– Ты знал? – я перебил его. – Знал с самого начала и ничего мне не сказал?
– Послушай, Эл, – Марк впервые назвал меня по имени, – неужели ты думал, что они пришлют вместо тебя кого-то другого? Ангел дается человеку один и ведет его по жизни от рождения и до самой смерти. По-другому и быть не могло. Тебе пора возвращаться домой, а это значит, что Энни тоже придется уйти.
Я отступил от него на шаг и горестно воскликнул:
– Ты мог мне сказать сразу! Марк, почему ты ничего не сказал? Никак не подготовил… Ты не знаешь, что я чувствую….
– Не знаю?! – он вскочил и в ярости сжал кулаки. – Да если ты хочешь знать, все мы через это проходим. Посмотри вокруг – и Пол, и Ли, и я… Первый раз всегда трудно, поэтому никто не делится, каждый хранит в сердце боль первой потери. Подумай об этом.
Он сорвался с места и вылетел в окно, сминая хрупкое стекло. Осколки веером брызнули в разные стороны, рассыпались крошевом на полу. С новой силой вспыхнуло пламя, жадно пожирая все на своем пути. Я выскочил в другую комнату, где лежало маленькое тельце, но не нашел в себе сил в последний раз взглянуть на нее. Я не хотел помнить Энни такой – холодной и неподвижной, я просто ушел, не прощаясь.
А потом долго кружил над домами, старательно избегая едкого черного облака, подгоняемого ветром. Смутно помню, как мимо промчались Пол и Ли, слишком занятые собой, чтобы обращать на меня внимание. Я проводил их взглядом и опустился на закопченную крышу.
Незаметно подкрался вечер. Давно уехали пожарные расчеты, кареты скорой помощи, натужно ревя, умчали раненых и погибших. Любопытствующая толпа постепенно сошла на нет. Только самые стойкие продолжали пялиться на темные провалы выгоревших квартир.
В какой-то момент бледнеющее небо сменила чернильная тьма, разбавленная светом далеких звезд. Они усыпали небосвод так густо, что казалось – нет более места на покрывале госпожи ночи. Однако звезды все появлялись и появлялись, пока переполненное небо не стало скидывать их на землю – то здесь, то там вспыхивали и гасли яркие полосы звездного дождя. Я сидел под звездами на крыше и тихо плакал, роняя перья с опаленных крыльев.