Глава 36
о том, что даже кусок торта может стать поводом для демонстрации власти
– О чём думаешь, Екатерина Ивановна? – спросил меня Андрей Полюшкин, когда я оторвала взгляд от монитора и посмотрела в окно.
– Да всё о нём, – задумчиво ответила я.
– О ком? – недоумевающим тоном спросил Андрей.
– Не о ком, а о чём, – поправила я его. – О процессе, конечно же.
– А каком ещё процессе, позволю себе спросить?
– Как о каком? О судебном, конечно же! У меня в производстве сейчас только один процесс.
– А-а, – протяжно произнёс Полюшкин. – А я-то подумал, мало ли какой процесс может быть у Екатерины Ивановны? А, главное, с кем?
– Как с кем? С антимонопольной службой, конечно! С кем ещё у меня может быть процесс?
– Не знаю. Дело-то молодое! – ответил Андрей, хитро улыбаясь.
– А у тебя всё одно на уме, – ответила я, улыбаясь в ответ.
– Само собой. А разве что-то ещё может меня волновать?
– Весело мне с тобой, Андрей Борисович!
– Прямо обхохочешься, – ответил Полюшкин без тени иронии.
В тот день был день рождения у Антона Ершова, бывшего сотрудника нашего отдела. И поскольку за несколько лет совместной работы мы сдружились, то решили, что следует его поздравить, несмотря на то, что теперь он – член другого коллектива.
С утра мы собрали деньги и потом должны были все вместе пойти в кабинет Антона, чтобы вручить ему наши поздравления. Но Воронова решила, что для меня будет слишком много чести участвовать в столь приятном мероприятии, где каждому может перепасть по куску торта или даже чего повкуснее, поэтому в спешном порядке отправила меня с документами в ФАС.
И хотя десять-пятнадцать минут ничего не решали, задержаться даже на это короткое время Воронова мне не позволила, из-за чего мне пришлось оставить своих коллег заниматься более приятными делами, а самой помчаться в ФАС.
Сделав то, что было велено, я не торопясь двинулась обратно в Корпорацию. На календаре было начало июля, и я медленно шла, подставляя лицо летнему солнышку и наслаждаясь свободой. Но тут моё прекрасное настроение было прервано звонком мобильного телефона. На экране высветилась фамилия «Воронова», что не предвещало ничего хорошего.
– Да, Наталья Николаевна, – сказала я в трубку.
– Мещерякова, ты там далеко? – услышала я в ответ голос начальницы.
– Нет, – ответила я. – Уже вышла из метро и подхожу к зданию Корпорации.
– Очень хорошо, – сказала Воронова. – Живо бери ноги в руки и поднимайся на четвёртый этаж в кабинет Антона Николаевича. Я жду тебя здесь.
Услышав эти слова и тон, которым Воронова их произнесла, моё сердце снова сжалось от недобрых предчувствий. Когда эта женщина говорила таким тоном, то для меня это означало срочное поручение, которое необходимо было выполнить ещё вчера. Поэтому забыв о тёплом солнышке, я спешно убрала телефон в сумку и, что было сил, помчалась к зданию Корпорации, пугая прохожих.
Пройдя через проходную, я посмотрела поверх двери лифта и увидела, что он сейчас находится на пятом этаже. И чтобы не терять драгоценное время на ожидание, я побежала на четвёртый этаж по лестнице.
Запыхавшись от бега на каблуках, я подлетела к кабинету Ершова и, постучавшись, открыла дверь. Внутри был весь наш отдел, включая Воронову, и все они сидели с чашками в руках и пили чай с тортом. Увидев меня, Воронова отставила в сторону свою кружку и произнесла строгим голосом:
– Мещерякова, как съездила в ФАС?
– Хорошо, – пытаясь отдышаться, ответила я сбивчивым голосом. – Все необходимые документы я сдала, а копии с отметками о получении привезла обратно.
– Это похвально, – сказала Воронова. – А теперь беги в свой кабинет за кружкой и возвращайся сюда есть торт. Как видишь, пока тебя не было, мы поздравили Антона Николаевича, и он решил угостить нас тортом.
– Зачем же Кате бежать на первый этаж, а затем возвращаться обратно, когда у меня в кабинете есть запасная кружка, – вмешался в разговор именинник. – Катя, присаживайся на свободное место и бери себе торт, – сказал Ершов, поднимаясь со своего места, чтобы достать ещё одну кружку.
– Нет! – тут же одёрнула его Воронова, тоже поднимаясь со стула и хватая Антона за рукав. – Мещеряковой совершенно несложно сходить в свой кабинет за кружкой! Антон Николаевич, Вы же не хотите, чтобы Вам потом пришлось мыть посуду за моими сотрудниками?
Если бы я могла, то впечатала бы этот торт в лицо Вороновой за то, что она пригнала меня сюда, как шавку, лишь для того, чтобы показать остальным свою власть надо мной.
Сжав зубы, чтобы не сказать лишнего, я посмотрела на своих коллег, которые здесь сидели. По их лицам было видно, что от всей этой ситуации они испытывают ещё большую неловкость, чем я. Опустив глаза, мои товарищи разглядывали дно своих кружек так, словно там было что-то интересное. Даже Антон Ершов стоял за своим столом потупив глаза.
И хотя я очень люблю сладкое, но решила не давать Вороновой возможность до такой степени помыкать мною.
– Спасибо, Антон, за торт, но я вынуждена отказаться. У меня слишком много работы и совершенно нет времени на чай. Поэтому, с вашего позволения, я вернусь в свой кабинет, чтобы продолжить работу, – ответила я и, чтобы Воронова не успела меня остановить, вышла из кабинета и закрыла за собой дверь.
Еле сдерживая обиду, на дрожащих от гнева ногах, я направилась к лестнице и медленно спустилась на первый этаж и незаметно нырнула в свой кабинет. По счастью, ни Полюшкина, ни Уколова там не было, поэтому я могла вдоволь нареветься. А приблизительно через час, когда я пошла в туалет, то столкнулась там с Юлей Решетниковой.
Я хотела быстренько нырнуть в кабинку, чтобы лишить Юлю возможности сказать что-то, что мне не понравится, но не успела.
– Катя, я хотела бы извиниться перед тобой за всех нас, – произнесла она, чем несказанно удивила меня.
– Юля, ты о чём? – спросила я её.
– Я о сегодняшней ситуации на дне рождения Антона, – без тени иронии и сарказма грустным голосом ответила Юля. – Воронова унизила тебя при всех, а мы ни слова ей не сказали. Когда ты вбежала в кабинет с красным лицом, а она снова заставила тебя бежать на первый этаж за кружкой, просто для того чтобы показать всем, что она имеет право тебе приказывать, а ты обязана ей подчиняться, это было словно плевок в лицо. Поверь, мы все чувствовали себя ещё хуже, чем ты. Воронова – плохой человек! Она пытается тешить свои комплексы за твой счёт. Ты помни об этом и постарайся не принимать близко к сердцу её слова.
– Спасибо, Юля, – сказала я. – Я думала, что никто не замечает того, как Воронова помыкает мной.
– Да нет. Все видят, да только сказать боятся, – невесёлым голосом произнесла Юлька и, вымыв руки, вышла из туалета.
Я же быстренько нырнула в кабинку и, закрыв за собой дверь, снова разревелась. Вот, оказывается, как обстоят дела! Я-то надеялась, что все неприятности с начальством является моими сугубо личными делами, которые никого не касаются. Но оказывается, это давно уже стало общественным достоянием. И тот факт, что симпатии коллег находятся на моей стороне, не меняет сути дела, потому что быть объектом всеобщей жалости – не самая лучшая перспектива. Лучше бы никто ничего не замечал, и тогда мне было бы легче нести свой тяжкий крест. Но, к сожалению, Воронова выносит все свои жестокие поступки на всеобщее обозрение, как демонстрацию своей власти, и я ничего не могу с этим поделать. Лишь ждать. Смириться и ждать.
Глава 37
о море, о солнце и о телефонных звонках
Среди всех этих чёрных будней, которые мне пришлось пережить, настал день, когда восход солнца стал предвещать мне только хорошее. Мой отпуск, который должен был начаться со дня на день, наконец-то наступил.
Конечно, будь воля Вороновой, мне бы вообще пришлось забыть об отпуске, но график составлялся ещё тогда, когда её не было в нашей Корпорации. Да и утверждён этот график был Генеральным директором, так что идти против воли самого главного человека в нашей организации Воронова не решилась.
Более того, чтобы отпуск действительно был отпуском, я купила билеты на юг, чтобы и дети отдохнули на море, да и у моего начальства не возникло искушений вызывать меня на работу каждый день. А такое у нас практиковалось.
Лучших работников, которых, по идее, должны всячески поощрять и ценить, в нашей Корпорации выжимают, как лимон, выпивая из него все соки. За малейшую оплошность наказывают и всё время грозят увольнением. И когда такой человек уходит в отпуск или на больничный, его каждый день выдёргивают из отпуска или с больничного, заставляя приезжать на работу и трудиться, пока тот не протянет ноги, причём в прямом смысле этого слова. В нашей Корпорации реально были прецеденты, когда сотрудники умирали от переутомления, просто вернувшись домой с работы, либо в спешном порядке увольнялись, заработав целый букет хронических заболеваний, не позволявших им более трудиться. И чтобы избежать подобной перспективы, я, как могла, старалась беречь себя. Поддерживать свой моральный дух на работе мне помогали Уколов и Полюшкин, а дома я держалась ради детей, которым нужна была здоровая мать.
Я уже решила, что непременно уйду с этой работы, как только сын пойдёт в школу. Может чуть раньше, если получится. Но пока сын был слишком мал, потенциальные работодатели не сильно стремились заполучить меня в свои сотрудники. Мне даже не давали шанса проявить себя, ссылаясь, как и в случае с дочерью, на то, что сотрудница с таким маленьким ребёнком непременно будет всё время отпрашиваться и прыгать с одного больничного на другой. А работая в Корпорации «Делай то, что не делают другие!» я хотя бы получала неплохие деньги и увеличивала свой стаж юридической службы. К тому же после реорганизации нам всем повысили зарплату, и это было весомым доводом держаться за своё место, пока не стало совсем худо.
И вот в первый же день отпуска моя семья в полном составе улетела на море, и я предвкушала хороший отдых, который мы должны были получить, живя в маленьком частном пансионате в Лоо. Однако мои надежды были напрасными.
Едва мы заселились в номер, мне позвонила Воронова. Но отнюдь не для того, чтобы узнать, как мы долетели, а чтобы сказать, что она уже отписала мне новые документы, которые необходимо исполнить, как только я вернусь.
– Помни, Мещерякова, чем больше ты там бока отлёживаешь, тем больше тебе потом придётся отрабатывать! Ради тебя сроки исполнения документов никто увеличивать не будет, так что если хоть один из них будет просрочен, будем рассматривать вопрос о твоём соответствии занимаемой должности!
Вот так! В нашей Корпорации полный штат юристов, но Воронова ведёт себя так, словно я – единственный сотрудник, который способен работать. Правда, иногда мне думается, что так оно и есть.
И подобное продолжалось каждый день. Воронова звонила мне минимум пару раз на дню, чтобы сообщить, что в стопке документов, требующих немедленного исполнения и лежащих на моём столе, очередное пополнение, а заодно чтобы упрекнуть меня в безответственности за халатное отношение к своей работе.
Из-за этих звонков мне приходилось всё время быть на связи и не расставаться с телефоном даже тогда, когда мы ходили на море.
Кстати, из-за подобного самодурства, которое теперь на регулярной основе происходило в нашем отделе, Миша Миронов утопил свой новенький телефон, когда тоже отправился в отпуск.
Вместе со своей семьёй Михаил поехал на испанский курорт. И для того чтобы даже там оставаться в зоне доступа, он подключил роуминг и купил себе плавки с карманчиком для телефона. И однажды произошло то, что должно было произойти. Отправившись поплавать, Михаил забыл выложить телефон из кармана, а когда вернулся на берег и обнаружил свою оплошность, телефон был безнадёжно испорчен. Миша очень переживал по этому поводу, потому что раскошелился на дорогой смартфон, который приобрёл с отпускных денег, но от плавок с предательским карманом всё равно не отказался. И купив новый телефон, продолжал носить его в этих самых плавках, только постарался впредь быть более внимательным.
Я же, извините, не могла носить телефон в купальнике. И когда ходила купаться в море, оставляла телефон на берегу. Правда, на пляже мне приходилось лежать с телефоном в руке, не позволяя себе ни на секунду забыть о рабочих проблемах. Однако тюлений отдых никогда не был мне по душе. Я и на море-то согласилась поехать из-за детей. И чтобы совсем не скиснуть от тоски, я решила разнообразить свой отпуск кое-какими экскурсиями, которые во множестве предлагаются туристам на нашем юге. Но беда была в том, что я не могла себе позволить те туры, маршрут которых проходил вдали от цивилизации, потому что там не было телефонной связи. Собственно, даже Интернета в нашем пансионате не было – настолько он был маленький. А до ближайшего населённого пункта было три километра. Вокруг были лишь многочисленные открытые кафе и рестораны, частный сектор и дома отдыха. Но экскурсия, на которой я очень хотела побывать, проходила в горах, и агент, продававший нам тур, сразу предупредил, что весь день мы будем вне зоны доступа, и чтобы мы предупредили своих родных и друзей, что они не смогут весь день до нас дозвониться.
За подобный фортель Воронова меня бы убила, но я подумала, что если поехать на экскурсию в воскресенье, то есть шанс избежать гнева начальницы. В конце концов, у неё тоже, насколько мне помнится, есть семья! Вот и пусть проводит время с семьёй, а не за телефонными переговорами с подчинёнными сотрудниками!
В общем, экскурсию я приобрела, но, на всякий случай, предупредила начальницу, что в воскресенье у меня намечен тур по горным тропам, и я буду вне зоны доступа. Всё-таки воскресенье – официальный выходной день, и в Корпорации «Делай то, что не делают другие!» вряд ли возникнет острая необходимость во мне, скромном юрисконсульте Екатерине Мещеряковой.
Услышав об этом, Воронова попыхтела-попыхтела, но сильно возмущаться не стала. И в назначенный день мы с семьёй поехали на экскурсию. Телефон же я оставила в номере, поставив его на зарядку.
День удался на славу. Мы вдоволь нагулялись, сделали кучу великолепных фотоснимков, посмотрели красивые места и, усталые и голодные, вернулись в свой номер.
Едва я зашла в комнату, как первым делом взглянула на экран мобильного телефона, чтобы убедиться в отсутствии плохих новостей. Но мои ожидания не оправдались. На экране высветилось четыре неотвеченных вызова от Вороновой и одно сообщение следующего содержания: «Срочно перезвони мне!»
Я ещё раз глянула на календарь, висевший на стене, полагая, что я что-то напутала с датами. Возможно, сегодня – рабочий день, и потому Воронова с лёгкой совестью занимается своим любимым делом: названивает мне с утра до ночи по поводу и без него. Но нет. Календарь свидетельствовал об обратном. Сегодня было воскресенье, а значит, у Вороновой не было ни малейшего повода трезвонить мне. Но когда её это останавливало? Поэтому скрепя сердце я набрала на телефоне номер своей начальницы, которая отчего-то в этот выходной день предпочитала общаться со мной, а не со своей семьёй.
– Мещерякова, ты где целый день шляешься? – вместо приветствия услышала я голос Вороновой, едва в трубке пошло соединение с абонентом.
– Я же Вас предупреждала, что сегодня буду на экскурсии в горах, где нет мобильной связи! Я специально заказала эту экскурсию на выходной день, чтобы не доставлять никому неудобств на тот случай, если вдруг кому-то понадоблюсь.
– Но ты мне понадобилась! Я весь день не могла до тебя дозвониться! – громовым голосом рявкнула Воронова.
– Но сегодня же – воскресенье! Нерабочий день! – почему-то стала я оправдываться.
– Это для тебя сейчас все дни нерабочие! А я, даже находясь дома, продолжаю думать об интересах нашей Корпорации! – продолжала упрекать меня Воронова.
Я не знала, что ей ответить, поэтому молчала, полагая, что начальница сама пояснит мне причину своих звонков и своего недовольства.
– Мещерякова, ты ещё долго будешь отлёживать бока на море? – не думая о тактичности, поинтересовалась Воронова.
– Ещё неделю, – ответила я, сердцем чувствуя недоброе.
– А не могла бы ты вернуться раньше? Например, завтра? – неожиданно предложила Воронова.
От услышанного я чуть не поперхнулась воздухом. О том, что у Вороновой нет совести, одна наглость, я знала давно. Но о том, что у неё полностью отсутствует логическое мышление, до сегодняшнего дня ещё не успела догадаться.
– Но это невозможно! – воскликнула я. – Я ведь здесь не одна нахожусь, а с детьми! А до аэропорта ехать два часа на такси. И я не могу так просто сорваться с места! К тому же я не уверена, что сейчас, в разгар сезона, смогу обменять билеты на более ранний вылет! С чего вдруг возникла такая необходимость? К тому же в воскресный день? – выпалила я своей начальнице.
– Потому что у нас слишком много работы, – ответила Воронова.
– Работы у нас всегда много, – произнесла я. – Что ж мне теперь вообще в отпуск нельзя уйти?
– Уйти можно, уезжать нельзя, – строгим голосом сказала Воронова. – Ты должна быть всегда на связи, чтобы в случае необходимости иметь возможность быстро прибыть на рабочее место!
– Но у меня дети! Я не могу всё лето держать их в душном городе! Неужели я не имею права раз в год на две недели вывезти их на море?
– А работать в это время кто за тебя будет?
– Когда я вернусь, то сразу же примусь исполнять все свои документы! – принялась я убеждать начальницу в том, что ей не стоит поднимать панику из-за моего отсутствия на рабочем месте.
– А суды? Вдруг, пока ты там поджариваешь свой зад на солнце, кому-то придёт в голову подать в суд на нашу Корпорацию? И кто в этом случае, по-твоему, должен идти на судебное заседание?
– Щипачёв, – спокойно ответила я.
– Он на следующей неделе уезжает в командировку, – сообщила мне Воронова.
– Значит, – рассудительно заявила я начальнице, не знающей даже основ гражданского процесса, – можно заявить ходатайство об отложении судебного заседания.
– И кто же его будет делать, по-твоему?
– Кто угодно, – продолжила я растолковывать Вороновой элементарные вещи. – Ходатайство можно подавать в электронном или в письменном виде через канцелярию суда, прикладывая при этом мою доверенность. Или доверенность Щипачёва. А уж доехать до здания суда или набросать ходатайство, состоящее из одного предложения, я думаю, сможет любой сотрудник нашего отдела. Всё-таки у нас работают лица с высшим юридическим образованием!
– Нет, меня это не устраивает, – продолжала проявлять упрямство Воронова. – Если уж ты не можешь выйти на работу завтра, то хотя бы подготовь сегодня это самое ходатайство и сбрось его мне по электронной почте.
– Но у меня нет компьютера! И нет бланков нашей Корпорации, на которых следует писать ходатайство! – еле сдерживая раздражение от общения с тупым руководителем, ответила я.
– Значит, найди! – не отставала от меня Воронова.
– Но какой в этом смысл? Разве кто-нибудь предъявил к нам иск? Или в канцелярию уже поступила повестка о вызове на какое-либо судебное заседание?
– Мещерякова, ты опять меня не слушаешь! – переходя на крик, одёрнула меня Воронова. – Я сказала тебе: вдруг кто-нибудь подаст в суд на нашу Корпорацию, пока ты там валяешься на пляже! Я хочу предусмотреть все ситуации заранее!
– Но я возвращаюсь в Москву уже через неделю! – снова попыталась я достучаться до рассудка начальницы. – И уже тогда смогу поехать в суд, если конечно, возникнет такая необходимость! Зачем прямо сейчас огород городить? На дворе – середина июля! И большинство судей, также как и большинство других людей, сейчас находятся в отпуске. Это я Вам по опыту говорю! В середине лета судебных заседаний бывает меньше всего! И даже если кому-то прямо сейчас в эту самую минуту захочется предъявить к нашей Корпорации исковые требования, то предварительное слушание по этому делу назначат где-нибудь в конце августа, не раньше. К этому времени мой отпуск, точно так же, как и командировка Щипачёва, давно закончится. И любой из нас сможет со спокойной совестью пойти в суд.
– Как я поняла из твоих слов, Мещерякова, ты там, на море, настолько заплыла жиром, что совершенно не хочешь исполнять моих прямых приказаний! После твоего выхода на работу я буду вынуждена рассмотреть вопрос о твоём дальнейшем пребывании на занимаемой должности, – заявила Воронова и бросила трубку.
С тяжёлым сердцем я положила мобильный телефон на место. Вот зачем, спрашивается, нужно было звонить Вороновой именно сегодня? Чтобы испортить мне настроение после хорошей экскурсии? Видимо, что так. Потому что других объяснений её бесчисленным звонкам и грубому тону у меня не находилось.
Остаток моего пребывания на море прошёл точно так же. И я была уже не рада тому, что поехала на юг. Но с другой стороны, если бы я осталась дома, то отпуска у меня не было бы вовсе, потому что пришлось бы весь его провести на работе, не получив никакой компенсации за переработку.