Несколько мгновений они выжидательно смотрели друг на друга. Амина чувствовала накатывающую из глубины раскаленную бездну и всеми силами пыталась удержать ее в пределах похолодевших ладоней. Как никогда сейчас нужно было сохранить рассудок. Мысли не пробивались через нереальность совершенного, но она инстинктивно уловила, что сейчас же может погибнуть от одного вздоха этого ясноглазого юноши.

Этана с ужасом оглядел брата, раскинутого на полу в неестественной позе. Его синие глаза сперва с отвращением устремились на Амину. Но, будто припомнив свежий сон, который не хотелось воспроизводить, он допустил проскользнуть горечи на своем лице. Он будто с сожалением потупил взгляд и нахмурился. Затем развернулся и крикнул своим стражникам, что Арвиум еще не проснулся. Еще раз быстро глянул на Амину, по-прежнему сжимающую в окровавленной руке кинжал, сжал рот и вышел, затворив за собой створчатые двери с вырезанными на них узорами диковинных птиц.

Амина безотчетным порывом последовала за ним.

– Боюсь, теперь тебе в одиночестве придется строить мир благословенного Ташку, – она поразилась, с каким леденящим, отторгающим спокойствием бросила это ему в лицо.

Этана смотрел на нее без злобы, лишь с знакомой обоим горечью и невероятным волнением. Его согревающая искренность снова подкупила бы, не будь прошедшего дня.

– Побойся бога, моя любовь… Ташку – это я! – медленно произнес Этана с каким-то полухищным, полуизвиняющимся выражением.

Амина, резко желающая ответить, что богов много, визгливо рассмеялась, почти плача, когда до нее дошел весь смысл произнесенного.

– Жизнь отцу оставили только потому, что я попросил. Он порядком наскучил Сиппару за эти годы. Но он мой дар не принял… Как не желал принимать от меня ничего. Он даже не узнал меня… Водил Сиппар за нос много лет, но в итоге все-таки сломался, узнав, где я и что мне надо. Из Сиппара он ехал в смятенных чувствах и не смог отбить атаку кочевников. Или не захотел…

– А Оя? – сдерживая дрожь внезапно охватившего ее холода, спросила Амина.

– Мы ссорились… Она не признавала Арвиума. А я убеждал, что только он и имеет авторитет в армии и сопротивления не будет.

– Убедил? – почти наслаждаясь его болью, мертво спросила Амина.

– Нет. Да и армия Сиппара нам совсем не помогла, – ему доставляло странное отпущение рассказывать ей все это.

– Почему же Оя сбежала с Галлой? – тупо спросила Амина, прекрасно зная ответ – Этана – Ташку переступил черту допустимого, сблизившись не с тем братом.

– Она сделала выбор из двух сыновей так же, как и отец.

– Быть может, тебе доставляет удовольствие так считать. Но сам ты ничуть не лучше и тоже делаешь неверные выборы.

Этана, приоткрыв рот, молчал.

– Арвиум поспешил… – выдавил из он себя, наконец. – Все могло бы пойти иначе. Все должно было пойти иначе! Я никому не желал вреда…

– Твои сожаления сейчас очень всем помогут…

Амина не знала, как он представлял себе произошедшее. В реальности, конечно, все тут же пошло наперекосяк. Должно быть, Этана… или Ташку, погребенный в одиночестве в решающие годы своего взросления, так и не дошел до этой очевидности. Так и оставшись принцем, пусть изгнанным, в глубине души он полагал, что желанное непременно воздастся ему.

– Беги, моя любовь. Моя Амина… Его заметят с минуты на минуту. Я обязательно найду тебя… Когда… Позже. Здесь многое осталось нерешенным… Тяжело мне вливать себя в ваш мир.

У Амины не было ресурса далее выяснять, что она чувствует. Пропади они пропадом… Из-за их игрищ пострадало столько людей! Отравленная, забитая в безвылазное кольцо ярость на них, на себя, совершившую гнусность, за которую ей придется расплачиваться если не здесь, то точно в потустороннем мире, вот-вот готова была разорвать ее изнутри. Первоочередно было освободиться хотя бы из плоскости этих стен и этого преступно уравновешенного взгляда человека, показавшегося другом. Вздохнуть бы без страха, освобожденной от горестей грудью. Как прежде… раздробленном, невозможном больше прежде…

И она побежала, хотя с трудом чувствовала ноги. Так, как была, в измазанной юбке с узорами еще юного этноса, впитывающего в себя каждый образ случайных путников и чьи-то неопознанные видения, оттачиваемые последующими поколениями. Бежала, потому что знала, что это единственное спасение. А путь назад она сама перерубила отказом от легкого, но безвозвратного странствия в гарем влиятельного мужчины. Бежала через украшенный мозаикой черный вход во дворец, через пышные кусты к берегу по той же тропинке, с которой в воду прыгнула Иранна. В пламени сознания Амины теплилась догадка, что она может найти спасение там, где ее предшественница добровольно оборвала свою жизнь, искалеченную безучастным вторжением.

Этана долго смотрел вслед химере, развивающейся точкой которой Амина была мгновение назад. Ему стоило усилий не броситься за ней вслед. Но вместо этого он окликнул прислужника, разинувшего рот на бегущую царицу.

Амина выбежала на пустой берег, таящий над собой хитросплетения скал, и рухнула на колени. Над обожженной даже спустя ночь землей вставал мутный от песка и темного прилива рассвет, разбивая размазанные острова облаков. Персик солнца приподнимался над мутным молоком воды, одаривая бездну серебристостью. Берег был пуст. Даже вдали нигде не мелькали блестящие от воды сети рыбаков, не прятались под обточенными дождем известняковыми скалами непризнанные пары. Город скрылся в уцелевших квадратных домиках, сгрудился у самодельных печей, в молчании поедая свежие лепешки и гадая, что настанет следом.

Невозможность дремы раннего утра, смытость ориентиров били в глаза интенсивнее грядущего жарева солнечного диска. Океан ее современники считали первопричиной и перводвигателем – не самое неподходящее место, чтобы найти покой. А все же странно, что нигде еще торговцы и рыбаки не принялись за свои ежедневные ритуалы.

Вот и все… сейчас добегут за ней стражники и публично казнят за убийство могущественного царя-новатора. Отступать было некуда – лишь эта голубая бухта и потрясенный революцией город за спиной. Амина поднялась с колен и медленно побрела к воде, припоминая вкус сладко-бьющей своей жизни. Обучение почитаемому искусству жрицы, зной на плечах, морской воздух, сжимающийся в закат… трактаты и эпосы прошлого, отпечатанные на обожженных в печах табличках, восхищение перецветами неба и волевыми решениями Лахамы. Где верховная жрица теперь?.. И все это придется потерять из-за горстки безумцев, утративших равновесие с природой. Им легче получить сию минуту, наотмашь, силой, чем приложить немного терпения и вырастить что-то свое, долговечное, от чего жена не станет бежать к берегу безграничного моря.

Когда-то после шторма неподалеку обнажился доисторический лес, погребенный под песком веками. Ребятня приносила в город нагрудные уборы и даже черепа… А жителей города сопровождало благоговейное потрясение от того, что время словно растворилось. Что под их домами могут находиться останки неведомых предков, быть может, вовсе не так похожих на них, как им хотелось думать.

Пальцы коснулись прохладного льна воды. Амина вздрогнула от наслаждения этим прикосновением. И тут же, опередив тоскливый толчок в сердце, взгляд упал на лодку, прибитую к берегу и скрытую до этого выпирающей скалой.

Молниеносно Амина, забрызгав юбку и обнажив гудящее лоно, запрыгнула в лодку, с силой схватившись за единственное весло. Повернулась на спину и ослепилась белизной неба. Отплыв достаточно, чтобы рассмотреть перспективу местности, она увидела неровные столбы дыма по всему городу и особенно сильный над дворцом. А затем, присмотревшись внимательнее, приметила несколько узких гряд из людей с нехитрым скарбом, бредущих на запад. Вместо триумфа армия Сиппара получила ничто – пшик обожженных стен или даже смерть в пожаре. Чего стоило ее землякам поджечь свои уютные обустроенные дома, чтобы в них не плясал враг… Как встарь, заново поселиться на берегах мелководных речушек и собирать коренья. Они не вернутся в оскверненный город, заполоненный их озверевшим врагом. Как жаль терять эту благодатную землю, ровность улиц и духов предков, населяющих те же дома… Быть может, даже злых духов – душ, не оставивших после себя добрых дел. По преданиям они совокупляются с людьми в надежде оставить после себя потомство, которое за них сделает доброе дело на земле, но рождаются уродцы.

Арвиуму не удалось в полной мере достигнуть мира с собственными подданными. И обезглавленная Умма, похоже, доживала свои последние часы. Амина предпочла бы умереть, чем стать рабыней. Их ли мужчин или своих – разницы не различалось. Похоже, что так же думали и ее собратья, с которыми она никогда не чувствовала особенного сродства, обитая где угодно, но не на земле их нужд и чаяний. Разграбленный и почти разрушенный бесчинствами армии Сиппара город уже сегодня пытались заставить участвовать в гуляниях. Пире на костях… Оплакивая славное прошлое и убитых родных. И они предпочли затопить город в безвестности, но не надругаться над тем, что было свято. Пройдут десятилетия, Умму засыплет непреклонным песком из наиболее пустынных ближних областей. А через тысячу лет мало кто поймет, прохаживаясь по безжизненной пустыне, что был здесь великий город, где творил, спорил и любил славный народ Уммы.

Пожар все разрастался, а исхода людей становилось все больше, пока Амина, остервенело орудуя веслом, гребла навстречу безвестности.

45

Из облаков вырастали деревья пара, приподнимающиеся над исчерченными полями воды… То, что должно было быть деревьями или обточенными дождем скалами, нежданно оказывалось одним из состояний моря. Стихающая синева воцарялась прямо после того, как солнечный диск глотало ненасытное море, обманчиво притворяющееся спокойным. Оазисы облаков тускнели, покрывались невидимым прахом увядания. Не занялись еще распухающие сумерки, нахлынувшие на утомленный песок, а что-то уже не так, нет на небосклоне главного символа жизни, лишь приплюснутый отсвет его, тревожное воспоминание.

Статные одногрудые женщины выжидательно всматривались вдаль, приметя одинокую лодку, которую невесть какими путями прибило к их умиротворенному берегу. Кожа их переливалась золотистой чешуей, пока они натягивали тетиву своих луков. И опустили их, рассмотрев изможденную чужеземку с теменью обрисованными глазами и разметанными волосами с вплетенными в них золотыми нитями.