И это одна из причин, по которым я почти никому не показываю, что пишу.
Вторая же заключается именно в вашей подверженности чужому мнению, когда оно касается вашего творчества. Потому что как и у каждого человека, особенно пишущего, у вас всегда будет желание показать кому-то свое произведение. Вкусить горечь чужого мнения.
Вот такие мы, люди, странные существа – мнение окружающих нам не важно, но в массы мы вынести свое творение хотим. Хотим, чтобы каждый подошел, поглядел со всех сторон и сказал, что он по этому поводу думает. И мы готовы даже ради этого ждать, пока человек, осматривая творение, покрутит ус, покурит сигарету, напишет еще один комментарий под еще один пост (не ваш).
Поэтому меня, как и каждого человека, каждый раз, когда я что-то пишу, мучает навязчивая мысль показать свое произведение кому-то. Мой мозг это желание пытается пресечь здравыми аргументами. Внутри груди бьются страх и воспоминания о прошлых "граблях" и словах "неплохо".
Но что-то высшее во мне все равно хочет выставить свое творение на свет, чтобы миллионы разных глаз с разным опытом за плечами прочли это. "Чтобы поэма была прочитана, чтобы чисты были штаны" – воистину два главных желания человека. И ничего удивительного, что и я им в огромной степени подвержен.
Мозгу тут невозможно совладать с желанием такой силы. Он может лишь посылать в грудь страх. Страх, страх, страх – страха много не бывает, наверно так думает мой мозг. Но даже несмотря на это, я все равно ищу человека, которому мог бы прислать свой рассказ, свое стихотворение. Собственно, поэтому у меня и трясется все в теле каждый раз, когда я кому-то все же отправляю файлик со своим творением.
Хочу заметить, что со статьями (публицистическими и научными) все работает немного по-другому.
Тот же страх, то же смущение есть. Но вы не думаете о статье как о художественном произведении – с нежным трепетом. Статья – выражение ваших мыслей. Художественное произведение – выражение вашей души.
Статья – ваши аргументы по проблеме. Вы можете слегка трусить высказать свое мнение и бояться внести вклад в развитие общественной мысли. Но у вас нет божественного, интимного, неприкосновенного чувства к этой статье. И если ее обольют грязью, вы не умрете.
Если эту статью обольют грязью, то вы будете отчаянно спорить, доказывая свою точку зрения. У вас, возможно, будут снова трястись коленки. Но лишь из-за вашего раздражения, которое возникло, потому что собеседник (и читатель) никак не может понять вашу мысль.
Скрытая цель, с которой я пишу статьи – поспорить с кем-нибудь, а желательно со всеми разом. В своих публицистическим взглядах я могу бесконечно совершенствоваться. Это статья ради прямого высказывания мыслей и обратной связи по ней: «Ты не прав, чувак, захват власти в этой стране совсем не значит того, что ты написал».
С научными статьями немного похожая история. В их основе лежит желание подискутировать на объектные проблемы. Если быть точнее, то хочется внести свой вклад, свою лепту в бесконечное развитие научной мысли. А это само по себе подразумевает дискурс и обмен мнениями. Такие коверсейшены я бесконечно люблю.
Но с художественными произведениями происходит совсем другое. Вы падаете на колени каждый раз, потому что кто-то сказал что-то нехорошее про ваше творение. Колени уже отбиты, но вы все равно падаете, снова и снова. И никак это не остановить.
Хуже всего затаившееся чувство в груди, что вы преувеличиваете. Друг скажет про ваш стих: «Нормально, но с реминисценциями ты переборщил». И вы сразу начнете себе накручивать: «Он сказал, что мое произведение говно, а значит и я говно, и моя жизнь говно».
Еще страшнее, когда слишком много аргументов в поддержку того, что тебе лицемерят. И самая страшная ситуация – это та, которая описана в ситуации про друга выше. То самое ужасное чувство сравнения с другими. Оно убивает и затмевает все аргументы. И все становится неважно.
Вы всегда ждете хорошего отзыва от людей о вашем творчестве. Даже если говорите себе, что вы готовы к любому мнению, на самом деле подсознательно это не так. И когда вы, даже храня у себя в голове такую установку, дадите другу прочесть ваш рассказ, и он скажет, что рассказ, откровенно говоря, дерьмо, вы ляжете в полудепрессию минимум на неделю. Через семь-восемь дней вы только избавитесь от сосущего ощущения в груди, злости и желания плакать. У меня так было несчетное количество раз. И всегда я терял много возможностей из-за этого.
Родители тоже не знают о том, что я занимаюсь довольно активной научно-публицистической деятельностью. И, разумеется, они не знают, что я пишу стихи или рассказы. Я думаю, что моя мама упрятала бы меня в психбольницу, если бы прочла один из моих рассказов. Или унизила бы, как она это умеет.
Я в большинстве случаев не понимаю, моя мама серьезно говорит или язвительно шутит, издеваясь надо мной. Иногда я вообще не понимаю, что она имеет в виду, что значат ее взгляды, движения. Она ужасно любит усмехаться. Сделал я что-нибудь не то – она усмехается. Или вторая ее реакция на подобные ситуации: равнодушие. И я тоже не могу понять, она настолько занята, что не может мне нормально ответить, или она делает это специально?
Все мои увлечения мама всегда осуждала. А если и не осуждала, то высмеивала.
Однажды, когда родители рассуждали, куда мне поступать, и папа упомянул экономический, мама всплеснула руками и сказала: «Куда ему! Посмотри на него, какая ему экономика». А я в то время серьезно увлекался этой наукой как разделом обществознания в школе, и мама это знала. У меня действительно были не блестящие результаты, но ее фраза сильно ударила по моей самооценке. Я резко почувствовал себя виноватым за свое существование и ничтожность.
Когда я все-таки решил, что я хочу поступать на отдел медиа, мама сказала мне, что у меня не получится работать в этой сфере, так как она специфическая и я не потяну всей нагрузки и обязательств, которые область медиа налагает.
Она сказала это так, что сердце у меня нырнуло куда-то вниз. Я безумно разозлился и теперь у меня нет другой такой большой цели, как поступить в университет в Амстердам на медиа. Это налагает свои трудности, но я верю, что я с ними справлюсь. Я сделаю это на зло моей маме, как и всегда делал. Если она настолько уверена, что я ни на что не годен, то я как минимум докажу обратное самому себе.
Моя мама могла бы спокойно заплатить за учебу в Амстердаме, но она не дает мне денег, потому что не верит, что моя цель оправдает средства. Вот так.
Помимо этого всего, мама всегда упрекает меня, вне зависимости от ситуации. Виноват я или нет, ей без разницы.
Недавно был случай: я пришел домой раньше, чем обычно. Сел есть за стол на кухне. Моя мама тоже там сидела. Она поинтересовалась, какую оценку я получил за полугодовой зачет по истории. И когда я ей ответил, что написал на шаткую четверку и сказал свои баллы, она глубоко вздохнула, проронила мое любимое «ну, неплохо» и потом усмехнулась.
Я все полугодие занимался языками, английским и французским. Поэтому многие другие предметы у меня слегка запали, так как для того, чтобы учиться, например, по истории на пять, надо слишком много зубрить, на что времени у меня не было.
Конечно, мне за такую не веру в меня очень обидно. А обида – та вещь, из-за который вы перестаете контролировать свои эмоции вообще, хотя вам кажется, что вы это делаете. И поэтому могут возникнуть неприятные ситуации.
Например, я часто ловлю себя на том, что я очень предвзято отношусь к моим родителям именно из-за обиды. Я стою, говорю с мамой, и мне неприятен разговор с ней, потому что внутри меня каждую минуту может взорваться шарик с ненавистью, настоянной на обиде.
Это отражается на ментальном здоровье. Я могу хуже чувствовать себя, потому что эмоции, даже если их прогнать, но не проработать, оставляют после себя неприятные чувства, которые мешают жить.
Несмотря на все это я надеюсь, что однажды я начну понимать своих родителей. Хотя иногда мне откровенно не хочется этого делать. Потому что истоки злости нужно знать только для того, чтобы не допускать таких грехов у себя.
Самое отвратительное заключается в том, что очень часто я не могу нормально поговорить с родителями. Когда на меня стресс находит настолько, что я готов выйти с мамой, например, на диалог, я начинаю истерить или слишком эмоционально говорить. Мои логически выстроенные аргументы пропадают, и перед мамой я предстаю как глупый, эмоциональный, ненадёжный ребенок, который ничего не понимает. И это грустно.
Однако, родители – это не единственное, что волнует меня в моей семье.
У меня возникают часто сильные переживания по поводу моих братьев: их судьбы, дальнейшего пути. Я, хоть и не всегда любил учиться, всегда что-то читал и знал тоже прилично. Они же почти ничего не знают. И, что страшно, они ничего и не хотят знать.
Когда я предлагаю им сесть и выучить что-то, они говорят мне: «Хорошо». И не садятся. Даже если я проверяю каждый час, что они делают в данный момент, они раз за разом говорят мне: «Ой, иду, иду. Я ел все это время».
А иногда я останавливаю их в коридоре, когда кто-то из них куда-то собирается, и спрашиваю: «Ты куда идешь?». Брат мне отвечает: «Гулять». «Ты домашнее задание сделал по математике? А слова по английскому выучил?». «Ну, я начал» – отвечает мне брат. «Приду – доделаю». И уходит. Потом возвращается в 22 часа, ложится, минут 50 смотрит что-нибудь в ютубе, а потом засыпает. Или идет всю ночь играть в приставку.
Когда братья опять собираются гулять, я их останавливаю и призываю никуда не идти и сесть за уроки. Они упираются, закатывают глаза и кричат: «Что нам, теперь никуда не идти?». Я пытаюсь их вразумить, но в их глазах я только все больше и больше становлюсь тираном и диктатором.
Я ужасно себя чувствую в такие моменты. С одной стороны, я вспоминаю себя, когда я был разгильдяем. Но, с другой стороны, я понимаю, что я в их возрасте знал и понимал сильно больше, чем они.
У меня сжимается сердце, когда я прихожу, спрашиваю у мамы, занимались ли братья сегодня английским, а она мне отвечает, что они про него и не вспомнили даже… Это больно отзывается в моей душе. Я хочу вскочить, побежать, вразумить братьев.
Я вижу прозябание их прозябание и тотальную лень, отрицание всего нового и не желание что-либо делать, кроме прогулок с их туповатыми друзьями.
Я хочу, чтобы у них жизнь сложилась хорошо, а для этого, по моему мнению, надо уметь анализировать и знать определённые базовые вещи, касающиеся наук. Но они меня не слушают совершенно и продолжают играть в приставку.
Однажды я учил с одним из братьев историю. Мама попросила меня с ним позаниматься. Я долго объяснял ему процессы, личностей, мы учили даты, и в конце урока брат более-менее все знал. Но через два дня, когда я снова сел с ним за историю, он не помнил абсолютно ничего.
То же самое было с немецким, который мои братья учат в школе. Я пытался заниматься с ними, специально заранее сам прошел нужные темы (так как я немецкий никогда системно не учил). А братья в итоге не смогли даже повторить за мной правильное произношение. И забыли всю лексику на следующее утро, разумеется, потому что не выучили ее.
Про увлечения я вообще не говорю. Конечно, они ничем не увлекаются. Дай Бог они вообще когда-нибудь читали стихотворения Пушкина.
Я всегда привожу себя к мысли, что у всех взросление разное. Морально вырастут – поймут все, что я им сейчас говорю. Но я все равно не могу перестать жутко переживать из-за них.
Я пытаюсь помочь маме устроить их в школу, которая лучше, чем их нынешняя, найти репетиторов или записать их на курсы. И каждый раз, когда происходит ситуация, где мама отчитывает братьев за что-то, я прихожу и поддерживаю точку зрения мамы.
В эти моменты у меня такое чувство, будто сказать нравоучительную повесть братьев – мой долг. И братья меня ненавидят за это.
Я могу себе представить их мысли и реакцию. Это ужасно с моей стороны. Но не ужасно ли с их стороны так халатно обращаться со своей жизнь? Не ужасно ли их желание быть тупыми парнями со двора? Не ужасно ли их стремление жить в мире, где они вообще ничего не понимают? И опять я прихожу к мысли: «Сейчас не понимают, а потом, может быть, поймут».
Так вот, про дождь. Про тот день, когда я шел под ужасным ливнем из кафе. Я тогда понял кое-что. Что я такой идиот. В отношениях с моей подругой. С родителями, которых я не понимаю. Да и вообще в жизни. Надеюсь, так будет не вечно.
Глава 4. История Кати.
Удивительный этап взросления – начать думать. У кого-то это происходит гораздо раньше, чем произошло у меня. Я осознала, что совсем не думаю и не размышляю, в 16 лет, когда поступила в новую школу и начала общаться с ребятами, которые казались мне гениями.
Мне кажется, до этого я просто не умела думать. Всю свою жизнь я жила в основном эмоциями, желаниями, внезапными порывами и чувствами. Я постоянно поддавалась им. Услышать это со стороны, наверно, странно: еще подумаешь, эдакая Наташа Ростова. Но на самом деле, это страшно. Легко сказать так тем, кого с детства учили думать. Меня не учили. Это ни капельки не смешно. Только представь – ты живешь, почти не думая о проблемах, не пытаясь решить что-либо с помощью логики. Ориентируешься только на эмоции и на машинальные инстинкты. Признайся, это даже представить трудно.
В 16 лет я узнала о существовании слова «думать» и о способе его применения. Сейчас, вспоминая маленькую себя, мне трудно представить, как я жила без разума. Еще несколько лет назад я могла биться в истерике, даже не осознавая, почему в ней бьюсь. Или могла злиться, не пытаясь обдумать причину и оправданность своей злости. Я следовала за мнением своих родителей, учителей, знакомых. Я старалась угодить всем, в том числе моим желаниям. Учительница сказала, что нужно соблюдать правила – и я соблюдала. Мама сказала, что это правило глупое – и я теперь соблюдаю это правило с чувством, что я делаю что-то совершенно неправильное.
Попав в нужную обстановку и осознав, что я совсем не думаю и поэтому не могу нормально что-либо проанализировать, я стала заставлять себя как можно больше размышлять. Проговорить внутри себя цепочку предполагаемых действий. Это работало так: появляется проблема в жизни – ее надо хорошенько обмусолить в мозгу. В книжках герои часто так делают: «Иван Иваныч стоял у окна, покручивая ус, долго думал и наконец придумал». Я читала очень много таких книжек в своем детстве и подростковом возрасте, но поняла, что именно значит это пресловутое «думать» – только в 16 лет.
Всю свою жизнь мне трудно было проанализировать какую-то проблему. И в десятом классе на меня снизошло озарение: надо что-то менять.
Раньше, когда я слышала или читала набор фактов, то никогда не составляла по нему своего мнения. Не составляла, потому что не могла понять, что именно происходит в тексте. Не могла связать разные предложения в одно смысловое целое. Я читала абзац и сразу же забывала, о чем там шла речь. Даже если я понимала, в чём суть текста, я не могла проанализировать его с философской и логической стороны. Ну, текст и текст. Я не могла перевести его идеи в реальный мир и как-то к ним отнестись, положительно или отрицательно.
Чем больше я погружалась в обсуждение разных тем на уроках, чем больше я слушала умные разговоры ребят и пыталась вникнуть в их комментарии, тем больше я начинала любить философию, познание и в целом логическое мышление. Это оказалось так круто! Я поняла, что узнавать, или, я бы даже сказала, познавать мир разумом гораздо интереснее, чем вообще ничем его не познавать.
Мне было так хорошо в моменты, когда я с новыми одноклассниками что-то обсуждала. Я как будто неожиданно обнаружила для себя естественную среду обитания. Честно говоря, я очень удивилась начитанности ребят. Это сколько же они знают! И как у них все это в мозгу остается спустя долгое время? Мне было безумно приятно стоять возле них и впитывать лучи знаний, которые от них исходили. Мне нравилось, что я могу из обычного дружеского разговора извлечь пользу для своего развития как личностного, так и интеллектуального.
Но мое восторженное счастье длилось недолго. Я была рада, что нашла ребят, с которыми мне интересно общаться, у которых я узнаю много нового, которые очень умные. Но наше общение не продолжилось долго с большинством из тех, с кем я познакомилась в начале года. Для того, чтобы активно поддерживать дружбу, все нормальные люди гуляют, ходят в месте по разным местечкам, тусуются. Без этого вы никогда не станете плотно общаться. Мне очень хотелось гулять и тусоваться с ребятами, с которыми мне было интересно, но я столкнулась с одной проблемой. Эти ребята вели другой образ жизни, и самое главное – они привыкли тратить слишком много по моим меркам денег.
Дело в том, что я очень ограничена в своих расходах. Я не работаю, поэтому своих денег у меня пока что нет. Мне дают их родители, но моя семья, как бы так сказать, довольно бедная. Не знаю, могут ли большинство моих знакомых представить себе значение слова «бедная». Папа с мамой у меня хорошие люди, но они иногда кажутся мне типом маленьких людей в литературе. Папа работает менеджером, мама бухгалтером. Они не сильно развиваются в своих областях, думают только о хлебе насущном. Они не планируют расширять свои навыки или область своей деятельности. Они просто работают и всё. При этом люди они достаточно умные. Я не знаю – может быть, они боятся больших перемен в их жизни. Они не доверяют никаким идеям, которые я иногда до них доношу. Они зациклились на своем образе жизни и не хотят выходить за его рамки.
Мне очень стыдно обвинять их в чем-то, потому что при этом они очень любят меня и двух моих младших братьев. Я знаю это. Они очень часто прикладывают огромное количество усилий, чтобы мы были сыты, хорошо одеты, ели нормальную еду. Братья у меня те еще проглотиты – едят как не в себя. Родители тратят много денег им на дополнительные занятия: борьба, хоккей, футбол. А меня, из-за какого-то слегка патриархального мышления моего папы, отдали только в музыкальную школу, которая плюс ко всему оказалась очень слабой. Когда я говорила, что хочу заниматься чем-то еще, мне отвечали либо «Ты девочка, а это мужское», либо «Это слишком дорого». В итоге, когда я пришла в новую школу, где контингент был лучше, чем в прошлой, я увидела, что все ребята что-то умеют (танцы, языки, профессиональная игра на инструментах, пение, программирование, литература). Я расстроилась, поняв, что я не умею ничего из этого.
Моя старая школа была советским, безумно консервативным заведением, где ко всему прочему еще и не учили ничему. Представь себе: Каждый должен ходить в одном и том же – вечная школьная форма. Темный низ, светлый верх. Я, как прилежная девочка, это правило соблюдала, но оно мне совсем не нравилось. Звонок каждый раз ужасно обычный – колокольчиком. К концу девятого класса он мне уже порядком надоел. Надоел и подход учителей к детям: я – Бог, вы – серые глупые мыши, которые должны сидеть тихо и меня слушаться. Детей наказывали: ставили в угол и всякое такое. Восьмиклассников ставили в угол. Вы только задумайтесь над этим. Наша классная руководительница в седьмом классе отлупила моего одноклассника перед всем классном в виде наказания за его хулиганство. Он и правда вел себя ужасно – но картина его полуголой попы была куда ужаснее. Нам классная руководительница сказала никому не рассказывать об этом, потому что «секретное наказание внутри нашего класса». И знаешь – я правда не рассказала. Хотя, когда я в тот день вышла из школы, я была уверена, что сообщу обо всем родителям. Но войдя в дом, я сразу забыла о своем намерении. И, насколько я помню, никто до родителей об этом случае информацию не донес. Учительница эта до сих пор преподает русский и литературу в школе.
Однажды одна девочка, моя одноклассница, покрасила кончики своих волос в малиновый цвет. В то время это было очень популярно, так многие делали. И все учителя вместо того, чтобы преподавать свой предмет, весь урок отчитывали эту девочку, говоря, какая она ужасная и отвратительная, как мы все сгорим в гиене огненной и так далее.
Учитель по алгебре у нас преподавал историю. В итоге, надо признать, алгебру я знала неплохо. А вот историю не знала вообще. Потому что все уроки истории учитель заменял на уроки алгебры. И игнорировал все наши вопросы: «А почему у нас алгебра?» А если кто-то по этому поводу возмущался, учитель начинал меньше любить этого ученика. Были и такие случаи: мой одноклассник спросил, почему у нас по истории нет нормальных уроков, домашки, контрольных. Учитель посмотрел на него и сказал: «Будет тебе контрольная». На следующий урок истории он задал учить огромное количество дат – с 988 по 1861 год. Все были в шоке и до последнего думали, что учитель шутит. Он не шутил. А по истории мы зарабатывали оценки так: во время алгебры учитель мог задать кому-то внезапный вопрос вроде: «В каких годах правил Иван Третий?» И дети, которые вообще не знают историю, сидели и не понимали, что происходит. Девочки бегали в конце четверти к учителю и выпрашивали у него четверки и пятерки, так как в основном он всем ставил тройки. И им удавалось! Я каждый раз жалела, что не пошла с ними. Но мне было стыдно выпрашивать себе оценку. Поэтому я закончила девятый класс с тройкой по истории.
Учительница по технологии, ужасно толстая женщина с черными усиками, которая из-за своей полноты не могла нормально ходить, вела у нас технологию. Она жутко кричала своим громким грудным голосом, когда у меня никак не получалось сшить противную юбку. Она была жутко строгая и неоправданно привередливая. У нас все ее боялись. Она заставляла нас покупать какие-то материалы, которые обычно мы даже не использовали. Когда мы шили фартук, она настояла, чтобы мы все купили определенную ткань определенного цвета. Потом выяснилось, что нам сказали купить в два раза больше ткани, чем было надо. При финансовых проблемах моей семьи это было очень обидно. Я помню, как мы с мамой искали деньги на какие-то материалы для технологии, которые необходимо было купить к уроку. В итоге я возненавидела всё, что связано с шитьем, рукоделием и так далее.
Я до девятого класса думала, как бы мне выжить в моей школе, как бы получить оценку получше, как бы обойти злых учителей и так далее. Мне не привили любовь к учебе. Никаких знаний мне тоже не дали. Я к девятому классу не знала даже, когда была первая мировая война. Думаете, смешно? А я даже не знала, что эта война существовала. Только догадывалась, потому что знала о второй мировой (а значит должна была быть первая) – каждый год это был самый грандиозный праздник у нас в школе. Но при этом нам даже ничего о ней не рассказывали, кроме «Наши деды воевали и мы победили, ура, ура, ура!» Нас заставляли учить всякие военные песни. Представьте себе картину: стоят на сцене перед родителями и ветеранами тридцать четырнадцатилетних детей, поют песню про войну, героизм, победу. Они поют только потому, что их заставили это делать. Они стоят и боятся, как бы сильно не оплошать, не забыть слова или не попасть в ноту. Они знают, что, если они накосячат, учительница по музыке их съест. Ребята стоят и поют, потому что боятся. Они не знают, что именно и о чем поют. Для них это просто набор слов. Они даже не думают в этот момент, что была какая-то война. Это очень грустно.
Мои родители ничего по истории мне никогда не рассказывали. Да и по всем другим общеобразовательным темам тоже. Они спрашивали у меня с братьями, как у нас дела в школе. Мы подробно обсуждали отношения с друзьями, советовали друг другу, как лучше себя вести. Родители в этом плане всегда нас поддерживали, были готовы выслушать и помочь. Они создавали теплую атмосферу любящей семьи в доме. Вроде бы все было классно. Я к 15-ти годам не знала почти ни о чем плохом в этом мире. Я не дружила с ребятами, которые курили или хулиганили. Я не дружила с теми, кто зачем-то резал себя. Помню, у нас девочки приходили в класс и показывали друг другу шрамы на своей коже, которые они сами сделали. Типа «у кого круче», кто «больше страдает». Учителя, конечно, были в шоке. Последние классы, восьмой и девятый, они вообще почти не учили – только и делали, что ужасались нашему поведению, отчитывали и ругали нас. Я думала: «Вот, все это плохо и ужасно, а я буду вести себя хорошо». Я была запуганной, почти ни с кем не дружила. Да и не с кем было, на самом деле. Родители мне говорили, когда я расстраивалась по этому поводу: «Найдешь себе еще друзей».
Когда я поступила в новую школу, я познакомилась с очень образованными и умными детьми, и у меня возникла мысль: «Откуда они все это знают?». У них были нормальные школы, они ходили на дополнительные занятия, их папы, мамы, дедушки и бабушки культурно просвещали их. И мне стало очень обидно. Я стала злиться на моих родителей из-за того, что они не посоветовали мне сменить школу, не отдали меня на дополнительные занятия, ничего никогда не рассказывали мне про историю, литературу, культуру.
Теплая атмосфера в семье – это, конечно, прекрасно, но я видела ребят, которые очень много знали о мире, и поэтому были целеустремленные и взрослые. А я чувствовала себя маленькой глупой девочкой, которая ничего не знает и не понимает. И мне из-за этого было настолько обидно, что я начала срываться на родителях.
Я высказала им свое мнение по поводу их подхода к воспитанию. Наверно, я их сильно этим обидела. Но у меня «горело».
Все накопленные мысли и эмоции я срывала на родителях. Я начала видеть отсутсвие у них целеустремленности. Я злилась на них из-за бедности нашей семьи, из-за того, что я ничего не знаю. Они никогда не пытались найти для меня школу получше. Они никогда не рассказывали мне об олимпиадах и так далее. А я даже не знала, что существует столько всего, что можно и нужно изучать и знать!
Потом мне стало стыдно, если честно, за мои срывы. Родители все равно такого не заслужили. Но они тогда обиделись на меня. Я думаю, до сих пор у них есть негативные мысли обо мне из-за моей злости и обвинений. Они не говорят об этом, но что-то точно поменялось. Я разрушила их «теплую атмосферу семьи». И даже не знаю, правильно сделала или неправильно. Я не хочу, чтобы мои родители допустили такую же ошибку в воспитании моих братьев.
Я не привыкла учиться, чтобы получать знания. В прошлой школе нам задавали много бесполезных вещей, о которых я сразу забывала после сдачи. Я делала домашку не чтобы закрепить материал, пройденный на уроке, а чтобы на меня не наорала учительница и я получила нормальную оценку.
А в новой школе всё было не так. Мы проходили на уроке тему, а потом надо было делать домашку, чтобы лучше разобрать и запомнить пройденное. Я тщательно всё это делала, но времени уходило на занятия очень много. К октябрю я поняла, что, во-первых, я устала, а во-вторых, я сильно отстаю от других. Это происходило, потому что на уроках мы проходили очень много, но не все. Подразумевалось, что многие темы мы учили в предыдущих классах. А я-то ничего не знала. Поэтому я поговорила со всеми учителями, с которыми могла, они посоветовали мне книги и пособия. Я примерно наметила, что буду сдавать на ЕГЭ, и добавляла еще подготовку по нужным предметам. В итоге я просто завалилась себя учебой.
Из опыта прошлой школы я привыкла расстраиваться из-за плохих оценок. Привыкла также видеть в моем дневнике пятерки даже по тем предметам, по которым я ничего не знала. Обычно визуальную картину мне портила только история. По другим предметам я была отличницей.
Очень часто я намеренно гналась за оценками, и сильно переживала, когда выходила четверка. Не знаю, почему так было – родители не были помешаны на том, чтобы я получала только пятерки. Им было относительно без разницы – учусь и учусь. А я, наверно, под давлением учителей, сильно парилась по этому поводу.
И в новой школе у меня задрожали руки – потому что я получила одну плохую оценку, вторую плохую оценку, третью, четвертую… Я получала их за знания и больше ни за что. Для меня перестроиться было трудно. Сначала это было дополнительной мотивацией заниматься. А потом – наоборот, когда я поняла, что контрольные могут быть сильно сложными, и даже если я к ним много готовилась, я могу не написать их идеально. От синдрома отличницы избавляться было болезненно. Особенно на фоне общей учебной нагрузки, с которой тоже надо было справиться.
Домашних заданий было много. По каждому предмету мне приходилось с нуля проходить весь материал, который нам давали, при этом еще залезать в дополнительные источники и читать их. Ужасно много времени уходило на конспекты. По истории, например, я тратила на них часа 4. Плюс еще все выучить и прочесть что-то дополнительно.
Как итог – я чувствовала себя мертвой после долгих занятий. Но я не могла позволить себе заниматься меньше, потому что вокруг было столько интересного. В право я вообще влюбилась. Мне очень нравилось решать задачки по уголовному праву. Я больше всех ребят в классе читала разные кодексы, которые мы проходили. По социологии мы разбирали работы многих философов и социологов, и это мне тоже ужасно нравилось. Я конспектировала некоторые места лично для себя. Но и так большое количество домашнего задания накладывалось на мои появившиеся интересы, и справиться со всем этим было очень трудно. К зиме я стала просыпать первые уроки. И мне было ужасно стыдно из-за этого. Ну и плюс обидно – потом приходилось наверстывать весь пропущенный материал самой.
Самое сильное отставание у меня было по английскому. В новой школе все ребята ужасно хорошо его знали. Была даже компания ребят, в которой все в любой ситуации говорили на английском и ни разу не переходили на русский. Говорили они немного непонятно – почти как носители. Все ребята в моей группе по английскому тоже были очень умными. Они знали столько слов! Столько выражений! Знали грамматику и так классно говорили! У меня были проблемы с говорением, слушанием, да и всем остальным тоже. Я знала английский только из школьной программы – а у нас с ней происходило что-то ужасное. Постоянно менялись учителя, и в итоге я почти не знала язык, когда пришла в новую школу. Учительница была в шоке от моего уровня. Я чувствовала себя максимально униженной и старалась наверстать упущенное. Но это было очень трудно. Я поговорила с ребятами, они скинули мне классные пособия. Еще мне не повезло – почти все мои хорошие знакомые отказывались говорить со мной на английском. А с другими ребятами я тупо стеснялась познакомиться.