Графин с водой
Запомнился такой смешной эпизод. Уже домой собирались. Офицеры обедали и ужинали в ресторане (ресторан был переделан под офицерскую столовую). И командиру полка оказалась непонятна одна ситуация. Все офицеры заходят в ресторан. На столах ни у кого спиртного нет, а выползают все оттуда на четвереньках. А на каждом столе стоял графин с водой. Так офицеры выливали воду, а заливали ракию – местную водку, а она по цвету, как вода. И сидели себе потихонечку, проводили политбеседу.
И уже в последний день подошёл к моему столу командир полка и спросил:
– Посашков, в чём дело?!
– Что, товарищ полковник?
– Почему они все выходят отсюда пьяные?
– Не знаю, товарищ полковник, может, до столовой куда заходят и принимают на грудь?
– Да нет! Тут что-то не так! Но ты можешь мне раскрыть секрет, всё равно же завтра уходим.
– Только ради того, что завтра уходим, мне и не хочется раскрывать секрет. Пусть сегодня досидят спокойно.
– Какое ты слово сказал? Досидят? Ага, значит, пока они сидят, здесь что-то происходит…
– Не знаю, товарищ полковник. Можете нас проверить.
А я сидел за столом со своими взводными. И у нас этот графин стоял. А у меня сердце аж зашлось. Ну, думаю, не дай Бог, полковник из нашего графина нальёт… Хоть под стол прячь! Но он поговорил и ушёл. А я быстренько из графина разлил. Мы выпили. Ну, пронесло!
И только когда на марше шли, на третий день вызвал меня к себе полковник.
– Так что же всё-таки там было в офицерской столовой?
– Товарищ командир, во всех графинах была водка. И официант всё время следил, чтобы они оставались полными. Поэтому вы никогда не видели полупустых или пустых графинов.
– Ну и безобразие! – только и смог сказать командир полка.
Членовредительство
Командир полка у нас, молодой и неопытный, на первый день назначил марш 60 километров – это вместо 20–25 км и не больше! Прошли! У солдат портянок не хватало, чтобы натёртые места замотать. Полк превратился в сплошной госпиталь! Потёртости между ног, потёртости самих ног, потёртости ступней… Полк оказался выведен из строя.
Собрал командир полка офицеров и спросил:
– Что будем делать?
Я ответил:
– Товарищ полковник, если мы не дадим возможности солдатам самим разобраться и найти способ, как двигаться дальше, нас всех ждёт беда. Нас будут судить за членовредительство. Мы по своему недомыслию вывели полк из строя.
– И что дальше?
– Дальше ничего. Надо, чтобы мы прошли завтра максимум 15 километров и с каждым днём прибавлять понемногу до тех пор, пока все солдаты не поправятся. Тех, кто не может двигаться, загрузить в санитарную машину и санитарные повозки. И только в этом случае мы сможем добиться того, чтобы они выздоровели. Иначе мы с ними просто до места не дойдём.
А надо было пройти 1 450 километров домой.
А домой идти было стыдно! Очень стыдно. Обмундирование изношенное, обувь изодранная – страх!
И что мы придумали со старшиной перед возвращением на родину? В Болгарии тепло, и зимнее нательное бельё не выдавалось. Остались у нас кальсоны и рубахи. Купили мы зелёной краски у болгар и перекрасили всё тёплое бельё в защитный цвет. Так заменили брюки и гимнастёрки на это вот крашеное бельё.
Когда проходили через населённый пункт, старались роту построить так, чтобы все эти крашеные и мазаные находились внутри, а во внешнем строю печатали шаг солдаты в настоящем обмундировании. Так и дошли к сентябрю до Одессы.
Ах, Одесса!
Одесса – город абсолютно неповторимый, не похожий ни на один из городов России и бывшего Советского Союза. Совершенно особенные люди и потрясающе своеобразные отношения. Если кто идёт по улице и несёт что-нибудь под мышкой, его обязательно остановят.
– А где вы это купили?
Что вы думаете, он ответит?
– А вы что, тоже хотите это купить?
У одесситов необходимым условием жизни является утреннее посещение Привоза. Как это с утра не сходить на Привоз? В Одессе это самый известный сельскохозяйственный рынок. Там было всё – начиная от керосина и кончая курицей. И самое интересное – походить по этому рынку, посмотреть, что он из себя представляет. Вы хотите купить, например, свёклу. Она должна быть не кормовая, а настоящая сладкая свёкла, которую используют в салат. Что делает продавщица, чтобы эта свёкла была сладкой? У неё на столике лежит рассыпанный сахарин. Она аккуратненько лезвием ножа касается сахарина и отрезает кусочек свёклы. Даст вам попробовать, сладкая она или нет. Естественно, если вы попробовали, и она сладкая как мёд, вы её купите. Но только благодаря сахарину. Все одесситки знают, что продавщица делает так, но – они привыкли к тому, что иначе просто не бывает.
По прибытии в Одессу вся моя рота на сто процентов подлежала демобилизации, и старшина в том числе.
Вызвал меня командир полка – принимай учебную роту. Я сказал:
– Наверное, я отдохну сначала? А потом приму.
– Сколько тебе надо на отдых?
– Дней 10–15.
А радость была в том, что деньги мы во время войны не получали. Они все шли на сберкнижку. И за военные годы накопилось так много, что можно было расходовать как хочешь! С моими друзьями, которые все старше меня на 10–15 лет, мы такую весёлую компанию организовали и пили водку, сколько могли! Одесса есть Одесса! И если имеешь желание повеселиться, вопросов нет! Тебе сыграют и «Мурку», и Бетховена, и кого хочешь! Плати только деньги – до утра будут играть и петь.
Прошло, наверное, дней десять такого разгула, пришёл ко мне ординарец командира полка и передал приказ – срочно явиться к командиру:
А полковник с места в карьер:
– Ну, как? Нагулялся?
– Товарищ полковник, я вам высказал своё мнение, что служить не собираюсь, нет у меня никакого желания служить. Хочу получить высшее образование и стать связистом. Мне очень интересна дальняя связь.
– Вот что! Мало ли что тебя может интересовать… А сейчас тебя должна интересовать новая рота солдат. И заниматься этой ротой ты будешь с утра и до поздней ночи. Пока не сделаешь из неё настоящую роту!
– А если нет?
– Я тебя посажу! Трибунал в дивизии свой, мне рассказывать нечего. Это дело одного дня! Я тебя упеку, и всё!
У меня не было другого выхода. То есть всю ту энергию которая у меня была и которую не знал, на что и как израсходовать, я направил на обучение солдат.
– Откуда вы?
– Кировоградские. Год отслужили.
Шёл сентябрь 1945 года.
Румынский конь
Кончилась война. 1946 год пошёл. Я снял квартиру в Одессе между вокзалом и воинской частью, где служил. Естественно, появилось желание одеться хорошо и красиво. А тогда мода была – широкие брюки клёш, 36 сантиметров внизу. У меня уже имелся отличный мотоцикл «Харлей-Дэвидсон». Он и сейчас на вооружении американской полиции. Классный мотоцикл! Сел я на него и поехал на одесскую толкучку.
Толкучка – это место, где продавались все импортные вещи: американские, немецкие, итальянские – Одесса же мировой порт. И там можно было купить всё! Ну и купил я брюки клёш, сшитые из бостона, голубую американскую рубаху. А ещё кожаную куртку и ковбойскую шляпу. Вот такой образ у меня был. Почему? Как командир пулемётной роты я имел верховую лошадь, точнее, коня. Жил я тогда в середине Одессы на улице Пушкина, примерно в четырёх километрах от казармы. И со службы к себе домой ездил верхом. Конь был редкой красоты, строевой. Я взял его в бою, когда освобождали Бухарест – румынский конь. Очень умный, обученный, знающий команды, понимающий, какого обращения заслуживает. То есть гораздо способнее, чем плохой солдат. На нём можно было доехать домой без коновода хоть откуда, даже отвязать и сказать: «Иди домой!», и он шёл домой. Самое интересное, что его никто не мог ни остановить, ни поймать по дороге. Когда к нему приближался человек и хотел взять его под уздцы, он подпускал к себе очень близко, а потом кусал, как собака. И как-то раз случился такой эпизод.
Был выходной день. Заходит милиционер и даёт мне повестку: явиться в отделение милиции для беседы. Я, честно говоря, даже представить себе не мог, по какому поводу меня вызывают. Я военнослужащий, для провинившихся есть наш военный прокурор, который занимается рассмотрением дел офицеров и солдат. Однако не стал возражать. Взял повестку, сел на мотоцикл и поехал к начальнику милиции. Пригласив меня в кабинет, тот сообщил:
– Вчера твой конь укусил милиционера на посту.
– Это исключено, и не может быть такого варианта. Мой конь никогда этого не сделает.
– Может-не может, вот лежит рапорт это милиционера.
Я прочитал. Да, действительно пишет, что конь укусил его за плечо.
– Вы знаете что, во всём виноват милиционер. Наверное, он его хотел задержать. Конь строевой, обученный. Сам знает дорогу, сам знает своё место, знает, где идти, где встать.
– Нет, я всё же обязан проверить!
– В таком случае я сейчас позвоню в часть и скажу, чтобы привели моего Орлика.
Мой коновод привёл коня. Приехали, милиционера поставили на место, где он должен стоять как регулировщик, не было светофоров тогда. Я отъехал за квартал, слез с коня, дал ему кусочек сахара и сказал: «Домой!» И он двинулся в сторону дома. Я чуть в отдалении пошёл следом. А полковник милицейский всё это наблюдает. Подходит конь к перекрёстку. Милиционер показал ему красный сигнал. Конь остановился, стоит. Полковник смотрит на меня и смотрит на коня: неужели он знает, что на красный свет двигаться нельзя?! Дальше постовой развернулся, палку поставил вдоль. Мой Орлик пошёл опять вперёд. Я предложил:
– А теперь скажите милиционеру, чтобы он пошёл к нему и взял его под уздцы.
Полковник дал эту команду милиционеру. Тот дошёл до середины пути и встал как вкопанный:
– Нет, я дальше не пойду.
– Почему?
– А потому что, когда я вчера к нему подошёл, он меня укусил.
– Ага, вон чего!
Повернулся я к полковнику.
– Есть ко мне вопросы?
– Нет. Вопросов нет…
На этом инцидент с румынским конём был исчерпан.
Учебная рота
Солдаты учебной роты, которую мне дали, все оказались призваны из одной деревни Килековка Кировоградской области. Это было и хорошо, и плохо. Все знали друг друга с детства, и никто никому не подчинялся. Мне тоже… вначале.
На первом подъёме в роте проснулись только 56 человек, остальные ночевали, где вздумалось. Я остался практически один на сто солдат, ни старшины, ни взводных у меня не было.
Пришёл к своему другу – командиру разведвзвода, старшине Фёдорову. Ему ещё год оставалось служить.
– Фёдор, пойдём ко мне старшиной! Давай хорошим делом займёмся!
Командир полка приказом перевёл его ко мне и дал ещё трёх взводных.
И таким составом мы приступили к учебному процессу.
Я понял одно: когда человек делает дело с желанием и любовью, у него всё получается красиво и здорово! Я из этих солдат сделал настоящих курсантов, как это себе представлял, и таких же, как сам был в училище. И к ним предъявлял те же самые требования, что и в бытность мою курсантом.
Энергии у меня было предостаточно: молодой, здоровый, крепкий, сильный – проблем в воспитании солдат не было никаких!
Тогда командир роты мог объявить боевую тревогу в любой момент, когда считал нужным. Пришёл я в роту к подъёму на второй день, смотрю, опять 12–13 человек нет!
– Рота, боевая тревога!
А боевая тревога – это значит всё одеть и всё повесить на себя. Рота должна построиться в полной боевой готовности.
– Противник высадился в районе населённого пункта Петровка, задача – выдвинуться и уничтожить противника.
А Петровка – это стрельбище, условное название.
– Рота, за мной, вперёд!
Семь километров до стрельбища бегом.
– Рота, к бою!
Развернулись, отстрелялись.
– Рота, за мной! В казарму!
Прибежали в казарму.
– Оружие почистить! Поставить на место! Помыться, побриться, приготовиться на завтрак!
Я сдавал роту старшине, и дальше он ею начинал командовать. Целый месяц такие тренировки вёл. И по истечении этого срока рота была уже на достойном уровне. Оставалось решить вопрос с внешним видом.
Шинели
При увольнении старшина моей роты оставил мне подарок. Подарок заключался в том, что на всю роту, на 100 человек, имелось новое обмундирование, новые шинели. Погон повседневных тогда не было вообще, никто их в глаза не видел, какие они и зачем? Были только полевые погоны, которые крепились на гимнастёрку. А вот шинели, шапки-ушанки составляли комплект. Выдавали новый комплект только на призывном пункте. Вот Твардовский написал в своём стихотворении:
По дороге прифронтовой,
Запоясан, как в строю,
Шёл боец в шинели новой,
Догонял свой полк стрелковый,
Роту первую свою.
Так не выдавали новые шинели в госпитале. Солдат получал только постиранный, приведённый в порядок комплект с шинелью, в которой шёл на фронт. Здесь я с Твардовским не согласен. Почему так написал? Может, в рифму хорошо шло?
Прошёл месяц после того, как я взял новобранцев. Вызвал меня командир полка:
– Вышел приказ министра о генеральной проверке всех вооружённых сил.
А это уже декабрь 1945 года. Во всех воинских частях начался разброд и шатания, пьянки. Никто служить не хочет, грабежи. Как раз в Одессе вся эта канитель была. И многие командиры пошли по этому же пути, сами начали пить – полное разложение армии. И сказал мне полковник:
– Несколько командиров дивизий сняли, командиров полков выгнали без пенсии, без ничего…
– Так я-то тут при чём?
– Через месяц приезжает военная инспекция, будут проверять состояние дисциплины, боевой и политической подготовки в нашей дивизии. От полка представляется всего одна рота. Рота эта будет твоя.
– А меня-то за что?!
– Всё ты понял, что я тебе сказал? Я знаю, что говорю.
– Есть.
Пришёл я в роту. Старшине приказал: «Получить новые шинели». Как раз перед Новым годом дело было. Уже ввели погоны, и требовалось привести шинели в надлежащий вид. Посадил я всех солдат, показал, как пришить погоны, как пришить петлицы. А меня этому научил старый еврей, который мне первому в Одессе сшил мундир. И я первый офицер, который в полку надел настоящий офицерский мундир. Тот же портной мне потом сшил шинель, а позже и сапоги – одел меня, как старого русского офицера. И научил, как правильно экипировать солдат и как нужно содержать обмундирование. Я солдатам всё рассказал, показал.
И, буквально на второй день, когда я вывел роту на завтрак, идёт командир полка. Я командую: «Рота, смирно!», «Равнение направо!» Доложил командиру.
– А это что за солдаты? Откуда они? – полковник спрашивает.
– Товарищ полковник, это первая пулемётная рота.
– А откуда они это всё взяли?
– Так вы ж сказали, инспекция будет!
– А где ты это всё держал?
– Я не держал. Держал завскладом. У него всё лежало.
– А откуда у него взялось?
– А ещё старшина во время войны получил новое укомплектование роты. Но вывезти со склада не сумел, не на чем было. Вот и сохранилось. А когда увольняли, я пожалел. Понял, что мне никто никогда нового не даст. Вот поэтому оставил.
– Надо было наказать старшину.
– Нет, чего его наказывать, он теперь колхозник. Его теперь не накажешь.
Посмеялись, поговорили. А хохлы – ребята рослые, рост приличный, за метр восемьдесят. Любо-дорого посмотреть.
– А как они строевым ходят?
– Могу сейчас показать, товарищ полковник. И как песни поют.
Прошли строем, спели песню.
Командир полка отметил:
– Ну что, эта рота подходит к инспекции. А стрелять-то они умеют?
– Чего-чего, товарищ полковник, а стрелять умеют.
– А физподготовка?
– И физподготовка, само собой. Хотите, сейчас продемонстрируют?
– Что ты, что ты! Не надо, не надо…
Так мы успокоили командира полка. Осталось только подтянуть политическую подготовку.
Сам я занялся с сержантами политподготовкой. Прошёл какой-то пленум развития сельского хозяйства, какие-то приняли постановления. Командиры взводов уже натаскивали рядовых. Солдаты должны были знать все эти цифры: сколько зерна, сколько овец, коров и так далее, сколько доярки надоят… Я всех сержантов усадил и сказал, кто на какой вопрос будет отвечать, заставил их пять–семь раз повторить одно и то же.
Выучили. А вскоре и инспекция приехала.
Военная инспекция
Где-то дней через двадцать приехала военная инспекция. Построили полк. Командир полка объявил, что для проверки представляется первая пулемётная рота. Командир роты такой-то. Строй солдат показали. И с этой минуты началась проверка.
Вначале проверяли политзанятия. Пришёл ко мне генерал-политрук. Я отвёл всё как полагается. Когда закончили, он меня спросил:
– И сколько ж ты репетировал с каждым?
– Товарищ генерал, зачем мне это надо? Мне прока нет никакого от этого всего. Во-первых, с солдатами политзанятия проводит не командир роты, а командир взвода. Я провожу занятия только с сержантами и за них отвечаю. Вот если спросите, сколько с сержантами репетировал, могу ответить.
– И сколько же?
– Ни одного раза.
– И как тебе это удалось?
– А я им просто сказал взять и выучить наизусть.
– Такого ещё никто не выделывал!
Ладно, наговорились мы с ним. Пятёрку рота получила за политподготовку.
На второй день – стрельба. На третий – физподготовка. И на четвёртый день – строевая.
Во время огневой подготовки проверялось упражнение для пулемётных рот. Десять патронов – пять попаданий в мишень – пятёрка, четыре – хорошо, три – посредственно.
Командир полка обратился ко мне с прямым вопросом:
– Как стреляет рота?
Я ответил чётко:
– На пятёрку.
– Ну да…
И решил, наверное, подзадорить нас:
– Кто стрельнёт на пятёрку, я даю двести рублей.
– Товарищ полковник, вы зря так. Вам платить придётся.
– А тебе как командиру роты даю пятьсот рублей, если стрельнёшь на пятёрку, и взводным тоже.
– Ну хорошо.
А первым как раз и должен был стрелять командир роты, то есть я. Взяли пулемёт на позицию, вывели к бою, на огневой рубеж, развернули пулемёт, установили, отстреляли.
Командир полка поторопил: «Пойдём, поглядим, чего ты тут настрелял?» А у пулемёта «максим» есть одна особенность: надо очень хорошо набить сальник вокруг ствола, потому что ствол нагревается и сальник садится. Если он не плотно набитый, то начинает подтекать, вода вытекает и ствол нагревается, горячим становится. Я это делал всегда сам. Никому не доверял. Потому что сальник надо абсолютно точно и чётко набить, чтобы ни на одной стороне не было толще или тоньше, а абсолютно одинаково.
Посмотрел генерал на мишень – десять пробоин. Поглядел на меня, на командира полка и распорядился: «Ну что, раскошеливайся!» Я обратился к командиру полка:
– Товарищ полковник, я б на вашем месте эту ставку снизил, стрелять будут все на пятёрку.
– Что же ты так уверен?!
– Уверен, потому что сам их учил, не кто-то, и я за них отвечаю. И знаю способности каждого солдата.
– Ладно, посмотрим.
Сначала первым десяти он давал по двести рублей, потом дошло до пятидесяти.
– А я что говорил, товарищ полковник?
Пятёрку рота получила и по огневой подготовке.
На третий день – физподготовка. Подтягивание, кувырок, подъём с упором и последнее упражнение – прыжок через коня. Эффектно, конечно, получается, когда солдаты прыгают один за другим без перерыва. Впечатляющее зрелище, и я это знал. Построил роту и приказал: «Прыгаем как всегда! За мной! Пошёл!» И первым разгоняюсь, перескочил и тут же становлюсь, чтобы придержать следующего, если он свалится, на всякий случай – так положено. За мной командир первого взвода. Я отхожу в сторону, он становится на моё место. И пошёл один за другим как челнок через этого коня. Генерал сначала просто смотрел, а потом схватился за живот и держится, начал смеяться: – Ну я ещё такого кино не видал! Они как тараканы, один за другим, как будто уцепились друг за дружку!.. Ну молодец! Ну молодец! А как ты воевал?
– Как надо, товарищ генерал! Хорошо воевал.
– Ну молодец! Ну а дальше что?
– А ничего. У меня есть желание уволиться.
Посмотрел генерал на командира полка:
– А ты чего думаешь?
– Ни о каком увольнении, товарищ генерал, не может быть и речи! Что он, с ума, что ль, сошёл: если его уволить, а кого оставить? Вот этого, – показал, – его оставить? Так у него образования четыре класса. И взять с него нечего.
За физподготовку нам тоже пятёрку поставили. Потом была строевая подготовка, где проверяется выправка солдата. Всё, что на нём надето, правильно ли надето, правильно ли пришпилено, приколото.
Всё проверили: отдание чести, прохождение строевым шагом и строевую песню. Хохлы замечательны тем, что умеют очень красиво петь. И вот эти сто глоток грянули: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!»
Генерал смотрел, смотрел и произнёс:
– Слушай, так они ж поют лучше, чем хор Александрова!
– И я так говорю, товарищ генерал!
– Да… Я тут подумал и пришёл к интересному выводу: выйду с предложением на министра сделать из них офицеров, и если ты их ещё годик поучишь, то это будут первоклассные офицеры.
– А я здесь при чём, товарищ генерал?!
– Так командир роты – ты!
– Так сколько ж я могу быть командиром роты?
Он посмотрел на меня и на командира полка посмотрел:
– И что ты его мурыжишь?
– Я ему, товарищ генерал, потом отдельно скажу.
Всё закруглили, общую пятёрку я получил по строевой подготовке, и общую пятёрку рота получила.
Командир полка издал приказ: мне за отличную подготовку роты выдать премию в размере месячного денежного содержания – две тысячи двести рублей.
И состоялся у нас с командиром полка серьёзный разговор:
– Ты задал вопрос не только генералу, но и мне: «Почему держу тебя столько лет на должности командира роты?» Честно тебе признаюсь: у меня умысел в этом есть. Я знаю, что любая инспекция, какая ни пришла бы ко мне с проверкой, положительно оценит только твою роту, а с другой ротой у меня гарантии нет никакой. Так зачем же мне рубить сук, на котором сижу?
– А я как же?
– Так ты ещё молодой! Тебе всего двадцать три года. О чём ты ведёшь речь?
– Товарищ полковник, так я же из этих лет три года воевал. Или они не в счёт?
– Да нет, всё в счёт. Ну ты послужи ещё.
– Так я потом стану старым, никому не буду нужен.
– Ну ладно, чтобы тебе сменить обстановку, давай, отправлю тебя на курсы офицеров, а там видно будет, что с твоей карьерой делать.