– Ну, давай, – махнул я головой.
– Тебе всё понятно в этом месте? – задал мне вопрос папа. – Может, у тебя есть вопросы? Задавай. Я попробую объяснить.
– Ну, я даже не знаю, – неопределённо сказал я, не зная, что спрашивать у папы. То место, что папа читал, я прослушал вполуха, и не имел понятия, о чём говорить. – Ну, объясни первый стих.
– Первый стих? – в голосе папы было слышно удивление. – Ну, ладно. Давай я прочитаю его ещё раз. «Мы же, как споспешники, умоляем вас, чтобы благодать Божия не тщетно была принята вами». Это место тебе непонятно?
– Ну, может и не это, – смутился я.
– Может, ты хочешь, чтобы я ещё раз всё прочитал? – предложил папа, поняв, что я всё прослушал.
– Давай, – я тяжело вдохнул, поняв, что папа всё равно так просто от меня не отстанет и придётся слушать его и обсуждать то место, что он прочитал.
Папа тем временем начал перечитывать это место, а я старался как можно внимательнее его слушать, не желая опять всё прослушать.
– Ну, вот. Я перечитал, – проговорил папа, когда закончил читать. – Теперь ты надеюсь, меня услышал? У тебя есть вопросы? Тебе всё понятно?
– Ну, вот например последний стих, – начал я. – Там сказано, что «нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но»…. Забыл! – я поморщился, поняв, что не помню, что дальше папа говорил. – Можешь, пожалуйста, прочитать ещё раз последний стих?
– Конечно, Макси. «…Нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем». Ты же про него, да?
– Да. Вот что это значит? Как можно радоваться, когда нас огорчают? И как можно быть нищим, но всех обогащать? Да и…. «Мы ничего не имеем, но всем обладаем»…. Не понимаю, что это значит.
– Ну, начнём с первого. Да, тяжело радоваться, когда нас огорчают, но, когда с нами Бог…. Как можно расстраиваться из-за какой-то ерунды, когда нас ждёт вечная жизнь с Богом? Мы будем с Ним вечность и какая-то мелочь вроде чьё-то оскорбление или неуважение со стороны какого-то человека не должно нас огорчать. Мы должны излучать радость и счастье, ведь, пока с нами Бог, у нас всё будет хорошо. У нас всё наладится. А когда нас пытаются огорчить и расстроить…. Это надо принимать как испытание, которые мы должны просто пройти. А испытание это всегда хорошо, ведь Бог их допускает не просто так. Он хочет нас исправить, сделать лучше и искоренить ненужное. Эти испытания надо принимать с радостью и гордостью. Понимаешь?
– Если честно, не особо, – отрезал я.
– Ну, да, – по голосу папы было понятно, что он как-то погрустнел. – Ведь ты сейчас немного изменился. Раньше ты всегда был таким весёлым. Мама тебя всё время сравнивала с солнышком. Ты был нашим лучиком счастья. Постоянно улыбающийся, весёлый и простой! Тебя ничто и никто не мог расстроить, и ничто не было способно испортить тебе настроение. Ты всегда был радостным, не смотря ни на что! А сейчас…. Сейчас ты постоянно грустный и не можешь даже понять такое простое место.
– Сам бы попробовал побывать на моём месте, – едва слышно пробурчал я.
– Ладно. Тогда давай лучше пойдём дальше, – поспешил сменить тему папа, видимо, услышав мои слова. – Дальше идёт «мы нищи, но многих обогащаем». Как я понимаю, здесь речь идёт о двух вещах. Первое, мы порой готовы отдать последнее. Мы можем иметь мало, но, если встретим человека, у которого вообще ничего нет, отдадим ему последнее. Ведь ему нужнее! Вспомним хотя бы историю про бедную вдову. Давай я лучше её прочитаю, – он начал активно искать это место. – Вот оно. Я зачитаю.
«Иисус учил однажды в храме, говоря: «Остерегайтесь книжников, любящих ходить в длинных одеждах и принимать приветствия в народных собраниях, сидеть впереди в синагогах и возлежать на первом месте на пиршествах, – сии, поядающие домы вдов и напоказ долго молящиеся, примут тягчайшее осуждение». Потом Иисус сел напротив сокровищницы храма и смотрел, как народ кладет деньги в нее. Многие богачи клали много. Среди них была одна бедная вдова, положившая в сокровищницу две лепты. Подозвав к Себе Своих учеников, Иисус сказал им: «Истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое».
Это Евангелие от Марка 12 глава с 38 по 44 стихи. Надеюсь, эту историю ту понимаешь? Эта вдова отдала всё, что имела. Также должны делать мы и многие делают. Ну, а также, второе, мы ведь богаты в Боге. И очень богаты! Мало того, что у нас есть жизнь вечная, так ещё и у нас есть много всего того, что не имеют другие. А это плоды духа! Но это я зачитаю чуть позже. Думаю теперь тебе это место понятно. Ведь так?
– Вполне, – махнул я рукой, желая поскорее закончить с этим обсуждением.
– Тогда пошли дальше. Дальше у нас…. – папа, видимо, заглянул в Библию. – «Мы ничего не имеем, но всем обладаем». Это место тебе было не особо понятно?
– Да, я уже понял. Можешь не объяснять. Я понял. Это почти то же самое, что и прошлый стих. Не надо объяснять.
– Ну, хорошо, что ты понял, – был доволен папа. – Тогда давай обсудим остальное. Давай по порядку будем обсуждать каждый стих.
Я тяжело вздохнул, а папа начал рассуждать о каждом стихе данного места. Мне же ничего не оставалось, как молча слушать его. Мне больше хотелось попеть псалмы, чем слушать папины рассуждения. Но вот ему очень нравилось разбирать различные места из Библии, и он мог это делать подолгу. Раньше мне тоже это нравилось, но теперь не особо.
А папа, скорее всего, очень скучал по нормальному служению, и его можно было понять. Для него ведь почти ничего не изменилось. Ну, не считая потерю мамы. Но на служения его всё равно тянуло, и это было заметно. Особенно заметно это было по огромному папиному желанию обсуждать слово и молиться. И вот теперь он опять погрузился в рассуждения и всё говорил и говорил.
Рассуждал папа достаточно долго. Он никак не мог остановиться. Он и на самом служении в Церкви любил так подолгу говорить проповеди, но раньше для меня это никогда не было таким мучительным. А сейчас для меня это было мучительным, и мне хотелось, чтобы он поскорее закончил, и мы смогли бы спеть какой-нибудь псалом. Конечно же, после молитвы.
И вот папа наконец-то замолчал. Я только хотел с облегчением вздохнуть, как тут папа выдал:
– Так. А теперь я хотел зачитать место про плоды духа и дела плоти. Сейчас найду, – он зашелестел листочками Библии.
– А разве этого недостаточно? – подал я голос, желая остановить папу. – Ты итак много прочитал и долго рассуждал…. Может, надо помолиться и спеть какой-нибудь псалом?
– Но я же хотел после рассуждения прочитать это место, – напомнил папа. – Я просто прочту его. Не буду ничего говорить и обсуждать это. Тут и обсуждать нечего. Я просто прочитаю, и мы пойдём дальше. Хорошо? Это ненадолго. Тебе что так хочется попеть?
– Вообще-то да, – честно сказал я.
– Ну, потерпи ещё немного. Я быстро. Вот оно. Уже нашёл! «Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, [соблазны,] ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют. Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона». Вот и всё! Здесь всё вполне понятно. Мы должны стремиться к тому, чтобы в нас были только плоды духа, а дела плоти должны исчезать, ведь это всё грехи. Конечно, это сложно, ведь мы люди, но с Богом нет ничего невозможного. С Ним можно всё! Вот так вот! Но думаю, это ты итак сам прекрасно понимаешь. Так что останавливаться на этом месте не станем. Думаю, пора помолиться, а потом наконец-то будем петь.
– Замечательно, – я глубоко вздохнул и поднялся на ноги.
Молитва у нас, к счастью, была краткой. Я тоже старался молиться, но в основном молился папа. Я лишь вяло его поддерживал, желая поскорее подойти к пению псалмов. Мне уже не терпелось взять в руки гитару и что-нибудь сыграть. И к моему великому счастью этот момент настал буквально через пару минут. Мы вернулись на свои места, и папа продекламировал:
– Теперь можно и что-нибудь спеть. Что предложишь? У тебя, наверное, уже есть идеи?
– Вообще да, – кивнул я головой. – Я уже давно хотел спеть эту песню, и я её хорошо помню. Только это не псалом! Мы эту песню как-то пели вместе на собрании. С нами ещё была мама… – тихо добавил я.
– Что за песня? Случайно не «Тобою дышу»?
– Да. Она самая, – подтвердил я, и моё выражение лица стало удивлённым.
– Я просто тоже подумывал её спеть, – признался папа. – Уже давно о ней думал. Но просто не решался тебе предложить её спеть. Я почему-то думал, что ты откажешься её петь.
– С чего это?
– Ну… – папа запнулся. – Вдруг она на тебя навевает грустные воспоминания…. Но я рад, что ты предложил её спеть. Это хороший выбор. Полностью поддерживаю тебя! Давай её споём! Ты же помнишь, как её играть?
– Да, помню.
– А петь одновременно сможешь? – решил уточнить папа. – Если хочешь, давай я буду играть.
– Нет, не надо. Я смогу. Я попробую.
– Ну, ладно. Давай попробуем. Начинай.
Я взял в руки гитару. Пару секунд я вспоминал, как играть эту песню и только хотел начать, как папа подал голос:
– Подожди! Я тоже хочу сыграть. Но я буду играть на пианино. Так будет гораздо красивее.
– Ну, давай, – не стал я спорить.
– Всё. Я готов. Ты начинай, – скомандовал папа.
Я послушно начал играть на гитаре. Через пару секунд папа присоединился ко мне и начал играть на пианино. Мы вместе сыграли вступление и, не прекращая играть, запели:
– Ты держишь меня, в руках нежных своих
В них нахожу я покой.
Мне без Тебя, незачем жить
Счастье моё лишь с Тобой.
Тобою дышу, Тобою живу
Всю полноту в Тебе – нахожу
Моя душа, Тобою живёт
И для Тебя лишь поёт, – пропели мы с папой первый куплет и припев.
Пели мы очень хорошо и слаженно. Уже давно мы так хорошо не пели и не получали от этого такое наслаждение. А музыка, которую мы проигрывали каждый на своём инструменте, добавляла некий шарм и делала эту песню ещё красивее. Ещё никогда раньше у нас не получалось так хорошо петь эту песню, и сейчас мы сами себя удивляли. Я даже слегка прикрыл глаза. Мне казалось, что всё как прежде. На душе становилось спокойно и хорошо. На моих губах появилась улыбка, которую я не смог сдержать. Тем временем песня продолжалась:
– Вся сила в Тебе, Величье и Власть
Ты есть любовь и огонь.
Ты есть везде, Ты есть во всём
Ты есть во мне Господь мой, – пропели мы очередной куплет и опять приступили к припеву. Нам не хотелось прекращать петь, ведь эта песня была просто прекрасна, и она навевала воспоминания о тех временах, когда мы были все вместе, и всё было хорошо.
– Всю полноту, и любви глубину
Святого Духа, Сына, Отца
Милость Твою, не объять никогда
Жертву Твою, не понять до конца, – продолжали мы с папой петь.
Песня близилась к концу, и от этого становилось даже немного грустно, ведь так сильно не хотелось, чтобы песня кончалась. Но этого было не избежать.
– Тобою дышу, Тобою живу
И для Тебя лишь пою… – пропели мы вместе конец, протянув последнее слово. Но, закончив петь, не прекратили играть. Ещё минуту мы играли на инструментах и, доведя музыку до завершающего конца, остановились.
– Здорово! Нет, правда. Замечательно вышло! – вырвался у папы возглас. – Мне очень понравилось. Ты большой молодец, что предложил спеть эту песню.
– Ага, – лишь проговорил я в ответ. Больше я не улыбался, и мне опять стало грустно, ведь мне пришлось открыть глаза и из мира, где было так хорошо, я вновь очутился в мире, где вокруг была лишь одна тьма. И это было ужасно! Я никуда не мог деться от этого мира. Теперь я всю жизнь был вынужден пребывать в таком мире, и изменить это было невозможно.
– Так. Сколько у нас времени? – папа, видимо, посмотрел на часы. – Так, ну, уже много времени, так что думаю можно напоследок помолиться и завершить наше собрание. Хорошо? Ты не возражаешь? А то мне ещё сейчас надо нам с тобой обед сделать, а в холодильнике ничего нет. Сейчас пойду в магазин.
– Да, конечно, я не возражаю. Мне как раз хочется немного полежать.
– Тогда точно пора заканчивать. Давай. Вставай.
Я нехотя поднялся с дивана, отложив в сторону гитару. Папа произнёс последнюю молитву. Как обычно, я пытался его поддерживать, но в этот раз ещё более вяло, ведь мне, и правда, очень хотелось вернуться в комнату и хоть немного полежать. Но, к счастью, папа не стал молиться слишком долго. Он молился минут пять, а потом начал читать молитву «Отче наш». Я эту молитву знал прекрасно, поэтому начал её читать вместе с ним:
– Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
– Ну, вот мы и закончили, – сказал папа. – Можешь идти в комнату, а я в магазин. Постараюсь побыстрее.
– Хорошо, – я слегка улыбнулся ему. – Буду ждать, – с этими словами двинулся к лестнице, прихватив с собой гитару.
Шёл я, не торопясь, и даже не успел зайти в комнату, как услышал хлопок входной двери и щёлканье замка. Папа ушёл в магазин, и я опять оставался один. Пройдя в комнату, я глубоко вздохнул и уже хотел поставить гитару на её положенное место и пойти к кровати, чтобы полежать на ней, как внезапно остановился.
Мне не хотелось убирать гитару. Я хотел ещё немного на ней поиграть, и сейчас в моей голове вертелась лишь одна песня, которую мне очень сильно хотелось спеть. Я не стал себя мучить и, усевшись на стул, начал наигрывать мелодию этой песни. А потом запел:
– Ты знаешь, Боже, мое желанье,
Мои молитвы слышишь Ты;
Тебе известно мое страданье,
Мои стремленья и мечты.
Ты знаешь, Боже, что не ищу я
Богатств и почестей земных;
Моим всем сердцем Тебя люблю я,
Хочу с Тобой быть каждый миг.
После каждого слова этой песни моё сердце сильно сжималось, и мне хотелось просто плакать. Эта песня сейчас олицетворяла мои мысли и чувства. Мне сейчас было очень грустно, и каждое слово этой песни будто бы выходило из моей души, сообщая всем вокруг о моих переживаниях. Но я был один, и никто меня сейчас не слышал. Я мог просто петь, передавая через эту песню в небо всю свою боль, которая была огромной.
– Скорблю я часто, душа томится,
Не вижу радости бытья…
Я одинокий, как в клетке птица,
И умолкает песнь моя, – продолжал петь, а на мои глаза медленно наворачивались слёзы, которые я с трудом сдерживал. Но мои руки продолжали играть на гитаре, а уста пели. Мне не хотелось замолкать и хотелось петь и петь, ведь моя боль тоже не умолкала, и её куда-то надо было деть. Оставалось только попробовать её утопить в этой грустной песне, но пока у меня ничего не получалось. Мне становилось лишь больнее и тяжелее от каждого слова этой песни. Будто бы что-то давило на меня сверху, отчего я не мог избавиться.
– Никто не знает, не спросит даже,
Куда и что меня влечет,
И кто утешит, кто путь укажет,
Когда на сердце тяжкий гнет? – по моей щеке потекла первая слеза, которую я не смог сдержать. Я набрал в лёгкие как можно больше воздуха. Мне хотелось допеть эту песню. Я не должен был останавливаться, не смотря ни на что. Как бы мне ни было больно, надо было продолжать петь. И я продолжал:
– Мне мир чужим стал, и я – для мира…
О Боже, дай мне Твой покой!
Устал бороться, слабеют силы,
А путь далекий предо мной.
К небесной дали душа стремится.
Пускай бушует ветер злой,
Я верю, Боже, Твоя десница
Всегда пребудет надо мной, – закончил я петь, и из моей груди вырвался тяжёлый вздох. По моим щекам продолжали течь слёзы.
Я отложил в сторону гитару и только хотел шагнуть к кровати, как внезапно рухнул на колени. Сейчас мне было так больно, как никогда не было. Потеря мамы, потом потеря зрения…. Я ведь не заслуживал всего этого! За что мне было всё это?! Чем я это заслужил?! Мне было это непонятно. И я, еле сдерживая рыдания и тихонечко всхлипывая, взмолил:
– Боже, за что мне это всё?! Пожалуйста, помоги мне! Ты видишь, как мне тяжело! Ты всё видишь! Прошу тебя, избавь меня от этой боли. Я тебя умоляю! Верни мне хоть немного зрения, чтобы я мог видеть хоть что-нибудь. Прошу Тебя, дорогой Иисус! Я умоляю! Ну, почему Ты не хочешь мне вернуть зрение? Я просто не понимаю, Боже! Что я делаю не так?! Что я такого сделал?! За что мне всё это?! – на этой ноте я не выдержал и просто зарыдал. С моих глаз быстро текли слёзы, но губы продолжали шептать молитву. Я умолял Бога вернуть мне зрение и помочь выдержать все эти страдания. Я больше не хотел чувствовать эту боль внутри, но, сколько бы ни молился, мне не становилось лучше. Я ничего не чувствовал. В душе была лишь одна пустота!
Я уселся на полу, облокотившись об кровать. Я думал о маме, о том, как раньше было хорошо, когда я видел и обо всём хорошем, что происходило в моей жизни. Вспоминал ту сильную веру, которая у меня была раньше. Раньше никто даже не мог поколебать мою веру, а теперь…. Теперь от этой веры почти ничего не осталось.
В моей голове внезапно возникла недавняя картина, которая произошла между мной и папой. Мы с ним обсуждали одно место. Я тоже старался, как мог обсуждать это место, но постоянно забывал слова, что там были написаны. Я раз пять, если не больше, просил его перечитать это место. Как же мне было неловко перед папой…. Ему приходилось не по одному разу открывать Библию и читать это место. Я даже под конец начал извиняться перед ним. И хоть он и сказал, что это ничего страшного и ему несложно перечитать это место, мне всё равно было неловко. И с этой неловкостью я ничего не мог поделать.
Мне даже сейчас опять стало неловко, когда я это вспоминал. Конечно же, это было не очень приятно. Кому понравится быть беспомощным, а именно таким я себя постоянно чувствовал. Я до сих пор многие вещи не мог сделать без папиной помощи, и это было ужасно! Я от этого себя чувствовал просто ужасно! Ну, кому понравится быть слепым и даже не иметь возможность прочитать пару строчек? Понятное дело, что никому! И это очень сильно давило на меня. Но Бог будто бы назло не хотел возвращать мне зрение.
И я это просто не понимал. Я всегда так в Него верил и так Его любил, а сейчас Он будто бы отвернулся от меня и не хотел мне помочь. Я просто не мог понять, в чём дело! Мне даже начинало казаться, что всё это бесполезно. Все эти молитвы, чтение Библии, песнопения…. Всё это не имело смысла, ведь ничего не менялось! Сколько бы мы с папой не молились, и сколько бы я не просил Бога вернуть мне зрение, ничего не происходило.
Я каждое утро просыпался, и всё было как прежде. Я оставался слепым! Бог будто бы не слышал меня! А может быть, Его даже и вовсе не было…. Даже такие мысли у меня начинали промелькать. А иначе, почему Он молчал? Почему Он не отвечал на мои молитвы?! Оставалось только такое объяснение! Но это было ужасное объяснение, и мне оно вообще не нравилось!
Ведь это означало, что я всё время ошибался и, когда Володя говорил мне, что Бога нет, это была правда. А мне этого совсем не хотелось. Мне хотелось, чтобы Бог был. От этого на сердце становилось немного легче и приятнее. Но сейчас мне хотелось просто прекратить всё это делать. Прекратить молиться Богу, умолять Его вернуть мне зрение и даже прекратить верить в Него. Эта вера мне сейчас казалась такой глупой и бесполезной. Она ничего не давала! Проще было отступить и сдаться…. Так было легче….
Стоило мне об этом подумать, как тут у меня в голове возник стих, который как-то в воскресенье читала Таня во время собрания. Этот стих мне очень сильно запал в душу, и вот сейчас в моих ушах будто звучал её голос:
– Как часто страшную картину
Ты представляешь пред собой,
Что ты идёшь – и дуло в спину,
И ты за Господа герой…
Как часто Пётр всплывает в мыслях?
Глаза Христа. Крик петуха.
И слов лукавых дешевизна,
И послевкусие греха…
Как часто мы, ища ответы
На важном интервью с собой,
Не узнаём автопортреты
И спорим со своей душой?
Мы говорим себе: "Возможно,
Когда-нибудь наступит час
И приподнимется безбожье,
И брата брат врагу предаст,
И если вдруг меня повяжут,
Железом будут жечь уста
И отрекаться мне прикажут
От веры в Господа Христа,
Я и у смертного порога
Не испугаюсь, не сломлюсь!
К стене поставят, но от Бога
Я ни за что не отрекусь.
Я не предам! Я не посмею.
Я выдержу! Я всё пройду.
Своей души не пожалею."
Но здесь…Давай начистоту!
Остановись. Копни поглубже
И максимально приглядись
В мотивы, увлеченья, нужды -
Чем ты наполнил эту жизнь?
Зачем нам представлять, что будет
И как мы верностью блестнём!?
Если сегодня нас так мутит,
Что мы зачёты не сдаём.
Зачем нам ждать времён гонений!?
Скажи, к чему нам жечь уста,
Если на них от осуждений,
И без железа – чернота…
В наш век другие инструменты,
И методы врага хитрей,
И отречения моменты
Всё незаметней для людей.
Условия для нас получше…
И мы порой почти глухи,
Когда нам правду прямо в уши
Кричат до хрипа петухи…
Зачем о будущем!? Сегодня…
Сегодня ты готов страдать?
Когда открыта преисподня,
Чтоб даже избранных сломать.
Проверь себя. Не отречёшься,
Когда наступят на мозоль?
Спроси себя, над чем смеёшься?
Как реагируешь на боль?
Быть может время для молитвы
Ты разменял на суету
И даже не заметил битвы
За верность Господу Христу?
Что нам за будущее браться?
Может давно мы отреклись,
Когда предпочитаем сдаться,
Идя с грехом на компромисс?
Когда не брезгуем соблазном,
Щепоткой лжи, блуда, суда…
И в обольщении опасном,
Кричим: "Я б умер за Христа!"
Но надо ли нас ставить к стенке?
Ведь отречение – внутри.
Его прозрачные оттенки
Найди в себе! И рассмотри!
Не надо ждать расплаты кровью.
Не жди и дуло у виска…
Ты лучше в интервью с собою
Сегодня не предай Христа.
Нет! Я не должен позволять таким мыслям заполнять мою голову! Я не должен был даже допускать подобные мысли. Эти мысли были ужасны! Я не должен был переставать верить в Бога и предавать Его! Это было недопустимо! Я обязан был оставаться Ему верен, и продолжать надеяться, что Он мне поможет. Он меня не бросил и точно придёт на помощь. Я был в этом уверен! Мне же нельзя было сдаваться и отворачиваться от Бога, ведь Он никогда не отворачивается от нас. И мне нельзя было это делать! Ни в коем случае!
Я поспешно качнул головой, приходя в себя и избавляясь от этих мыслей, которые нельзя было даже допускать. Мысленно я себя ругал за такое, и в мою душу опять возвращалась надежда на Бога и вера в Него.
– Я встану, завтра утром и снова вокруг будет мрак…. Или нет! Лучше сказать: я встану, завтра утром и снова вокруг будет тьма, – пытался я петь новую песню. – Нет! Что-то не так! Да что ж это такое?! – зарычал я от досады.
– Макси, у тебя что-то случилось? – заглянул ко мне в комнату папа.
– Всё хорошо, – буркнул я и отложил в сторону гитару.
– А что это ты тут делаешь? – поинтересовался он. – Мне показалось, что я слышал какую-то незнакомую мелодию.
– Пытался писать новую песню, – сообщил я. – Но у меня ничего не получается. Мелодию я вроде придумал, но текст…. Ничего не выходит!
– А что у тебя уже есть? Хотя бы первая строчка есть?
– У меня есть только это: «Я встану, завтра утром и снова вокруг будет тьма», – брякнул я. – Ну, или «Я встану, завтра утром и снова вокруг будет мрак». Пока ещё не решил как лучше. Но есть только это!
– Ого, Макси, – в голосе отца было слышно удивление. – Как пессимистично!
– Но зато реалистично, – отрезал я, поняв, что папу удивило. – Ведь это правда! А я не хочу врать в своих песнях. Но всё равно придумать текст не получается. Есть только эта глупая фраза!
– Может, тебе надо расслабиться? – предложил он. – Или попробовать написать что-нибудь более оптимистичное и весёлое? Помнишь, какие у тебя раньше были песни? Попробуй спеть что-нибудь о Боге!
– Не хочу, – покачал я головой и, отвернувшись в сторону, опять взял в руки гитару. – Хочу написать эту песню. Может, сейчас и придёт что-нибудь в голову.
– Макси, а помнишь, как ты в восемь лет пытался сочинить песню о кузнечике? – засмеялся папа. – Ты там такой смешной текст сочинил. То у тебя кузнечик общался с бабочкой, то с муравьём, то с помидорами… – он ещё веселее засмеялся.
– Не помню я такого, – нахмурился я. – И вообще при чём здесь это? Я сейчас занят. Дай мне сочинить песню.
– Макси, может тебе, и правда, не стоит сочинять такую… грустную песню, – неуверенно проговорил папа. – Попробуй сочинить что-нибудь более лёгкое!
– Нет! Хочу сочинить эту песню.
– Ну, ладно, ладно, – сдался папа. – Тогда не буду тебе мешать. Продолжай! – он поспешил покинуть комнату, оставив меня наедине с гитарой и музыкой.
Я же, как только за папой закрылась дверь, вернулся к написанию новой песни. Но, сколько бы я не наигрывал мелодию новой песни и не пропевал первые строчки, придумать ничего не получалось. Слова просто не шли, и ничего придумать не получалось. Так я мучился достаточно долго. Я сам не знал, сколько так сидел. Но, в конце концов, у меня не выдержали нервы и я, бросив гитару на кровать, покинул комнату. Мне надо было срочно успокоиться, а для этого нужно было немного пройтись по дому. Только так у меня получалось успокаиваться и приходить в себя. И сейчас сделал то же самое.
Покинув комнату, я решительно направился к лестнице. На первый этаж я спустился быстро, а там прислушался, пытаясь понять, где находится папа. Но царила полная тишина, что означало, что папы даже не было дома. Конечно, можно было бы предположить, что он просто сидел на диване и не замечал меня, но обычно он всегда сообщал мне, где находится, когда я спускался вниз. Конечно же, если он находился на первом этаже.
Папа всегда слышал, как я спускался по лестнице и ни разу не было такого, чтобы он этого не услышал. Я сам удивлялся, как у него это выходит, но он это делал и так мне очень хорошо помогал. Мне если что не надо было искать его, и я точно знал, где он. Но, раз была тишина, значит, его просто не было дома, ведь на втором этаже он почти никогда не сидел. Правда, было странно, что его не было дома, ведь он всегда меня предупреждал, когда уходил куда-то. Но заморачиваться из-за этого я не стал и сразу двинулся к дивану. Удобно усевшись на него, я откинулся на спинку дивана. Из моей груди вырвался тяжёлый вздох.
Я не мог не переживаться из-за того, что у меня не получалось написать песню. Я более двух месяцев этим не занимался, сначала боясь, что у меня вообще больше не получится играть на гитаре, а потом, боясь, что не смогу сочинять свою музыку. Но вот музыку у меня сочинить получилось, а сам текст песни…. Тут у меня ничего не получалось!
В голову шла лишь какая-то ерунда, а придумать нормальный текст песни не выходило. И от этого мне было очень тяжело. Возникали даже мысли, что я больше никогда не смогу писать свои собственные песни. А я ведь так любил это делать! Музыку то я мог писать, но какая песня может быть без текста?! Текст был просто необходим. Без него всё было не так!
Я был полностью погружен в свои тяжёлые мысли о песне, и рассуждал о том, какой текст подойдёт лучше, но звук открывающейся входной двери всё равно услышал. Я сразу пришёл в себя и повернул голову к прихожей.
– О, Макси, ты тут сидишь, – удивился папа, увидев меня. – Не думал, что ты здесь. Думал, что ты всё ещё в комнате. Ты же песню сочинял…. Ты уже всё сочинил, что ли?
– Нет, – я отрицательно качнул головой. – У меня ничего не получается. Решил лучше немного пройтись по дому. А ты куда ходил?
– Мне надо было сходить по одному делу, – кратко ответил папа. – Ну, раз ты здесь, то мне как раз надо с тобой поговорить.
– О чём? – с тяжёлым вздохом спросил я. Мне сейчас не особо хотелось обсуждать что-то важное. Мои мысли были заняты совсем другим.
– Ты знаешь, Макси, – начал папа, не обратив внимания на мой вздох, – мне последнее время на тебя так сложно смотреть. Ведь раньше ты всегда был таким весёлым…. А теперь…. Теперь на тебя без слёз невозможно смотреть, – я чувствовал на себе пристальный папин взгляд, и мне пришлось отвернуть голову в сторону, чтобы папа не рассматривал моё лицо. – Ты постоянно такой грустный, погружен в себя и почти не улыбаешься и не смеёшься. Даже когда я пытаюсь с тобой шутить или вспоминаю с тобой что-то весёлое, ты остаёшься серьёзным. И мне очень тяжело от этого! Мне очень тяжело тебя таким видеть. И я хочу попробовать это изменить. У меня для тебя кое-что есть. Это сюрприз! Я его уже давно тебе готовил и наконец-то готов подарить.
– Что за сюрприз? – без тени радости спросил я. Конечно, мне было любопытно, что это за сюрприз, но вряд ли он был способен мне как-то помочь.
– Он тебе понравится, – с уверенностью в голосе сказал папа и поднялся со своего места. Раздались шаги. Папа направлялся к прихожей. Там он чем-то прошуршал и двинулся обратно ко мне. – Это твой новый друг, – сказал папа и с этими словами положил что-то мне на колени.
Я же замер не понимая, что это такое и пытаясь руками щупать то, что было у меня на коленях. Это был какой-то небольшой пушистый комочек, который к тому же ещё и шевелился. Но пока я не мог понять, кто это, но уже понимал, что это какое-то животное, и мне даже не верилось, что папа решил мне купить домашнего питомца. Я так давно этого жаждал, и вот кто-то был у меня на руках, но я не мог даже понять, кто это, ведь не видел. И мне оставалось лишь только щупать это животное, что я и делал. Этот комочек был очень пушистым, мягким и тёплым. Я нежно погладил его по шёрстке, и тут это животное лизнуло мою руку.
Я был готов всё что угодно отдать, чтобы увидеть это животное и понять, кто же это. Внезапно до меня донеслось тихое тявканье, и в ту же секунду до меня дошло, что это щенок. В такое я даже поверить не мог. Ведь папа всегда мне отказывал в покупке собаки, когда я у него её просил. Даже когда предлагал просто взять собаку с улицы, он вновь отказывал.
И теперь она была у меня на руках, и я был просто в шоке. Я даже не верил, что папа может мне её дать. Особенно теперь, когда был слепым. Я почему-то был абсолютно уверен, что теперь в моей ситуации мне не светит собака. Но она была у меня на руках, и это был факт. Видимо, папа меня решил так удивить и сделать мне приятно. А собака не могла не порадовать меня, ведь я всю жизнь о ней мечтал. Ведь собака – это преданный друг и существо, которое будет любить тебя всегда, не смотря ни на что, и в тяжёлую минуту заставит улыбнуться. Что может быть лучше собаки? Ничего! И можно было с уверенностью сказать, что папин сюрприз удался.