Глава 8 "Чернотроп11 для изгоя"
5 эра, 1 кольцо
После сражения с Вахоцом Бадави Эксодий сумел зализать раны и двинуться вперед, когда этого мощного врага нигде не было. И в момент, когда Малика стала сильно проигрывать в войне, конфликт между Хондруфером и Виллионом и их гонка вооружений кончилась. Никто не вышел победителем, но Виллион после войны оказался в глубоком кризисе, а производство паровых машин стало крайне неприбыльным из-за отношения народа к ним, как-никак именно эти технологии привели виллионцев к миллионам смертей. Все в Зикамере смотрели на эти технологии с презрением, а те, кто мог их производить, больше не могли ставить их на конвейер и спокойно торговать, пока в экономику Виллиона не вторглась Малика Лакшата. Она предложила правителю Виллиона купить технологии, сотню специалистов и материалы для старта производства. Мариам поставила почти всю казну на победу над Айтилла с помощью технологического прогресса, но она не учла одну деталь – для войска потребуется время, чтобы обучить их и привыкнуть к новому оружию. А времени как раз и не было. Именно тогда Малика предприняла свой самый отчаянный, рискованный и жестокий ход в войне, используя всю информацию о враге, которую получилось собрать личным отрядом ассасинов. Так во дворец Айтилла приходит послание от Малики Эксодию с предложением мирных переговоров. Но вся загвоздка была в том, что Эксодий мог отказаться, и тогда она решила дёрнуть за ниточки Фиоры, добавив в письмо намёк, что консорт может поспособствовать более мирным переговорам.
Послание было получено и успешно доставлено Эксодию во дворец, и после прочтения его содержимого короля одолели сильные сомнения, и тот решил всё обсудить с женой:
– Мы так долго ведём войну с Лакшата… Тысячи людей гибли за честь нашего народа, но что с ними теперь? От них остались только кости… Я долго ждал подобного письма, Фиора, но теперь, имея его на руках, я боюсь чего-то смутного, неосязаемого. Ты понимаешь? – взгляд был томным и одновременно метавшимся, не зная, за что ухватиться, чтобы рассказать всё, пока голос дрожал, но Фиора взяла его за руку и сделала предложение, которое могло его успокоить.
– Дорогой, я могу пойти на мирные переговоры от твоего имени. Я знаю, как легко тебя вывести из себя, поэтому прийти к соглашению у меня удастся лучше. И мне известно, как ты настрадался на этой войне, тебе нужен отдых. Позволь мне облегчить твою ношу. – эти слова Эксодий не ожидал услышать, а руки её нежно дотрагивались его пальцев, одаривая нежным теплом. Она смотрела на него так обнадёживающе, но все сомнения растворить сразу не удалось.
– Но справишься ли ты, Фиора? – он верил ей и хотел положиться, только чувство опасности не уходило, пока Фиора не подтвердила свои слова.
– Я знаю твои слабости, а ты знаешь мои. Я доверяю тебе, а теперь доверься мне и отдохни. Положись на меня, Эксодий!
Эксодий успокоился и согласился, а на следующий день Фиора села в дилижанс и отправилась во дворец Лакшата. Путь должен был занять около пяти дней, но на полпути случилось кое-что непоправимое, что изменило ход истории и перевернуло с ног на голову всю Ламмеру. И даже отрывок этого события вверг Эксодия в ужас – письмо от посла из столицы с известием об убийстве знатного лорда. Из него станет известно, что хоть жертву и сожгли, опознать человека всё-таки удалось по именному кольцу, и имя убитому – Дахий Айтилла. Но что стало не менее важным, так это имя главного подозреваемого. Последний войдер нагрева в Айтилла умер много колец назад, но войдер плазмы в клановом доме был всего один. Именно Фиору Халливель взяли в заточение до вынесения приговора. И в самом конце письма было требование совета магистров Эксодию немедленно явиться в столицу, однако наш герой не дочитал эту часть и поскакал во дворец, чтобы исправить это недоразумение.
По прибытию в клановый дом было ясно, какие мощные волнения хлынули на народ, что толпами собрался и громыхал недовольными речами в порыве гнева, непонимания и банального интереса. Пока Эксодия не было в столице, здесь разгорелась настоящая страсть споров и обсуждений, но главенствующие место в настроении народа занял страх. Страх за собственное будущее, ибо убийцей все кличат человека, которому люди безгранично доверяли. Их разочаровала не просто королева, но идол. Идол самопожертвования и милости, как же она могла их предать? Зачем она пошла на такой ужасный поступок? Никто не мог дать нормальное объяснение этому, и от неведения страх только усиливался, вызывая волнения и тревогу. Люди разделились на два лагеря: те, кто разочаровался в королеве, и те, что сохранили ей верность и веру в Алую Матерь. Люди на улицах и в тавернах спорили о причастности Фиоры Халливель к преступлению, нигде не было места, где не было разговоров об этой трагедии. Лишь когда Эксодий явился людям, споры на некоторое время прекратились, ожидая, пока их король не прояснит ситуацию. Все в этот день желали узнать правду, и за ней отправился Эксодий, спустившись в узилище Фиоры. И пока он шёл к нужному месту, десятки, если не сотни рук тянулись к нему из толпы, вопрошая: "Фиора сделала это?!" Но Эксодий толкал и пихал всех, кто мешал пройти к своей любимой. Сейчас для него ни одна живая душа не была так же важна, как жизнь жены. И когда он наконец с трудом дошёл до ворот темницы, тотчас приказал стражникам никого не впускать и рубить всякого, кто после предупреждения всё ещё вознамерится пойти за ним.
Среди узких коридоров и ржавых решеток Эксодию почти на самом нижнем уровне темницы удалось найти Фиору в последней камере, где обычно прячут самых опасных заключенных. Она бы могла запросто сбежать, используя войдерум плазмы, чтобы расплавить металлические решетки, но не делала этого ни то от смирения, ни то от изнеможения. Ибо предстала она перед Эксодием далеко не в хорошем здравии. Повсюду на теле были кое-как перевязанные бинтом рубцы, откуда кровь пробивалась через белую ткань, а роскошное платье затерялось в пыли и было изорвано в разных местах. В таком виде она сидела в углу камеры, но в глазах её воля не терялась. Ещё не всё было потеряно, и гордость вашака не даст со всем смириться, даже если ей будет суждено умереть. Эксодий разгневался, мельком завидев свою жену израненной, и гневно прорычал:
– Кто это сделал с тобой?! Что происходит?!
– Эксодий… Если бы я только знала, что за люди напали на меня в пути… Никто кроме меня не выжил в ту ночь. Я бежала домой жертвой, а встретили убийцей…
Эксодий прекрасно знал отношение Фиоры к Дахию. Она любила его как родного члена семьи и уважала за то, что тот сумел встать на верный путь и стать Эксодию верным другом. Ни за что в жизни Эксодий бы не поверил, что Фиора могла убить Дахия. От этого только одна догадка пришла в голову: "Дахий Айтилла, почётный рыцарь королевства, бравый и честный солдат может быть ненавистным только врагам своим и тем, от кого отступился когда-то. Гвала и Алмакир…" И по странному совпадению именно они приказали взять под стражу Фиору Халливель. Она поняла это и собиралась рассказать Эксодию все свои догадки, но время поджимало и нужно было сказать только самое важное: "Только Гвала и Алмакир могли устроить всё это, но не гневайся на них. Они сами не понимают, что творят. И если со мной что-нибудь произойдёт, не смей входить в отчаяние – эта мука будет мне хуже смерти в Кострище." Но вся эта ситуация была для Эксодия слишком неправильной и мерзкой, отчего даже самые ласковые слова Фиоры не смогли его успокоить, и тот кидался проклятиями и руганью в сторону своих братьев, пока в один момент стражники не стали его уводить, и тот поклялся убить Гвалу и Алмакира, пока жена провожала его печальным взглядом и неслышно для него прошептала: "Крепись, любимый…"
Суд в этот день настал прямо на главной площади, где располагалось великое кострище. Гвала и Алмакир решили сделать из достояния гуатти эшафот, приведя туда силком Эксодия и отняв у того оружие. Он стоял на коленях и не понимал, почему вдруг король в цепях, а всеми командуют братья. Вокруг кострища собралась огромная толпа, кажется, весь народ Айтилла прибыл, чтобы воочию лицезреть суд над Фиорой. Эксодия это невероятно разозлило: казалось, что буквально все забыли то, что сделала для них Алая Матерь и на какие жертвы шла на протяжении своего правления, только чтобы народ жил хорошо. Все эти люди вокруг были предателями, а на Гвалу и Алмакира он смотрел с такой ненавистью, с которой не убивает самый жестокий преступник жертву. После этого взгляд Алмакира с испугом сошёл с глаз Эксодия, после чего с выступающим потом на лбу во всеуслышание произнёс: "Фиора Халливель – жалкая преступница и честолюбивая консортишка, что испугалась нашего покойного брата Дахия. Он просто желал получить немного власти и править хотя бы малой долей того, что имеет Эксодий. И что же он получил от нашей щедрой королевы? Она испепелила его, но справедливость восторжествовала и дала нам возможность опознать нашу родную кровь с помощью именного кольца! Моя кровь стынет в жилах, когда я думаю о том, что мы могли бы никогда не наказать преступницу, не имей мы доказательств. Я с самого начала знал, что Эксодий будет плохим королём, но меня никто не слушал! И что же теперь? Брат руками даже не собственными убивает брата, а делает это руками жены, что желает захватить власть. Вашаки на протяжении всей истории хотели только этого! Эксодий и Фиора Халливель – это клеймо позора на весь клан Айтилла, и мы должны от него избавиться!"
И пока народ кричал и вопил о желании как можно скорее наказать Фиору, Эксодий проклинал Гвалу и Алмакира последними словами до тех пор, пока перед ним не показалась жена, которую вели на смертную казнь. Её смиренное лицо взбесило Эксодия неготовностью отстоять свою правоту, но в то же время опечалило своей красотой, что на глазах меркнет вместе с жизненной силой: казалось, что вот-вот, и огонь в её очах сейчас погаснет навсегда. И тогда Эксодий, вспомнив законы клана, завопил о том, что вину Фиоры нужно сначала доказать перед судом, и тогда "совет магистров спасёт её от таких уродов, как Гвала и Алмакир".
Но вошедшие на эшафот члены совета, как гром среди ясного неба, показались пред Эксодием в белых балахонах и с длинной бородкой, словно само олицетворение надежды и справедливости, и в этот же миг одной только фразой уничтожили веру в этот образ: "Эксодий, вы должны сейчас повиноваться, ибо магистрат выдал вердикт – Фиора Халливель убила Дахия Айтилла с помощью войдерума плазмы". Тогда Эксодий вспомнил о том, что Фиора просто не могла убить Дахия, ибо была в пути ко дворцу Лакшата. Тогда Эксодий возжелал каким угодно способом спасти жену и решил взять весь удар на себя: "Я был в клановом доме в судьбоносную ночь. Это я убил Дахия!" И после этого отчаянного шага слова магистра забили последний гвоздь в крышку гроба: "Как вы могли убить Дахия, когда все документы указывают на то, что в этот день вы находились в пути к клановому дому Лакшата?" Здесь у Эксодия всё встало на свои места, и он не смог ничего сказать. Только сейчас он понял, что попал в клетку, покрытую со всех сторон шипами. Маленький и неаккуратный шаг, и нога будет кровоточить.
Эксодий вошел в ступор, и тогда Гвала усмехнулся потугам брата оправдать жену и дал ему выбор: умереть с честью или быть изгнанником и жить с позором. Эксодий хотел сохранить гордость и умереть, до последнего оправдывая себя и Алую Матерь. Он сглотнул слюну, холодный пот выступил на лбу, а грудь сдавило страхом от порыва мыслей: "Это всё не может быть правдой. Просто не может! Почему всё пошло именно так? Когда я попал в эту ловушку? Всё это заговор, но что теперь делать? Неужели это конец?" Но Фиора ни капли не испугалась и не возненавидела народ гуатти даже после всего этого. Вместо ненависти и страха в последние минуты своей жизни она у всех на глазах присела рядом с кучей хвороста у великого кострища и в последний раз взглянула на Эксодия, тихо шепнув неслышимое почти для всех слово со слезами на глазах, и в миг вспыхнула своим алым пламенем и напугала как Гвалу и Алмакира, так и палачей. Люди отошли от кострища из-за мощного пламени, которым Фиора уничтожила саму себя, не отдав Гвале и Алмакиру возможности совершить убийство.
Но только Эксодий не испугался и со слезами на глазах услышал последнее слово Фиоры Халливель, что ушла в мир иной, оставив послание тому, единственному: "Живи!" Это слово не звучало эхом, не звенело в голове и даже не кричало. Но слово то, услышанное только Эксодием, осталось в памяти его навсегда. И на полях дневника "Прах" мы будем часто видеть его – отголосок прошлого лично для Эксодия.
"Живи!" – тихо повторял Эксодий среди лишённой воли толпы. "Живи!" – произносил Эксодий, вспоминая запах сэнника, "Живи!" – прокричал Эксодий, еле сдерживая слёзы и разбивая в кровь кулак о доски эшафота.
Эксодий смотрел на то, как Фиора Халливель догорает, и кричал. Он понимал, что даже если сейчас прикончит всех, то народ его возненавидит, а доказать невиновность Фиоры будет уже невозможно. Тогда он сделал свой выбор и сказал Алмакиру, что будет жить. И жить ради Фиоры. Алмакир снял с него кандалы и приказал никогда более не возвращаться в клановый дом. Эксодий чувствовал тепло огня Фиоры за спиной и уходил не оглядываясь, пока народ бросался в него камнями и называл убийцей и трусом. Кровь стекала по его вискам и смешивалась с горькой слезой.
Позже Гвала и Алмакир прикажут сжечь библиотеку, в которой часто проводили время Эксодий и Фиора, а в клановом доме соберут все сэнники и сожгут, после чего вовсе запретят их выращивать. Так сломали великого короля. С тех пор в Айтилла настали трудные времена и начались гонения вашаков. Казнь Алой Матери была праздником правосудия для Айтилла, но скоро стала трагедией для всей Ламмеры.
Глава 9 "Тёмная сторона пустыни"
Последние события просто-напросто сломали и ожесточили Эксодия, но жестокость эта, смешиваясь с жаждой мести, не могла сосуществовать и гармонировать с наставлениями родителей и последней волей Фиоры. Эксодий стал гоним на землях Айтилла, а в клановый дом Сура совесть костью в горле не дозволяла явиться. Ибо он в ответе за то, что теперь вашаки – народ изгнанников и подлых воров в глазах гуатти. И символ гордости вашаков окрасился алой кровью и воспылал в пламени, оставив за собой только холодный прах. И самому Праху Пустыни, словно жертве злой, полной иронии шутки, сталось только скитаться по барханам Унари, вспоминая военные подвиги и чувствуя присутствия душ, загубленных по его вине и погребенных под жгучим песком. Но у всех этих странствий была цель: отыскать муткогм, ибо они были единственной надеждой на то, что жизнь Эксодия наконец изменится, и тот сумеет хотя бы довести одно дело своей жизни до конца; но кольца шли, а следы этих существ засыпало песком, а может их и не было никогда?
Именно в этом горячем периоде, над которым царствовал уже не Эксодий, а мертвенно-бледные пески и огонь ненависти, бывший король описывает историю о встрече со странником-шандийцем:
"Вода моя кончалась и казалось, что под Сэн я испущу последний дух, а кости сольются с этим всепоглощающим песком – будь он проклят! Но вдалеке я, хоть и щурясь от Сэн, за долгое время увидел человека. Он был, как и я, – из плоти и крови, уставший и смиренный. Силуэт его становился всё ближе, а ноги больше не могли нести моё иссохшее тело, и я был готов ринуться изо всех оставшихся сил на старика, чтобы отобрать его воду. Но тогда, после таких мыслей, я возжелал умереть от жажды честным человеком, хоть и не для народа, но для себя и тех, что заждались на том свете. Туша моя повалилась на пески, тогда я почувствовал ту самую тишину, среди которой каждая песчинка, каждый камешек гудел и отпевал мою скорую кончину. Я вспоминал всё, что только успел в жизни: обрести и потерять, отобрать и вернуть, создать и разрушить. Я был сломлен и готовился предать это всё Богу земли, надеясь, что ему подвластны пески, на которых когда-то моя армия проливала кровь… Дальше я проснулся от того, что по моим усам стекала наивкуснейшая вода. Каждая капля была мне нектаром, а от нещадного Сэн загородил и одарило меня тенью тот самый старик в шандийских обмотках, и я заговорил с ним, еле двигая иссохшими губами…"
– Почему ты спас меня, странник? Мы же разных рас.
– Оставлять тебя так было бы убийством, но война кончилась, Король. – речь его, как и всех шандийцев, была прерывистой и глухой. И хоть слово было произнесено до конца, из-за постоянной легкой смены дыхания и выдохов в последних слогах всегда оставалось ощущение, что шандиец прерывался на полуслове. – За то, что ты не шандиец, какой смысл убивать? – после этих слов Эксодий удивился, и глаза его расширились от изумления.
– Ты знаешь, кто я?! Откуда тебе это известно? – запал в глазах от того, что за долгое время кто-то признал его королём, разжёгся так же быстро, как и потух. – А какая теперь разница… Разве короли умирают посреди пустыни в полном одиночестве? Я трус, который заслужил это…
– Разве полководец, который сумел сразить Вахоца, может быть трусом?
После этих слов Эксодий узнал в этом страннике одного из командиров армии Вахоца Бадави и сказал:
– Я же могу убить тебя, безоружного врага королевства, почему ты так легко говоришь о себе?
– Ха! Время войн ушло, да и я уже навоевался вдоволь… – после этих слов Эксодий обратил внимание на правое плечо, покрытое длинной тканью, за которой не было руки. – Этой рукой я кормил семью с помощью единственного подвластного мне дела – войны. Но дети пошли по моим стопам и погибли на полях битвы, а жена не выдержала потери и… Сам понимаешь. Но война закончилась, и что теперь? Жизнь стала скучна, и от тоски я блуждаю по пустыне. Но всё-таки кое-что я смог найти интересное. Скажи, Эксодий, тебе доводилось видеть в Унари муткогм? – после этих слов Эксодий затрепетал и даже не поверил своим ушам.
– Я искал их так долго, но, кажется, это просто сказка, в которую я так долго верил… Неужели ты их видел, странник?
– При первой встрече они выстрелили в меня струёй пламени и мне пришлось бежать прочь, но…
– Прошу, веди меня к ним! Это всё, что мне нужно сейчас! – перебил Эксодий, после чего шандиец хоть и вошёл в ступор, но согласился помочь павшему королю.
Здесь в записях Эксодия их диалог резко прерывается до записи, где тот находит первый след муткогм, а затем и всю колонию:
"Когда ветеран повёл меня по этим пустошам, я долгое время не видел ничего, пока в один момент вдали мне не показался странный свет. Что-то высокое отражало лучи Сэн и светило, словно маяк, нам – нищим странникам с потерянной жизнью. Этот проблеск чуть не ослеплял меня, но я не переставал идти за ним до тех пор, пока совсем не сблизился, услышав трескающий звук, будто то горел костёр. Но ветеран лишь заулыбался, а я сверялся со своей памятью и понимал, что существа, стоящие прямо передо мной – муткогмы, элементали плазмы."
Муткогм по рисунку Эксодия Айтилла.
Эксодий был вне себя от изумления. Он нашёл то, что может спасти его жизнь, но что с ними делать – неизвестно. Их пирамидальные тела медленно вращались над платформой, похожей на плиту из песчаника. А в зияющей дыре пирамиды разгорался голубой огонь. И у каждого муткогма он горел по-разному: у кого-то ярче, у кого-то пламя чуть ли не догорало, но всё ещё продолжало сиять. Это связанно с тем, что огонь в "груди" муткогм затухает ближе к смерти от старости, а у молодых представителей этих элементалей пламя разгорается и пылает ярче всех.
Далее Эксодий описывает в дневнике, как некоторые муткогмы, не обращая внимание на гостей, выстреливали мощной струёй пламени в песок, чтобы соорудить из него стеклянный тотем. Именно эти сооружения издалека видели наши странники перед тем, как встретить муткогм.
После длительного пребывания в шоке Эксодий пришёл в себя и попытался найти с ними контакт: он сел на корточки рядом и протянул руку. Но стоящий поблизости муткогм не оценил этого жеста и обжег струей пламени ладонь гуатти. Эта жгучая боль взбесила Эксодия, и тот по привычке схватился за шпагу, но почувствовал, что рукоять стала горячей, а в мыслях засиял образ белого листа, что, качаясь по сторонам на слабом ветру, медленно падал. И когда Эксодий представил, как лист падает на шпагу и остаётся на ней, уже не в мыслях из острия клинка вылетела малая молния. Эксодий был сконцентрирован на все сто, когда падал этот листик, но в момент удара гуатти опомнился и не сразу понял, что сейчас произошло. Рукоять шпаги охладела, а мысли о листе пропали. После выстрела молнией муткогм встал ближе к Эксодию, а вслед за ним все остальные его сородичи побросали свои дела и двинулись к гуатти. "Их заинтересовали мои способности, нет, я показался им родственным." Когда все муткогмы собрались, самый старый из них струёй пламени выжигал перед собой какую-то фигуру. Линии были небрежны, а Эксодий всё никак не мог понять, что сейчас произойдёт и что собирается показать этот муткогм, пока рисунок не был закончен, и непонятная фигура обрела отчётливый образ листа.
"Как только я увидел его рисунок, меня просто осенило. Я никогда ещё не ощущал подобного чувства: будто весь мир в каждом его проявлении мне стал полностью понятен и виделся так же ясно, как Богу света видно каждого смертного. Но помимо всего прочего, я отчётливо видел вокруг муткогм свечение в форме листьев. Тогда я попробовал взять шпагу покрепче, и почувствовал, будто внутри рукояти пылает огонь; лист снова упал на лезвие и держался на нём, вместе с ним второй и третий прикоснулись к оружию, и тогда я сумел выстрелить молнией в небо. Но не успел я порадоваться успеху, как…"
Вдали внезапно появился человек, что мчался на хисаате12 с невероятной скоростью прямо в сторону странника. Это был шандиец с дредами и копьём наперевес. И не успел наш герой разглядеть его лицо из-под плаща, как неизвестный выпрыгнул из седла и пикировал на Эксодия, целясь копьём в руки. Все его действия и движения были невероятно быстрыми.
"Я знал, что человек просто неспособен передвигаться настолько быстро."
И одновременно с обороной Эксодий, чтобы проверить свою догадку, обратил взгляд на муткогм: в обычном состоянии их пирамида медленно вращается над плитой, но в этот раз они вращались с бешеной скоростью! Тогда к нему пришло осознание – он попал под атаку звуковой техники, что изменило его восприятие! Удар за ударом Эксодий блокировал выпады врага, но тот не бил в жизненно важные органы намеренно.
"Я подумал, что это охотник за головами или ассасин Лакшата, но с такой скоростью, орудуя копьём, он мог бы с лёгкостью меня убить и отдать своему заказчику, значит, шандиец просто игрался со мной. И я так думал, пока не увидел в его глазах за плащом нечто большее, чем кровожадность или охота за наживой. Его цель – куда больше, серьёзнее и опаснее, чем удовольствие или деньги. И с каждым взмахом его удар всё ослабевал, а руки дрожали, но не от изнеможения, а страха. Это я наконец понял, когда решил окончить этот бой и узнать его намерения."
Эксодий выпустил из груди мощный оглушающий крик и освободился от звуковой ловушки, и это действо сильно напугало нападающего. Самая сильная его техника была отражена, а войдерум внутри шандийца ослабевал с осознанием этого. И когда силы врага почти кончились, Эксодий быстро обезоружил его и повалил на землю, после чего приказал сдаться, но получил от него только ухмылку, и тело шандийца будто растворилось в воздухе. Эксодий снова попался в ловушку, но на этот раз противник, используя остаток своей силы, сумел перевернуть ход боя в свою сторону и восстановиться! Тогда гуатти не на шутку испугался и чуть было не пропустил удар, вовремя почувствовав позади себя тянущуюся ладонь врага, что собирался одной мощной техникой отправить Эксодия в нокаут. Этот опасный момент заставил обострить гуатти все свои чувства, отчего на полсекунды почувствовал, как десятки листьев окружают его клинок, после чего нанёс резкий удар яблоком, с которого на секунду вылетела целая стена огня и обожгла шандийцу руку. Враг быстро отпрянул, пока пламя не исчезло. А старик-шандиец поскорее ушёл с глаз, чтобы не попасть в бурю битвы войдеров.
Весь этот бой утомил незнакомца, и тот, сидя на песке, тряс рукой в детской манере и время от времени в панике дул на неё, после чего сказал:
– Будь аккуратнее! Больно же!
– Кто ты, странник, и зачем на меня напал?! Отвечай, иначе не видать тебе головы на плечах! – гневно зарычал Эксодий, запыхаясь после боя.
– Меня зовут… – наконец принял серьёзный вид и, медленно вставая, продолжил – Базиль! Шахамди… Базиль! – хоть о фамилии он соврал, Эксодий этого не заметил – Но тебе представляться не стоит: я знаю о тебе всё! Ты – павший король, что жаждет мести, Эксодий… Слабый павший король… – не успел договорить Базиль, как гуатти перебил его.
– Не говори о слабости, если проиграл! – явно разозлившись от слов Базиля, хотел поставить его на место, но и это не удалось.
– Я говорю не о нашем бою, а о твоём – ты не сможешь победить Гвалу и Алмакира, но хочешь.
– Какое тебе дело до моих проблем?! Кто ты такой?! Отвечай!
– Спокойно! Не горячись, я могу помочь тебе стать сильнее и вернуть королевство. Вернее – Летучий Фрегат может.
После этих слов Эксодий, лишь усмехнувшись, сказал, что Летучий Фрегат – детская сказка для рабов. И больше ничего не может спасти его народ. Он отвернулся от Базиля и шёл, куда глаза глядят, пока не услышал за своей спиной выкрик шандийца: "Ну и чем ты собрался победить Гвалу и Алмакира? Своей глупостью ты только заставишь Рьяну и Фиору вечно страдать. Ты ведь хотел дать им покой и светлое будущее страны, разве нет?! Отвечай, трус!" Хоть Базилю на Эксодия на тот момент было наплевать, но этот человек был ключом к его цели. Посему в ход шли все его методы заполучить агента. И эти слова смогли заставить павшего короля задуматься и остановиться.
"Раз этот неизвестный мне шандиец знает, что мне нужно, то почему я сам не догадался тогда? Эта простая истина лежала на поверхности, а я только и делал, что убегал от неё и ставил глупые цели. И этот шандиец наконец раскрыл мне глаза! Каким же я был глупцом…"
– Хватит думать, король! Отправляйся со мной в Турнадау и познакомься с моим лидером, тогда ты наконец изменишь свою никчёмную жизнь!
– Я… – всё обдумав, Эксодий медленно обернулся к Базилю и дал свой ответ – Я пойду с тобой, Базиль. Но сначала я бы хотел отправиться в клановый дом Сура… После смерти Фиоры я так и не посетил его…
– Я понимаю, Эксодий. То, что с тобой случилось… Сейчас в Айтилла всё ужасно: Гвала и Алмакир вырезали магистратуру и стали вносить свои порядки под покровительством клана Лакшата. Малика Золотое знамя теперь диктует свои правила, как и в день убийства Фиоры… Это… Покушение на мозг, Эксодий Айтилла.