Удивительное свойство моряков жить под водой

Я пожал плечами. Пока ехали в метро, от Игорька я узнал, что в России регулярное строительство подводных кораблей началось в тысяча девятьсот втором году с постройки инженером Бубновым подлодки «Дельфин». В общем, день прошел не зря.

7

Самый проверенный и успешный метод обучения держаться на воде – плыви или тони. Человек позаимствовал его в природе и применил по-спартански: кто из брошенных в воду выплывет, тот умеет плавать. Так и в жизни: бросят в нее – плыви, как умеешь; и сразу не поймешь, как твои успехи.

Вечером я шел через соседний двор, накрытый сумраком грозового неба, и вдруг обомлел, увидев красный УАЗ-2206. Стоял он одинокий, заброшенный и потрепанный, словно прошел двадцать пять тысяч лье и столько же лет по дну океана и замер, брошенный командой. Обойдя машину, я приблизился к пыльному окну и разглядел салон, заваленный старым снаряжением: палатками, спальниками и пенками. На снаряжении толстым слоем точно жирный ил лежала пыль.

Напротив машины, сквозь мутные окна, я разглядел стену бройлерной, разрисованную граффити. На дне моря лежал корабль с обломанной мачтой, рядом с развалившимся остовом валялся сундук с золотишком, над сундуком парил чуть осоловевший осьминог, а мимо плыл удивленный дельфин с открытой пастью, то ли восклицая «мама!» при виде красного УАЗа, то ли спрашивая меня: «Ты доволен?». Внизу райтер оставил свой тэг SeaBerya33. Соленая вода сама плеснула из глаз − я вспомнил «Короля Чеснока» и маронира.

Домой я пришел в полуобморочном состоянии, меня штормило и клонило в сон. Дома никого не было, и я не стал противиться желанию. Лег у раскрытого окна, чувствуя душный воздух перед дождем. Вскоре пригрезилось, что я умиротворенно кемарю на дне океана и вполглаза наблюдаю, как мимо проплывают тунцы и пеламиды. Сначала под чудовищной массой воды было не пошевельнуться, а потом я почувствовал, как она плавно прогибается. Сделав оказавшееся привычным движение, я скользнул сквозь толщу воды.

В дверь позвонили. Я вскочил мокрый, в раскрытое окно поливал дождь.

Заявился подвыпивший долговязый тип в нелепой ковбойской шляпе, с нее капало. Он принес рекомендательную записку от знакомых грузчиков и сообщил о своем намерении найти здесь койку. Видя мое недоумение, он достал початую бутылку, несколько раз приложились к горлышку и закончил словами маршала Мак-Магона:

− Я здесь, здесь и останусь…

− Места маловато, − заметил я.

− Я мошка, я поэт, − пробубнил парень, − на весах мира меня нет.

И свалился на пол. Только он отвозил длинными, как жерди, ногами, на пороге появился промокший Манкин. Перешагнул через тело, забрал бутылку и, расположившись на камбузе, спросил:

− Кто это?

− Говорит, что поэт, но я думаю, обычный бичкомер, − ответил я. − Просится на борт

− Великоват для подводной лодки.

В полночь, когда вернулись остальные члены экипажа, в дом ворвалась беременная девица с рыбьими глазами навыкат. Она скандалила на полную катушку, разыгрывая перед нами сцены из будущей семейной жизни. А обрюхативший ее долговязый тип так и не пошевелился, лишь выдохнул разок с ужасом:

− Вот опять, она…

− Если он не вернется в семью, я зарежусь, − угрожала деваха. – Мой папа достанет его из-под земли!

− Заканчивайте с этим! – крикнул из комнаты Ряба. – Мы спать ложимся.

− Рекомендательное письмо к тебе, − сказал я Манкину. – Нам и выносить его.

Мы погрузили тело в ковбойской шляпе в такси, и Манкин напутствовал парочку крестом и благословлением. Успокоенная девица, крепко держась за мужика, укатила в ночь по мокрой улице.

− Бабе много не надо, бабе нужен просто мужик, − сказал вслед Манкин. – С женщинами сложнее, им нужен реальный мужик. Как я! Трололололо!

Манкин икнул и дико захохотал. Влюбленная парочка впереди перешла с освещенного тротуара на темную аллею. Мы завернули в ночной магазин, взяли добавки и там порешили, что женщины отнимают ум, ранят сердца и сеют панику на корабле.

− Причем делают это в пределах мировой гармонии, − сказал Манкин уже на камбузе.

С тем и легли спать.

8

Всякое пристанище, даже если сваями впаяно в землю, движется вместе с хозяевами. Никто не стоит на месте, Земля, как огромная карусель, вертит людьми и делами. И не только потому, что она вращается вокруг оси и солнца, а скорее потому, что человеческие устремления влекут ее по замысловатой траектории от жизни к смерти и обратно.

«Не знаком с мореходством – не входи». Так было начертано над входом в квартиру доктора Улисса. Мы немного посомневались, но вошли. В доме играла чья-то песня, она словно вода заполняла комнаты. В клетке под потолком сидел волнистый попугай и кивал головой в такт мелодии. От музыки и кивающего попугая становилось комфортно, чувствовалось, что мы не зря зашли в гости, воспользовавшись адресом.

Хозяин встретил нас облаченный в английский дорожный костюм с широким кожаным поясом и вместительными накладными карманами. В руках он держал бамбуковую трость, с которой, судя по оживленному виду, перед нашим приходом проделывал какие-то упражнения.

− Хороший прикид и песня хорошая, − похвалил я.

− Это Фред Нил. Понимаете, о чем поет?

− Нет, − сказал я.

− О том, что мир нельзя изменить, и о дельфинах, − кивнул Игорёк.

А Фред Нил пел:

Этот старый мир навсегда останется таким,

И всем войнам не под силу сделать его прежним.

Я ищу дельфинов в море…

Я не тот, кто поведает миру, как выжить.

Знаю только: покой придет, когда не станет ненависти…

Иногда я думаю о субботнем Младенце…

И еще о том времени, когда мы носились на воле.

Этот старый мир, возможно, никогда не изменится,

Этот мир, наверно, уже не будет иным…

Песня завораживала, я даже чуть приоткрыл рот − самому захотелось спеть что-нибудь о море и об этом мире.

− Пить будете? – спросил доктор.

− Можно и выпить, − кивнул я, по-своему поняв предложение.

Доктор Улисс принес по стакану, наполненному прозрачной жидкостью.

− Это что? – спросил я. – Водка?

− Вода.

− Из-под крана?

− С ледника Геблера. А если желаете другой, то есть с ледников Дыхсу, Арапахо, Ламберта, Алетча и Росса.

− Думаете, оно нам надо? – спросил я.

− До-пры-гал-ся ду-ра-чок! – вдруг прокричал попугай.

Я нервно засмеялся. А когда попил водички, то с удовольствием отметил, как в животе стало значительно уютнее. Доктор Улисс смотрел, как мы причмокиваем, и вдруг заявил:

− Глядя на ваши лица, хочется поговорить о талассотерапии.

− О чем? – переспросил я.

− О лечении морской средой, − объяснил Игорёк. – Доктор, я знаю, талассотерапия сейчас популярна. А что вы хотели о ней рассказать?

− Поезжайте немедля на море.

− Вот оно что, поезжайте немедля на море, − повторил Игорёк, глядя, как попугай крутит солнышко.

− Да уж, надо бы, − заволновался я и попросил еще воды.

Попив, мы посмотрели фотографии с побережья Черного моря и Адриатики, обсудили безвизовые поездки в Хорватию.

− А зачем вы нас приглашали? – спросил Игорёк.

− За тем и приглашал, чтобы сказать, вам пора к морю.

− Понятно, − проговорил Игорёк тоном подчеркивающим, что как раз мало что понятно.

− Ну да, − сказал я. – А зачем же еще.

− До-пры-гал-ся ду-ра-чок! – прокричал попугай.

Мы выпили еще по стакану воды и засобирались домой. Напоследок доктор Улисс еще раз настоятельно посоветовал ехать к морю и подарил по ракушке.

Выйдя из подъезда, мы неспеша пошли по аллее в тени тополей на краю школьного двора. Я думал о Фреде Ниле, о дельфинах и о возможной поездке к морю.

Юнга ненавязчиво удивлялся нашему походу к Одиссей Петровичу:

− Презабавный тип! Видел сколько у него карт, книг, всяких заморских диковинок? Ясно, что человек дома не засиживается. Хотя его вид, когда он дает советы, лично мне не очень внушает доверия.

− Почему?

− Ну так… Он как будто с броневика говорит.

Игорёк чему-то вздохнул и взял с лавочки исписанный тетрадный лист, трепыхавшийся на ветру и готовый улететь. Слова на нем были составлены лесенкой и, видимо, подразумевали стихи:

С*** Таня

П**** п***********

Б**** е*******

Х**** з********

И в том же духе, непристойные слова, мат на мате без знаков препинания на две страницы. Единственные приличные слова: Таня и еще подпись Вова 11 класс.

− Да уж, − покачал головой Игорёк. – Этот мир не изменить.

− Ага, никак, − сплюнул я. – Да, вроде, уже никто и не собирается. Мелки в наш век пошли людишки…

− А может, Володька крепко влюбился? – с надеждой спросил юнга.

− Сто процентов.

Скомканный листок полетела в урну. Мы пошли прочь от школьного двора к метро. Город вокруг показался тем самым матерным словом, он звал в свою гигантскую дыру, пахнущую утробой зверя.

9

Трубадур Фред Нил понимал жизнь, раз обратился с песней к дельфинам. Они знают кто мы и радуются человеку как родному, зазывая обратно в воду. А мы уходим дальше и глубже в камень и в пыль, предавая стихию нас породившую.

Необъяснимая сиротливость овладела мной, когда Макс забирал Игорька и меня от метро. Вроде, всё складывалось неплохо. У боцмана в машине сидели две миловидные девушки, его землячки, с радостью принявшие предложение искупаться на Пироговском водохранилище. Однако чего-то не хватало.

В ожидании Веселого, обещавшего присоединиться к нашей компании, я рассказывал о походе в дельфинарий.

− Всё также по рыбам и воде с ума сходите, − смеялся Макс.

− Да, ничего не изменилось, − пожимал я плечами, улыбаясь землячке боцмана с русалочьими глазами и косичками.

− А как вы сходите с ума по рыбкам? По каким именно? Как готовите и с чем едите? − спросила она.

− Четыре древних периода: силур, девон, миссисипий и пенсильваний, называют веком рыб, − не дал мне ответить Игорёк. − Тогда жили самые крупные рыбы. Если бы вы их увидели, у вас вместе с аппетитом пропало бы и всё остальное.

Позвонил Веселый, прокричал, что застрял в очереди в гипермаркете, закупая маринованный шашлык, и обнадежил:

− Подъедем сразу на водохранилище.

На берегу «Бухты радости», где мы решили окунуться, люди сидели чуть ли не на голове друг у друга. Все добротные беседки сдавались в почасовую аренду за цену равную стоимости дачного домика где-нибудь под Иркутском. Напитки отдавали за три цены. Мутная вода билась о берег, словно задыхаясь. Единственно на чем можно было остановить глаз – призрачные паруса на воде. Да и они казались саванами, мечущимися между берегами в поисках покойников.

Веселый подъехал на «Опеле», как к себе домой. Вернее, за рулем сидела жена, а Веселый помахивал банкой пива. Он набрал в весе, стал еще радушнее и, как признался, жил теперь на то, что скупал в интернете домены и перепродавал фрилансеров.

− Ну что, чуваки, город сидит на плечах! Пришла пора сделать заплыв в никуда, − хохотнул Веселый.

Разложив над углями шампуры с мясом, мы выпили для куража и, избавившись от брезгливости, наскоро искупались. Только выбрались из воды, как вслед за нами на берег выпрыгнула рыбешка, похожая на вытянутую хвостатую жабу с глумливой улыбкой. От ее вида одну из подружек боцмана стошнило.

− Вода грязна, отходов много, − ямбом объяснился подошедший смотритель, брезгливо поднял уродицу за хвост и понес к мусорному баку.

− Такая вот ушица, − сказал Веселый вслед смотрителю.

Напоследок рыбка-мутант похлопала ртом, и мы явственно услышали злобный писк:

− Уматывайте отсюда, пока целы, ушлепки!

Игорёк многозначительно посмотрел в мою сторону, и я понял − без промедления едем к морю. Странный случай с уродливой рыбой пробрал, как предсмертный озноб. Поздним вечером мы сняли с карточки оставшиеся деньги и купили билеты до Новороссийска.

10

Ни один человек не попадает в неприятности чаще чем моряки. Эвплойя! То есть, счастливого плавания! Так говорили древним мореходам, провожая их как в последний путь. Даже если они не возвращались, оставалась надежда, что плавание всё равно было счастливым.

Валя слушала мои истории с интересом, но, судя по блуждавшей улыбке, не всему верила. Хотя, когда речь зашла о рыбе-мутанте и парусах, мечущихся, как саваны, она взволновано коснулась моей руки. Мы спускались по лестнице на набережную. Статная фигура человека, стоявшего у корзины с кефалью на импровизированном торговом ряду, показалось знакомой.

− Доктор Улисс! – окликнул я.

В светлой короткой накидке, похожей на экзомис, разрисованный дельфинами, овальной шапочке, прикрывавшей темя, и сандалиях на босу ногу Одиссей Петрович выбирал рыбу. Он обернулся, и лицо его приняло благодушное выражение.

− И вы здесь, доктор! – обрадовался я. – Только что вспоминал вас! Впрочем, это, кажется, в вашем духе появляться неожиданно и весьма кстати.

− А я здесь в небольшой экспедиции, собираюсь провести исследование, связанное с одним экспериментом. Хорошо, что мы встретились. Думаю, и вам будет интересно присоединиться.

Я представил доктора Вале.

− А что за эксперимент, доктор? − спросила она.

− Незаурядный такой эксперимент, − уклончиво проговорил Одиссей Петрович. – Вы знаете, что морская вода и кровь человека сходны по химическому составу?

− Догадывались, − сказал я, разглядывая шрам на бедре доктора.

− Значит, можете предположить, что эликсира вечной жизни у человека целый мировой океан.

− Почему бы и нет.

− И стать почти бессмертным долгожителем не так уж и сложно.

− Вот здорово, − улыбнулся я. − Андрей Платонов и Николай Федоров будут рады.

− А какие бессмертные получатся? − спросила Валя. − Вдруг это будут всё ненавидящие и презирающие струльдбруги с острова Лапута?

Одиссей Петрович вежливо кивнул в знак понимания, но ответить не успел. Приближавшийся с аллеи и набиравший громкость чей-то голос предъявил своего обладателя − пожилого мужчину в пляжной шляпе, из-под которой топорщились тараканьи усы. Его сопровождали две пухлые женщины, преданно внимавшие каждому слову монолога из-под шляпы:

− Нет, бог с ним, с морем! Зачем оно? Разве от его вида не становится так грустно, что хочется плакать. Поглядите на эти необозримые воды, ведь не на чем взгляду отдохнуть. Прямо мучаешься от однообразной бесконечной картины, человек в ней просто исчезает. А послушайте раскаты волн. Миллионы лет они твердят одну мрачную песню, в которой слышны лишь жалобы обреченного на муку. Да еще если рядом чайки кричат пронзительными, зловещими голосами. Брр. Человеческий голос среди этих звуков ничтожен. Даже тишина моря и неподвижность не приносят радости. Стоит вглядеться в едва заметные колебания водяной массы, как сразу содрогнешься от мысли, что эта необъятная, спящая сила всегда готова похоронить все труды и замыслы людей.

Шляпа и усы проплывали мимо Одиссея Петровича. Расплатившись за выбранную кефаль, доктор посмотрел на колоритного талассофоба и вдруг запел, обнаружив приятный лирический баритон:

− Стремись же духом в волны, в море. И в даль, и в ширь в его просторе, куда захочешь, можешь плыть. Но не ищи, но не ищи… кхм…что там не ищи? – перестал петь доктор. − А ладно. − И обратился к нам: − Ну что, поплывете со мной?

− У вас и лодка есть? – спросила Валя.

− Даже две, − подмигнул Одиссей Петрович. − Одна для ночных путешествий к луне, другая для дневных к солнцу. Если вы еще не бывали ни там, ни там, нам по пути. Итак, решено, я вас беру!

Расспросив, где я остановился, доктор пообещал, завтра-послезавтра заглянуть в гости, и поспешил вверх по лестнице с набережной. Его уверенные движения обладали магнетической силой. Обладатель тараканьих усов, его спутницы, торговки рыбой, Валя и я заворожено смотрели доктору Улиссу вслед.

11

Жизнь многообразна, и человек − единственное существо, способное отблагодарить жизнь за ее многообразие. Отблагодарить тем же. Всеми чудесами своей души, великолепием ума и тела. И жизнь не замедлит преподнести новые дары. Многие это знают, но мало кто старается этому следовать.

Два дня я чего-то ждал, размышляя о том, когда же и мне откроются как-нибудь тайны. Одиссея Петровича я встретил на набережной, на вопрос об исследовании он отшутился, сказав, что ждет попутного ветра, называя окрестности конскими широтами. Из-за жары и штиля казалось, что море покрыто белым илом, блестевшим на солнце.

Доктор Улисс постучался на чердак ранним утро и сообщил, что будет ждать нас вечером за маяком у дальнего, похожего на черепаху мыса. Игорёк обрадовался его приходу и не отпускал, пока не напоил чаем. Уходя Одиссей Петрович попросил:

− Понадобится помощь ваших друзей. Сколько вас будет?

− Думаю, четверо, − сказал я.

− Меткий стрелок среди вас есть?

− Найдется, − уверенно заявил Игорёк

− Отлично.

− А кто у нас меткий стрелок? − спросил я Игорька.

− Узнаешь.

За час до полуночи к намеченному месту подошла Валя. Она была последней, кого мы ждали. Валя извинилась за задержку, объяснив ее неприятным происшествием: перед дорогой она штопала ветровку и сильно уколола палец.

Доктор осмотрел рану и вынес диагноз: опухоль скоро спадет, рана не опасна. В лодку он уложил два саквояжа, дайверское снаряжение, рассадил нашу компанию, и под звездным небом мы тихо отплыли в открытое море. Юнга и я на веслах.

− Что будем делать? – спросила Ирина с кормы.

− Посмотрим на рыбьи икринки, а потом и прямо рыбе в глаза, – отвечал Одиссей Петрович.

− Искупаемся? Море теплое, − сказала Валя, плеская рукой в воде.

− Доктор скоро откроет нам какие-то тайны, − предположил я.

− И выдам по серебряному цилиндру фараонов, − усмехнулся Одиссей Петрович.

Я сидел напротив Вали, от нее исходил едва уловимый аромат канталупы. С отстраненным вид она иногда направляя в сторону доктора долгие пристальные взгляды. Пытаясь ее разговорить, я спросил, как продвигается покупка дома.

− Тише, − попросил Одиссей Петрович.

Некоторое время мы гребли молча, очертания берега исчезли, и только по огням маяка можно было предположить, где суша. Вдруг под нами проплыла огромная рыба, тело ее чуть светилось и походило на толстый диск.

− Смотрите, это же, вроде, рыба-луна?! – воскликнул я.

− Ой! – испугалась Валя, выдернув руку из воды. – Она током бьет?

− Откуда она здесь? Рыба-луна вводится в южных широтах, − наклонился юнга.

− Она светится, − не могла успокоиться Валя.

− Электрический заряд генерируют пять видов: морские звездочеты, гимнархи, электрические сомы, скаты и южноамериканский электрический угорь, − поделился знаниями Игорёк, − он выдает по шестьсот вольт каждые две-три секунды.

− Чем?

− Мышцами. Они устроены по принципу вольтова столба.

Доктор Улисс наблюдал, как светящаяся рыба нарезает круги у лодки.

− Отлично, − проговорил он, доставая из саквояжа арбалет-пистолет, заряженный дротиком. − Кто из вас метко стреляет?

− Вы хотите ее убить? – ахнула Валя.

− Здесь усыпляющий раствор. У меня сегодня рука нетвердая… Кто сможет?

− Давайте я, − предложила Ирина. – А что это за рыба?

− Рыба-луна и есть, она же рыба-жернов и рыба-солнце. Здесь на глубине десяти метров в скальных образованиях есть несколько гротов, в них ее дайверы и обнаружили. Видимо заплыла как-то, с ними такое случается. Она здесь вторую неделю кружит, наверняка где-то в гроте икру мечет. Обычно мозг у рыбы-луны три-четыре грамма, она настолько глупа, что никак не реагирует на приближение человека, но вот эта настроена что-то агрессивно да еще и светится. Нужно дротиком попасть ей за плавник, а иначе ее кожу не проткнешь. Попадешь?

− Постараюсь.

Прозвучал щелчок, и вскоре большая рыба легла брюхом на бок, продолжая шевелить жабрами. Можно было наблюдать ее морду, похожую на обезьянью.

− Метко! – похвалил доктор Улисс. − Где тренировались, мадмуазель?

− Занималась пулевой стрельбой в обществе «Динамо», − засмущалась Ирина.

Юнга толкнул меня в бок:

− Понял, какая барышня? Твой шанс.

− Чего еще?

− Хватай корону, золото и дев.

− Я такого богатства не достоин, – покачал я головой, глядя на Валю.

− Почему?

− Я ничего толком не умею, − прошептал я. − А сильным женщинам нужен мужчина, у которого есть чему поучиться.

− О, да ты знаток женщин. Кто ни к чему не приучен на суше, еще может стать моряком, − дразнил Игорёк.

Доктор Улисс облачился в гидрокостюм и акваланг, включил фонарь, прицепил к себе саквояж поменьше и погрузился в воду. Некоторое время было видно, как он сосредоточено работал руками, точно Симплициус, опускавшийся с волшебным камнем, позволяющим дышать в бездонном царстве сильфов Муммельзее.

Минуло около получаса. Рядом на воде спала рыба-луна. Тишина. Лишь вдалеке что-то таинственно вздыхало.

− Что это? – прошептала Валя, явно не расположенная к водным процедурам.

− Духи, типа тех, которые провели Линберга над Атлантик-ой, – прошептал Игорёк.

Не успел он договорить, как доктор Улисс вынырнул, чуть не перевернув лодку. В руке он держал саквояж и радостно восклицал:

− Вот вам и vesica piscis!

– Что?! – хором воскликнули мы.

– Вот вам и выход из пустоты!

− Что там?!

− Наше будущее.

Другого вразумительного объяснения, кроме демонстрации колбы с крупными бело-прозрачными икринками, мы не получили. А через час уже выгружались на берег и сколько не допытывали Одиссея Петровича, зачем ему икра рыбы-луны, он лишь отшучивался:

− Знаете, в Болгарии говорят, что женщина и рыба не стареют. А почему? Слушайте сюда, т-сс. Кто был любителем сардин, будет строен, дожив до седин. Ха-ха! В воде секрет вечной жизни, друзья мои. В морской воде! Но погружаясь в нее, помните, главное. Ныряя, не забывайте выныривать. Ха-ха! Замечательно! Какая прелесть! Ха-Ха! Дышите глубже!

– А почему именно ночью надо было ехать? – спросил я.

– Потому что она светится в темноте, – сказал Игорёк.

На берегу, собрав снаряжение, увлеченные общением Одиссей Петрович и Валя пошли вперед. Ирина и Игорёк полезли купаться, а я сел на камень и закурил. Сверху с горки, где стояли палатки туристов, донеслась знакомая зловещая мелодия «Nightmares by the sea» сына Тима Бакли.

− I've loved so many times and I've drowned the all, − тоскливо тянул Джефф.

Мне передалось его настроение, и я впервые с ревностью подумал об Улиссе как о великовозрастном задаваке. И самое печальное было в том, что я не был прав, но очень этого хотел.

12

Человек должен уметь предсказывать будущее, писал профессор Чани, батя Джека Лондона. Что и говорить, такое умение пригодится, если боишься, что следующий шаг может привести в пропасть. Подстелить соломки всегда хочется. Однако завеса незнания, отделяющая нас от будущего, и есть та самая соломка. Не будь ее, мы бы увидели всё разом, ужаснулись и рухнули в тартарары. Интуиция – пока лучший инструмент в отношениях человека с будущим.

По утрам я встречался с Валей и Ириной, втроем мы шли купаться. Валя сдружилась с Ириной. Они хорошо понимали друг друга, смотрели одни фильмы, слушали одну музыку, читали одни книги, и делились впечатлениями, как будто рассказывали одну историю. Я никак не мог остаться с Валей наедине, чтоб выложить всё о своих чувства.

Удобный случай выдался как-то вечером, вдвоем мы пошли смотреть на медуз. В небе сверкали звезды, а медузы точно их отражение мерцали почти у наших ног.

Мы присели на камни.

− Еще недавно вот так сидеть с тобой у моря казалось несбыточной мечтой, − признался я. – Оказалось, это возможно. Хотел найти в тебе друга, и это сбылось. Я стал верить, что здесь у моря, свершится всё… То есть самое главное. И твоё появление здесь стало судьбой… То есть моей судьбой. Ты… Ты и раньше, когда я писал тебе письма, много значила для меня. А сейчас здесь я каждый день думаю о тебе. Не представляю, как жить без тебя. Я полюбил тебя. Давай жить вместе.

Валя выслушала с улыбкой и сказала:

− Ничего не получится.

− Почему?

− Да потому, что цветы не растут посреди бушующего моря.

− Это я-то? Бушующее море?

− Нет, бушующее море – это я.

− Понимаю… Но ведь это пройдет.

− Наверное, только…

Валя подняла голову и поглядела на звёзды с детской мечтательностью. С восхищением наблюдая ее в профиль, я видел божество.

− Я бы полюбила мужчину глубокого и теплого как море, − по земному просто произнесла богиня.

Голос ее звучал, как арфа, за игрой на которой женщины островов Средиземноморья коротали дни, ожидая возвращения мужчин из плавания. Извлекая из кармана последний аргумент, пачку писем, я уже ни на что не надеялся:

− Ты говорила, что получила от меня всего два письма, вот остальные.

Валина рука, не знавшая, что делать с потрепанной связкой бумаги, взяла ее и безвольно повисла. Взгляд Вали блуждал.

− Впрочем, ладно, давай обратно, − я выхватил письма, − дело прошлое. Спокойной ночи. Мне нужно идти.

Валя не остановила меня.

В расстроенных чувствах я поднялся на чердак. И только упал на диван, чтоб отдаться страданиям, как позвала Ирина. Она приготовила что-то вкусное, Игорёк сидел уже у нее в гостях и уплетал вторую порцию.

Глядя в дразнившую пряным ароматом тарелку с похлебкой как в море разбившихся кораблей, я слышал голоса Игорька и Иры, словно из параллельного мира.

− Вкуснятина! – восхищался юнга.

− Говорят, по вкусу похоже на черепаховый суп.

− А это из чего?

− Из телятины.

− Сроду бы не подумал. Правда, я и черепах не ел, напоминает что-то куриное, очень вкусно, − нахваливал юнга, орудуя ложкой. – Кстати, когда Френсис Дрейк попал на Каймановы острова, он обнаружил много странных пресмыкающихся, похожих на морских крокодилов. К тому времени голодная команда Дрейка подъела всех крыс на корабле. Крокодилы пришлись морякам по вкусу, они набили мясом животы и пустые бочки. Позже выяснилось, что это не крокодилы, а особые черепахи. Вскоре острова заселили, и все шедшие мимо суда пополняли там запасы свежего мяса. Закончилось полным истреблением черепах. Очень вкусно, спасибо, объелся, как ихтиозавр. Они, говорят, очень любили черепах

Я встал, чтобы уйти.

− Не понравилось? – спросила Ирина.

− Он даже не попробовал, − сказал Игорек. − Что с тобой, Банифаций? Каникулы не удались?

Встревоженная моим удрученным видом Ирина смотрела как сестра милосердия, ей не хватало только золотого креста на голубой ленте. Я сел обратно и съел тарелку похлебки.

− Чаю, − предложила Ирина, − твой любимый с бергамотом.

Я выпил чаю и немного успокоился.

− Погода отвратная. Геомагнитные бури, что ли? Спать хочется, − снова встал я. − Как спят черепахи, Игорёк?

− Спрятавшись в панцирь, максимум месяцев пять

− Пойду прилягу на месяцок.

Спал я неспокойным полным призраков сном. Под утро туда заявился гигантский двенадцатипалубный паром «Ulysses». Он двигался сквозь непогоду, медленно отходя от берега. На палубе в меховом манто, похожая на причудливую серую птицу стояла Валя и махала рукой.

Немцы говорят: traume sind schaume. Мол, сны − пена. Я этой пеной чуть не захлебнулся.

13

Думать о безбрежных глубинах океана так же естественно, как мыть голову. Тем, кому жизнь на суше лишь подобие жизни, море дает верный шанс стать самим собой. Верно подметил поэт: «В воде привольней жизни ход, на суше все ее стремленья – одни бесплодные мученья».

С восходом солнца я открыл глаза и не мог уснуть. Тоска нарастала и выматывала свирепей голода. Шатаясь, я ходил, как по кренящейся в шторм палубе, задевая и роняя предметы. Стараясь успокоиться, я включил приемник. На волне радиостанции «Искатель» шла передача, где умудренный путешественник на манер Юрия Сенкевича проникновенно делился знаниями:

− Сейбл можно назвать самым удивительным, самым таинственным и самым коварным островом из всех когда-либо нанесенных людьми на карту земного шара. На протяжении почти пяти столетий остров вселял страх и ужас в сердца мореплавателей, снискав себе столь мрачную славу, что его стали называть «островом кораблекрушений», «пожирателем кораблей», «смертоносной саблей», «островом тысячи погибших кораблей» и «островом призраков». До сих пор никто…

В другой раз я бы с интересом послушал историю до конца, но не мог находиться на одном месте. Я спустился с чердака, посидел в беседке под старой яблоней и решил почистить походную куртку. Вернулся за ней на чердак, а радиоприемник твердил о том же:

− Район Дюн Верджинии Дэйр с мысами Гаттерас, Лукаут и Фир – это также одно из самых гиблых мест на земном шаре. Бесчисленные мели, частые штормы, зыбь, туманы, течения и так называемые «южная мгла» и «парение Гольфстрима» делают плавание близ этих берегов трудным и опасным. Имеются сведения, что во время «южной мглы» усиливается снос судов в сторону берега…

В кармане куртки я нашел пачку писем, они были аккуратно пронумерованы датами. Я взял верхнее, последнее, за 31 августа, и перечитал.

«Здравствуй, Валя! Я возвращаюсь в город. И вроде бы уже нет смысла писать тебе, скоро можно будет увидеться и поговорить. Однако я решил, что лучше еще раз написать. Кто знает, получится ли при встрече сказать всё, что хочется. Поезд мчит мимо засыпающих станций, я вглядываюсь в темноту и вижу в стекле свое отражение, гляжу сквозь него и вижу, как проносится заоконный мир, словно образы и переживания в моей голове.

Последнее послание капитана Бриггса

Шхуна на севере-востоке шла так, будто ей управляли пьяные. Капитан «Деи Грации» Дэвид Морхауз смотрел на ее ход и диву давался, с трудом представляя, что там творится. Штурман согласился с капитаном – шхуну надо догнать.

При попутном ветре судно настигли через пару часов.

– Морской дьявол! Так это же «Мария Селеста» старины Бриггса! Я хорошо знаю эту бригантину и ее капитана! – воскликнул капитан «Деи Грации», глядя в подзорную трубу. – Подайте сигнал о сближении.

– Кажется, на борту никого нет, – сообщил штурман, тоже не отрывавшийся от трубы.

– Что за чертовщина!

Вскоре капитан Морхауз уже отдавал команду подняться на борт «Марии Селесты». На борту не было никаких признаков жизни. Когда капитан вошел в кают-компанию, то первое, на что обратили внимание, – это на лежавшие там курительные трубки. Морхауз взял одну из них, и лицо капитана выразило крайнюю степень недоумения – с трубкой, предметом гордости и постоянной заботы, моряк мог расстаться лишь в самом крайнем случае. Вывод напрашивался сам.

– Здесь произошло что-то непредвиденное, – проговорил Морхауз.

– На судне нет спасательной шлюпки, – доложил штурман. – Отсутствует секстант и хронометр, а компас поврежден.

– Пойдемте в каюту капитана.

В капитанской каюте было темно, окна затянуты брезентом, приколоченным досками. Зажгли масляную лампу и увидели, что по полу разбросаны вещи, детские игрушки, а швейная машинка стояла с простроченной мужской сорочкой.

– Кажется, в это плавание он взял жену и дочь, наверное, хотел показать им Европу, – заметил Морхауз.

В столе у капитана штурман нашел шкатулку с драгоценностями и кейс с банкнотами разных стран. Из документов остался лишь судовой журнал, да еще на столе лежал номер «New York Daily Times» за 5 ноября 1872 года с обведенной заметкой в разделе происшествий, которую Морхауз тут же прочел: «На прошлой неделе престранное событие потрясло пароходную компанию Anchor Line. Принадлежавший компании пароход «Iron mountain», шедший из Сент-Луиса в Новый Орлеан, 23 октября прибыл в Виксберг. Одни пассажиры сошли, другие поднялись на борт, в общей сложности вместе с командой на борту находилось шестьдесят человек. При ясной погоде и большом скоплении провожающих пароход направился вниз по Миссисипи, чтобы сделать последний переход и прибыть в Новый Орлеан. Однако после того как судно скрылось за поворотом из вида провожающих, больше никто не видел ни судна, ни его пассажиров. Не осталось никаких намеков на существование «Iron mountain» или катастрофу, связанную с ним. Пароход просто пропал. Это загадочное событие даже не похоже на случаи с «летучими голландцами», когда пропадает команда и пассажиры, но остается корабль. Уже неделю полиция штатов Миссисипи и Луизиана пытается хоть что-то прояснить в этом деле. Однако пока, как сообщает представитель властей, нет ни одной зацепки. Мы будем информировать читателей о ходе расследования».