Очередное нераскрытое мутное дело лежало на столе. Это и предыдущие подобные дела живо смахивали на висяк, причем глухой. Да еще и серия вырисовывалась.

Странно, я, капитан полиции следователь Сергей Антонов, не чувствовал драйва в крови по поводу начала нового и неожиданного дела. Что-то, может, пресловутый внутренний голос, подсказывало, что ничего хорошего не предвидится. Что испачкаюсь в грязи по уши, и она, эта грязь, засосет меня, как Говняный Лог. Я, любитель всего необычного, сейчас остро сожалел, что, увы, не дадут перевести эти дела в разряд несчастных случаев, как позволяли тому же Володину. Тезка, Сергей Володин, в таком же чине и положении, как и я, умело переводил происшествия, вернее сказать, спихивал неудобные смерти в графу «несчастный случай». Папок с делами, тем более нераскрытыми, у него почти не было. Простой договор с начальством. Проблемные и совсем глухие дела попадали к Володину, и сами по себе, по некому волшебству, становились несчастными случаями. Мне же неумолимый рок, своеобразные отношения с начальством, недолюбливавшем «сраных» интеллигентов, и непростой характер, подложили очередную свинью. А я… А я, дурак и чистоплюй, сам выпендрился, сам и получил, как сказал однажды тот же Володин «за чашкой коньяка», который был преподнесён «благодарными» посетителями.

Тоскливо посмотрел в окно. Весна началась поздно. Снег лежал до начала апреля, и вдруг, в одно мгновенье, температура скакнула до плюс двадцати, хотя потом немного упала, но все равно оставалась не весенней, а скорее летней. И буквально сразу все изменилось. Как будто не было недавно грязных сугробов, да и зимы, как таковой, только ветер гонял пыль по еще голой земле. Неприятный период.

«У нас теперь два времени года: зима и лето. Весны нет, сразу жарко и сухо, да и осени, как таковой, тоже – тепло, тепло, а потом снег на голову».

Оборвал этот вялый поток мыслей, уводящих не в ту сторону. «Не об этом надо думать, не об этом», – одернул себя. Думать надо о делах, худосочными папочками лежавшими на столе.

В который раз обвел кабинет неприязненным взглядом. Тусклые, выцветшие обои на стенах, старый стол – рухлядь. Шкаф, заполненный папками, такой же древний, как и стол. Середина прошлого века». Почти раритет. Окно, которое обещали заменить металлопластикововым, но так и не сделали. Зимой из него ужасно дуло. В этом древнем помещении сам себе казался старым, а не тридцатидвухлетним, спортивным и достаточно привлекательным, как показывало зеркало, мужчиной.

Раздался звонок. Лениво снял трубку.

– Слушай, тезка, – прозудел голос Володина, – заскочи, плиз, у меня опять комп завис, никак новый не выбью. Поможешь?

Невольно поморщился. Да, технику нам поменять тоже пообещали, но, как всегда, процесс обновления пошёл с верхов.

Кабинет Володина по соседству. В дверях, видимо, уже закончив разговор, но на что-то еще надеясь, стояла бледная до синевы женщина лет сорока и пустыми глазами смотрела на следователя. Серёга даже не сильно старался изобразить сочувствие. На лице читалась явная досада, то ли из-за неработающего компа, то ли от навязчивости посетительницы. Увидев меня, он встрепенулся:

– Я же русским языком сказал вам, Дарья Владимировна. Когда ваш муж пропал, по этому факту было заведено дело под номером, – он потряс бумажкой, – вот: РД №6098087. А сейчас, после обнаружения тела, новое дело заводить никто не станет. Несчастный случай. Понимаете? Ваш муж пошел в лес, мало ли зачем. Погулять, проветриться. Кто знает, что у него в голове было. Он много работал, вот и решил воздухом подышать. Тут сами стройте догадки. В лесу ему стало плохо, упал, замерз. Вскрытие показало, что на почках имеются пятна, характерные для переохлаждения организма. Никаких криминальных повреждений на теле не обнаружено.

– Можно мне хотя бы с нашедшим его поговорить? – спросила женщина тихо.

– Зачем? Он все нам рассказал и просил его больше не беспокоить. Впечатлился чрезмерно находкой. Вы съездили в морг на опознание? Подписали бумагу, что это ваш муж? Вот и занимайтесь похоронами. Я вам соболезную, но на несчастные случаи дел не заводим. Если что не так, обращайтесь к прокурору.

Женщина не плакала, на лице не отражалось ни ненависти, ни отчаяния, только плотно сжатые, почти фиолетовые губы, и холод понимания бессмысленности хождения по инстанциям. Она аккуратно закрыла за собой дверь. Володин потянулся.

– Очередной «подснежник», – так на внутреннем жаргоне обозначались трупы, пролежавшие зиму под снегом и обнаруженные весной. – Бегун нашел. Происшествие фигурирует под названием «Обнаружение трупа без головы». Замерз якобы. Через двести метров нашли череп, но он, похоже, не принадлежит трупу, старый и обглоданный. Шеф разрешил дело не открывать, хотя даже мне видно – уголовное. Тело два месяца пролежало в лесу, а одежда на нём как из шкафа, чистая. Да много там еще чего. Свежий труп, понимаешь, относительно свежий, не двухмесячной давности, когда человек объявлен в розыск, как пропавший. Не мог он при нашей погоде замерзнуть. То, что Мухин, многоуважаемый наш штатный патологоанатом, в заключение вскрытия напишет… так каждый опер знает, что он за три копейки, прости, за штуку зелени, с потрохами продастся и нужный текст напишет. Я, было, сунулся с этим к шефу, так он скривился, а потом послал меня далеко и надолго. Рекомендовал забыть и закрыть. И знаешь, что интересно? – Володин вскинул глаза вверх. – Видать, сверху разнарядка вышла – дело не открывать. Я догадливый, поэтому и живу тихо и мирно, в отличие от тебя. Сам знаешь, как шефа нераскрытые дела достали. А в этом случае работы навалом, и почти без единой зацепки и перспективы на раскрытие. Сколько можно «висяки» копить? Мне шеф, в прошлый раз, разрешил даже слегка прикопанный труп на несчастный случай списать. Тоже «подснежник». Родственники лохи, им ничего не надо, мужик ни с кем из них не общался. Никому из них ничего не перепадет от него, ни денег, ни квартиры. Похоронят и забудут.

Володин потянулся и мотнул не обремененной чрезмерной щепетильностью и мыслями головой. Посмотрел на слегка озадаченного меня, махнул рукой и продолжил:

– А эта дамочка, что была только что, не дура, увы, прекрасно понимает, что мы просто ввязываться в какую-то суровую разборку не хотим. Муж программист, базы данных какие-то составлял. Документы пропали. В них хер его знает, что было. Начнешь копать, могут рядом положить. А она пусть, если хочет справедливости, идет к прокурору. Тот с нее слупит за открытие и возобновление расследования не менее пяти штук. А вот получится ли раскрыть – его не колышет. Если она даст ему бабки и тот с нашим шефом поделится, тогда посмотрим. Хотя, не люблю такие гнилые дела! А так, сам знаешь, прокурор наш, Комар, у него везде все схвачено. Смешно звучит: у Комара в делах комар носа не подточит. Не даст дамочка денег, скажет ей: «Чего вы такие бедные, если такие умные?». И вежливо… пошлет. Он это умеет.

Володин стряхнул невидимые крошки и пыль со стола мягкой тряпочкой. Был до смешного аккуратен.

– Пойдем, что ли, в тире постреляем? Голову хорошо прочищает от лишних забот.

– Сейчас не могу, – отмахнулся от предложения. – Извини, дело попалось странное. Кино наяву. Некогда. Нужно придумать хоть мало-мальски правдоподобную версию. Данных кот наплакал. Шеф приказал зайти, когда вернётся с совещания в главке. Сейчас разберет меня на молекулы или в пыль сотрет.

– Не знаю, что там у тебя конкретно, но слышал, что стопудовый «висяк», и даже не один. Сочувствую. Как жопу ни рви, все равно ему не угодишь. Скорее бы уже на пенсию ушел. Хотя, кто его знает, какой новый будет. Наш-то пока, как непотопляемый авианосец, что бы вокруг ни происходило, он все на плаву.

Володин переместил немногочисленные папки в один угол, подравнял стопку. Поставил ровненько календарик и встал, намереваясь идти. Порядок на столе у него всегда идеальный. На таком же идеально равнодушном лице не отражалось ни тени сожаления, только предвкушение тяжести пистолета в руках и метких попаданий в мишень.

– Серый, ты эту рухлядь посмотри, не фурычит опять. Тебе же не тяжело?

Володин махнул рукой в сторону компьютера, указывая на синий экран.

Я тупо перезагрузил комп, там даже дебил бы разобрался, но не Володин. Но дебилом, скорее, можно назвать меня, Антонова. Так как всю мутотень громкую и не раскрываемую, сбрасывают мне, а сейчас серия выплывает. Шеф бы и прикрыл, так слухами земля полнится. Кроме моего, пока почти тайного дела, какая-то «паскуда», по его словам, в интернет инфу сбросила о повышенной смертности в городе от невыясненных причин, и информирует, где может, о происшествиях. Выяснить, кто звонит, тоже не могут. «Что-то много хакеров у нас развелось», – подумалось, между прочим. Эх, мне бы с ним пообщаться, «опытом поделиться», да слишком умный, видать, профи, а профессионалов я уважаю. Соревновательность или чуть-чуть, а может, и не чуть-чуть, тщеславие, так беспощадно внедрившиеся испокон веков в мужское естество, требовали победы над незримым врагом.

Мелькнула мысль – может, кто-то специально нагнетает обстановку? В тонкости политических игр вникать не любил. Кубло. Знал, что мэр города и бывший губернатор не ладят. Так сегодня не ладят, а завтра поддерживают одну политическую платформу. Да и кто с кем сейчас постоянно приятельствует? Сегодня друг с другом на ножах, потом целуются прилюдно, пьют кофе и крестят детей.

Не об этом надо думать, а уже о четырёх делах по подозрению в убийстве. Началось несколько дней назад. Шефу, на его личную почту, четыре дня подряд, присылали видеозаписи со странными сюжетами, в которых жертвы умирали со счастливыми лицами. Присылающий подписывался именем мифического Бэдмена и настоятельно просил разобраться с этими случаями. Сюжеты видео были какими-то ирреальными, а мистику я не любил и счастья от расследования таких происшествий не испытывал. И поносил мысленно этого то ли помощника, то ли соучастника.

Вот причем тут Бэдмен, и почему именно Бэдмен? Мог бы назваться и Петя Иванов. Нет, надо выпендриться. Бэдмен он, видишь ли. Спаситель невинно оскорбленных, бедных и сирот. Какой дурак придумал взять образ супергероя и поставлять записи фантастическим образом заснятых смертей? Три в закрытых помещениях, одна девушка умерла на тренировке. Уже четыре смерти. И вот эти дела свалили на меня. Сказали: любишь голову сушить и с техникой в ладах лучше всех, вот и работай, а мы, если что, выговор тебе влепим за низкую раскрываемость… Суки!

«Увольняться надо. Сам с ними сукой стану, да, наверное, почти стал. Хотя если с эти делом разберусь, можно с чистой совестью и уволиться. Если выживу, конечно…».

Что-то подсказывало, что надо быть поосторожнее – не афишировать расследование, не ляпать лишнего, а то и сам, глядишь, того… В предчувствия не верил, но мыслишка в голову запала.

Тухлое дело или, вернее, дела. Помощника надо просить, один вряд ли справляюсь. Теперь, после всевозможных многочисленных «реформ» и чистки рядов, в ведомстве, в основном, работали одни лузеры или зелень кучерявая, безграмотная. Профессионалов почти не осталось. Как только шеф удержался? Хотя понятно. Он всегда умел с самым высоким начальством найти общий язык. Какая бы «шишка» на вершине ни отпочковалась, как бы быстро ни менялись генералы и полковники, он все равно оставался на плаву. Каким-то образом он умудрялся узнать про каждого вышестоящего или предполагаемого кандидата всю подноготную: когда женился, сколько детей и от какой жены, какой коньяк любит, что предпочитает – баню или сауну. Да что начальство, он знал имена всех их секретарш и подробности личной жизни. Не только, как их детишек зовут и сколько им лет, но где учатся и какие конфеты предпочитают. Через секретарей столько нужной информации получал, Штирлиц хренов! Появлялся, где надо, включал улыбку Чеширского кота и обаяние на круглой подхалимской роже, харизму для простофиль – и этого оказывалось достаточно. Он, конечно, не дурак, от слова «совсем». Память на это все надо иметь о-го-го! На каждого огромное, полное досье в голове, компьютер позавидует объему его памяти. Компьютер шеф не жаловал, но почту всегда смотрел сам, а бумаги секретарша ваяла. Помогал штатный компьютерщик. Неплохой парень, а программист средненький. Хороший программист – это талант, не то, что их Витя Соколов – так, подмастерье.

Обо всем этом я рассуждал, собираясь «на ковер» к начальнику. Наконец, взял папки и поплелся к шефу на раздачу. Но сегодня Бог меня любил. Шефа вызвали в главк и, видимо, надолго.

Вернувшись в кабинет, стал мучительно нащупывать причины, объединяющие эти смерти, кроме их мистичности и неожиданности пути получения информации. В мистику не верил принципиально.

Несколько людей, между собой ничем не связанных, но погибших странно. Жили-были, молодые, трое даже совсем юные, одна женщина лет сорока, тоже не старуха. Все вполне здоровые, танцевали, рисовали, а потом раз – и нет их. Лежат перед камерами счастливо улыбающиеся тела. Мертвые тела. Никаких повреждений. Обрадовались чему-то – и умерли. Вспомнил строки из «Сказки о Царе Салтане» Пушкина: «Тяжелешенько вздохнула, восхищенья не снесла, и к обедне умерла».

Занес все данные про погибших в компьютер. Просмотрел их общение в соцсетях и набросал план завтрашних хождений и разговоров со свидетелями. Просмотрел разнообразную инфу о якобы ухудшившемся криминальном положении в городе. Да, драк, битых витрин, вандализма стало больше. Причем, драки вспыхивали на ровном месте, подожженные немотивированной агрессией. Вдруг подрались школьники двух соседних школ. Шли стенка на стенку, как в девяностых. Про подобное рассказывали с восхищением старшие товарищи. Сами участвовали, наверное. Только нынешнее поколение Z от компа или смартфона трактором не оторвёшь и звездой небесной из дома не выманишь, а тут собрались сообща, заранее договорились, и пошли ломать друг другу челюсти и носы – фантастика! Погуглил все сайты, которые об этом писали, составил небольшую схемку, и остался доволен, кое-что совпадало с моими мыслями.

На работе задерживаться не стал, потому что… пошли все на…

Зашел в магазин, купил пиццу и отправился домой, где включил нормальный, не такой, как на работе, комп (хотя и офисный немного апгрейдил втихаря), и, наконец, расслабился за тем, что считал первостепенным занятием – стал искать связь и выходы на Бэдмена.

Глава 2. Марина

Марина любила сидеть на подоконнике, обнимая коленки руками. Наверно, так она любила сидеть в детстве. Давным-давно – в детстве. Не очень удобно, зато виден город. Далеко виден. Хорошо, что бабушка жила так высоко – двенадцатый этаж.

Вот её и нет. Умерла не так, как мечтала – быстро и не мучительно. Больше года страдала сама и ее с матерью мучила. А ведь считала, что ее святости хватит на безболезненную смерть. Не хватило.

«Может, она в лучшем мире», – неуверенно подумала.

Квартира теперь ее, Маринкина, но находиться в ней хотелось, только сидя на подоконнике, не видя аккуратно застеленной кровати, где недавно еще лежало тело. Не хотелось притрагиваться к ее вещам, которые следовало выкинуть и заняться уборкой – ничего не хотелось.

Она продолжила смотреть в окно, тихонько напевая. Петь – единственное, что она умела и любила. С раннего возраста росла у бабушки, которая почти прокляла мать за распутство. Повод невероятный – мама второй раз вышла замуж, грешница!

Бабка, Алла Борисовна, была ярой пятидесятницей с характером. Имя и отчество резкое и властное. Алла Борисовна сказала, что так надо – и ее слушались даже в церкви, и побаивались, почитали за праведницу. Только помогла ли она ей, праведность, когда сломала шейку бедра и от боли тронулась мозгами? Отказалась от операции, лежала, читала молитвы и ругала дочь и внучку. Мать бабку боялась до ужаса. Та отлучила ее от церкви, забрала внучку и воспитывала в страхе Божьем.

Только выйдя замуж, Марина почувствовала, что есть другая жизнь, без всепоглощающего ужаса о возможном наказании за съеденную во время поста карамельку. Все считали ее дивно красивой, а она мечтала, как все девушки, о счастье, как в детстве о конфетке на палочке или «киндер сюрпризе», но не представляла, какое оно конкретно. Хотя муж сказал – никто не знает, что такое счастье. Живи спокойно, Маринка, ты же со мной. Но она не могла. Страх и депрессия, ужас воспоминаний из детства накатывали и делали ее нервной и неуравновешенной. Она слишком часто, как и бабушка, говорила мужу, что нельзя служить Богу и Мамоне. А он жил работой и пропадал на ней не только ради денег, но это она поняла позже.

Они разошлись, прожив восемь лет. Его замучили ее истерики и страхи, и он сказал как-то в порыве откровенности и отчаяния, что ее не исправишь, и это будет его крестом до конца жизни. И попросил развод. Спасибо, не бросил совсем беспомощную. Снял ей квартиру, давал деньги на жизнь. Работать она не могла, люди утомляли ее своей суетой и активностью. На работе выдерживала максимум неделю и увольнялась. Она могла только петь. Вот и пела в церковном хоре, и сейчас тоже, в единственном месте, где находила успокоение.

Второй муж тоже был умным и любил ее, но и двух месяцев не прошло, как он умер от инфаркта в тридцать шесть лет. Бабка каркала – вы с матерью грешницы, вот Бог и наказывает, а она боялась ее и плакала. Только в той небольшой общине, где они молились и пели все вместе, страх отступал. Тихие разговоры с наставником и его молитвы с каждым в отдельности, маленькие подарки. Вот подарили необычный мобильник со словами: «Когда начнешь грустить, включи песни – и сразу полегчает». Уверения, что они избранные, раз Бог привел их сюда и никогда не оставит, заберет их проблемы и даст светлую жизнь на небе, потому что скоро придет за любимыми чадами. Их песни убаюкивали, прикрывали щитом от мира и непонимания происходящего вокруг. Они возносили хвалу Богу под не слишком затейливую музыку, и все становилось просто и ясно, призрачно прекрасно и спокойно. Придет конец света, она вознесется, потому что душа у нее, как у ребенка, чистая и светлая, говорил учитель. Ей вспомнилось, как интересный, не знакомый ранее мужчина, крестил ее пару недель назад. Приложил руку ко лбу, что-то говорил нараспев тягуче и протяжно, неотрывно глядя в глаза. Затем совершил руками пассы вдоль позвоночника и окропил водой из фляжки. После этого ритуала ей стало так спокойно и легко, как никогда раньше. Суета окружающих больше не задевала, и даже бабушка с ее проклятьями перестала пугать. Она безразлично смотрела на умирающую старуху и думала: «Он придет. В этот же день состоится Страшный суд и мир погибнет. Но последователи учителя войдут в Новую Землю, где больше не будет страданий, болезней, насилия, и зла. Там будет спокойно».

Затем она вспомнила последний поход в общину и запела песню хвалы. Зазвонил телефон, она включила громкую связь и услышала мелодию, чистую и светлую, как Божья воля, которая печали с собой не приносит. Прослушала ее, стерла входящий звонок, как ее попросили. Выключила телефон. Аккуратно положила его рядом на подоконник. Начала петь услышанную только что мелодию, покачнулась, упала на пол и… вознеслась, счастливо улыбаясь.

Глава 3. Никонов

Начальник районного отдела полиции полковник Никонов, матерясь, бегал по кабинету. Утро началось «отменно». Ему, раньше только ему, а теперь и всем сотрудникам внутреннего чата, пришло видео, как удивительно красивая девушка поёт, сидя на подоконнике, потом падает на пол и умирает со счастливой улыбкой. К видео шла приписка: «Запись послал на все телеканалы города. Разбирайтесь или будет хуже. Бэдмен».

– Паскуда, – орал Никонов, – как он в нашу сеть, б…ь, смог залезть?! Закрытая ведь линия!

И со всей дури шандарахнул по столу.

– Хуже, видите ли, будет, б…ь! И куда хуже может быть, все телеканалы города покажут такую хрень! Им бы только что-то горяченькое показывать для идиотов!

Он еще раз просмотрел видео, отмечая, что снято профессиональной камерой. Качество съемки отличное. Понавыращивали гениев, а ему, под пятьдесят, совсем мало до пенсии осталось, досидеть бы, так нет, сука, не дают жить спокойно. Где этот припиз… й Антонов? Тоже вроде с компьютерами дружит, и получше, чем штатный программист. Надо не забыть, тому сделать втык, что в их сеть зашли, как в открытую дверь. Почему до сих пор не выяснили, кто шлёт ему эти видео, а теперь и всему отделению разослал? И откуда берет?

Он нажал кнопку селектора и заорал:

– Антонова, мать его, срочно ко мне в кабинет!

Вскоре на пороге появился капитан.

– Разрешите войти, товарищ полковник?

Ишь, ты, рожа спокойная, как будто на чай его вызвали! Совсем страх потеряли, засранцы.

– По чату получил видео? Дожились. Теперь всем пришло, не мне одному. Решил, что я плохо стимулирую сотрудников? Я сейчас вас всех стимульну! И выговор внесу в личное дело, и премии лишу, и… – На круглом, оплывшем от вчерашнего вливания, лице выступили красные пятна. – Антонов, ты хоть понимаешь, что к тем четырем смертям прибавилась пятая? И все в нашем районе. Две молоденькие девчушки, женщина ангельского вида, студент-художник и теперь эта певица. И все умирают с радостными рожами в закрытом помещении! Сразу говорю, в мистику я не верю. За свои почти тридцать лет работы в этом бор… органах вся мистика деньгами или сведением счетов оказывалась.

Капитан только кивнул, соглашаясь с начальством.

– Ты хоть представляешь, откуда снято? Место надо искать, пока журналюги не нашли его раньше нас. Какое мнение? Точно наш район!

– Вид из окна, явно с этажа не ниже десятого. Хорошо виден район Синявино. Значит, дом находится в районе улицы Черемушной. Только там такие высокие дома есть. Но их, по-моему, не меньше пяти.

– Срочно проверить этажи всех этих домов. Просмотри, из какого дома наиболее похожий обзор. Обойди все этажи. Конечно, опроси всех соседей. Девушка больно приметная. Красавица и певица. Такую запомнят. Могут подсказать квартиру. Если будет закрыто, вскрывай. Всё, игры кончились. Бери, кого хочешь в помощники и срочно выезжай. Думаю, до вечера транслировать видео по телевидению не станут, надо успеть узнать обо всем раньше. Теперь налетят. Отбиваться тебя поставлю. Почему до сих пор не нашел эту паскуду? Бэдмен, мать его, охренеть! Если еще к нему в придачу Джойкер появится – все нам п…ц! Как в Готеме – обнаружится куча улыбающихся трупов. Их уже пять, а зацепки ни одной. И мне вот интересно, почему все эти смерти в нашем отделении? В других их нет. Почему? Суки, гибнут, где не нужно.

Шеф поорал ещё, распиная Антонова, других сотрудников отдела, а также их родственников до пятого колена. А когда выдохся, буркнул:

Чё ждем, чё стоим, рот раззявивши? Сказал же, выезжай на поиски места происшествия!