Глава седьмая. Агрессивные переговоры
Спустя четыре дня. Константинополь.
Порывы южного ветра настигают Данте. Мужчина, взобравшись на небольшое возвышение, наблюдает за собравшимися делегатами и гостями, что разошлись по большой поляне. Он помнит прошлые переговоры, несколько конференций и все они происходили в крупных дворцах и совершенных крепостях, но сейчас все решили сойтись в старом парке «Славы Византии». По левую руку от Валерона великолепием слепит восстановленный Храм святой Софии – его стены выбелили до небесного оттенка, минареты снесены напрочь, купола покрыты драгоценным златом, и вокруг разбит огромный роскошный, но скромный сад, усаженный простыми цветами.
Константинополь… в прошлом бывший столицей Турецко-византийского царства, ныне стал одним из самых больших городов в Рейхе. Его европейская часть принадлежит Империи, в то время, как азиатский регион удерживается Турцией. Данте вспомнил, что когда войска Императора брали этот город, пред ними предстала обычная картина мира Великого кризиса – разруха, голод и делёжки территории бандами и проправительственными силами. Град был восстановлен в довольно быстрый период, перестроен на древний манер, чтобы явить связь Империи «Рейх» с древними ромейскими государствами прошлого, утвердиться в качестве «Нового Рима».
И Данте стоит на результате перестройки. Раньше, в далёком прошлом, когда этот город был частью единой Турции, тут был парк Султанахмет Хавузлу. Затем он стал заброшенным, только нищие, разбивавшие палатки возле дома милосердия у Айя-Софии, его посещали. Первый Канцлер презрел всё нехристианское и стёр это имя из жизни города, как и множество памятников культуры и веры мусульманской веры и турецкой государственности. Теперь тут разбит парк «Славы Византии», где собралось множество народу со всего света.
Он, стоя на возведённой из пластиковых конструкций, платформе, смотрит на людей и их охрану под роскошными навесами. Тут, в красном костюме, отдающий оттенком классической одежды, с длинным пиджаком и белым гербовым орлом на нём, стоит представитель Великой Речи Посполитой, в окружении корпуса дипломатов. Его охраняют несколько бойцов из спецназа «Молния». Со своей охраной прибыл и консул от России, выделяющийся зелёным камзолом и сапогами. Коммунисты отметились своей непримечательностью – полностью серые костюмы и презренный взгляд на «общество неравных». В джинсовой одежде бродит и дипломат от «Союза», расположившийся ближе к своим людям, которые из-за татуировок и кричащей одежды похожи больше на племенной народ.
Так же, переведя взгляд в сторону, магистр узрел и представителей организаций, негосударственного характера. Тут в фиолетовых мантиях расхаживают представители Православной церкви Константинополя. Они, не входящие в состав Империал Экклессиас, подчиняются Совету Юстиниана – областному правительству Константинопольского «Униат Экклесиас». Бродят тут и носители «голубой крови», из разных аристократических домов, пришедшие, чтобы посмотреть на то, что станет прелюдией к изменениям на карте мира.
Так же Данте зрит и военных гвардейцев самой Провинции – Имперские Скутаты, назначенных также обеспечивать охрану мероприятия. На них блестят начищенные техно-доспехи, и золотые значки двуглавого орла на пару с пурпурными плюмажами. Они тут ради безопасности и для того, чтобы переговоры прошли бескровно.
В этом Данте видит часть историю. Присутствие Патриарха Константинопольского напоминает ему о долгих переговорах между Россией и Рейхом, начавшиеся ещё со встречи представителей двух церквей в Кронштадте, и закончившиеся Коринфским церковным сердечным соглашением, согласно которому православие может свободно распространяться в Рейхе наравне с «имперским христианством», а Ортодоксальная церковь Константинополя и Рейха не участвует в политических делах государства. И здесь Патриарх скорее всего, чтобы соблюсти интересы христианства на пару со служителями Империал Экклессиас.
Об истории города ему напоминают Скутаты. В те времена, когда сей град лежал в руинах, стражами покоя владык стали подразделения тяжеловооруженной пехоты. Солдаты, обвешанные броней, с гранатомётами и пулемётами несли службу у дворцов своих господ, но всё изменилось, когда пришёл Канцлер. Элиты разделились в вопросе присоединения к Рейху, но вот их гвардия, сполна насмотревшаяся на все «прикрасы» старого мира, в полном объёме заявила о лояльности новой власти. И спустя какое-то время под надзором и охраной славных воинов началось восстановление провинции. Были возрождены сначала памятники истории и храмы, а затем места заседаний органов власти. Храм святой Софии стал первым восстановленным зданием, а за ним последовал черёд белокаменных, златокупольных и красночерепичных возрождённых зданий, складывавшихся в кварталы, среди которых прорезались улицы. Что-то заставило Канцлера не застраивать град бетонными «коробками», носящих звание домов, что спасло Константинополь от серости, в отличие от Рима. Когда произошло «падение ангелов», войска мятежного Фемистокла должны были взять Константинополь сходу, первыми, кто их встретил стали Имперские Скутаты. Они не были обескуражены и разбили две бригады в ряде тяжелейших сражений.
Данте отбросил воспоминания об истории, когда дошёл до неприятных для себя страниц и перешёл к раздумьям о страже. Всё это дело охраняется тремя ротами войск специального назначения из Армии Рейха и солдатами «Ангельской Стражи». Но приглашённые представители своих стран решили притащить в город свою личную охрану, в чём им отказано не было.
Посреди зелёных насаждений расположили большой круг, с трибуной в центре, под шатёрным навесом. Прохлада зимнего ветра трепет его волосы. Смотря на зелёный парк, и окружающие каменные здания с бардовой черепицей, заботливо очищенные от снега за четыре дня, дабы создать хорошую картину, магистр ждёт, когда начнётся пресловутое заседание Конференции.
Протокол переговоров наполовину забыт в такой ситуации, но в этой ситуации представители стран могут позволить себе пожертвовать частичкой безопасности ради мира.
На мгновение его тронуло воспоминание о том, что случилось на Совете. В глубине разбитой души Данте надеется, что больше его не посетит эта гадость, что упокоенный давным-давно альтернативный «собеседник» не станет наседать. Несколько лет принятия таблеток привели к тому, что Данте забыл, как быть человеком. Это отзывается в нём эфемерным веянием страха, но больше его пугает, что внутренняя боль, облекаясь в форму разумной твари, может вырваться из-под пресса. Но лёд уже треснул и Данте понимает, что рано или поздно для него настанет час «Икс».
– Что задумался, брательник? – к нему подошёл короткостриженый мужчина в кожаной короткой куртке, брюках и ботинках. – Ты как братец, что-то совсем приуныл.
– Жду от переговоров не самого лучшего исхода, – ответил мужчина, сменивший привычный камзол на тканевое пальто, с большим приглаженным воротником.
– Хм, чудно, что ты сменил шмот. И чем же тебе старый не угодил?
– Слишком долго я в нём хожу, – хладно ответил Данте, опершись на перегородку впереди. – Ты только посмотри, мы сюда собрались, чтобы договориться совместно уничтожить одну страну. А её представители даже не знают о нашем плане.
– Ох, ты же не начнёшь шарманку, что тебе жалко людей той страны, – покривил лицо Яго. – Я этой гадости наслушался, когда мы начинали с тобой. А сейчас, что эти нюни распускать?
– Я просто констатировал факт, – прохладно сказал Данте. – Во всяком случае, наши войска уже готовы нанести удар из глубины Рейха.
– Знаешь, я бы и рад услышать эти твои сопли по поводу блага народа, если бы ты хоть на секунду скинул эту маску бесчувствия.
– Ты понимаешь, к чему может привести это, – буркнул Данте и направился к лестнице. – Но то, что мы сделали, через что прошли в последние дни, как-то напомнило мне о том, что значит быть человеком. Быть может, я его не престрелил… потому что вспомнил… что я человек. Был им когда-то.
Переговоры вот-вот начнутся, и магистр обязан стоять возле дипломатов, в качестве охраны для представителя Рейха. На его правом бедре закреплена кобура, в которой своего часа ждёт пистолет, но Валерон искренне надеется, что до этого не дойдёт.
– Прошу всех занять свои места! – прозвучал голос из динамиков, вложенные в уши устройства перевода моментально «сказали» на родном языке для всех сей призыв и через пять минут все собрались у большого круглого стола, на котором развёрнута карта Европы.
Из всех сидящих поднялся высокого роста мужчина, с аккуратной бородкой и длинным волосом с просединой, убранным назад. Его длинное пальто развивается под силой поветрия, рубашка слегка трепещет вместе с брюками. Сосредоточенный взгляд осмотрел всех присутствующих, уста разомкнулись, неся собранную звонкую речь, а переводчики в ушах, стали излагать речь для всех на понятном им языке:
– Я Дюпон фон Ульрих, представитель Империи «Рейх», открываю заседание Константинопольской Конференции. Всех рад приветствовать на этом заседании и торжествующе отмечаю, что Рейх свидетельствует свое почтение за то, что никто не уклонился от заседания.
Данте смотря в отяжелённый взгляд мужчины, может только представить глубину его. Один из представителей старых орденов, наследник погибших «Пурпурных крестов» всё-таки смог себя пересилить и оставил призвание военного, став консулом Империи. И если бы Данте мог, он бы восхитился этому, ибо не каждый в сей мрачном мире может одолеть себя. После того, как «Вороны смерти» – несанкционированный орден, собранный из бывших ветеранов «Крестов» для охраны Кальи де Леру, были соединены с «Лампадой», его главе предложили стать одним из дипломатов. Дюпон долго был в раздумьях, пару раз едва не ушёл в запой, жалея, что больше не может никак защитить страну, но смирился и снял военную форму, чтобы надеть посольское пальто, отличающееся серебряной окантовкой и знаками отличия – у сердца значок в виде орла, несущего в когтях письмо.
– Руководствуюсь пунктом тридцатым Протокола «О предварительном соглашении о процедуре Конференции», я как представитель страны-председателя озвучиваю вопросы, вынесенные на разрешение. Первый – потенциальное столкновение государств и второй – проблемы, связанные из обещаний предыдущего Канцлера, – не сменяя хмурого выражения лица, продолжает Дюпон, перейдя на голос мерный. – Согласно пункту тридцать второму Протокола, я приглашаю выступить Губернатора Великой пустоши с докладом разведки.
К трибуне, расположенной в центре подошёл мужчина в классическом костюме, став спокойно говорить:
– Всех рад приветствовать, уважаемые гости. Мы очень сильно обеспокоены тем, что происходит на границе Империи. Наши разведывательные системы засекли скопление войск на границе с Директорией Коммун. Помимо всего прочего, наши пограничные войска отразили две попытки прорыва со стороны отделений вражеских разведывательных групп.
– Хорошо, – сказал Дюпон, посмотрев влево, где разместился представитель коммунистов. – Руководствуясь пунктом двадцать вторым Протокола, я прошу объяснить посла из Директории Коммун эти происшествия.
Светловолосый парень средних лет, который в одежде не отличающийся от остальных послов державы «победившего равенства», поднялся и громогласно, фанатично и восторженно заголосил:
– Всех приветствую и шлю вам приветствие от товарищей. Так называемый «инцидент» это всего лишь реализация раннее заверенных документов и соглашений, которые товарищи подписали с так называемым империалистическим государством Рейх. Народная власть Директории Коммун, получившая выражение в воле Апостола Коммун такова, что мы должны у Рейха забрать Великую пустошь, ибо так обещал ваш Архиканцлер.
– То есть вы говорите об аннексии территории? – нахмурившись, уточнил Дюпон.
– У нас есть документы, утверждённые подписью вашего Архиканцлера, и нашим послом, одобренные вседерикториальным референдумом, о том, что Рейх обязуется нам отдать часть своих территорий в обмен на мир, – с не унимающейся фанатичностью пояснил парень.
На этот раз раздался женский голос, это встала девушка чуть выше среднего; на даме отлично сидит приталенный джинсовый пиджак, накрывший обтягивающие джинсы, подчеркнувшие изящность худых ног. Её волосы подстрижены под каре, обрамляют аккуратное белое лицо на щеке которого есть татуировка – кулак в древнем женском символе борьбы.
Как только Данте обратил на неё внимание, его что-то тронуло за самое сердце. Нет, это не лёгкое прикосновение влюблённости, скорее это была когтистая лапа адского монстра, сжавшая сердце. Когда его взгляд пересёкся с её светло-голубыми очами, то парню показалось, что внутри него что-то хрустнуло, словно раздался сумасшедший треск, после которого накатил страшный звон, разившийся по телу вместе с волной адреналина и щекотливости.
– О-о-ох, – выдохнул магистр и вцепился в перекладину потными ладонями, появилось ощущение, что внутри вместо холода, пришло пламя, душевный огонь, давно забытый.
– Ты как, в порядке? – спросил Яго.
И после его вопроса, дух Данте сотрясся от того, что словно неоткуда и одновременно отовсюду раздался голос, речь страшная, грубая и низкого тембра, льющаяся словно из преисподней:
«– С-Сериль… С-сериль. В-вина».
– Руководствуясь пунктом двадцать четыре Протокола, я имею право сказать, – все услышали красивый плавный голос дамы. – Второй Канцлер, Рафаэль Альтир обещал нам передать под управление Окситанскую и Прованскую Территорию, желая расплатиться с нами за старые долги.
Дюпон принял это со спокойствием, мирно пояснив ситуацию:
– Координационный совет, принял циркуляр согласно которому часть действий Рафаэля Альтира признаются нелегальными, так как были совершены им в состоянии недееспособности, – консул поднял один из листов бумаги. – Это заключение психиатрической экспертизы, согласно которой у него обнаружено острое психиатрическое расстройство, которое развивалось как минимум месяц. Следовательно, решение о передаче территорий Империи было принято на почве психического расстройства.
В это время Данте, внешне сохраняя спокойствие, внутри начал борьбу. Только сейчас он понял, что нужно было только одно яркое воспоминание, символическое напоминание в виде девушки, похожей на его жену, чтобы разбудить старого «противника». Битва, замороженная десятилетие назад, вновь возгорелась с новой силой и инициатива явно не на стороне Валерона.
«– В-вот мы и в-встретились», – робко, будто только проснувшись, затвердило существо внутри магистра. – «Я обещал, что вернусь».
«Иди вон, сгинь проклятый демон и больше не возвращайся ко мне!» – отгоняет его внутри Данте, чувствуя, что лёд, сковавший его душу многие года начинает рушиться и таять, грядущее «потепление» приводит магистра в панику, ибо за ним грядёт самый настоящий ад.
«– Ну куда я пойду? Я твой вечный обвинитель, губитель совести, напоминающий, что в самой главной потере своей жизни виноват только ты сам».
«Это невозможно!» – впервые за долгое время Данте кричит в разуме. – «Столько же времени прошло!».
«– Я здесь покуда душа твоя рассечена. Я с тобой навечно».
Пока Данте пытается раздавить всплывший ком боли и вины из прошлого, переговоры продолжаются:
– Настоящим мы выражаем волю касательно границ, – продолжает мерно говорить Дюпон, показав несколько листов. – Это «Декларация о неприкосновенности границ», которую приняли Департаменты власти. Рейх уверенно отвергает любые изменения границ Империи, инициированные предыдущим правителем.
– Это против воли высшего коммунистического народа! – стал кричать коммунист. – Это возмутительно! Вы не имеете права отказываться от этого мероприятия. Великая пустошь наша. Она станет коммуной номер «десять».
– Мы не можем принять эти условия, – спокойно говорит Дюпон. – Это решение было принято против наших процедур. Император не отдавал отчёта в том, что он делает.
– Я попрошу заметить, что требования Либерального Капиталистического Союза также должн6ы быть удовлетворены, – напомнила о себе девушка. – Если мы рассматриваем эти два момента, в качестве совокупных обязательств Империи, то они должны быть удовлетворены в том размере, чтобы все страны-кредиторы остались ублаготворены.
И тут в переговоры ввязался представитель Польши – лысый худой мужчина с округлённым очертанием лица:
– Руководствуясь пунктом двадцать шесть Протокола, я как представитель государства-участника Конференции, делаю заявление, что это дело необходимо рассмотреть прошение Либерального Капиталистического Союза и Директории Коммун как отдельные прошения и отдельные долги.
– Поддерживаю коллегу, – заявил представитель России.
В стороне Яго пихнул Данте в бок, с приподнятым настроением сказав:
– О, Россия и Польша вместе. Редко такое бывает.
Но Данте не до брата. С лицом бледным, как у мраморной статуи, он смотрит на Конференцию отстранённо, предавшись диалогу с альтер-эго.
«– Данте, бедный Данте. Ты попытался меня засунуть куда подальше. Своё чувство вины, а вот оно я. И снова мы будем вместе. Ты же помнишь, как ты мог забрать Марту и Сериль в Рим, с собой. И тогда, они бы… они не…».
«Заткнись, чудовище!» – кричит внутри магистр. – «Нам не о чем говорить».
«– О-о-о», – прошипела тварь. – «Это ты у нас чудовище. Ты же оставил жену и ребёнка в лапах повстанцев. Ты-ы-ы».
Магистр потянулся трясущейся рукой и с такой силой сжал плечо Яго, что тот едва не заорал.
– Яго, – дрожащим голосом обратился Данте, и его брат увидел в глазах брата такую боль, что его объял трепет и холодок пронзил тело. – Т-ты п-принимай ко-командование обороной.
– Д-Данте, брат. Что с тобой? – испугался парень.
– Я вынужден уйти.
Сказав это Данте махнул, и направился прочь с места Конференции. Он, держась из последних сил на ватных ногах, спустился с помоста и поплёлся в сторону выхода, под гоготание и вой внутренней сущности, осыпающей его потоком оскорблений и унижений. Он дошёл до выхода в виде большой временной арки и стал углубляться куда-то в город, пока переговоры продолжались.
– Ещё раз повторю, мы не станем уступать территории.
– Да вы не имеете права так поступить! – кричит коммунист. – Наши полки и армии народные снесут ваши жалкие части, господин буржуй!
– Я попрошу не нарушать порядок переговоров, – требует Дюпон. – Мы готовы обсудить размер… компенсаций за неправомерные действия Рафаэля Альтира. Но то что, мы готовы отдать вам часть ресурсов, ещё не значит, что мы признаём легальность действий Архиканцлера.
– И что теперь с этого? Это наши земли. Территория просвещённого коммунистического народа.
Поднялся мужчина в зелёном камзоле:
– Я попрошу напомнить представителю Директории, что они уже год назад заявляли свои права на всю Восточную Европу, как на «жизненное пространство для коммунистического народа», – почесав аккуратно подстриженную, но густую бороду, пробурчал мужик. – Тогда их… амбиции были прощены, но я заявляю – Россия не будет терпеть такое поведение нашего соседа.
– А что вам не нравится? – надменно заявил парень. – То, что мы несём зарево равенства и всеобщего счастья? Ну уж простите, если обычный трудовой люд влюблён в коммунизм, как горячий юноша в красивую девушку.
– Меня сейчас стошнит от этого сравнения, – едва не сплюнул делегат от Польши.
Тут всех перебил человек в роскошном, расшитом золотом костюме – шаровары, заправленные в красные сапоги; широкий пышный камзол скрывший рубаху и небольшая цилиндрическая шапочка:
– Руководствуясь пунктом двадцать девятым Протокола, я как посол страны-наблюдателя, Турецкого Султаната, предупреждаю стороны о том, что дальнейшая эскалация ситуации может привести к не самому благоприятному исходу.
Но посланца страны победившего коммунизма уже не остановить:
– Я заявляю, что народ Директории проголосовал за расширение, за ратификацию и мы не можем действовать вопреки народной воле!
– Вы нам угрожаете? – мирно спросил Дюпон. – Вы угрожаете Рейху?
– Если понадобится, если прикажет народ, наши войска дойдут до Рима! – фанатично заявляет коммунист, что приводит Дюпона в замешательство:
– Вы не у себя на партийном собрании. Я прошу уважать суверенитет других государств. Кстати, я прошу выступить докладчика от ордена «Ангельской Стражи».
К трибуне тут же подорвался низкий мужчина в чёрном костюме – китель, брюки и туфли, став громко возвещать о том, что у него изложено на листе:
– Мы провели ряд мероприятий по перехвату сообщений разных военизированных организаций Директории Коммун. Вот выдержка из «Письма третьего Апостола партийным лидерам армии» – «Финансирование трудовых масс в Польше и России должно увеличиться. Наши агенты должны направиться в эти страны для проповеди коммунизма в низших и беднейших слоях населения и разжигания недовольства. После того, как народ будет готовы, после того, как начнутся первые крупные мятежи, мы можем начать вторжение с целью расширения жизненного пространства и создания трёх коммун», – мужчина отрывался от чтения, осмотрев всех, он сказал. – Это только одно из нескольких перехваченных сообщений. Зашифрованные списки организаций и лиц, под кодовыми наименованиями, которым направлялись средства, уже переданы структурам соответствующих стран.
– Это возмутительно! – проревел делегат от коммунистической страны. – Вы не имели права лезть в нашу политику просвещения народно-революционного населения! – последовал хлопок о крышку стола. – Я сообщу нашему великому народу, что вы посмели покуситься на наш суверенитет и на свободу наших братьев и сестёр по революционному духу и разуму.
«Он явно безумен», – подумал Дюпон, смотря на то, как гвардии стран пришли в готовность, забеспокоились и замялись. – «Фанатик, без единой светлой мысли».
Если бы это заседание проходило без привлечённых для охраны стольких сил, то коммунисты явно начали бы перестрелку. Только Скутаты вместе с «Ангельской Стражей» и спецназом удерживают личную охрану от необдуманных действий.
Представитель Директории Коммун ещё пару раз ударил кулаком о стол, фыркнул, обматерил всех, проклял и, успокоившись, покинул место проведения Конференции, понимая, что ему ничего не светит здесь. Но вряд ли он уйдёт далеко, ибо Координационный совет не то, что предвидел, надеялся на такой исход. По прибытию в аэропорт их самолёту даже не дадут подняться, вся команда, послы и охрана будут окружены и взяты под арест.
Яго знает, что к чему и его не удивляет такой подход. Нельзя дать предупредить коммунисту своих собратьев, ибо тогда первый удар будет ожидаемым. Он перевёл взгляд на Дюпона, который ради приличия выдержал полминуты тишины, а затем перешёл к разговору:
– Одна из делегаций покинула Конференцию. Что ж, тогда я считаю возможным продолжить диалог со всеми остальными, кто остался?
– А о чём говорить? – спросил поляк. – У вас есть конкретные предложения?
– Я думаю, все мы находимся в таком состоянии, что не можем дальше позволить быть такому непредсказуемому и слишком радикальному элементу, как Директория Коммун. Он слишком сильно дестабилизирует обстановку.
– Говорите яснее.
– Рейхом, для решения сложившихся проблем, предлагается подписание Константинопольского международного договора «О взаимопомощи при противоборстве с коммунистической угрозой». Пунктом первым станет положение об участии и помощи Империи «Рейх», Великой Речи Посполитой и Российского Имперского Государства в специализированной милитаристической процедуре. Вторым пунктом закрепляется, что Либеральный Капиталистический Союз не помогает Директории Коммун, а в обмен за это Империя «Рейх» берёт на себя обязательства оплатить покупки Рафаэля Альтира в тройном размере.
– Хм, – встала девушка. – То есть вы готовы возместить понесённые нами издержки? А каким образом?
– Мы передадим вам всё в золоте, технике, серебре или иных ресурсах, – сухо пояснил Дюпон.
– То есть нам вы готовы возместить убытки, а коммунистам нет?
– Вы видите, что Директория Коммун становится всё более… агрессивно настроена. Вокруг неё два мира – консервативный и либеральный и она попытается сделать из них обители коммунистической идеи. Скажите, вам нужны революции на территории вашего Союза? Я думаю, что такого же мнения будут, и представители Великой Речи Посполитой и Российского Имперского Государства?
Конференциям смолкла. Яго уже предчувствует их ответы. Он много раз наблюдал за тем, как собрания политиков принимали решения в стиле «группа избивает одного», ещё со времён молодого Рейха. Он стоял в оцеплении, когда Конгресс стран Иберийских, собравшийся после пяти тяжёлых поражений от войск Рейха, принял решения влиться в состав Империи, совместными силами уничтожив Южный Халифат. Видел, как греческие собрания соглашались вместе раздавить остатки островных союзов. И сейчас что-то ему подсказывает, что Рейх, Польша и Россия выступят единым фронтом.
– Да, – встал русский. – Думаю, что устранение угрозы между нами это задача первостепенной важности. Если так продолжится дальше, то деятельность такого образования, как Директории Коммун, может нам сильно навредить.
– Моё королевство признаёт тот факт, что эта страна может быть опасна, – сказал представитель Польши, сложив руки на груди.
– Либеральный Капиталистический Союз будет заинтересован в том, чтобы одна из угроз либеральному миру была бы устранена, – произнесла девушка.
– Тогда, – Дюпон положил руки на бока. – Я подтверждаю, что стороны достигли соглашения о подписании договора, который будет составлен тут же. После небольшого перерыва.
«Интересно, что бы на это сказал мой брательник?», – подумал Яго.
Тем временем по улицам города бредёт фигура, темнее свинцовых небес. Парень с трудом передвигает ноги. Он вышел куда-то на тёмную брусчатку, проехав на такси по улице «Старого Алемадра». Выйдя, его повело в улочку, где пространство стесняют эпохальные двух-трёхэтажные здания. Справа от него большая бежевая стена, выложенная камнем ещё в стародавние времена, о которых магистр слабо думает, ибо в его голове раздаётся обвинительная речь:
«– Ты бы мог долгие года жить вместе с ними, но вместо этого, ради секунды тщеславия и лени, обрёк их».
Данте уже ничего отвечает, только продолжая держать удар за ударом. Чудовищный глас обличает его, напоминает о множестве грехов и ошибок, но магистр держит себя. Вырвавшиеся эмоции вызвали меланхолическую и хандрическую волну. Силы организма, брошенные на подавление психического всплеска, быстро иссякли, и теперь магистр буквально тащит себя по улице до старого товарища, живущего неподалёку.
Тут множество людей – мужчины и женщины, в разных одеждах, но всё ещё соответствующих правилам управления «Оценки уличного одеяния», Службы улично-гражданской эстетики, Министерства эстетического уюта. Мелкий лавочный бизнес, разрешённый Рейхом, тут процветают и глаза слепит от количества различных блестяшек. Бижутерией и дешёвыми сувенирами завалены лавки. Нос Данте ловит слабые ароматы из пекарен, в глаза бросаются алые, фиолетовые и другой пёстрой расцветки ковры, разрешённые для продажи только в Константинополе.
«– Ничего, Данте, скоро всё будет по-другому. Ты только представь, ты и я, вместе до самой смерти. Ох, что бы сказала Сериль или Марта, если бы они были бы живы. Ты же помнишь, как рыдала её мать? Ты же помнишь, как ругался её отец на тебя. Бедные-бедные родители потеряли свою дочь».
Данте снова не обращает внимания на «сотоварища». Его взгляд устремлён вперёд, ноги вяло тащат Валерона, а руками он пытается цепляться за старые шероховатые стены и прилавки. Красный и бежевый цвет на фасадах стал ещё ярче в глазах магистра, голоса людей, звучание звонких труб ударило по ушам, и Данте не выдержал. Магистр прислонился к стене и стал медленно сползать, отдалённо ощущая холод камня и брусчатки, свежесть порывов ветра.
«– Лежи слабак. Ты не смог её спасти, куда тебе до себя?».
– Вам помочь? – стали беспокоиться люди. – Врач, нужен врач!
Народ стал толпиться возле магистра. Данте ничего не мог сообразить, любая попытка собрать мысли или подняться оканчивалась только ударом слабости. Но магистр не собирался так легко сдаваться. Если на бесчувственность он уже не может полгаться, то ему стоит обратить свои же эмоции в оружие. Вспомнив обо всей злобе, ярости и праведном гневе, он родил внутри новое усилие, которым отторгнул хандру. Бледное доселе лицо на пару мгновение налилось багрянцем, а в руках и ногах появилась дрожь. Он смог подняться, зацепился руками за шершавую стену и смог встать.
«– А ты не промах. Данте Валерон. Но это не изменит факта твоей беспомощности».
После того, как тварь проговорила сие, она скрылась в глубинах подсознания, чтобы снова вернуться. Данте встал и более уверенно пошёл. Его шаг медленный, но уже не срываемый слабостью. Теперь магистр может нормально думать, и все его мысли устремились к одной – «Как от этого избавиться?».
Он прошёл чуть дальше, удаляясь от собравшихся людей. Чиновники одного из надзорных управлений уже успели отметить этот случай у себя в листах, и сюда спешит полиция, чья цель – изучить всё на предмет опасности государству.
Данте только бредёт вперёд, устало перебирая ногами, пока не натыкается на каменную лачугу, чьи стены обмазаны бежевой штукатуркой, стучась туда. В единственном окне промелькнуло лицо, и дверь тут же открылась, давая магистру ввалиться внутрь. За порогом Валерона ждала лавка, где ведётся торговля целебными растениями, полки ломятся от трав, в воздухе витает запах благовоний, выжигаемых палочками. Магистр встретил вялым приветствием в виде низко поднятой руки лавочника, причём выговаривая странные слова:
– Мы идём на острие рассвета.
– Это вы, господин магистр? – чуть поклонился лавочник в роскошных восточных одеждах, работающий на орден. – Если бы не тайное приветствие «Ангельской Стражи», я бы вас не признал. Что вы хотите?
– Лекарство, – Данте дал себе слабину, и сила ушла из коленей – он рухнул на холодный пол, сохраняя на грани потери сознание, он выдавливает слово. – Ты знаешь, что мне нужно.
Лавочник кивнул и отошёл в сторону. Он согнулся над небольшим сундучком, повернул ключ и со щелчком, скрипом отворил крышку. В пальцах оказался шприц, который мигом был предложен Данте и магистр выхватил его, тут же применив ослабевшими дрожащими пальцами.
– О-о-о-х, – выдохнул мужчина, расслабившись.
– Хорошо, что ты позвонил мне перед тем, как сюда вылететь, – сел рядом с Валероном парень. – Я успел всё подготовить.
Мощное седативное средство довольно быстро подействовало, силы стали медленно возвращаться к Данте. Он смог подняться и задумать о том, к чему его приведёт этот путь. Теперь сильнее всего его волнует не прошедший госпереворот, не назревающая война, а личные проблему, клинок прошлого у горла настоящего.