Tasuta

Остап

Tekst
Märgi loetuks
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Ночью он быстро крутился вокруг своей оси, напряженно всматриваясь куда-то вдаль и вверх. И лишь к восходу солнца, когда только заблестели первые красные капли на росе, Виктор Петров неожиданно остановился.

− Сердешные вы мои, − ласково сказал он и исчез.

Танцы закончились.

Степень риска

Сильва бился головой об стену. Ради интереса. Что крепче стена или голова?

− Очень мне интересно. Что же крепче, стена или голова? – разбегаясь, говорил Сильва.

И бился головой об стену. Стена презрительно фыркала и посмеивалась над забавным парнем.

Было воскресенье, и Сильва отдыхал. Он разбегался и бился головой об стену. Исключительно из интереса, чем ради спортивных достижений. Свой интерес Сильва объяснял еще тем, что воскресный день выдался пасмурный и ветреный, свет отключили, и телевизор не работал. В общем, оправданный интерес.

− Мне очень интересно. Что же крепче, стена или голова? – занимая исходную позицию, говорил Сильва.

И с разбега бумкался об стену.

− Уймись, дурачок. Хватит уже, – советовала стена.

− Нет, а все-таки. Очень интересно, что же крепче, стена или голова.

− Думаешь, мне не интересно, – говорила стена. – И мне интересно. Так я же не кидаюсь тебе на голову. Стою себе и спокойно интересуюсь.

− Нет-нет. Надо выяснить, – не обращая внимания на реплики стены, твердил Сильва. – Что же крепче, стена или голова?

Надо полагать, что голова у Сильвы была чугунная и весьма твердолобая. Другой бы уже разбил ее в лепешку и валялся бы мирно с сотрясением мозга. А Сильве хоть бы хны. И вот он бьется головой об стену и ничуть себя не жалеет.

Однако и стене тоже вся эта история по боку, так штукатурка осыпалась кое-где и только.

− Да. Обе мы крепкие. Что голова твоя, что я. – сказала стена, оглохнув от постоянного бумканья. – Ты бы отдохнул чуток. Я никуда не денусь.

− Нет, – не соглашался Сильва. – Вопрос так и остается открытым. Что же крепче, стена или голова?

− Да голова. Голова, – соглашалась стена. – Крепче не бывает.

− Голова, говоришь, − ухмылялся Сильва и ударялся головой в стену.

− Ты чего хочешь добиться? – спрашивала стена, начиная беспокоиться за свое будущее.

− Интересно мне, − спокойно объяснял Сильва, − что же крепче, голова или стена.

− Тебе же, говорят, голова. Чего тебе еще надо? – не понимала стена.

− Мне не надо ничего, – механически, видимо, все-таки немного повредив голову, говорил Сильва. – Важно понять до конца, что крепче головы или стены. Стены или головы? Вот в чем вопрос.

− Какой же это вопрос, – внушала стена. – Если я тебе сама и говорю, что головы крепче.

− А стены? – становясь в исходную позицию, начинал Сильва.

− Что стены? – не понимала стена.

− Когда рухнут стены? – спрашивал Сильва и врезался в препятствие.

− Когда будет надо, тогда и рухнут, – успокаивала стена. – Тебе то чего беспокоиться, ты же не стена.

− Нет, так не годится, – не соглашался Сильва, окончательно зациклившись на поставленной задаче. – Вот передо мной конкретная стена. На мне конкретная голова, которая противостоит этой стене. И если голова крепче, то стена должна рухнуть. Если же..

− Да ладно тебе. На равных мы, – перебивала его стена. – Чего ты, в самом деле, как не родной? Вместе ведь живем, в одной квартире.

− Стены, – готовясь на самый решительный штурм, проговорил Сильва. – К чему они нам?

− Защищают они … − начала объяснять стена.

Но тут мощный удар сотряс ее до основания. Стена покачнулась. Покачнулся и Сильва.

−– Дурак ты! – обиженно сообщила стена, чувствуя, что оседает. – Самому не живется, и другим покоя не даешь! Дурень! Думать надо, что делаешь!

Сильва этого не расслышал. В голове у него гудело, как в огромной вентиляционной трубе.

− Что же было крепче? – еле шевелил он губами. – Стена или голова?

Так и не дождавшись ответа, Сильва рухнул, как подкошенный. Сверху обрушилась стена, проклиная неудачный вечер, когда не работал телевизор.

Санитары

Платок был серо-землистого цвета, совсем грязный. Но ничего другого не нашлось, и санитары воспользовались именно им, не известно откуда взявшимся, замызганным женским платком.

Санитары только что перетащили через ручей раненного бойца и бинтовали его раскуроченную руку.

− Суки! Не дамся! Порву! – в бреду кричал боец, видя неприятеля.

− Да свои мы! Свои! – хором говорили санитары и улыбались, склонив поближе к лицу солдата чумазые рожи.

Солдат так и не понял смысла их слов. Что-то прохрипев в бреду, он умер, успев укусить одного санитара за палец.

Забрав перемазанный кровью платок, санитары неторопливо пошли прочь. Они материли судьбу, злые на то, что потеряли столько времени.

Перейдя ручей обратно, они уже не стали хватать первого попавшего. Степенно прохаживаясь по полю боя, надеясь выбрать раненного пободрее да посвежее, они ощупывали и рассматривали всех, как дыни.

− Вот! Давай этого возьмем! – предложил один санитар, указывая на валявшегося в канаве шатена с перебитыми ногами.

− Нет. Не возьму его, – заупрямился другой санитар. − Не хочу.

Ему сразу не понравился дерзкий пронзительный взгляд шатена. Тот обиженно отвернулся. Санитары двинулись дальше.

Где-то на краю поля под грудой трупов они откопали раненого картечью в плечо офицера в полуобгоревшем мундире. Погрузив на носилки стонущего офицера, они пошли обратно, и как бы ненароком профланировали мимо канавы, где лежал шатен. Шатен прикрыл глаза и сделал вид, что уже умер, легко и без мучений с умиротворенной улыбкой.

Благополучно спустившись в ручей, санитары держали носилки на плечах и осторожно переходили на другой берег. На середине ручья тот санитар, что шел сзади, вдруг увидел на рукаве раненого офицера обгоревшую вражескую нашивку. Ничего не объясняя, он отпустил носилки, и их тут же вырвало течением из рук идущего впереди санитара.