– Все равно, красава, у тебя в родне наверно много еврейской крови намешано, – Самуил посмотрел на Николая улыбаясь и немного завидуя его харизматичности.
– Да каждый русский, как минимум, состоит на одну пятую из этой крови, может четвертую часть, просто не желают это признавать, – Николай захохотал и достал сигареты из кармана пальто.
Николай смотрел на темнеющий город за окном, было сухо и ветрено. На светофорах народ торопливо перебегал улицы, вслед толпе, ветер кружил пыль и разноцветные бумажки. На переходе, в свете фар, был виден тощий мужик с замасленными нарукавниками поверх не менее замасленного пуховика, тяжело кативший дребезжащую тележку с ярко-намалеванной красной надписью «HOT DOGS».
Николай очень любил свой город. И никогда не уставал признаваться ему в этом. Всех этих без конца снующих людей, туристов толпящихся у Дома Зингера. Эти знаменитые и потертые дома в центре. Темную воду в каналах и реках. Любил, не потому, что родился тут, а потому, что здесь друзья, работа, особая атмосфера. Исключительно всегда особые отношения между жителями, и тем острее чувствовал это, когда приходилось уезжать в недолгие командировки за границу. Сейчас, глядя на массы передвигающихся субботних людей, он чувствовал смутную тоску с интересом вглядываясь в лица прохожих. Люди, даже кто случайно оказались в эту минуту на улице, тоже переживали сопричастность и любовь застывшую в величавой архитектуре и городском движении. Сопричастность к ледяной Невской воде, пронзительному северному климату, не похожей ни на что в мире петербургской среде обитания.
Не успели они подъехать к входу, как подбежал мужик с табличкой «старший администратор».
– Михаил Абрамович распорядился вас поставить на служебную парковку.
– Возьми и сделай с нами это… поставь нас! Нее, ну мы так-то не против. Веди нас, наш талисман, наша кибитка полностью в вашем распоряжении, где та блатная зона для лиц наделенных особым расположением господина Директора? – Николай первый раз заезжал на парковку театра.
Самуил еле выруливал в узком дворе-колодце, забитом машинами и кортежем Невского. Охрана Антона стояла на улице и что-то обсуждала.
– Здрав буде опричники, где ваш благодетель восседает? Имеем особую миссию, шутами вызваны потешить царствующих, да будь они здравы на долгия лета! – Николай и Самуил захихикали.
Разговоры прекратились, охрана в ответ насупилась.
– Я укажу вам путь,– засуетился появившийся из-за машин мужик с табличкой, – они-с в буфете на втором этаже, прошу следовать за мной.
– Follow him! Straight ahead! – хэштэг бар реальной культуры,– продолжали куражиться парни.
Короткими перебежками с кучей поворотов, петляя по коридорам, перешагивая приступки, поднимаясь на две ступеньки, спускаясь на полторы, они наконец вышли к большому свету. Николаю вспомнился Инженерный замок, с похожими тайными ходами, умели пращуры строить сооружения, для всех случаев жизни.
– Ну вот и тролли подоспели! Как же я рад вас видеть Николай Александрович, – Антон вскочил со стула навстречу идущим. – Разрешите сдуть с вас паутину нежнейшим образом.
Во втором зале, после буфета, за полуприкрытыми высокими позолоченными дверями был накрыт круглый стол. Стол ломился от изысканно оформленных бутербродов с разными составляющими. Чаще всего мелькала красная икра, классика театрального антракта советского времени, не потерявшая актуальность и по сей день, облагородилась только немного, обрезанными краями белого хлеба, величиной икринок и вздувшейся ценой. В центре стола стояло несколько ведерок с «Моётом». За столом в разных позах сидели, кроме директора и Антона, несколько молоденьких девушек. При виде входящих незнакомцев, некоторые зарделись пунцом, как розы.
– А вы понапрасну переживали, мои лебедушки, наши силы почти сравнялись, четыре к шести – Невский вскочил наливая всем шампанского.
– Самуил, вы как ? Прочистите изможденный до шестичасовым воздержанием организм? Или это до завтра до шести вечера ждать нужно? – Антон замер с наклоненным горлышком бутылки у бокала напротив Самуила.
– Отчего же, такое событие как посещение театра, вдвойне приятное своей внезапностью пропустить невозможно, да еще под игристое вино, в обществе столь обворожительных особ, – Why not? – как говорится. – Самуил подмигнул куда-то в сторону балерин.
Балерины сидели по стойке смирно, сильно накрашенные театральным гримом, от этого, их глаза казались огромными и бездонно-черными. Одеты они были все в какое-то подобие спортивных костюмов, но выглядели все равно нежно, сказывалась молодость. Яркий грим и обилие чёрного делало их очень похожими на знойных мексиканок. Кокетливо прикрывая рты, они постоянно перешептывались между собой, поглядывая в сторону мужчин.
За дверями началось отчетливое движение, публика прибывала в святая святых, театральному буфету. Знакомиться с девушками особого смысла Николай не видел, он все равно не смог бы запомнить кому, какое, имя принадлежит в этом гриме. Столующиеся больше примерялись знаками между собой. Изредка, кто-то произносил короткий тост за любовь и прочее дежурное словоблудие. Тем не менее, было непринужденно весело и без обязательств. Девушки почти не пили, за них отдувалась мужская часть усердно поглощая содержимое бутылок и закусывая сандвичами. Раздался первый звонок. Балерины переполошились, как в курятнике. Затем опомнившись, они чинно встали, отвесили реверанс, и легко пошли паря над полом при этом выкидывая вперед носок.
– Пожалуй, пора перемещаться в ложу, пока устроимся, пока разложимся – Антон тоже вскочил, выглянув за дверь, кого-то позвал жестом. Его поступь не напоминала парения над полом.
Вся компания дружно поднялась и весело пошагала за Михаил Абрамовичем, который, проходя через фойе, кивал головой налево и направо. Некоторым он просто подмигивал. Антон, тоже успевал кивать знакомым. Николай видел пару дружески улыбающихся лиц, но посчитал, что сегодня можно обойтись и без ручканья. Отдых располагал забыть о делах насущных. Хотелось праздника души и просто хорошего вечера.
Глава 7. Оплот душевного равновесия
Продираясь сквозь наплывающие торосы людской массы, спешащей приобщиться к культурному возлиянию, Николай втягивал носом ароматы женских и мужских духов. Дорогих и не очень, собранных мастерами вручную или разлитыми на заводе массовой бытовой химии под Нижним Новгородом.
Эти кружащие голову запахи. Один из важнейших признаков принадлежности к социальной группе. Для каждого они что-то значили. Указывали на своих, таили загадку, отталкивали резкостью, манили наслаждением, намекали на неуместность или даже сюрреализм происходящего, могли объяснить или запутать еще больше. Николаю нравились ароматы обитающие в театральных фойе и гардеробах. К месту, надетый аромат дополнял портрет обладателя. Или наоборот, ввергал в пучину несовместимости и отрицательности. Около таких людей хотелось задержать дыхание, и упаси боже, если они располагались на представлении рядом.
Мужчины, в основном, были в костюмах, разбавленных броскими деталями, галстуками, нагрудными платками, бабочками, кричащих цветов классическими ботинками. Выигрывал соревнование в оригинальности желтый или красный цвет обуви.
Многих, на гладко выбритом лице, сопровождал неизменный спутник, винно-водочный загар. По внезапной судороге душившей их отрыжки, и потоку внутреннего воздуха, выдуваемого куда-то в сторону, прикрытого ладонью, становилось понятно, что они опять достигли состояния дзен. Они были полностью уверены, что никто этого не замечает, и не чувствует запаха. Этот было даже тяжелее воспринимать, чем запах дешевый, или запах несоответствия. Частично переваренный запах любого алкоголя, а особенно коньяка и виски, перекликающийся с запахом тела и по пригородному мощно надушенный одеколонной субстанции, независимо от цены, вызывали головокружение и рвотные позывы. Было нестерпимо больно смотреть на спутников и спутниц, такого загорелого путешественника, если они сами не были в таком состоянии. Как правило, это была хрупкая девушка, краснеющая в тон лица спутника, если на них кто-то обращал внимание. Мужчине было все равно, он с азартом незаменимого прожигателя жизни наблюдал остекленелым взглядом за чужой «дичью». Чужими спутницами и их кавалерами.
Николай, был глубоко согласен с утверждением, что мужчин обязательно нужно выводить в театр. Выгуливать, как животных. Там, и только там, в этом оплоте высоко моральной культуры мужчина, хоть на короткое время менялся и облагораживался. Даже, несмотря на заливание страхов душистыми и крепкими жидкостями разом. Мужчина, открыто и часто, смотрел по сторонам сравнивая себя с другими мужскими особями. Оценивал по личностной шкале достоинства и недостатки обоих лагерей. Мерился успехом, своей одеждой, своим будильником на запястье, своей женщиной. Иногда, своими прилежными и по-модному упакованными детьми. Даже своими знакомыми подошедшими с ним просто поздороваться.
В сытые времена, каждый день, открывалось что-то новое. Иногда что-то приличное. Размер не имел значение. Значение имел стиль. Будь то магазин, корнер, ресторан, выставка или прочее грандиозно-вымышленное из пальца высосанное мероприятие. Любой, уважающий себя, горожанин пытался попасть на такое открытие. А то и несколько за день мероприятий. Не съесть, так хоть надкусить. Засветиться в городской хронике и запечатлеться в объективах светской хроноты. Попасть в вожделенные полосы с фотографиями, наряду с известными медийными персонажами. Ежедневное участие в карусели посещений требовало соответствия поводу в одежде и украшениях. Касалось каждого участника забега, невзирая на пол. Все эти бегуны, были лучшими клиентами шикарных магазинов и бутиков, стремились к первым местам вваливая бюджеты для яркости своей звезды на один вечер. Жертвуя порой многим, не соглашались на компромисс использования одного и того же дважды. Постепенно, лихорадочные открытия сходили на нет. Иногда публика выпадала из обоймы, а иногда сама обойма не желала тратиться на открытия, тихо открывая двери после ремонта, или развешивания новых картин, ограничиваясь продвижением через социальные сети или по сарафанному радио.
А в последнее время, происходило больше громких и скандальных закрытий тех же самых мест. По разным причинам, по большей части из-за низкого спроса, или падения качества товара или услуги. Народ, понемногу уставал от однообразия, в связи с отсутствием лишних денег царственно восседал на природных и домашних развлечениях. Но наряды были, у девушек точно. Они все равно покупали обновки для поддержания интереса мужского населения к своей персоне, или просто по своей природной потребности покупать.
Любой театр, как и в дворянские времена остался почти единственным VANITY FAIR. Туда одевалось все получше и подороже. Туда богинями захватывались спутники, но как бы заодно. Теперь, это был плацдарм показа нового вооружения, новых побед или констатация чужого поражения. Все слухи и сплетни ползли именно отсюда, как из книг Пушкина или Лермонтова, сводка с балов светских красавиц.
Николай, имея возможность дойти до ложи за минуту, растягивал удовольствие, замедлил шаг, отстав от товарищей. Он наслаждался картиной много и дорого в одном месте. Жеманная публика не торопилась даже после напоминающих звонков, растягивая слова в процессе общения со знакомыми. Жесты руками не были призваны дополнить речь красками, а похвастать новым браслетом, кольцом или часами.
Женщины… Это была отдельная театральная красота. Они сами по себе были актрисами и балеринами на сцене жизни. Порой почище тех, на кого сами пришли посмотреть. Николай жадно озирался, впитывая все происходящее вокруг, фотографируя в памяти каждый момент. Тончайшие пьянящие вечерние запахи с медвяными оттенками накрывали с головой. Попадались задорные молоденькие девушки, одетые абсолютно не к месту и событию, но по моде. В черных кожаных или тёмного денима джинсах. Замотанные своим главным оружием блестящим по-цыгански шарфом разных оттенков с множеством букв «LV».
Возрастные девушки выглядели многим лучше, с тщательнейшим образом продуманным гардеробом и подобранными в тон разными мелочами. Они никогда не суетились попусту, как молодежь, понимая где они и зачем. Маникюр на их загорелых ухоженных руках был, сам по себе, произведением искусства, точнейшим дополнением к вечернему платью или брючному костюму с глубоким декольте в вырезе которого сверкали уместные дорогие камни. У этой группы девушек, главным аксессуаром, являлись не дешёвые механические устройства на руках. Язык не поворачивался назвать их часами от известных домов и мануфактур «Cartier», «Blancpain», «de Grisogono». Утяжеление люкса поддерживала различных размеров классика от «Hermès». Любимая вместительная авоська стильных француженок для багетов и документов. В отличии от более молодого поколения. Поколения предпочитающего железный шелест цепочек клатчей «Chanel».
Весь этот птичий базар приносил нестерпимое удовольствие Николаю. Он мог без конца вдыхать, слушать, наблюдать, очаровываться. В простой жизни редко можно было встретить столько красоты на одном клочке паркета. Женская половина общества безусловно готовилась всегда к «выходу», но не столь тщательно, как к визиту в театр. Чаще пренебрегая чрезмерными изысками при посещении ресторанов, рассматривая это как рутину или встретиться с такими же девочками.
Мужской и женский лагерь были достойны друг друга. Интересны и зависимы друг от друга. Мужчины, выкатившие колесом грудную клетку, в хмельном обожании своих спутниц. Женщины, что-то усердно сметающие с плеча своих самцов. Настоящий концентрированный цирк тщеславия.
Перед входом в ложу Николай еще раз окинул взглядом оба крыла левой и правой стороны. Глянул с наслаждением на торопящуюся к своим местам публику. Новомодный на манер гостиничного замка на входной двери в ложу был открыт пожилой служительницей. Она ничего не спросила, только щелкнула по устройству магнитной картой. У Николая мелькнула мысль: «фотографию ей, что ли мою выдали?»
У сотоварищей все было организованно. В центре ложи стоял небольшой овальный стол на одной ножке загроможденный теми же ведерками с игристым. Из нового, добавилась только красивая гусеничным бубликом бутылка с темно-коричневой этикеткой и кентавром, целящимся в направлении зада Антона. Антон, как обычно, давал ценные указания по телефону. Михаил Абрамович слегка приобняв Самуила, что-то доверительно объяснял, указывая в партер.
Стулья темно-красного бархата с позолотой по краям стояли полукругом к сцене. Оркестр в оркестровой яме разогревался выдавая странные звуки. Зрители занимали места в партере шаркая ногами и стуча сидениями. Из потолочного полумрака свисала огромная каскадная свечами люстра. С краев, закрывая обзор от соседей по этажу, ложа прикрывалась тяжелыми гардинами с кистями, как красна девица прикрывает лицо. Да, – подумал Николай, глядя на стол с жеваными корками лимона, кусками недоеденных бутербродов, прилипших на скатерти икринок, не вписывающимися в камерную атмосферу театра, но вписывающуюся в жизнь этих подгулявших людей, – тут есть чего стесняться.
– Эй, театралы вы чего на тяжелую артиллерию перешли, пока меня пять минут не было?
– Лейтенант и подполковник решили немного коричневых капель сорта икс-о добавить к своему слишком легкому лимонаду. Утяжелиться, так сказать, Шампань-коктейлем, только без сахара и Биттера, на вкус ощущается, как Шаман-вода. Вещь, конечно, на любителя. Коньяк к носу поднимается легкими дубовыми пузырьками. Одним словом веселятся служивые! – Антон весело посмотрел на обернувшихся ценителей дорогой и адской смеси.
– Николай Александрович, вы ничего такого не подумайте, это мы больше для эстетики, антураж и золото располагают к поступкам и изысканности – директор шаловливо закатив глаза приложил ладонь к своему сердцу.
– Саныч, зацени лучше напиток богов и вон ту даму в партере с пышным гнездом на голове. Мы тут с Михаил Абрамовичем спорим будут на нее соседи сзади ругаться или по петербургски культурно-сдержанно промолчат. Промучаются до самого окончания представления? – одной рукой Самуил указывал на стол, другой куда-то в зал.
– Неохота бешено-быстрыми скакунами голову перегружать, предпочитаю качественные жидкости по разным флаконам. А по поводу гнезда тут и спорить нечего это же не киноцентр на периферии, конечно промолчат, посмотри каким лиловым блеском лысина ее кавалера отливает. Ну кто же на такого серьезного господина пасть раззявит? – изрек Николай, всматриваясь в суету партера.
– Михаил Абрамович, вы бы дамам с такими шиньонами по несколько мест продавали бы зараз. В аккурат два места в придачу, которые за ней расположены. В следующий раз думать будет перед строительством Вавилонской башни из волос, – Николай засмеялся вместе со всеми, – при входе в зал, посмотрели на прическу, после в билет, а у вас одно место выкуплено, не ломайте представление другим зрителям, ну до свидания милочка. Или как в аэропорту, за волосяной перевес придётся доплатить!
Прозвенел третий звонок. В зале копошение стихало. Свет начинал терять мощность. Большое пространство становилось уютнее. На первое место выходила сцена со струящимся занавесом. Прозвучало объявление с просьбой выключить громкость телефонов. Нововведение века, неуместная помеха театрала. Разогретый на все лады оркестр грянул прелюдией. Разговоры и движения везде, кроме сцены, умерли. Парни в ложе превратились в напряженный слух. Распахнувшийся занавес выплюнул несколько легких балерин в ошеломляющие по своей красоте декорации. Частично, Антон Невский был причастен к этому красивому празднику жизни, поэтому он взирал с удвоенным вниманием на это великолепие, дабы не пропустить ни одного потраченного спонсорского рубля.
Постановка, действительно, была красивая. Николай удобно развалившись в ложе с удовольствием наслаждался балетом. Костюмы артистов разных оттенков богато переливались и искрились, когда те двигались, в лучах света направленных на них прожекторов. В такие моменты вспоминалась мать, которая в детстве пыталась запихать Николая в балетные классы. Но даже в юном возрасте Николай раскусил взрослый подвох, глядя на уморенных юношей старшей группы, и наотрез отказался. Максимум, на что он тогда согласился, были непродолжительные занятия бальными танцами, после которых Николай отчетливо улавливал такт в любо музыке. Его тело слышало ритм танца, движения его ног выступали единым фронтом с партнершей. Именно тогда он научился вести в паре. Глядя на красоту и изящность грациозных пантер, прыжки львов и львиц, а так же на контрастную дорогую роскошь неубранного стола с объедками, стоимостью билетов в половину партера, на Николая накатывали волны прошлой жизни. Личное грустное ретро. Вспоминалось полуголодное детство, черно-белый телевизор с траурным «Лебединым озером» по всем трем существовавшим каналам. Почивший очередной вождь.
Необычный эффект несоответствия настоящего и прошлого. За приятными грустными думами закончился первый акт, в зале зажегся свет. Антрактные спортсмены стартовали в сторону буфета и туалета. Задумавшийся Николай тоже было спохватился, но потом вспомнил, что в театр они пришли со своим. Персональный туалет также прилагался к ложе.
– Теперь можно пушниной позвенеть, пока камерность временно выключили, – изрядно окосевшие Михаил и Самуил начали бутылочную чехарду, – Антоша угощайтесь сим чудным коктейлем, – на правах добродушного хозяина директор протянул Николаю и Антону по бокалу с темным содержимым.
– Уважаемый Михаил Абрамович, разрешите нам с Николаем, выпить простого содержания, без столь хитрых рецептов, – прищурившись, Антон с заговорщицким видом посмотрел на Николая.
– Я поддерживаю, – Николай сделал шаг к столу, – и предлагаю выпить за прекрасную постановку и полный зал благодарной публики. Видел, некоторые принесли с собой роскошные букеты, такие же фантастические, как ваши танцовщицы в столь изысканных нарядах. Михаил Абрамович, отдельное вам уважение за обстоятельные и разнообразные декорации, – Николай пафосно согнул руку прямым углом перед лицом директора, казалось, что он чокнется с ним в лоб.
– Самый нижайший вам поклон Николай Александрович, – директор играючи сделал вид, что смахнул слезу – но, благодарить нужно Антона. С его легкой руки, и неуемной заботы, расцвел я и мои девочки, да что там, весь наш театр. Благодаря пожертвованиям, мы можем покупать очень конкурентных постановщиков и организаторов таких замечательных шоу. Одними билетами, к сожалению, сыт не будешь. Спасибо! – чокнулся он с Николаем, а затем с Антоном и Самуилом. Затем, резко наклонившись, дотянулся и чмокнул Невского в щеку, – Спасибо Антоша!
Зал снова наполнялся. Публика передохнула и проветрилась. Улыбающиеся люди занимали свои места.
Второй и третий акт пролетели быстро и по безупречному не примечательно. Культурное мероприятие начинало перерастать в обычную пьянку, просто немного с культурным уклоном. Николай с Антоном не сговариваясь чаще пили воду, чем вино. Они расслабились наслаждаясь полетом бабочек. Два других разгоряченных театрала, дорвавшихся до такой возможности, живо и уже не стесняясь, даже во время представления громко разговаривали, замешивали и употребляли зелье. В один момент, вставший Невский с обеих сторон прикрыл ненадолго ложу портьерами, от часто оборачивающихся с партера ревнителей чистоты звуковых волн.
Вспыхнул свет в зале. Громкий звук оваций как-то нарастал. Этот звук беспокойного моря людских ладоней поднял компанию на ноги. Благодарные зрители хлопали стоя вышедшей на сцену труппе. С первых рядов, откуда-то сбоку на сцену полетели беззащитные букеты. Вытянувшиеся по струнке артисты не переставая кланялись и дарили воздушные поцелуи публике. Антон, тоже как артист, только без поцелуев, вытянувшись по струнке заслуженно принимал часть оваций в свой адрес. Выглядел он как торжественный победитель важных соревнований на призовом пьедестале под гимн России. Самуил и Михаил Абрамович остервенело аплодировали не переставая говорить что-то друг другу на ухо. Николай, тоже с удовлетворением отбивал ладони в честь успешной постановки и артистов, ее исполнивших. Народ не стройной массой потек в направлении множества распахнутых дверей.