексей. Но удержался, не ударил.
– Так вы, значит, вымогатели?! – обрадовалась жена Толика. – На Новый год срубить денежек захотелось по-лёгкому. А вам, пожилому человеку, не стыдно быть аферистом, как ваш сынок? Будете сейчас перед милицией оправдываться.
Она достала из шкафа красный блокнотик и открыла его на букве «У». Села возле телефона.
– Алло, это участковый? Старший лейтенант Зинченко? Ах, уже капитан! От души поздравляю! Вы мне нужны сейчас по адресу Лагутина, семнадцать, квартира двадцать шестая. Вызов делает Соловьёва Наталья. У нас тут на дому деньги вымогают! Да, десять минут подождём, конечно. Да не убегут они. Один вообще сосед снизу. Куда он убежит?
Минут десять все молчали. Наталья, потому, что понимала свою правду. Толик молча думал как из ситуации выскочить без травм моральных и материальных. Лёха мысленно уже удавил Толика и закопал за городом на пустом месте. Лопатин старший задумался о том, что моральный кодекс строителей коммунизма на его сына действует. Он Лёхе верил. А Толика кодекс сторонкой обошел. Врёт нагло в глаза. Максимыч такое раньше встречал. С ним, бывало, так нагло обходились. Но он крепко бил морды подлецам и справедливость восстанавливал. Сейчас он был третьим лицом и стучать по башке наглого труса и брехуна Толика не имел нужных прямых оснований.
Пришел участковый. Крупный парень с круглым лицом, большими руками и с кобурой на ремне.
– Зинченко, – доложил он. И выпустил на волю перл юмора: – Что стряслось? Кого будем расстреливать при нападении на представителя власти?
Никто не засмеялся и все по очереди рассказали капитану что и как. Ушло на это с полчаса. Участковый не перебивал. Потом постучал ладонью, похожей размером на ракетку для бадминтона, по кобуре с пистолетом «ТТ» и добавил.
– Вы же, Алексей, правильно я запомнил? Так вот подайте на него в суд. А я приду как свидетель и подтвержу, что вы приходили просить свои деньги, данные в долг на месяц. А пришли просить через год. Ждали. Терпели. За деньгами пришли с отцом. Ему тоже верю. Я работаю давно, много чего повидал. Так вот, вымогателей настоящих до моего прихода уже давно бы сдуло ветром в недосягаемое место. Свалили бы! Натуральный вымогатель милицию видеть не может физически.
– Так у них расписки-то нет! – вмешалась Наталья почти криком. – Наглецы.
– Это в суде пусть ваш муж объясняет. Пусть говорит, что нет расписки и в долг он не брал. Пускай перед судом откажется. Но тут нюанс такой. Суду нельзя врать. За дачу ложных показаний он, как ответчик, подозреваемый мной в мошенничестве, а я напишу от себя справку о расследовании инцидента, может реально получить лет пять. Мошенничество-то в крупных размерах. Тысяча рублей. Мне почти год работать. У меня оклад – сто рэ. Да и кроме того на суде уже реально потребуются бумаги. От Алексея, что никаких денег он не занимал. Лёша такую бумагу писать не будет. Ну, а ещё к вам до суда придут из прокуратуры и вы им должны дать бумаги, которые подтверждают законность происхождения средств, на которые вы купили кооперативную квартиру, машину, мотоцикл, люстру дорогую и не дешевые холодильник с этим вот телевизором огромным. На какие деньги супруга Анатолия отдыхала в Болгарии. Кто заработал на отдых? Документ представите? Тут всё документально должно быть. Иначе, сами понимаете – накажут. Суд, повторяю, справедливый пока.
Все притихли. Настенные часы в круглой серебристой оправе так стучали стрелкой секундной, будто по головам молотком. Первым не выдержал Толик. Он вскочил, убежал в спальню и вернулся с пачкой денег.
– Тысяча ровно. Можете не пересчитывать. Я бы после Нового года отдал точно, Алексей! Ну, раз уж раньше вышло, то заберите раньше.
– Это как так – раньше? Брали же всего на месяц. А год прошел. Стало быть вы и есть аферист-мошенник. – строго, разделяя слова, сказал капитан. – Дайте мне. Пересчитаю. Положено так.
Вышли все трое, не прощаясь с Толиком и его женой.
– Это надо ж! – вздохнул Лопатин старший. – Настроение убил во мне Толик этот насмерть. Давно таких упёртых нахалов не встречал. Этот заслуживает хорошего удара в челюсть.
– Не наши методы, – засмеялся участковый Зинченко. – Всё должно по закону делаться. Докажи суду, что ты не брал денег и что не врёшь, да и отдыхай. А ему суд наш не поверит. У нас вполне разумный суд.
– Спасибо вам, капитан, – Александр Максимович пожал участковому руку.
– И от меня спасибо! – горячо объявил Лёха. – Если б не вы… Блин, не думал, что Толя такая сволочь.
– Да вы много чего не видели и не представляете. Так и слава богу, – капитан козырнул и быстро побежал по заледеневшей натоптанной дорожке, скользя, но удивительно ловко сохраняя равновесие и ритм бега.
До тридцать первого декабря, прямо до самого вечера после работы и дома у Лопатина хранилось плохое настроение. Гости пришли весёлые, шутили, танцевали под радиолу танго и фокстроты.
– Болит что-то, Саня? – спросил Самвел Мадоян, школьный ещё друг.
– Кроме души ничего не болит, Самвельчик, – махнул рукой Лопатин и выпил сто граммов коньяка. Остальные тоже уловили, что в этот праздничный день Максимыч сам не свой. И после двенадцати, осушив по бокалу полусладкого шампанского, потихоньку разошлись парами. Даже не слышно было, как за ними английский замок цокал язычком. Жена Александра не трогала, не расспрашивала. Она знала, что без серьёзной причины муж в депрессию сроду не свалится.
Так прошло два дня и в ночь со второго января на третье Лопатин пешком пошел в диспетчерскую. На дежурство заступать. Было чуть за девять вечера. Пробилось с гор тепло, плюс два градуса примерно. Шел сильнейший буран, закрывающий уличные фонари и прячущий за стеной несущегося вбок снега и дома большие, и редких людей, бродячих собак и, главное, небо. Ветер тёплый тащил выше голов желтоватый туман, тонны лёгких пушинок-снежинок, он сдувал Лопатина с тротуара и уже минут через пять Максимыч понял, что надо наклониться боком на ветер, лечь на него и только так двигаться. Пришел он в диспетчерскую и еще минут десять сбивал на крыльце тяжелый снежный груз, попутно растирая обожженную ветром правую сторону лица.