Некоторых я узнавал, но многих не узнавал, и чувствовал как им неловко от этого, а мне было ещё более неловко. Это всё заставляло меня ещё сильнее напрягаться и, пока они со мной общались, я лишь молился, чтобы они поскорее ушли. Конечно, это было немного некрасиво, но я ничего поделать с собой не мог. С ними мне было трудно общаться. Но вот наконец-то можно было ехать домой.
По идее это должно было меня радовать. Ну, кто любит больницы? Никто их не любит, и я их не особо любил, но и новость о том, что мы едем домой, меня несильно обрадовала. А чему мне радоваться? Дома каждая вещь будет напоминать о маме и о том, что я больше её не вижу. А это было слишком больно, и в какой-то степени я даже не хотел возвращаться домой. Но выбора у меня не было. Пора было возвращаться в место, где всё будет напоминать о самом тяжёлом и болезненном.
В больнице я как мог, держался, чтобы не впасть в депрессию. Конечно, это было сложно, но папа, все родные и друзья меня поддерживали и помогали мне. Я даже частенько общался с родными и друзьями по телефону. В этом мне помогал папа. Он набирал их номера, а я уже с ними говорил. Это мне очень помогало держать себя в руках и не погружаться в тоску и грусть, которые так и норовили заполнить меня. Но я не был уверен, что дома также смогу держаться, и уже чувствовал, как мне становится всё хуже и хуже. Грустные мысли наваливались со всех сторон. Я не мог не думать о маме и о том, что ничего не вижу. Даже не так! Я думал только об этом!
– Вот так. Садись в машину, – за своими мыслями я даже не заметил, как мы спустились вниз, вышли на улицу и подошли к машине.
Всё это время папа меня вёл, направляя и говоря, что и как надо делать. Я же делал всё на автомате, подчиняясь папе и послушно выполняя все его приказы. И вот папа уже сажал меня в машину. Я также послушно опустился на сиденье и глубоко вздохнул. Самое тяжелое мы прошли, и осталось доехать и пройти в дом. Нелегко было идти, ничего не видя. Дома я хотя бы примерно помнил, где и что находится и мог ориентироваться, но тут я ничего не знал, и мне было как-то не по себе идти. Но это уже было позади и надо было готовиться к возвращению домой.
Подумав о доме, я вновь погрузился в грустные мысли. Я как мог, пытался себя отвлечь от этих мыслей, но получалось у меня это очень плохо. Папа тем временем, убрав мои вещи в багажник, уселся за руль, и мы не спеша поехали по дороге в сторону дома. Больше следить за дорогой я не мог, и это было ещё одной грустной потерей из-за утраты зрения. Не удержавшись, я грустно вздохнул. Я всё что угодно отдал бы, чтобы сейчас видеть и иметь возможность смотреть в окно. Но, чтобы я не отдавал, вернуть зрение было невозможно, и от этого становилось ещё тоскливее.
До дома мы доехали достаточно быстро, или это я за своими мыслями опять не заметил, как пролетело время. Но вот мы остановились перед домом. Это я понял, когда почувствовал, что папа паркует машину. Он заглушил мотор и только после этого заговорил:
– Ну, вот мы и дома. Пошли я тебе провожу в дом и потом уже заберу вещи. Хорошо?
– Давай, – не стал я спорить и, не дожидаясь, когда папа выйдет из машины, открыл дверцу и самостоятельно покинул салон.
– Пошли, – папа аккуратно взял меня за локоть и повёл к дому.
Он быстро открыл дверь дома и вместе со мной прошёл внутрь. Там мы остановились. В доме было непривычно тихо. Обычно, когда мы с папой откуда-то возвращались домой, нас встречал вкусный запах и мамин голос, но теперь не было ничего. В воздухе совсем ничем не пахло, и царила гробовая тишина. Всё напоминало о том, что мамы больше нет.
Ну, а для меня ещё наиболее ужасным было то, что я ничего не видел. Вокруг меня была одна сплошная тьма, а тишина в доме ещё сильнее давила. Мне хотелось развернуться и стремглав убежать из дома, где всё напоминало о нашей счастливой жизни, что причиняло мне сильную боль. Но убегать было глупо. Да и куда бежать? Мне некуда было бежать! От себя не убежишь, как и от прошлого, какую бы сильную боль оно не причиняло.
– Тебя в комнату проводить или ты тут хочешь посидеть? – поинтересовался у меня папа. Видимо, он сам не решался пойти дальше. Было понятно, что ему тоже тяжело возвращаться сюда, где всё напоминало о маме. Ведь он любил её, а без неё…. Без неё всё уже было не так, и я не представлял, как мы будем дальше одни. Нам уже было тяжело без неё, а дальше будет ещё тяжелее.
– Лучше пока посижу тут, – решительно сказал я.
– Хорошо. Садись, – папа помог мне дойти до дивана и усадил на него. – Я пойду за вещами.
Он покинул дом, а я откинулся на спинку дивана. В моей памяти тут же промелькнул тот день, когда мы все вместе сидели в комнате. Мы с мамой были на диване, а папа на кресле. Мы читали Библию, обсуждали притчи, и нам было очень хорошо. Но больше никогда такого не будет! И не только потому, что я больше не вижу. Это было бы не так ужасно, как то, что мамы больше нет. Она умерла, и это было ужаснее всего! От воспоминаний на мои глаза навернулись слёзы. Я вспоминал, как нам было хорошо в тот день, а потом в моей памяти возник тот день, когда мамы не стало, а я лишился зрения. По моей щеке потекла первая слеза, которую я не смог сдержать.
В этот момент раздались папины шаги, что означало, что он возвращается в дом. Я тут же отвернулся в сторону, не желая, чтобы папа увидел мои слёзы и понял, как мне плохо. Ему было нелегче, и я не хотел, чтобы он волновался за меня.
– Ну, вот и всё. Всё принёс. Я помогу тебе разобрать вещи чуть позже, а сейчас думаю нам надо немного перекусить и отдохнуть после дороги. Пойду что-нибудь приготовлю. Ты же будешь кушать?
– Наверное, – неопределённо сказал я, отвернув голову.
– У тебя тут всё в порядке? – поинтересовался папа, и я почувствовал на себе его обеспокоенный взгляд.
– Конечно, – как можно увереннее сказал я. – Просто устал.
– Ну, тогда отдыхай, – папа направился к кухне. – А я пока что-нибудь приготовлю.
Стоило ему пройти на кухню, как я, не удержавшись, просто тихо заплакал. С моих глаз текли слеза за слезой, и я не мог остановиться. Мне было сейчас слишком плохо и тяжело. Боль сдавливала мою грудную клетку, и мне хотелось просто выть, но я мог лишь тихо плакать, не желая, чтобы папа меня услышал и пришёл меня успокаивать.
– Макси, может, я просто сделаю омлет? – раздался голос папы. – Могу добавить сосиски и помидоры. Думаю, будет вкусно. Хочешь омлет? Ты его вроде бы всегда любил. Я могу тебе ещё налить твоего любимого сока или могу дать газировки. Её все подростки любят. А хочешь куплю тебе чипсов? Или можем заказать пиццу! Мы давно её не ели! – но я ничего не отвечал в ответ на слова папы, пытаясь успокоиться, чтобы тот не заметил мои слёзы. Тихий всхлип меня выдал. – Макси, ты чего? – папа приблизился ко мне. – Ты что плачешь? – зачем-то спросил он, прекрасно зная ответ на свой вопрос.
Я вмиг отвернул голову в сторону и начал вытирать слёзы.
– Нет, – покачал головой я. – Тебе показалось! Я не плачу!
Конечно, я понимал, что врать плохо. Тем более плохо врать папе, но мне очень не хотелось его расстраивать своими слезами. Он так старался ради меня…. Он как мог, утешал меня, поддерживал, был со мной рядом и пытался мне помочь, но облегчить мои страдания и боль у него не получалось. И я даже представить себе не мог, как ему от этого было тяжело, но я точно это знал. Любому родителю будет больно видеть, как страдает его ребёнок.
– Макси, ну, что ты? – папа подсел ко мне на диван и приобнял меня за плечи. – Не плачь, пожалуйста. У нас всё будет хорошо! Мы со всем справимся. Вместе! Ну, почему ты плачешь? Что не так?
– Ничего не будет хорошо, – сдавленным голосом пробормотал я, и с моих глаз с новой силой хлынули слёзы. Я больше даже не пытался их сдерживать, и это не имело смысла. Ведь папа уже увидел, что я плачу и можно было не стараться это скрывать. – Больше никогда ничего не будет хорошо! Ведь мамы больше нет, а я… Я больше никогда не смогу видеть!
– Макси, – папа тяжело вздохнул и прижал меня к себе, – ну, зачем ты так говоришь? Всё обязательно наладится. Да, может, ты не сможешь больше видеть, но самое главное, что ты жив. Мы справимся со всем, и всё наладится. Обязательно наладится! Надо просто верить в это и не сдаваться. Хорошо?
Я отвечать не стал. У меня не было на это сил. Всё моё лицо залили слёзы. Я всхлипывал и даже не мог сказать ни слова.
– Да уж, Макси, – папа вновь вздохнул. – Успокаивать я не особо умею. Будь мама здесь, она знала бы, что тебе говорить и как тебя утешить. Она всегда это умела! А я не знаю, что тебе говорить и как тебя успокоить. Прости меня! Прости, что не смог защитить тебя и твою маму. И прости, что не знаю, что делать и что говорить.
– Ничего, – смог я выдавить из себя. – Самое главное, что ты рядом. И ты ни в чём не виноват. Я знаю, что тебе тоже тяжело так же, как и мне.
– Мы прорвёмся, Макси, – как можно убедительнее сказал папа. – Можешь не сомневаться в этом!
Я лишь кивнул головой, продолжая всхлипывать.
Так мы сидели ещё минут пятнадцать. Папа пытался меня успокоить, и постепенно я сам начал успокаиваться. Слёзы переставали литься, и мне становилось лучше. Когда я совсем успокоился, папа отпустил меня.
– Ну, что мы сейчас всё-таки перекусим или ты не хочешь? Только, пожалуйста, не ври мне. Лучше говори правду. Не надо думать, что, если ты соврёшь, мне будет легче. Лучше говори, как всё по-настоящему чувствуешь. Не надо притворяться. Если ты не хочешь кушать, то так и скажи. И если тебе плохо, то тоже так и скажи. Я всё пойму. Хорошо?
– Хорошо. На самом деле я не особо хочу есть. Мне хочется полежать и немного отдохнуть.
– Ладно. Тогда я сейчас тебя провожу в твою комнату. Но сначала…. Не знаю, как ты к этому отнесёшься, но думаю, что нам надо помолиться. Хотя бы кратко! Ты не возражаешь? Мы вернулись домой и должны поблагодарить за это и призвать имя Божье. Ты же согласен помолиться? А то ты всё это время в больнице не молился…. Надо хотя бы сейчас помолиться. Про Бога забывать нельзя. Хорошо? Помолимся?
– Давай, – не стал я отказываться. С одной стороны мне не хотелось молиться, потому что было слишком тяжело и грустно. Я не хотел это делать в таком состоянии. А с другой стороны помолиться стоило. Может, мне станет легче, если я это сделаю. Хоть я был в этом не уверен, но попробовать стоило. К тому же если бы я сейчас отказался, я очень удивил бы и расстроил папу, а ещё сильнее его расстраивать не хотел.
– Замечательно, – в голосе папы я услышал радость. Своим согласием я его порадовал, и это было очень хорошо. – Тогда я буду молиться, а ты…. Ты просто тихо поддерживай меня. Ну, ты знаешь…. Хорошо. Давай встанем.
Мы поднялись на ноги. Папа глубоко вздохнул, видимо, готовясь к молитве, и начал:
– Дорогой Отец, мы благодарим Тебя за то, что вернулись домой. За то, что мы живы и можем призывать Твоё имя. Прости нас за то, что мы иногда сомневаемся в Тебе и теряем в Тебя веру. Прости за то, что я… – его голос задрожал. – Прости, что мы забыли про Тебя и всё это время не призывали Твоё имя. Ты велик, Боже! И мы славим Тебя за всё, что Ты посылаешь и даёшь нам. Дай нам силы пройти все испытание, что Ты нам послал. Дай силы моему сыну, Макси, пройти через всё, что ему ещё предстоит выдержать. Будь рядом с ним и поддерживай его. Я его очень люблю и знаю, что Ты его любишь. Не оставляй его! Ты видишь, как ему тяжело и больно! Помоги ему и мне выдержать потерю мамы. Помоги ему не бояться и доверять Тебе! Ему так тяжело…. Будь рядом с ним…
Папа продолжал молиться. Я его внимательно слушал, закрыв глаза. Глаза я закрыл чисто по привычке, потому что всегда так делал во время молитвы. А не молился сам я пока только потому, что мне было интересно, как будет молиться папа. И, услышав его молитву, я тоже начал взывать к Богу:
– Дорогой Иисус, я Тебя прошу, дай мне силы, – тихо заговорил я. – Дай силы всё это выдержать. Ты знаешь, как мне тяжело и страшно. Как мне больно от того, что мамы больше нет рядом. Я не знаю, зачем Ты её забрал и зачем она Тебе нужна, но дай мне силы смириться с этим. Я её так любил, и её больше нет…. Дорогой Иисус, мне так больно и тяжело… – мои губы задрожали, но я смог сдержаться, чтобы опять не заплакать. – Прошу Тебя! Я знаю, для Тебя нет ничего невозможного, и Ты это допустил не просто так, но умоляю Тебя, верни мне зрение. Я хочу вновь видеть. Боже, я не могу так! Умоляю Тебя! Я не хочу всю оставшуюся жизнь прожить в этой тьме. Не допусти этого, Боже! Верни мне зрение, пожалуйста! – я продолжал шёпотом умолять Бога вернуть мне зрение, и тут услышал, что папа уже заканчивает молитву. Я тут же поспешил успокоиться и, когда настало время говорить слово «аминь», сказал вместе с папой: – Аминь!
– Ну, вот и помолились, – удовлетворённо проговорил папа. – Уже хорошо. Теперь пойдём, провожу тебя в твою комнату. Ты же хотел полежать.
– Не надо, пап, – остановил я его. – Я сам дойду. Я помню что здесь и как. Сам смогу дойти. Тут мне не надо помогать. Но спасибо большое за предложение.
– Ну, хорошо, – не стал настаивать папа. – Попробуй сам. Тебе это будет полезно! Ты же должен учиться всё делать заново самостоятельно. Начнём с самого простого. Самое главное на лестнице не спеши. Не хочу, чтобы ты упал и что-нибудь сломал себе.
– Хорошо. Обещаю, что спешить не буду, – успокоил я папу и направился в ту сторону, где всегда была лестница.
Я на ощупь нашёл её и начал медленно подниматься. Я примерно помнил, сколько ступенек было на этой лестнице и оставалось только не оступиться. Я ступал как можно осторожнее, делая маленькие шажки и трогая ногой ступеньку. И вот так потихоньку благополучно поднялся на второй этаж. А там было ещё проще. Я прекрасно знал, где моя комната. В доме я помнил всё, как, наверное, и помнят остальные люди.
В родном доме всегда легко ориентироваться и многие могут с закрытыми глазами ходить по дому и ни во что не врезаться, ведь помнят, где что стоит. Вот теперь и я узнал, могу ли так ориентироваться в доме. Но мне для этого не надо было закрывать глаза, ведь я итак ничего не видел.
До своей комнаты я дошёл легко и быстро. А там уже добрался до кровати и завалился на неё. Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Я вновь был дома и на своей кровати, но всё уже казалось каким-то другим. Не новым, но и не старым. Просто другим! Вот и начиналась моя новая жизнь. Жизнь, погруженная во мрак….
Глава 6 «Тускнеющий лучик света…»
– Макси, пора вставать, – раздался голос папы и щёлкающий звук, что означало, что он включил в комнате свет. Но, понятное дело, мне это ничего не дало, ведь я ничего не видел.
Я сонно потянулся в кровати, но глаза открывать не стал. Мне всё ещё хотелось спать. Во сне мне было не так тяжело, как наяву. Во сне все проблемы уходили, и становилось легко и просто. Наяву же мне приходилось очень туго. С момента моего возвращения домой прошло уже несколько недель. И я даже не представлял, что мне будет настолько тяжело.
Дома ещё было более менее, хоть мне и было сложно делать что-то самостоятельно. Я не мог даже банально сделать себе чай, так как не особо помнил, где находится чайник, где лежат пакетики с чаем и где сахар. Я даже не говорю про ложки, вилки и прочее, что мне тоже периодически было нужно. Обычно же мне мама готовила чай и всё остальное, и мне не было нужды искать всё самому. Ещё со зрением я смог бы всё найти, но не слишком быстро, а вот вслепую у меня вообще это не получалось.
Конечно, мне помогал папа, но не способность сделать это всё самостоятельно очень сильно давила на меня. Мне было тяжело от этого. А когда я пытался хотя бы залить себе в чашку горячую воду, постоянно то лил мимо, то наливал слишком много воды, и она переливалась. Пока у меня ничего самостоятельно не получалось. Я не мог ничего по дому делать самостоятельно!
А ещё и скука сводила меня с ума. Папа целыми днями дома сидеть не мог и, когда его не было, мне было особенно скучно. Я не мог ни читать книги, ни смотреть что-нибудь, ни играть на гитаре, что так любил делать. Я понятия не имел, как играть на гитаре вслепую, поэтому даже пока не подходил к ней. Единственное, что пока старался сделать – это научиться ориентироваться по дому. Я расхаживал по дому и старался запомнить, где и что находится, чтобы ни во что не врезаться и быстро всё находить.
Конечно же, пока у меня это не особо получалось, и я часто обо что-то спотыкался и во что-то врезался, но мне ещё очень помогал папа. Он тоже хотел, чтобы я научился хорошо ориентироваться по дому, и водил меня по квартире, всё показывая и подсказывая где и что находится. Достаточно легко я научился ориентироваться в спальне и ванной комнате, где проводил до этого очень много времени. Но вот на кухне пока ориентироваться было сложно, но сдаваться было глупо, и мне просто нельзя было сдаваться.
Я всё равно должен был научиться ориентироваться в доме, начиная от своей комнаты и заканчивая прихожей. Должен был заново запомнить, где и что находится, чтобы потом всё делать машинально и чтобы постоянно не зависеть от папы. Тот же не мог всегда быть рядом со мной и, чем скорее я смогу начать хорошо ориентироваться в доме, тем легче будет нам обоим, и тем скорее он сможет спокойно ходить на работу и оставлять меня одного. Но до этого ещё было далеко, ведь пока у меня даже не с первого раза получалось найти на кухне микроволновку, чтобы хотя бы подогреть себе еду и также не всегда получалось найти вилку.
Впереди у меня было ещё очень много работы, чтобы научиться жить без зрения в полной темноте. Конечно, я очень боялся, что не смогу никогда научиться всему и всегда буду зависеть от папы, но постоянно гнал эти мысли прочь, потому что верил, что у меня всё получится и рано или поздно я смогу жить нормально. Насколько это возможно….
Если у меня дома было много трудностей, то на улице…. На улице мне было ещё тяжелее. Там я вообще не мог ориентироваться и не знал, куда идти и что делать. Там я просто замирал и не мог идти самостоятельно и, если бы не папа, который вёл меня за руку, то я вообще не выходил бы на улицу. За эту неделю мы лишь пару раз с папой выходили на улицу. А в основном я предпочитал сидеть дома и не желал идти гулять, так как дома мне не было так страшно, как на улице.
Там я вздрагивал и шарахался от любого громкого звука. Будь это чей-то крик или просто машина…. Всё вокруг меня пугало, и я не знал, куда деваться от этих громких пугающих звуков! Ведь я не видел источника звука и не знал, откуда он исходит. Я мог лишь догадываться, но это меня не особо успокаивало. Папа, конечно же, был рядом и сразу же обнимал меня, начиная успокаивать и объясняя, что это и откуда исходит звук, но страх всё равно оставался.
Папа даже купил мне специальную трость для слепых, но даже с ней мне было тяжело перемещаться по улице. Самостоятельно там я пока вообще ходить не мог, да и не решался это делать. Уж больно мне было страшно на улице. Папа пытался сам меня учить пользоваться этой тростью и различать звуки, но это у него не особо получалось. Однако он очень старался, и ради него я тоже пытался научиться. Тем не менее со страхом всё равно ничего поделать не получалось и я продолжал вздрагивать и шарахаться от громких звуков. Желания выходить на улицу, и гулять у меня не было. Мне было достаточно хорошо и спокойно дома. Хоть мне и было скучно тут, зато не было такого страха.
Я даже и не предполагал, что мне будет настолько тяжело после потери зрения. Ещё в больнице всё не казалось таким ужасным, но теперь я был просто в ужасе от того, что мне ещё предстояло пережить. А мне предстояло пережить ещё много всего и всё только начиналось. Скоро должно было начаться лето. Я уже смирился с тем, что не смогу закончить этот учебный год, да это и не представлялось возможным.
Летом мне ещё будет легко, ведь не надо будет никуда ходить и чем-то заниматься. Я просто полностью займусь адаптацией. Мне ничего другого больше и не оставалось. Но, вот когда лето закончится, меня ожидала школа, и я не представлял, как потом буду учиться. Ведь больше я видеть не мог и, понятное дело, получать знания тоже не мог. И это меня немного пугало. Но я старался об этом не думать, ведь это было нескоро. Пока у меня была только одна задача – научиться ориентироваться дома и на улице. Я должен был сосредоточиться только на этом.
Всё это время, что я провёл дома, мы с папой не ходили ни на одно собрание. Папа не решался меня бросать одного дома, поэтому как мог, проводил эти служения со мной. Конечно, это было не так, как раньше, но это было лучше, чем вообще не проводить собрания и забывать про Бога. Отдавать Ему время всё равно было нужно, как бы ни было сейчас тяжело. А звать меня в Церковь папа даже не пытался, потому что видел, как мне тяжело ориентироваться дома и на улице и понимал, что мне ещё более тяжелее будет в Церкви, где всегда много народу. Подвергать меня такому стрессу он не хотел, поэтому пока предпочитал меня не везти туда.
И я был этому рад, потому что мне самому не хотелось туда ехать. Конечно, мне хотелось встретиться с друзьями и пообщаться с ними, но кроме друзей там ещё много кто есть, а с ними общаться у меня желания не было. Я не хотел слышать такие вопросы вроде: «Как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь?» и подобное. Ведь, если им сказать правду, они всё равно не поймут и начнут давать глупые советы, которые ничего не дадут. А также будут говорить что-то в таком духе: «Всё будет хорошо!». А это тоже ничего не даст и их слова бессмысленные и смешные. Слышать такое я не хотел! Поэтому было лучше пока обойтись без этого и побыть дома, что мы и делали.
– Макси, ну, что ты лежишь? – не отставал от меня папа. Он подошёл ко мне и подёргал меня за руку. – Вставать пора! Давай же! Хватит спать. Я уже приготовил завтрак.
– Хочу ещё поспать, – простонал я и отвернулся от папы. – Пожалуйста, можно я посплю?
– Нет, Макси, – отрезал он. – Уже много времени. Уже одиннадцать часов. Сколько можно валяться на кровати? Вставай!
– Ну, и что, что уже одиннадцать часов? – нахмурился я. – Мне всё равно. Я хочу ещё спать.
– Макси, перестань! – голос папы стал строгим. – Прекрати уже! Тебе надо позавтракать, и мне нужно будет уехать. Я не могу уехать, пока ты не позавтракал. Так что давай! Просыпайся!
– А куда тебе нужно? – поинтересовался я и наконец-то открыл глаза. Мне не очень понравилась та новость, что папе нужно куда-то ехать. Оставаться дома одному мне не очень хотелось.
– Мне нужно будет на пару часов съездить на работу. У меня мало времени, Макси! Пожалуйста, не задерживай меня. Я вернусь как смогу. Честное слово!
– Хорошо. Встаю, – сдался я, понимая, что без папы не смогу добраться до кухонного стола и взять ту еду, что он мне приготовил. Именно поэтому папа пока не мог уехать и ждал, пока я встану. Задерживать его я не хотел. Он итак много времени проводил со мной и редко был на работе.
– Замечательно, – обрадовался папа. – Я буду тебя ждать внизу. Ты же сам справишься или тебе нужна помощь?
– Справлюсь, – уверенно сказал я. – Не волнуйся.
Папа покинул мою комнату. Как только за ним закрылась дверь, я начал медленно вставать с кровати, сонно потерев глаза и зевнув. Хоть я сейчас и спал много, но выспаться у меня всё равно не особо получалось. И, наверное, это было из-за того, что я подолгу не мог уснуть. Но сейчас всё равно надо было вставать и с этим ничего поделать было нельзя.
Кровать я, понятное дело, застилать не стал, да у меня это и не вышло бы. Иногда её застилал папа, а зачастую она оставалась на целый день не застеленной. Да и зачем её застилать? На протяжении дня я часто на неё ложился, и застилать кровать не имело смысла.
Поднявшись с постели, я потянулся и не спеша поплёлся в ванную комнату. Мне надо было умыться и привести себя в порядок. Поэтому, пройдя в ванную комнату, я первым делом, как следует, умылся, а потом встал по тёплый душ.
Мне нравилось принимать с утра тёплый душ. Когда я, стоя под тёплым душем, закрывал глаза, мне начинало казаться, что всё как прежде. Что мама жива, я зрячий и всё в порядке. Тёплые капли душа, которые скользили по телу, успокаивали меня. Но рано или поздно воду приходилось выключать и всё становилось снова ужасно. И теперь снова постояв какое-то время под душем, мне пришлось выключить воду и вылезти наружу. Я тщательно вытерся, оделся и, слегка пригладив волосы, поспешил вниз к папе. Пора было завтракать.
По лестнице я смог спуститься легко и быстро, так как за эти несколько недель привык по ней ходить. От скуки мне приходилось по раз десять спускаться и подниматься по лестнице, а может даже чаще. Поэтому спускаться и подниматься по лестнице, мне уже было достаточно легко. Спустившись на первый этаж, я направился в сторону кухни.
– О! Ты уже тут, – обрадовался мне папа. – Садись сюда, – он помог мне сесть за стол. Я перед тем, как опуститься на стул, дотронулся до него, не желая сесть мимо и упасть, а у меня такое пару раз было. – Вот. Я приготовил нам с тобой омлет с ветчиной и сыром, – папа поставил передо мной тарелку. – Кушай.
Я пощупал место справа от тарелки, куда папа обычно клал вилку для меня. Вилка была, как всегда, там. Взяв её в руки, я приступил к еде. Недалеко от меня сидел папа, но, видимо, не ел, а пил чай. Скорее всего, он уже давно поел. Это я понял по звонкому стуку чайной ложки об кружку. Этот звук я мог узнать легко.
Завтракать быстро я не мог, так как мне надо было, как следует, уцепиться вилкой за омлет, чтобы он не упал, пока я буду нести его ко рту. Ну, а также мне надо найти вилкой еду на тарелке, но это было не так уж и сложно, так как омлет занимал всю тарелку. И вот так постепенно я ел омлет, кусая хлеб, который всегда был передо мной в хлебнице.
Омлет был достаточно вкусным. Конечно, не таким вкусным, как могла бы сделать мама, но папа тоже готовил вполне хорошо. Мне нравилось. Его еда была лучше больничной, и у меня хотя бы дома был аппетит. Я с удовольствием съел омлет, и запил его чаем, который папа также поставил передо мной. И вот наконец-то с завтраком было закончено.
Посуду папа помыл сам, так как я её больше мыть не мог. Пока он мыл посуду и прибирался на столе, я продолжал сидеть на своём месте. И вот папа остановился.
– Ну, что ж… – он замолчал. – Мне пора, Макси. Справишься тут дальше сам? Я вернусь как смогу.
– Хорошо. Конечно, справлюсь. Езжай, – кивнул я головой. В принципе мне и не с чем было справляться. Поесть я поел, и теперь мне надо было лишь чем-нибудь себя занять, пока папы не было. А занять себя было почти нечем.
– Ладно. Пока, Макси. Не скучай тут, – папа поцеловал меня в лоб и поспешил к входной двери. Через минуту уже раздался хлопок двери, и щёлкнул замок. Я остался один.
Какое-то время я продолжал сидеть за столом и вслушиваться в тишину. Но так сидеть было невыносимо и очень скучно. Так что через какое-то время я поднялся на ноги. Аккуратно задвинув стул, медленно пошёл вперёд, трогая всё на своём пути. Вот было продолжение стола, ещё стулья, а потом пошли кухонные тумбы, микроволновка, плита, холодильник. Я сделал круг, обойдя полностью кухню и старательно пытаясь запомнить, где и что находится. Пока что я помнил это плохо, но запомнить было необходимо.
Выйдя из кухни, остановился, пытаясь придумать, куда бы сейчас пойти, чтобы побороть скуку. Немного поразмышляв, я свернул в комнату, где мы всегда проводили собрания. Там опустился на диван. Я провёл по поверхности дивана рукой. Раньше я никогда не замечал, какой диван на ощупь приятный. Лишь когда потерял зрение, я обратил на это внимание. Мне нравилось трогать диван руками. Он был на ощупь такой шелковистый, приятный и всегда был таким мягким и тёплым.
Последнее время мне полюбилось вот так сидеть на диване, забравшись на него с ногами, щупать его и водить по нему рукой. Этот диван навевал такие приятные и тёплые воспоминания. В основном они все были о маме и о том, как мы проводили вместе время. Сначала мне было больно это всё вспоминать, и я старался это делать как можно реже. Конечно, мне и сейчас было немного больно от этих мыслей, но уже не так сильно как раньше. Мне больше было приятно от этих мыслей, чем больно.
Я очень часто сжимал в руках покрывало, которым мама любила накрываться, когда ей было холодно. Любил обнимать его руками и вспоминать маму. Это покрывало было шершавым на ощупь и пахло мамой. Иногда, когда был один, я начинал плакать от нахлынувших воспоминаний, но сейчас мне плакать не хотелось. Я просто сидел, поглаживая руками мягкую и шелковистую поверхность дивана, и вспоминал, как раньше было хорошо. От этих воспоминаний мои губы были слегка растянуты в лёгкой улыбке.
Так я просидел достаточно долго. Конечно, я не мог знать, сколько прошло времени, но мне показалось, что прошло много времени. Сидеть на диване становилось скучно. Хоть мне и нравилось вспоминать прошлое, но вспоминать слишком долго его не стоило. Так можно было легко погрузиться в депрессию, а мне уже становилось немного грустно от различных воспоминаний.
Поэтому я поскорее качнул головой, приходя в себя, и поднялся с дивана, желая продолжить ходить по квартире. Глубоко вздохнув, я двинулся вперёд. Мои ноги уткнулись в небольшой журнальный столик, про который я совсем забыл. Я дотронулся до его поверхности. Поверхность журнального столика в отличие от поверхности дивана была холодной и гладкой. На журнальном столике лежала лишь одна папина Библия, которую он недавно читал. Трогать Библию я не стал и, выпрямившись, пошёл дальше.
Я медленно расхаживал по квартире, ходя из угла в угол и трогая различные шкафчики, столики, стулья, комоды и прочее. Мне было невыносимо скучно. Я просто не знал, чем занять себя и куда деться. И вот моя рука дотронулась до перил. Дальше была лестница. Я повертел головой, подумал немного и начал подниматься наверх. Ждать внизу папу больше было невыносимо.
Быстро поднявшись на второй этаж, я в том же неторопливом темпе пошёл по коридору. Возле комнаты родителей на секунду притормозил. У меня было огромное желание туда зайти. Мы там часто, сидя с мамой на кровати, общались. Я дотронулся до дверной ручки, желая открыть дверь и зайти внутрь, но в последний момент отступил назад. Я не мог это сделать. Не мог туда зайти и сидеть там в одиночестве. Я направился к своей комнате.
В комнате я подошёл к кровати и присел на неё. Но долго так просидеть не смог, потому что было слишком скучно просто так сидеть. Я вновь поднялся на ноги и уже хотел подойти к столу, как ноги меня сами понесли к гитаре, которая была недалеко от кровати. Я дотронулся до гитары.