Поджарый юноша чересчур приятной наружности удовлетворенно оглядел себя в затемненное старостью зеркало и завершил прихорашивание тем, что провел обеими ладонями по растрепанным волосам, приглаживая их. Дабы продолжить героически начатое утро, он лихо скатился по лакированным перилам огромной лестницы дома, наследником которого числился уже двадцать один год. К вящей радости слуг, сонно протирающих хрусталь перед грандиозным приемом.

Обиталище его располагалось в самом центре города Петра, окруженное со всех сторон каналами, другими особняками подобных Мартыновым избранников судьбы, владеющих семейными угодьями вплоть до Урала, мостами, теснотой и ранними сумерками. Впрочем, никого расположение строения не тяготило, поскольку семья большую часть не ограниченного досуга проводила за городом, наслаждаясь свежим молоком и прохладными рассветами. Теперь же, в преддверии Нового года, для матери Дмитрия Ефросиньи Петровны Мартыновой настала пора пышных ассамблей и утверждения своего господства в высшем свете. С первого взгляда элегантная, утонченная барыня с холеными ручками, осторожно украшенными рубинами, для представителей не своего круга чересчур отстраненная, она была величественна, священна, грандиозна… Ходили упорные слухи об ее аскетизме и набожности. Впрочем, эту легенду она с рвением поддерживала, и даже, быть может, являлась ее создателем.

Молодой человек, которому при крещении дали весьма распространенное в дворянской среде имя Димитрий, остановился у основания первого этажа своего восхитительного дома и в наплыве чувства собственного достоинства вдохнул воздух обеспеченности. Что частенько случалось у золотых детей, не обремененных нарочитой совестливостью, он не испытывал ни малейшего дискомфорта от собственного благоденствия и ничегонеделания. Скорее, он и его друзья возводили их в культ, прыская над стенаниями в духе поощрения декабризма. Это невесело. Что проку создавать проблемы самому себе? Блажь!

После нескольких необходимых минут нарциссизма Мартынов постарался сосредоточиться на насущном. Итак… Сколько хорошеньких девиц будет на бале? Все так приелись! Мария Ливонская… Не то, с ней он уже два раза сидел в галерее наедине… Она так навязчиво дает понять, что хочет замуж, что, право же… Отталкивает. Причем замуж за кого угодно, сам факт, разумеется, важнее человека, который для него необходим. Не насмехаться над ней выше его сил. Луиза… Луиза красивее ангела, бог знает, сколько времени у нее уходит на все эти безделушки, которыми она создает свой образ, но копать глубоко не получается… Ибо глубины там ни на грош. Наташа… Не идет ей навязчиво строить из себя жертву его поведения. Если это игра, типичная женская уловка заставить его чувствовать себя виноватым, она просчиталась. Меньше всего Дмитрий Мартынов (мысленно он произнес свое имя гордо) любит предаваться унынию или стенаниям, задаривая ее после стычки лакомствами и зовя под венец.

С кем он еще не испортил многообещающе начатой дружбы? Вульгарные, плаксивые, ограниченные, местами чересчур умные. Последние интересны, но слишком холодны. А те, кто не холоден, жарок. Скучно… Хотя, по правде сказать, возвышенные девушки долго с ним не задерживаются. Разумеется, вина здесь их. Нафантазируют себе черт знает что, а он отдувайся?

Да с ним никто не задерживался долго… Все слишком несовершенны! Удастся ли напиться? Маман не одобряет… А, к дьяволу, ее непременно сморит сон на рассвете, и он кинется кутить дальше. Он не ребенок уже! И что за напасть из троих сыновей остаться одному наедине с ней… Жениться, что ли? Еще не хватало! Чтобы кто-то кроме родительницы указывал, как ему жить? Уволь, матушка! К счастью, список подобающих фамилий слишком узок, чтобы всерьез опасаться, что его сосватают без его ведома. За время, что Ефросинья Петровна будет рыться в кандидатках, он отрастит подагру.

Занятый этими житейскими размышлениями, Дмитрий не придумал, чем занять себя, ведь все друзья, братья, сестры и кузены вместе с лавиной гостей соберутся только вечером, а он имел неосторожность накануне рано лечь спать. Никто ведь не составил компанию вечером, скука была – хоть стреляйся. Не за кем приударить, не с кем позлословить, поспорить, подраться на худой конец… Хотя некоторая инфантильность, им самим чуемая и не одобряемая, не делала это привычкой. Меньше всего Дмитрий хотел, чтобы его неуверенность и страх обнаружились, поэтому на публике смеялся заливистее всех, больше всех друзей коллекционировал барышень "для безделья", как он сам отзывался о свои поклонницах, сильнее всех проигрывался в карты и пил до одури. Словом, блистательный Дмитрий вел совершенно обычную для своего круга жизнь, поведение его ни для кого не было откровением или сюрпризом.

А за окном мела пурга. Быть может, люди создают семьи, чтобы всегда быть занятыми? Так они не ощущают себя бесполезными, у них просто нет времени задуматься о собственной ничтожности. Подольше бы не жениться… Его-то существование не бессмысленно, столько радости и удовольствия он получает!

Он прошел в огромный зимний сад и, примостившись возле экзотического дерева, невесть откуда выписанного маман, принялся играть в шашки сам с собой. Теперь весь день придется слоняться из угла в угол.

2

Приближался Новый год, и по обычаям того времени Мартыновы, одна из известнейших и богатейших семей в Санкт – Петербурге, закатывали пышное торжество, приглашая на него всех сколько-нибудь привлекательных и сцепившихся с успехом представителей дворянства.

Практика ставить в домах елки вошла в прочный обиход немного позднее, поэтому роскошный дом Мартыновых не венчало особых украшений. Они только вернулись из Германии и не могли дождаться встречи со старыми знакомыми, дабы вкусить сладости пунша и наслушаться сплетен. Учитывая статус почтенного семейства, все это поражало масштабом и пафосом, фейерверками и ручьями шампанского. Многие дворяне помельче и победнее страстно желали прикоснуться к их быту, восхищенные внешним благополучием. Впрочем, Мартыновы не кичилась собственной значимостью. Во всяком случае, внешне.

Бал грянул неожиданно, как показалось Дмитрию, потянув за собой каскад образов. Выскочив в шумный холл и на ходу поправляя фрак, он загадочно улыбался на всякий случай, ибо усвоил, что видимость тайны приводит к желанию постичь ее, а он – олицетворение создаваемой самим же загадки, следовательно, ему тоже причитается масса внимания. Если удавалось увидеть знакомую барышню, игриво поглядывающую на него, он непременно посматривал в ответ, пока она не скрывалась из вида, раздосадованная тем, что он не приблизился к ней Сознание собственной надобности и привлекательности наполняло его душу теплом, чуть сдобренным упоением, и не могло не повышать настроение. Дойдя до огромного зеркала, Дмитрий развернулся к нему и вновь пригладил растрепавшиеся от бега волосы, не преминув заметить, как светятся его светло – синие глаза. В сочетании с блестящими каштановыми волосами они представляли соблазнительный контраст.

Чуть расставленные в стороны протяжно – светлые глаза ассоциировались у некоторых за ним наблюдавших с впечатляюще оформленным насекомым, но целое насекомое было настолько мило и улыбчиво, что и злопыхатели не могли придраться к наружности господина Мартынова, с видом откормленного сметаной и обласканного хозяйкой кота следившего за снующими в опасной близости от его лап мышками в мелькающих нарядах. А вот с образом жизни героя девичьих грез подобных трудностей не возникало, и циркулирующие в тесном кругу сплетни о Мартынове могли вогнать некоторых впечатлительных барышень в краску. Но это не отбивало их охоты к запретному, невероятному, невообразимому Дмитрию. Ведь он так галантен и улыбчив, так статен, так сыпет комплементами, всегда попадая в самую цель… А как изгибаются его глаза, встречаясь с девичьими очами, порой призывно – кокетливыми, порой вовсе закрытыми (редка недоступность в большом свете). Что говорить, мужчинам только на руку обладание чуткостью.

Грации Дмитрию было не занимать. Не елейной женоподобной грации, а пластики охотника, здорового смелого самца. Оторвавшись от самолюбования, он перевел глаза на шумный холл и в сборище входящих в особняк лиц различил два, почему-то выбившихся из толпы именно в этот окутанный мерцанием свеч и предвкушением празднества миг.

Две его кузины – Анна и Янина Стасовы. Обе примерно одного возраста (он не помнил, которая старше), обе гораздо беднее его семьи, но появляющиеся здесь на родственных началах.

– Вот так встреча! – вскричал Дмитрий в обычной своей манере завуалированного призыва к шабашу.

Всем, кто знал его хоть сколько-нибудь, казалось, будто он неизменно занят исключительно поиском развлечений. Но он был так мил и улыбчив, что никто не осуждал его за это.

– Что же, кузен, не ожидали увидеть нас здесь? – отозвалась Янина, неизменно более разговорчивая, чем ее сестра, и производящая впечатление самой элегантности, впрочем, чересчур самолюбивой.

– Отчего же, вы всегда желанные гости в этом доме, – слюбезничал Дмитрий. – Признаться, не чаял, Яня. Ваш батюшка редко позволяет вам выйти в свет.

– На сей раз он был благосклонен.

– Признаю, мы приобрели в вашем лице прелестнейших спутниц, кузина! – по привычке сделал заученный, но всегда действующий комплемент Дмитрий, но неожиданно осекся – Янина не спешила его слушать, вглядываясь в толпу.

Он не знал, как реагировать на порицание или, скорее, стену, возводимую собеседницей, ибо редко сталкивался с подобным. Когда Янина удосужилась, наконец, со всей полнотой мысли вернуть на Мартынова свой хитрый, проницательный, слегка надменный и даже смеющий насмехаться взор, он внутренне съежился, словно в клубок скатался, явственно чуя, что с ним что-то не так и испытывая к ней неприязнь за это ощущение. Едва отделавшись от проклятого чувства, он как к спасению причалил ко второй девушке.

Ее сестра… Дмитрий повернулся к Анне и улыбнулся насколько мог обольстительнее. Что-то в ней было, это он понял давненько. Но девушка то ли спокойно, то ли скучающе отвела глубокие карие глаза. Ее профиль со вздернутым носиком и выпирающими скулами смотрелся убедительно. "Аннушка… Где же ты была такая все это время? Как это девушки умудряются хорошеть по часам? Что за изгибы…" Поймав себя на том, что силится проникнуть в глубину ее корсета, Дмитрий одернул себя. Нехорошо, они ведь родственники. Вот ведь сюрприз…

Анна, темная шатенка невысокого роста, была очень миловидна. Ее зазывная детскость, понятная и открытая только искушенным мужчинам, а остальными принимающаяся за посредственность, взбудоражила кровь Дмитрия. Во всей красе он ощутил это именно теперь. Странным показалось, что столько лет он не понимал, что Анна обещает стать красавицей. Именно такой тип женщин привлекал его в данный период жизни.

Аккуратная, ладно сложенная, с тяжелой копной темных волос, изящно собранных на затылке и соблазнительной шеей, она производила приятное впечатление и навевала престарелым дворянам в зале сожаление о прожитых годах. Белое платье выгодно оттеняло темноту волос, и короткие их пряди, выбившиеся из прически в движении, ниспадали на светлую кожу щекочущими волнами. Правда, нижняя часть лица слегка выпирала вперед, но это придавало Анне некоторую остроту и только завистниками почиталась за недостаток.

Мартынов не получил от бала той веселости, на какую рассчитывал. Целый вечер его взгляд был прикован к низенькому профилю Анны, ее плавным (слишком плавным для шестнадцатилетней девушки, неподобающе плавным, когда под крышей кроме нее находилось столько взрослых мужчин, знающих о жизни много больше нее) пируэтам из зала в зал. С подозрением оглядевшись, Дмитрий вздохнул с облегчением. Едва ли кто-то исследовал ее тело так же тщательно, как он. Большинство приглашенных кавалеров были заняты беседами с дамами, своими или чужими, поэтому мало внимания обращали на молоденькую испуганную девушку у огромного зеркала.

Зеркала уходили в пол, зарождаясь на потолке. Украшала покои мебель настолько изысканная, что кое-кто опасался использовать ее по назначению. Повсюду восставали из серости прочей жизни сусальное золото, красное дерево, старинные холсты, парча и бархат… Перила и те являли собой произведение искусства. Никто не ругал семью Дмитрия за эту вычурность – они попросту не водили в дом тех, кто был способен на такой моветон.

Когда Дмитрий подошел к Анне сзади и беззастенчиво начал ближе любоваться ее ровной кожей, она не вздрогнула и не показала открыто своего смущения, но повернулась и быстро начала говорить, чтобы сгладить неловкость.

– Мне неуютно у вас дома. Одно дело прибыть сюда раз в месяц потанцевать, другое – жить и каждый день словно обращаться с домом, как с дорогим украшением, боясь задеть или оскорбить его, как возвышенного собеседника. Невозможно здесь расслабиться, что так необходимо подчас в родном жилище.

Они мало общались в детстве, почти не имели общих знакомых, не говоря уже о пристрастиях. Девушке иметь общие увлечения с юношей не пристало. Поэтому Анна робела перед этим мало знакомым человеком, столь пристально исследующим ее. Ей стало не по себе. Родство мало что решало. Она чувствовала груз собственного положения и боялась напортачить, боялась оказаться в зависимом положении и многим представлялась нелюбезной и зажатой. Но только не Дмитрию. Давно он не испытывал такого влечения к девушке… Давно не попадалась такая, в чьей податливости он сомневался.

– Вам не нравится наш дом? – сделав голос грустно-обиженным, спросил он.

– Нет же, – спохватившись, пошла она на попятную. – Я только хотела сказать, что…

– Я прекрасно понял, что вы имели ввиду, – прервал ее Дмитрий нелюбезно, верно прощупав стратегию.

– Я всегда считала вас понятливым, – впервые улыбнулась Анна, и ему показалось, что она на миг воспарила над собственно созданными ограничениями.

– Ах, кузина, – внутренне воспрянув, протянул он, сужая глаза и смотря на девушку, как на усладу.

Внезапно на несколько месяцев вперед в его жизни обрелся смысл, оказалось интересно играть. Как после долгой спячки в сонном, ничего не желающем и не возносящем единении своего дома глубокой ветряной осенью человек, завидев робко пробивающееся через тину туч солнце, тянется к нему, так и Дмитрий, давненько преуспев на поприще сердечных побед, потянулся к своей двоюродной сестре. Отнюдь не из родственных или дружеских побуждений.

Этот молодой человек привык хватать то, что хотел, и редко знал отказы.

3

– Маман, – обратился на следующий день Дмитрий к Ефросинье Петровне, величественно возвышающейся над огромным резным столом в их роскошной трапезной, – Стасовы разоряются?

Он рассчитывал, что прямо сейчас она, высокая, гибкая, непримиримая, вскинет на него свои прозрачные глаза и едко произнесет: «Ах, тебе уже ближних барышень мало, ты принялся за родственниц?» Но Ефросинья Петровна мечтательно улыбнулась, словно речь зашла о чем-то приятном. А потом высказалась:

– С их матерью нас роднила истинная привязанность. Если бы этот шалопай, их отец, не спустил все приданое сестры… Но будет. Помогать им я больше не намерена. Будь Марья жива, возможно… Но он же свел ее в могилу своими выходками. К тому же он гордец, теперь сам не попросит вовеки. Тоже мне наглость быть гордецом, упустив все, что имел… Это особое искусство, по моему разумению. Девочек жалко. Они не виноваты, что из-за репутации отца едва ли кто-то кроме нас согласится принимать их. Одно им остается, единственно верное, единственное, в чем я могу пособить им – хватать того, кто окажет им первые же знаки внимания, каким бы ничтожеством он ни был. Думаю, при впечатляющей внешности обеих это будет выполнимо.

– Так что же, они нищие? – не без некоторой надежды спросил Дмитрий.

С нищими легче сладить, за них некому заступиться.

– Почти, – вздохнула его мать. – Право, они должны быть благодарны мне за все, что я делаю для бедняжек!

«И что же ты делаешь такого?» – едко подумал Дмитрий и принялся за суп, предварительно придирчиво осмотрев, как вымыта серебряная ложка. В его искушенном интригами воображении вызревал план.

4

Дмитрий, ничем, в общем-то, не занятый и едва ли направляющий силы на раздумья или хотя бы занятия чем-то почетным, при состоянии семьи мог выбрать то, к чему тяготел. Но, поскольку все помыслы его ветреной натуры были нацелены исключительно на развлечения, а все известные способы развеять тоску настолько приелись, что сами мысли об этом вызвали лишь тяжкий вздох, окрасивший пропитанный сигарным дымом воздух вокруг его чувственного рта, он медлил с полезным призванием. С самого вчерашнего дня господин Мартынов направил свои мысли на некий прекрасный предмет, открытый неожиданно. Про запас он имел еще несколько подобных приманок, но, стоит признаться, они были менее интригующи. Что взять со старых замужних любовниц? Все приедается, ничего с этим не сделаешь.

Юная Анна Стасова могла не удивиться обнаруженному на следующий день приглашению от Димитрия. Девушкой она слыла мечтательной и впечатлительной. Посему нельзя было не признать, что кузен произвел на нее эффект манерой разговора и внешностью. Но гораздо более он напугал ее, напугал тем звериным, что она почувствовала в нем, в его требовании по отношении к ней… Требовании? Да, пожалуй. Не будучи опытной в подобных вопросах, она растерялась, а подобное состояние всегда внушало ей неуверенность, а за ней и страх. Насколько ни была она неопытна, Анна не могла не подумать, что приглашение отобедать «в теплом семейном кругу» связано в первую очередь с ней. Девушки, даже скромные, склоны скорее преувеличивать интерес к ним, нежели преуменьшать его.

Янина с молодым Мартыновым показала себя вежливой, но отстраненной. Сама светскость, подумала тогда Анна не без восхищения. У сестры всегда все получалось лучше нее, подумалось Анне. Была в ней некая уверенность… При их-то положении такая выдержка почетна. Не будет ли лучше, как советуют все знакомые кумушки, согласиться на предложение первого, кто позовет? Янина фыркает и злобно парирует такие отповеди, а Анна не уверена… Ведь что их ждет с этой непомерной гордостью? Она слышала, что девушки их положения зачастую падают столь низко, что о них перестают упоминать в приличном обществе. Официально, разумеется, не ограничиваясь злословием и подернутым ехидством лживым торжествующим состраданием в более интимном кругу. Правда, взять их с таким материальным положением может разве что взлетевший разночинец, чтобы закрепиться в узком кругу высшего света, но лучше быть сытыми, чем… Анна пресекла излюбленные слова почившей своей матери.

А как, каким образом составить партию, если они бывают лишь на раутах у Мартыновых, а отец ни о чем не заботится кроме того, чтобы в буфете всегда доставало браги?

Хорошо еще, что Дмитрий Мартынов не нанес визит лично, было бы позору… Увидел бы, во что превратилась их квартира. Квартира уже, а не дом. Захудалое поместье с заросшими прудами и загибающимися крестьянскими дворами пришлось оставить, над ним нависла угроза продажи. Так скатиться! Анна прекрасно помнила сравнительно беззаботное и обеспеченное детство, улыбки матери и ее туалеты, не блиставшие чрезмерным щегольством, но и не доходившие, как нынче у отца, до удручающего зрелища торчащих ниток, дырок и неприятного запаха от костюма. У Стасовых остался один – единственный слуга, и они с сестрой посильно занимались бытом и следили за опрятностью. Все пошло под откос после кончины матери. Вынув себя из накатившей пропасти тягучих мыслей, Анна тронула свои мягкие волосы и решила принять приглашение Дмитрия.

– Ведь это наши единственные покровители, – сказала она сестре, словно оправдываясь.

Янина удивленно поглядела на нее своими впитывающими глазами, которые не были нынче настроены на выводы, и спокойно отозвалась:

– Разве я спорю?

– Ты тоже должна принять приглашение.

– Мне вовсе не хочется тратить время на всякие глупости.

– Прекрати строить из себя ханжу, я видела, как горели у тебя глазки на бале.

Янина не могла не улыбнуться, показав, как почудилось сестре, некоторое свое сходство с зайцем. Каждый раз Анна ругала себя за это сравнение, и каждый раз оно навязчиво всплывало вновь. Губы у нее были красивые – изощренно изломанные, веющие сознанием собственной ценности, а верхняя их часть слегка приподнята над зубами, что придавало лицу излишнюю сосредоточенность. Никто не осмелился бы назвать ее дурнушкой, но многие, за неимением других занятий обсуждающие недостатки знакомых барышень, сходились на мнении, что она слишком суха и даже чопорна. Янина могла бы с достоинством ответить, что не все, завязав поверхностное знакомство, могут и должны проявлять предел беспечности и разговорчивости. Иные же считали ее наружность интересной.

Несмотря на то, что сестра раздражала ее порой за рациональность и извечные попытки спустить ее на землю, Анна любила эту чрезмерно обособленную девушку. Всегда она делала неверные выводы, бедняжка. Но с этим ничего не поделаешь – пытливость и наблюдательность не всем даются. И вообще возможно ли постоянно находиться в себе, всегда и везде думать о будущем, о пропитании и благосостоянии? Анна осеклась – сама ведь минуту назад рассуждала о замужестве как избавлении от хлопот. Знать бы, как сложится… А хочется ведь не этого, и не столько обеспеченности и потребности быть защищенной, сколько настоящего вихря… Как горько понимать, что многие испытывают настоящие эмоции, а у нее нет друга сердца. Любовь… что за странное и цепляющее слово! Всего одно слово, но сколько за ним скрыто…