–Обошлось! Слава Богу, обошлось!
Наумов был раздосадованный: все его три женщины симпатизировали этому музыканту и осуждали его, Сашу. Только не показывали виду. Но он чувствовал, они не на его стороне, и это его бесило. Ему чуть полегчало, когда они радовались его поздравлениям и подаркам. Но осадок остался. После праздничного обеда Саша ушёл к себе в кабинет, Дарико с Леей закрылись в комнате дочери.
– Отец сильно сердится?
– Ну так… Как все мужчины, которым наступили на любимую мозоль. А твой-то хорош: не спасовал перед нашим папой. Есть стержень у парня, не тряпка! И любит тебя. Цени.
– Я ценю, – вздохнула Лея. – Может, пойти папу успокоить?
– Я сама. Ты жди, когда отойдёт, сиди в комнате.
– Ладно.
Дарико тихо зашла в кабинет: Наумов сидел задумчивый в кресле. Мысли его были далеко, видимо, анализировал ситуацию. Она присела на подлокотник и положила голову ему на плечо, чувствуя, как он успокаивается. Через три минуты попыталась встать: он не пустил – посадил к себе на колени, нежно гладя по волосам.
– Ну, всех разогнал, грозный мой? – мягко проворковала она. – Правильно! Не фиг соваться в пещеру: лев должен царить один!..
* * *
Лея с труппой улетала в Милан. Багаж был сдан, и артисты, получив посадочные, шли к пункту контроля. Наумов обнимал дочь. А она всё куда-то смотрела мимо него. Наумов огляделся: "Хм, понятно…" Неподалёку маячила фигура Меркулова в форме с букетом белых роз. Он стоял, провожал глазами Лею, не смея подойти. А она возле отца смотрела на него, не решаясь позвать. В горле Наумова образовался комок: "Достали уже! Чёрт с вами!"
– Лея! Ну, я пойду: у меня дела. Как долетишь – позвони, сказал он, решительно повернулся и, не оглядываясь, пошёл, улыбаясь, слыша за спиной быстрый стук её каблучков.
Потом Саша всё-таки обернулся. Они уже стояли, обнявшись, замерев в нежном поцелуе, боясь оторваться друг от друга… Наумов усмехнулся, лицо его просветлело. Он уходил с лёгким сердцем, улыбаясь чему-то своему, и на душе его было радостно.
– Звони мне вечерами, слышишь?! Днём, сам знаешь, я трубку не смогу брать!
– Конечно, Лисёнок!
– Разница во времени – один час.
– Я помню, – шептал он ей на ухо, целуя в волосы.
Вот и пункт контроля пройден. Перед тем, как скрыться из виду, она повернулась и помахала ему букетом. Он стоял, высокий, статный, и улыбался.
* * *
Меркулов проводил Лею. Настроение было замечательное. Вчера, 1 апреля, был сольный концерт. Отыграли солидно: вместо двух часов все три! Зрители не отпускали, просили исполнить старые хиты.
Сегодня, в воскресенье, – в Дмитров, к матери! Алексей давно собирался подвезти ей накопленные деньги. Правда, собирались вдвоём с Леей: хотели обсудить место для венчания. Турава не хотела шумную свадьбу, но непременно венчание: "Как у мамы!"
При мысли о ней в душе потеплело. Алексей достал телефон и ещё раз посмотрел на фотографию Леи из Милана. "Да, там уже почти лето!"
В Московской области с погодой было неважно. Вроде апрель, второе число, а всего – три градуса тепла, да ещё дождь со снегом! Меркулов поёжился: в электричке явно перешли на весенний режим обогрева.
Поэтому, обняв и поцеловав мать, с порога попросил:
– Мам, чайник ставь! Горячего хочется!
– Лёш, может, покушаешь? У меня борщ есть.
– О! Борщ – это вещь! Я обязательно после пробежки полкастрюли съем. А сейчас только чаю.
После всех новостей, чая Меркулов надел тренировочный костюм и кроссовки.
– Мам, я ненадолго: час, полтора побегаю и – домой!
– Лёш, куда мне столько?! – сидела над кучкой денег Татьяна Сергеевна.
– Никитку нужно одевать, на питание… Положи в банк: на проценты жить будете.
– Себе-то хоть оставил?
– Оставил, мам, – поцеловал её Меркулов и вышел.
Снег перестал идти, вышло солнце, стало поприятнее.
– Ну вот, давно бы так!
Меркулов бежал своим обычным любимым маршрутом вдоль канала имени Москвы. Этот маршрут он облюбовал, будучи ещё зелёным пацаном. Летом от реки веяло прохладой, плыли катера, небольшие судёнышки. Сейчас с реки дул промозглый ветер.
"Скорей бы май!" В мае они встретились. Меркулов тогда ещё удивился: как только он взял на руки эту рыжеволосую девочку, у него сразу появилось ощущение, что они, с этой девочкой, давным-давно знакомы. Просто почему-то забыли друг друга, а теперь вспомнили…
Лёха мысленно вернулся в тот день и улыбнулся. Её жёлтое платье! Как сигнал, как условный знак, чтобы не заблудиться в вечности и не пройти мимо! Ну, вот он, этот цвет, Меркулов видит его. Видение?!
К Алексею бежала девочка лет десяти-одиннадцати в жёлтой курточке. Бежала и кричала: "Помогите!" Меркулов рванул навстречу.
Она говорила взахлёб, быстро, даже не пытаясь отдышаться:
– Брат с другом под лёд провалились! Щенок на лёд рванул, а они за ним побежали.
– Давно в воде?
– Минут семь, может десять…
– Это плохо… Ты вот что, беги что есть мочи до кого-нибудь из взрослых. Пусть звонят в МЧС, и ещё нужны врачи! Повтори.
– МЧС и врачи!
– Умница! Где они провалились?
Девочка махнула рукой.
– Понял, беги. Да, ещё, сколько им лет?
– Брату – семь, другу – восемь.
"Семь и восемь… Масса тела маленькая, охлаждение тела наступает быстро". И Меркулов бросился к разлому.
Лёд был серый, выглядел ненадёжно. Алексей огляделся: веток, палок не было. Он быстро выложил телефон, скинул куртку-ветровку и пополз к полынье. Вот и бедолаги. Пёс лаял, бегая вокруг огромной лунки. Паренёк постарше в серой шапке хватался за край ледяного панциря, пытаясь подтянуться и выбраться. Лёд крошился, парнишка соскальзывал обратно в ледяную воду, погружался с головой, потом всплывал. Судя по судорожным движениям, бился он уже давно: у мальчишки явно была паника. Второй, помладше, в синей вязаной шапке с козырьком, не бился – просто держался за край льдины и ревел.
– Не шевелись! – заорал Меркулов. – Как тебя зовут?
– Тимур, – стучал зубами пацан, тело его била крупная дрожь.
"Холодовая дрожь, – определил Лёха. – Значит, организм ещё борется – хорошо! Тот, поменьше, уже на грани…"
– Я тебе сейчас куртку брошу, хватайся за рукав!
– Миху спасайте! Я ещё держусь…
– Хватайся! – рявкнул Меркулов и бросил куртку.
Парень уцепился. Алексей стал осторожно его вытягивать, не делая резких движений.
– Так, молодец! Дальше закидывай ногу на лёд. Закинул? Теперь я тяну, а ты переворачивайся на спину и потом дальше продолжай катиться. На ноги вставать нельзя. Повтори!
– К-катиться, н-не вставать на ноги.
– Давай!
Паренёк был в безопасности.
– Теперь слушай меня! Что бы ни случилось, к воде не приближайся! Я сейчас поползу за Михой, перемещайтесь только ползком. Уяснил?
– Д-да!
Вдруг послышался тихий плеск, паренька над водой уже не было.
– Миха! – вскрикнул Тимур.
– Чёрт! – выругался Меркулов и бросился к разлому.
У него сразу перехватило дыхание, голову будто сдавил железный обруч, сердце бешено заколотилось.
– Спокойно, Меркулов, набери побольше воздуха! – сказал он сам себе и нырнул.
Тело его била дрожь. В первый раз он просто пытался сориентироваться под водой. Во второй и третий раз уже целенаправленно пытался нащупать тело. Только в четвёртое своё погружение он нащупал мальчишку и вытащил его наверх. Встряхивая, стискивая за рёбра, Меркулов одной рукой пытался привести в движение грудную клетку и лёгкие. Потом закатил его на лёд и позвал:
– Тимур! Осторожно ползи ко мне. Кинь куртку!
Мальчик бросил. Меркулов привязал ногу мальца, снова бросил конец куртки Тимуру.
– Осторожно ползи и вытягивай Мишку. Только близко не подходи к нему. Просто тяни, как буксир. Понял?
– Да.
– Давай! Потом там, где безопасно, переверни вниз лицом и дави на спину: он воды нахлебался. И обязательно укрой моей курткой, слышишь?! Обязательно укрой!
Теперь нужно было выбираться самому. Меркулов попробовал подтянуться – руки онемели, пальцы не слушались. Вдалеке показались люди и, как маячок, жёлтая курточка.
– М-молодец, жёлтая курточка! – похвалил Алексей.
"Что можно ещё сделать? Можно навалиться грудью на льдину и постараться закинуть ногу". Так Меркулов и сделал. Под тяжестью взрослого тела льдина треснула, огромная глыба, отколовшись, перевернулась и ударила Меркулова по голове. И сознание Алексея померкло.
Подоспевшие спасатели обнаружили только двух живых, но замёрзших детей и телефон, что лежал на ледяной корке и гудел, призывая ответить на вызов своего владельца.
Звонил Байер:
– Что долго трубку не берёшь, жених?! У меня тут мысль интересная есть по поводу твоего мальчишника…
* * *
Международный конкурс собрал лучших танцоров со всего мира. Он проходил в три тура. Первый тур был первого и второго апреля. Отсеивали по технике исполнения 70% всех участников. Те, кто прошли на следующие туры, должны были 3 апреля показаться в сольной партии и 4 апреля – с партнёром или небольшой труппой в отрывке из балета.
2 апреля Турава легко проскочила первый тур с партией Мари из "Щелкунчика". Её заметили. "Шансы на победу русской балерины очень высоки!" – делала прогнозы пресса. Вечером 2 апреля Лея легла спать, так и не дозвонившись до Алексея.
– Наверное, у него концерт в каком-нибудь клубе… Завтра утром наберу. А пока напишу смс: проснётся – порадуется!
И она написала: "Между прочим, твой Лис прошмыгнул во второй тур! Жду поздравлений! Скучаю! Нежно целую. Твоя Лея". Утром первое, что она схватила, был телефон: пропущенных звонков и смс-ок не было…
– Странно… – протянула она и набрала Байера. – Саш, привет! Извини, что разбудила. Что-то Меркулов недоступен, трубку не берёт. Ты когда с ним в последний раз разговаривал?
На том конце сначала было небольшое молчание, потом Саша бодрым голосом сказал:
– Так мне до него тоже не дозвониться. Их куда-то на учения послали – практика тушения торфяных пожаров. Глушь полная! Связь такая, что смс-ки даже не отправляются: одна палка, и то не везде. Он 6 или 7 апреля приедет. Тоже сокрушался, что с тобой говорить не сможет. Ну, ты же знаешь, их не спрашивают…
– Спасибо, Саш! Жаль… Очень жаль, пока, – закончила разговор Турава.
Сашка горестно вздохнул:
– Прости, Лисёнок! Сейчас ложь для тебя, наверное, единственное спасение… Прости меня!
Она не смирилась, она надеялась, что хотя бы одна смс-ка дойдёт до Меркулова: не писать ему она не могла. "Фиг с тобой, Меркулов, молчи, а я буду писать!"
"Привет, мой хороший! Сегодня 3 апреля я выхожу на второй тур. Буду танцевать сольную партию Жизели. Дала себе зарок: если удачно пройду все три тура, сделаю себе подарок – куплю свадебное платье. В Милане они неземные! Твоя. Пока ещё Турава".
"Ура-ура-ура! Ты можешь мной гордиться! Я – в третьем, заключительном туре! Скучаю по твоим рукам и по твоей улыбке. Счастливый и грустный Лис. Грустный, потому что без тебя…"
* * *
Утром 3 апреля на репетиции к Керимовой Ольге подошла Софья Тарасюк.
– Как там наша прима в Милане выступает? Вести есть?
– Сонь! Ну хватит тебе уже на Тураву дуться! Ну не виновата она, что худрук её на роль Жизели утвердил! Она ж лучше всех нас танцует!
– Легко лучше всех танцевать, когда с ней лучшие хореографы страны работают! – поджала губы Софья.
– Лея – труженица! Ты бы выдержала её нагрузку?! Я – нет! Вот увидишь, она точно на конкурсе что-нибудь возьмёт.
– Да мне-то что?! Сначала ликовать будет, а потом плакать… Ой, плакать!
– Ты это о чём, Соня?
– Парня её знаешь? Солист "Брандспойта"?
– Лёху-то Меркулова? Конечно, знаю!
– Вчера утонул… 5 апреля хоронить будут! Все СМИ трубят.
У Ольги вытянулось лицо.
– Мамочка… Лея!.. Хорошо, что она не знает.
– Узнает!
– Соня! Не надо ей сейчас говорить! Пусть сначала из Милана прилетит. Соня! Пожалей ты её!
– А ты не думала, Керимова, что бумеранги возвращаются?! Вот он к ней и вернулся… – скривила губы Тарасюк.
* * *
Лея решила лечь спать пораньше. Завтра – самый главный конкурсный день: нужно выспаться. Вдруг пиликнул телефон – пришла смс-ка.
– Ну наконец-то, – обрадовалась Турава, подбегая к телефону.
Это была смс-ка, но не от Алексея… "Лея, перейди по этой ссылке. Мне очень жаль… Тарасюк Соня". Лея открыла ссылку: " Трагическая гибель солиста "Брандспойта" Алексея Меркулова. Рок-музыкант оказался героем… МЧС готовит похороны".
– Что за чушь?! Вечно эта жёлтая пресса ездит по ушам! Ну-ка, введём в поисковике "Меркулов Алексей". Вот так. Теперь смотрим…
Она побелела: заголовки сыпались и сыпались… "Утрата в мире рок-музыки". "Оба ребёнка живы – певец утонул!" "Академия МЧС скорбит о курсанте 5 курса, геройски погибшем при исполнении долга. Меркулов А.В. будет представлен к правительственной награде. Панихида и похороны назначены на 5 апреля в 12.00. Местом захоронения героя выбрано Троекуровское кладбище".
– Лёша!..– закричала она и потеряла сознание.
К отелю летела скорая. Она не могла даже открыть дверь – ноги не слушались. Дверь отпирали горничные. Турава билась в истерике, ног она не чувствовала. Ей не хватало воздуха, у неё начиналась паника и видения. Её держали, делали уколы, поили водой. Потом она перестала биться, затихла. Сидела с дрожащими губами и смотрела перед собой мёртвыми глазами.
Борис Аркадьевич был рядом, обнимал и отпаивал водой.
– Терпи, девонька, скрепись! Невосполнимая утрата! Нужно пережить, просто пережить… Иди ко мне!
Она прижалась к нему и заплакала.
– Вот и хорошо! Плачь! Громко плачь, не стесняйся. Хоть в подушку, а лучше – в меня!
Он гладил её по волосам, сам роняя слёзы, чувствуя пустоту внутри неё. Прошло 2 часа. Лея смогла встать с кровати, смогла сама подойти к окну. Худрук внимательно наблюдал за её ногами, потом спросил:
– Ноги как?
– Вроде, ходят… – тихо отозвалась она.
– Если ты не сможешь завтра выйти на сцену, никто тебя не упрекнёт. Ты прошла два конкурса просто блестяще.
– Я буду завтра танцевать, – тихо сказала Лея.
* * *
– Ренат! – окликнул Борис Аркадьевич партнёра Туравы, танцевавшего роль
Альберта. – Ты знаешь, какое горе у Леи?
– Конечно, Борис Аркадьевич, вся труппа знает, – едва слышно прошептал он.
– Так вот, будь, пожалуйста, начеку! С ней всё, что угодно может случиться. Видишь ли, история Жизели сама по себе тяжёлая, а тут ещё личная драма… Ну, ты меня понял.
Ренат кивнул. Объявили "Жизель", и они вышли на сцену. Ренат никогда не видел её такой! Её глаза горели, яркий румянец проступал сквозь грим, губы дрожали. Лея словно впала в забытьё.
Она не видела перед собой графа Альберта, это был Меркулов! Он влюблял её в себя своей заботой, своими песнями, своей нежностью. Она не видела перед собой невесту графа: то была Смерть, которая забирала его у неё. И он, Меркулов, предавал Лею, позволял себя забрать, бросал её одну в этом пустом без него мире!
Она танцевала Боль! И ей было больно. Ох, как больно!… Её сердце разрывалось на части. В какое-то мгновение партнёру показалось, что она действительно сходит с ума: её сердце вот-вот остановится.
– Врач! Ей нужен врач! – испугался Ренат.
Она погибала по-настоящему. И когда она упала, бездыханная, в руки графа, зал затих, а потом разразился громом рукоплесканий.
Но ещё больше она поразила всех во второй части "Жизели". Такого объяснения в любви от русской балерины не ждал никто! Складывалось впечатление, что умерла не Жизель, а умер он, Альберт. Фантазии и реальность для неё сплелись в один клубок.
Ещё в гримёрке, одна, настраиваясь на выступление, Лея осознавала, что они разлучены. Что страшная черта пройдена, и в реальном мире Меркулова уже нет… Но он ещё жил здесь, на сцене: единственная возможность для Леи в последний раз увидеть его. Это – её последний шанс сказать то, что она так и не успела сказать ему при жизни. То, что не успела подарить, она дарила сейчас! Она тратила себя без остатка, таяла, как свеча, оставляя в конце вместо себя лёгкую, пустую, неземную оболочку…
В зале люди плакали, не стесняясь своих слёз. Они учились у этой хрупкой русской девочки любить и жить, растворяясь в другом.
На поклон она не вышла: ноги не слушались. Её вынес Ренат на руках шепча:
– Умница! Какая же ты умница! Ты выдержала.
Итогом конкурса был Гран-при и приглашение Леи на стажировку в театр "Ла Скала". Она нашла в себе силы на следующий день присутствовать на награждении, лучезарно улыбаться в видео– и фотокамеры. А после подошла, истерзанная, с больными глазами к худруку и попросила:
– Борис Аркадьевич! Отпустите меня, пожалуйста, мне нужно в Москву. Сегодня. На похороны…
Она сдала билет на 7 апреля. Из Милана в Москву, как назло, все самолёты улетали после 6 вечера. Ближайший самолёт вылетал из Рима, но и на нём она всё равно не попадала на похороны. Когда Лея это поняла, горько заплакала и набрала Байера:
– Ты! Ты первым должен был мне сказать!.. Я должна была узнать это от тебя, а не от чужой девки!
– Лея, ты где?! Лисёнок!
– Я не хочу тебя больше видеть! Не звони мне больше! И отцу скажи, что я умерла вместе с Меркуловым!..
Она положила трубку и пошла на посадку в самолёт, вылетающий в Рим.
* * *
Александр Николаевич и Саша сидели в опустевшей Леиной квартире и тягостно молчали. Первым отошёл Наумов:
– Ладно, поехали, Саш, на кладбище.
На кладбище её тоже не было. Наумов подошёл к музыкантам из его группы.
– Девушка рыжеволосая не появлялась?
– Лея? Нет! Алексей говорил, что она на конкурс улетела в Италию. Как их жалко! Как Ромео и Джульетта… Такая пара была! – вздохнул парень.
У Наумова потемнело в глазах: он вспомнил сюжет. Джульетта убила себя – не захотела жить без любимого! Байер тоже нервничал.
Началась траурная церемония. Хоронили Алексея со всеми почестями. Имя его навеки занесли в список 5 курса Академии МЧС. Теперь на каждой перекличке будет звучать фамилия Героя России Меркулова Алексея сколько бы лет ни прошло.
Александр Николаевич вдруг вспомнил слова Алексея: "Я обещал Лее не оставлять её и всегда быть рядом!"
– Эх, парень! Смерть – это тот случай, когда мы, мужчины, не можем сдержать обещания… Прости меня, Лёш! И спасибо за дочь! Она была так счастлива с тобой, я-то уж знаю… – чуть слышно сказал он и положил на могилу гвоздики.
После кладбища говорить не хотелось. Наумов напряжённо молчал, а потом спросил у Байера:
– Саш, скажи мне прямо, как психолог, Лея… может..? Только не ври!
Байер посмотрел на Наумова, вздохнул и тихо произнёс:
– Да.
* * *
В Шереметьево самолёт из Рима прилетел вовремя. Получив багаж, Лея оставила все вещи в камере хранения: взяла только сумочку, документы, деньги и телефон. Выйдя из аэропорта, она зашла в цветочную лавку и купила три белых розы. Затем подошла на стоянку такси.
– Куда поедем, красавица? – спросил седовласый водитель.
– Троекуровское кладбище, – еле выговорила Лея.
Мужчина посмотрел ей в лицо: улыбка сразу сбежала с его губ. Быстро и заботливо помог ей сесть в машину, и они поехали. Он сразу выключил в салоне музыку и за всю дорогу ни разу ни о чём не спросил. Она была ему очень благодарна за это. Изредка он бросал на неё взгляд в зеркало заднего вида: она сидела прямая, натянутая, как струна, смотрела перед собой невидящим взглядом. Губы плотно сжаты, слёзы безостановочным потоком стекали по лицу и падали с подбородка.
Вот и главный вход. Лея поблагодарила, расплатилась и вышла из машины.
– Может, Вас подождать? – спросил водитель. – Вечер уже.
Лея молча покачала головой: ей некуда было идти.
– Если новые захоронения, тогда по правой стороне от входа надо идти.
– Спасибо, – тихо сказала Турава и медленно побрела, куда ей указал водитель.
Народу было совсем мало. Она понятия не имела, где будет искать его могилу. Вдруг увидела старушку, просившую подаяние. Та сидела прямо на земле, на коленях, в тёмной юбке, курточке, явно с чужого плеча, голову покрывал зелёный шерстяной платок.
"Скорее всего, она местная: должна знать, где свежие могилы!" – подумала Лея, подошла, положила в жестяную баночку мелкие купюры и спросила:
– Вы не знаете, сегодня курсанта должны были хоронить… Не подскажете, как мне найти его могилу?
Старушка подняла голову, посмотрела на Лею. Девушке почему-то стало не по себе.
– А!.. Тот мальчик, что утонул… Вон, за тем поворотом его могилка. Иди к нему, милая, он тебя со вчерашнего дня ждёт!..
От её слов у Леи пробежал мороз по коже. С ужасом она посмотрела на нищенку, но та уже наклонила голову. Лея быстро пошла к повороту. Могила утопала в цветах: цветы в венках и просто цветы, – гвоздики, розы. Из рамки с траурной лентой на неё смотрел Алексей Меркулов в парадной форме. Такой красивый, такой молодой! Такой родной!.. Ноги её подкосились.
– Лёша!..
Она села на колени, прямо на землю. Чтобы не сойти с ума, дёрнула сумку, выхватила из неё бутылку водки 0,375, купленную в дьюти-фри, выпила залпом, захлёбываясь и морщась. Дыхание на мгновение перехватило. Это было сейчас то, что нужно: короткий, как залп, стресс для мозга, чтобы не лишиться рассудка.
Внутри разлилась тёплая волна. Снова полились слёзы. Турава взяла рамку, прижала её к груди.
– А может, и хорошо, что я опоздала на твои похороны, Меркулов! Я бы не смогла видеть, как тебя опускают в землю в ящике! Я бы просто умерла…
Ей вдруг показалось, что он внимательно слушает её.
– И хорошо, что мы с тобой сейчас одни! Когда кругом люди, разве можно по душам поговорить?! А у тебя сегодня вон сколько народу побывало! Вон сколько цветов принесли! А я – всего три цветка! Видишь, как всё обернулось: раньше ты мне дарил, а теперь я тебе…
И она горько зарыдала. Слёзы ручьём полились на рамку, и ей показалось, что её Меркулов тоже плачет…
– Лёшка! Почему так?! Почему это случилось с тобой? Я понимаю, ты не мог иначе! Героизм и всё такое… Но мне-то сейчас как жить?! У меня-то нет твоего героизма!..
Она вытерла рукавом мокрую рамку, поцеловала и поставила на место. В голове шумело, предметы кругом начинали слегка раскачиваться. Три белых цветка Лея положила перед рамкой. Меркулов с фотографии смотрел на неё тревожными глазами.
– Всё, что осталось после тебя – твои песни. Ты мне всегда будешь петь их! А я буду сидеть около тебя и слушать, прямо как сейчас…
Она достала телефон, надела наушники, включила концерт "Брандспойта", устроилась поудобнее. Звучал его голос! Меркулов, живой, сидел рядом, пел ей на гитаре, а она, привалившись к нему спиной, пришивала к новым пуантам ленты…
Часть вторая.
Вэйс.
* * *
Илья подрабатывал водителем такси. Не то чтобы это нравилось – нужны были деньги. Нет, за рулём Ватутин чувствовал себя уверенно и комфортно, и пробки его не раздражали: на это есть плеер. Но вот пассажиры!.. Например, как эта капризная бабёнка, вдова какого-то генерала.
Диспетчер предложил заказ: метро Маяковское – Троекуровское кладбище и обратно, Илья согласился и уже десять раз пожалел. Дама, выглядевшая солидно внешне, говорила и вела себя, как хамка. Сначала ей не понравилось, что ей подали Дэу, потом она даже не попросила – потребовала, чтобы Илья вышел и купил две гвоздики в цветочном киоске. Спасибо за эту небольшую услугу Ватутин так и не дождался. В салоне она закурила. На замечание Ильи, что многим пассажирам не нравится, когда в машине накурено, что часто в салоне бывают дети, она не отреагировала. Тогда Ватутин остановил машину и сказал, что никуда не поедет, пока она не выбросит сигарету. Дама поджала губы и выбросила окурок в окно. Поэтому Илья с облегчением вздохнул, когда подъехал к воротам кладбища.
– Я буду через полчаса, – с вызовом сказала "генеральша" и зашла на территорию.
Илья тоже вышел из машины: хотелось на свежий воздух. Солнце клонилось к закату, приближая сумерки. Илья прислонился к бамперу, скрестил руки на груди и подставил лицо лучам уходящего солнца.
Вдруг им овладело странное желание пойти прогуляться среди захоронений. Было такое ощущение, что кто-то толкает его в спину. Ноги сами несли по дорожке направо, повернули за угол. Ватутин оказался у свежей могилы. Он не сразу заметил девушку: подошёл с другой стороны. Она полусидела-полулежала на земле, закинув две тоненьких руки на могилу. В ушах были наушники. В рыжих волосах запутались лепестки осыпающихся роз.
Илья присел перед ней на корточки. "Дивное художественное полотно", – процитировал он. Ещё немного поразглядывал, а потом тихонько потряс за плечо: "Эй, спящая красавица, пора вставать. Баечки на кладбище – не очень хорошая идея. Баечки надо делать дома!" Девушка даже не шелохнулась. Только сейчас Ватутин увидел пустую бутылку из-под водки. "Понятно…Похоронила кого-то из близких, бедолага. Ну-ка, посмотрим, кого…" Ватутин подошёл к портрету в рамке и прочитал: "Меркулов Алексей Валерьевич". "Меркулов… Меркулов… фамилия уж больно знакомая, на слуху". Илья подошёл к венкам с лентами. "От академии ГПС МЧС России", "От родных и друзей", "От музыкантов "Брандспойта".
– Елки зелёные! – вслух вырвалось у него. – Это ж их солист, Лёха Меркулов. То-то два дня подряд по радио крутят их песни…
" Наверное, это фанатка… Что же мне с тобой делать?! Оставлять здесь никак нельзя: ночи холодные, да и небезопасно". Илья взял её сумку, перекинул через плечо, потом осторожно поднял девушку на руки.
– Вот, забираю твою фанатку. Уж, извини… – обратился Ватутин к портрету, и ему немного стало не по себе: показалось, парень с портрета смотрел на него с благодарностью.
– Какая же ты лёгкая, Спящая Красавица! – начал говорить вслух Илья по дороге к машине. – Не, целовать тебя не буду, даже не проси: от тебя водкой за версту несёт!
У машины уже топталась раздражённая клиентка. Когда та поняла, что он собирается посадить девушку с салон, возмутилась:
– Это ещё что?! Куда вы её?!
– Она поедет спереди со мной, – откидывая сидение и аккуратно пристёгивая девушку, безапелляционно заявил Ватутин. – Вам она точно не помешает! Не оставлять же её здесь: скоро стемнеет.
Илья занял место водителя.
–Садитесь!
– Я с этой в машине не поеду, – категорично заявила вредная бабёнка и демонстративно отвернулась.
– Ну, как скажете… – бросил ей Илья, захлопнул дверцу и уехал.
– Вот жаба, правда? – снова обратился он к спящей, вспомнив, что клиентка не расплатилась за поездку. – Да ладно, не обеднею!
Машина уезжала всё дальше от кладбища. Ватутина заполняла тихая светлая радость, как будто он не потерял только что деньги, а наоборот, приобрёл.
* * *
Илья остановил машину на обочине, достал сотовый.
– Вэйс, ты дома?
– Нет, блин, на танцполе отжигаю!!!
–Ой, прости, не подумал…
–Проехали, чё хотел, Ватутин?
– Я к тебе еду, сюрприз везу.
– Да ладно?! Пива прихвати, это – лучше любого сюрприза.
– У тебя открыто?
– Как всегда, Ватутин, как всегда.
– Дачный посёлок "Листовое", правильно?
– Смотри-ка, запомнил! Через сколько будешь?
– Ну, минут через сорок.
– Пиво не забудь.
"Листовое" пряталось в стороне от трассы, недалеко от реки. Очень удачное расположение для дачного посёлка! Из цивилизации только два небольших магазинчика. Радовали бонусы посёлка: электричество, газ и интернет. Большего для Алексея Уварова и не надо.
Он не знал, как бы он выезжал на улицу в своём инвалидном кресле в Москве. А в своём кирпичном двухэтажном доме, доставшемся от отца, это было просто: друзья оборудовали пандусами веранду, входную лестницу, гараж, даже сварили турники во дворе. Полная мобильность. Первый этаж большого дома занимал он сам, на втором этаже – комнаты для гостей. Туда Уварову точно нереально было подняться.
Когда хлопнула калитка, Алекс работал за компом в кабинете. "О, Илья… Быстро добрался". На стук в дверь Уваров крикнул:
– Открыто!
Стук повторился и явно ногой.
– Ну, кто там такой деликатный?! – громко спросил хозяин, покатил через гостиную к входной двери и распахнул её.
– Ватутин! Ты что забыл, как двери открываются..?
На последнем слове лицо его вытянулось: на пороге стоял Илья, держа на руках рыжеволосую девушку в полной бессознанке, судя по запрокинутой голове и безвольно висящим рукам.
– Вот, как и обещал, сюрприз, – вместо приветствия выпалил Ватутин. – Пустишь?
– Заноси… – кивнул головой всё ещё изумлённый Алекс.
Он отъехал от двери, давая проход.
– Она хоть жива?
– Жива конечно, спит. Куда её?
– Давай на диван в гостиную, потом разберёмся.
* * *
Тугие полусапожки девушки снялись вместе с носками.
– Вэйс! Посмотри! Что у неё с ногами?! – в ужасе смотрел на стопы незнакомки Илья.
Пальцы были в мозолях и шишках, кое-где пальцы были заклеены пластырем, ногти сине-чёрного цвета.
– Смотри и запоминай, Ватутин, это ноги профессиональной балерины… Как-то встречал в интернете, но вживую впечатляют ещё больше!
– Жуть. Так это ж, наверное, больно…
– Конечно, больно. Под пластырем, смотри, содраны до крови.
– Кто же ты?! – обратился он к девушке.
– Ты знаешь, Вэйс, где я её нашёл? На могиле Алексея Меркулова, солиста группы "Брандспойт".
– Что?! Меркулов умер?!
– Погиб. Говорят, детишек спас – из реки вытащил, а сам утонул.
Уваров помолчал.
– Мужик!..
Потом грустно подытожил:
– Группы без Меркулова не будет. Он сам и песни, и слова писал.
– Жаль, классная группа, песни мне у них нравились, – согласился Илья.
Оба посмотрели на девушку.
– Фанатка, наверное, – предположил Ватутин.
– Не думаю… Балерина, и вдруг фанатка?! Есть у меня одна версия, где сумочка её?
Илья подал сумку, Алекс открыл её и достал загранпаспорт.
– Турава Лея Александровна. Паспортный контроль свежий, аэропорт Милана, Италия.
Уваров проехал в кабинет, к компьютеру, застучал по клавиатуре. Илья прошёл за ним следом.
– Прикинь, она выиграла Гран-при международного конкурса! Ёлки! Сколько стран было! Слышь, Ватутин, она сделала их всех!!! Сегодня ты вёз в своей машине
"восходящую звезду мирового балета", так пишут…
– Я табличку повешу на переднем сидении, – заверил Вэйса обалдевший Илья. – Тогда что она делала на могиле?
– Сейчас, погоди, – копался в интернете Уваров.
Вдруг он в сердцах ударил по столу.
– Ты чего? – вздрогнул от неожиданности Ватутин.
– Это девочка – его невеста… Дата свадьбы – 14 апреля!
Мужики многозначительно переглянулись. Потом вернулись в гостиную к девушке.
– Переодеть бы её, смотри, какие джинсы грязные, – заметил Уваров.
– А во что?
– Поднимись наверх, там халат Натали должен быть.
– Понял, – сказал Илья и поднялся на второй этаж.
Показался с чёрной кружевной тряпкой.
– Этот?
– Ты чё?! Это пеньюар! Ты халат ищи, красный.
Илья снова скрылся.
– Этот?!
– Этот. Неси.
Ватутин спустился.
– Теперь снимай с неё куртку и стягивай джинсы, – командовал Уваров.
Илья осторожно снял куртку и повесил у входа. Потом вернулся и в нерешительности замялся:
– А может, не снимать?
– Ага, вместе с ней в машинке стиральной провернём. Стягивай давай!
– А как?..
Уваров с ухмылкой посмотрел на Ватутина.
– Ты что, женщин никогда не раздевал?
– Нет, они как бы сами…
– Ладно, недоразумение, сам сниму.