Врата

Глава 3. Майя

Время знает толк в иронии, и племена, занявшие земли истинно бессмертных, назвали реку, у которой поселились, Сарасвати, придав этому имени совсем иное значение. Было здесь место и справедливости, ведь при столкновении двух миров воды Авекши смешались с земными как раз в пойме этой реки, так чего бы ей не носить имя богини Воды? Только ничто не проходит без последствий, и столкновение сместило русла притоков, затем пришла великая засуха, и Сарасвати однажды обмелела да высохла, переселившись в мифы и легенды.

Вместе с рекой умирала цивилизация, пережившая предательство Калки и ушедших на север магов, назвавших себя творцами – без благословения бога Огня люди могли еще жить, когда как без воды и пищи, что дарила река, уже нет. Пустели великие города, дома и дороги оказывались засыпанными песком и илом. Стирались выжженные в глине молитвы, рушились стены храмов и цитаделей, забывался язык, а с ним и произошедшие на этой земле события. И все могло стать даже не историей, а прахом, что однажды развеет ветер, но жадные до знаний ученые раскопали сначала Хараппу и Мохенджо-Даро, затем и другие города. И только от Ти Нагарама не осталось ни камушка, ни черепка.

На долю Ти Нагарама выпало так много несчастий, что давно бы разрушило любой другой город, этот же продолжал бороться за свое существование. Первым случился потоп. Из-за столкновения миров нижний город затопило полностью, следом за ним несколько недель шли проливные дожди, и трупы, что вымаливали у воды девы реки, приходилось сжигать огнем призванным, и у тех погребальных костров люди чаще грелись, нежели скорбели. Но стоило солнцу вновь объявиться на небосводе, как в Ти Нагарам нагрянули синекожие векши с рогатыми псами. Чужаки искали пропавшего бога, и люди поначалу взялись им помогать, однако сотрудничество столь непохожих друг на друга существ продлилось недолго. Теперь уже и не вспомнить, кто первый поднял оружие, только последующие за этим войны принесли еще больше разрушений, чем потоп. И все же тот вред был поправимым, в отличие от «Стены Огня», с которой Калки вышел навстречу войску Пуластьи.

Ничего не осталось, и Дэн провел ни один ритуал поиска, только места, где когда-то давно стоял самый первый Храм Огня, никак не мог отыскать. На помощь Ильи полагаться не приходилось: брат не был творцом и пока оставался балластом, дымящим вот уже третью сигарету подряд. По губам бы ему настучать и лекцию о вреде курения провести, жаль, возраст для нравоучений не подходящий – огрызнется и пропустит все мимо ушей. К тому же, позволь себе Дэн сорваться, добром это не закончится, ведь внутри начинали закипать скудные запасы огня. Хватит ли его, чтобы сотворить задуманное?

– Присядь отдохни, – Илья постучал по рыжей земле рядом с собой.

– Я не устал.

– Все равно присядь – мешаешься.

Мешается?! Дэн развернулся, но рвущиеся наружу слова так и остались невысказанными. Брат, бледный как привидение, на него даже не смотрел, уперев подернутый белой пеленой взгляд в сторону горизонта. Из-под носа по щеке шел кровавый развод, след от которого темным пятном имелся и на рукаве толстовки. Пальцы, державшие дотлевающую сигарету, ходили ходуном.

– Илья…

– Просто уйди куда-нибудь мне за спину и ничего не делай. У тебя все равно силенок мало, а там еще ритуал вроде как.

Возразить было нечем, потому Дэн прошел к брату и уселся на землю чуть позади него. Декстер, мирно дремавший все это время, насторожился и открыл глаза. От протянутой погладить руки он не увернулся, но обратно улегся, лишь когда Дэн окончательно успокоился. Пес плевал на то, кто его создал и после оживил из камня, и за своего двуного собирался порвать глотку хоть богу, хоть дьяволу.

Ждать долго не пришлось. Илья вскоре завалился набок, а потом матерясь подскочил, прижимая к груди обожженную окурком ладонь. Обеспокоенный Дэн тут же поднялся на ноги и, подойдя к брату, взял его за запястье.

– Дай посмотреть.

– Не вздумай использовать огонь! – нехотя отпуская руку, приказал Илья.

– Не буду, – пообещал Дэн, разглядывая круглое розовое пятно на бледной коже. – Пустяк. До свадьбы заживет.

Ожидаемого вопроса «До чьей?» не последовало, только по лицу брата поползла кривая ухмылка, словно у них шансов дотянуть до завтрашнего дня не слишком много, чего уж говорить про всякие торжества. Он быстро понял, что Дэн легко считал его эмоции, и отдернув руку, поднялся.

– Видишь кустарник по центру? Нам туда. И да, я уверен, потому что отсмотрел перед этим вероятности на каждый квадратный метр поля и немножко за горизонт.

Шел он, пошатываясь, дважды споткнулся, но каким-то образом умудрялся всякий раз сохранить равновесие. И было совершенно ясно, что помочь себе Илья не позволит – не позволил бы, даже имейся у Дэна весь Изначальный Огонь в подчинении. Но разбираться в причинах не время и не место, к тому же Илья остановился и, плюхнувшись на землю, кивнул:

– От меня вперед метра полтора. Как раз хватит на ритуальный круг. Можешь приступать.

Дэн и приступил, вычерчивая круг за кругом, посыпая каждый своим ингредиентом. Затем выжег по центру руну, на которую уселся и принялся читать молитвы на мертвом языке истинно бессмертных, стараясь не отвлекаться на новую сигарету в руке брата. Читал долго, почти начал заговариваться, когда наконец добрался до последней. Дальше смешал свою кровь со слезами псов и выплеснул получившуюся смесь перед собой, активируя круг. Мир перед глазами начал медленно таять, и тогда Илья позвал:

– Дэн, как вернешься, мне надо будет сказать тебе кое-что важное. Ты выслушай меня до конца, ладно?

Что-то не то звучало в его тоне, отчего захотелось встать и расспросить прямо сейчас. Но ритуал невозможно было прервать, и вскоре Дэн превратился в безмолвного наблюдателя в голове Калки Вишнуяшаса.

Пели надасварами, гремели дхолаки. Девушки в алых гагра-чоли лепестками пламени кружились вокруг праздничного костра в центре площади, голыми пятками выбивая по камню дробь в такт музыки. Вокруг танцующих собрался народ, и все от высокопоставленной химеры до простолюдина были готовы подхватить гимн Агни, как только главная жрица реки начнет песнь. Шесть осеней назад эта честь принадлежала Ями, единственной из братьев и сестер Калки благословенной огнем и водой. Тогда она казалась недоступным огненным цветком, гордая и красивая, вызывающая у дев зависть, у мужчин желание. Но спустя луну рыжий Виджай подал ей руку, и она покорно сделала с ним три шага вокруг священного пламени в Храме Огня, вверяя супругу свою жизнь, отдаваясь его воле. Только столкнулись две реки, и вместо долгожданных детей Ями несла в мир смерть, порой искусней и жестче, нежели многие из мужчин-химер. Она и сейчас хмурилась, глядя на танец в честь вернувшихся с победой воинов – Ями знала цену этой победы, как и то, что война будет бесконечной, если они не найдут способ запечатать Врата навсегда.

Сестра почувствовала, что на нее смотрят, и Калки поспешил отвернуться, чтобы не встречаться с ней взглядом. Заранее знал, что прочтет по прямой глаза в глаза, как знал и то, что Ями не преминет сказать при личной встрече, которая не может не состояться. Она попросит воззвать к Агни, чтобы тот помог с их проблемой. Ей было невдомек, что Калки нечем расплачиваться со ставшим вдруг жадным богом. Вряд ли хозяин Изначального Пламени захочет забрать Кирана, рожденного исключительно по его велению, им же одаренного сверх меры что красотой, что внутренним огнем. Других сыновей у него не осталось…

Чанда, самый младший из пяти, утонул во время столкновения двух рек. Падмавати, возлюбленная жена Калки, три дня и три ночи умоляла реку вернуть ей сына, а потом столько же рыдала у его тела. И пока родители предавались горю, Сурадж, второй из их детей, лишившийся ноги во время потопа, не смог смириться со своим увечьем и предпочел смерть. Для них соорудили один костер на двоих, и Калки лично поддерживал огонь, моля богов сохранить жизни оставшимся его детям.

Боги были заняты собственными проблемами и мольбам не вняли. Нишант, четвертый сын, стал первой жертвой, павшей от рук векш, и последовавшая за этим короткая битва показала, насколько воины Ти Нагарама не готовы к войне с чужаками. Им едва удалось прогнать векш из города, благо последних было не так много. На очередной погребальной церемонии люди перешептывались, глядя на своего вождя – они боялись, что раз Калки не смог защитить своего ребенка от оружия векш, то и их детей никто не защитит. Калки и сам думал об этом, и мрачные думы те не дали ему вовремя заметить, как помутившийся от потерь разум Падмавати толкнул ее к погребальному костру Нишанта. Священный Огонь не делает поблажек, и прах возлюбленной жены перемешался с прахом любимого сына, и сердце сжималось от невыносимой боли.

В этот раз Агни отозвался сразу, пообещав преградить чужакам путь к Ти Нагараму. Он пожертвовал телом, что легло стеной Изначального Пламени между мирами, навсегда разделяя их. У той вечности оказался короткий срок, и богиня векш сотворила из тела своего Врата, через которые войска чужаков заполонили Землю, стремясь истребить племя людское. И снова Калки собрал воинов и повел их в неравный бой вновь и вновь терпеть поражение. Нельзя сказать, что векши сражались без чести, только имели они магию водную и тени черные, поражающие не тело, но разум. Одна из таких угодила в старшего сына Калки – Рамеша, он ополчился против своих же товарищей, многих из них убив, в том числе младшего брата Ананду. Рамеш убил бы больше, если бы Калки лично не вышел к сыну и не призвал против него Священный Огонь. Он слышал, как умирающий Рамеш шепчет слова благодарности, но еще громче шипела тень, неспособная более нести в этот мир смерть.

Следующие молитвы он читал не за упокой, а взывал к богу, требуя отмщения, но Агни ничего не мог поделать с Вратами, хоть и желал помочь опекаемым людям. И предложил тогда Калки сердце свое взамен силы божественной – оно лишь болело и тем отвлекало от битвы, разум же требовал отмщения за смерти детей, хотя бы отмщения Пуластье, вождю векш, что натравил свою тень на Рамеша. Калки знал, что бог Огня никогда не потворствует глупцам, потому ожидал отказа, но Агни неожиданно согласился. Странное условие он поставил, но Калки не раздумывая принял его. Бог велел взять в супруги деву Пуниту, дочь Ратана, правителя соседнего с Ти Нагарамом города, который пришел на помощь в последней битве, облив противника маслом, которое подожгли огненные стрелы, и этот удар оказался весьма эффективным. Ратан и сам намекал, что союзникам стоит породниться, дабы объединить не только намерение изгнать чужаков, но и семьи. Так почему нет?

В назначенный день и час принял Калки из рук Раната ладонь Пуниты, сделал с ней три шага вокруг Священного Огня и трижды возлежал на брачном ложе, пока в ответ на ее молитву река не принесла весть, что Пунита ожидает дитя. На следующий день Агни забрал израненное потерями сердце Калки, взамен наградив его Искрой своего божественного Пламени, и теперь Калки мог призывать Изначальный Огонь, который обжигал сильнее Огня Священного. Избранные воины Ти Нагарама тоже получили по маленькой искорке, а с ней и благословение реки, чтобы дар Агни не сжег храбрецов. Однако более других одарил бог Огня ребенка, которого носила Пунита, и река не поскупилась. Ратан был счастлив, как будто это могущество ожидало его сына, а вовсе не внука. Калки же владело безразличие, он хотел лишь поскорее отомстить Пуластье, закрыть Врата и уйти в круг, догоняя возлюбленную Падмавати и их сыновей.

Но минуло уже пять осеней, Пуластья оставался живым, а Врата открытыми. И мальчишка, что жался сейчас к Калки, пока они смотрели на ритуальный танец, с каждым годом раздражал все сильнее, как и его мать. Жаль, что на празднества, даже если их не посещал Ратан, он был вынужден приходить вместе с навязанной семьей, укрепляя перед жителями Ти Нагарама право Кирана однажды занять его место и стать новым вождем. Наверняка так было лучше для всех, но слишком яркими оставались воспоминания о Рамеше и его братьях, обучаемых самим Калки, дабы лучший из них ему наследовал. И пусть Киран оказался смышленым не по годам, учить его Калки не собирался.

Песнь закончилась, в дхолаки ударили в последний раз, и толпа разразилась восторженным гулом. Вскоре жители стали по очереди подходить сначала к Калки, благодаря его за мир и сохраненный урожай, затем к юной деве реки за благословением. Он выслушивал их с добродушной улыбкой и учтиво кивал, стараясь не морщиться, всякий раз, когда они обещали помолиться богам за Кирана. Последними подошли Виджай с Ями, и Калки с удовольствием передал сына сестре, радуясь, что притворяться заботливым отцом сегодня больше не нужно, как и заниматься делами города или войной. Завтра. Завтра приедет Ратан, и они снова будут обсуждать поход за Врата, сегодня же можно притвориться, что он идет поговорить с Агни, проведя ночь в Храме Огня, погрузившись в грезы о прошлом.

Ратан задерживался. Ни он, ни его воины не удостоились благословения Огня и Воды и были вынуждены пользоваться лошадьми да буйволами, и разлившаяся река стала для них непреодолимым препятствием. Из-за этого и Калки пришлось задержаться дома дольше, чем планировалось. Поначалу он собирался отправить за союзниками кого-нибудь из химер, потом осознал, что демонстрация силы может показаться неуважением, и решил подождать.

Возвращаться домой к нелюбимым домочадцам не хотелось, и Калки медлил как мог, находя себе дела в городе, совершенно не требующие его вмешательства. Освободился, когда солнце клонилось к горизонту, и вместо телепортации предпочел пройтись, хотя дорога из нижнего города была неблизкой. Шел, погруженный в думы о предстоящей встрече с Ратаном, и едва не выбросил «Огненных псов» – руну, что лучше прочих справлялась с тенями – под ноги выбежавшему встречать его Кирану. Сдержался, подхватил сына на руки и, игнорируя счастливую улыбку, строго на него посмотрел.

– Ты возьмешь меня с собой на войну? – без обиняков начал мальчик. – Я тебе помогу Врата закрыть.

– Нет, – Калки покачал головой. – Твое дело расти и учиться.

– Я большой! – возмутился Киран. – И сильный. Вот чего умею! – он хлопнул в ладоши, и с маленьких пальчиков огненными искорками взметнулась вверх стая алых бабочек.

О подобном контроле силе Калки мог лишь мечтать. Что уж говорить о химерах, которые, несмотря на воду, умудрялись выгорать, и умирали бы, если бы не девы реки с их умением исцелять. Мальчик, в свою очередь, даже рун никаких не чертил, работая с чистой силой, вызывая тем самым самую настоящую зависть.

– Это Агни тебя научил?

Киран задумчиво потянул плечи вверх, остановился на полпути и замотал головой.

– Сам, – со всей серьезностью заявил он. – У Агни пузырики смешные. Я хотел такие же сделать, но решил, что бабочки красивее будут.

– Ясно… Но чему-то он тебя учит?

– Конечно. Как говорить правильно. Как знаки чертить… А! Вот еще! – он нарисовал в воздухе дугу, подчеркнул снизу, добавил лучи, заключил в круг, и через мгновение над ними повисла яркая сфера, освещая дорогу на несколько шагов вперед и назад. – Свет!

«Почему ты не одарил так же моих мальчиков? Почему, Агни?!»

Киран смотрел на него, и широкая улыбка постепенно гасла по мере того, как на лицо Калки наползала тень. Вскоре глаза сына заблестели, но он сдерживал слезы, только губы поджал, наверное, ждал неминуемого наказания. И у Калки зачесалась ладонь выпороть его прямо здесь, на дороге, чтобы увидели все жители Ти Нагарама, а те, кто пропустил, услышали наутро от соседей.

«За что ты с ним так? – прозвучал в голове грустный голос бога Огня. – Это же плоть от плоти твоей».

Калки не ответил, крепче прижал к себе притихшего Кирана и зашагал вверх к цитадели. Сфера, продолжая столь же ярко светить, двинулась за ними следом, развеявшись только тогда, когда они подошли к дому.

Киран, поставленный на землю, юркнул внутрь. То ли так сильно перепугался, то ли Агни посоветовал не лезть на рожон и переждать. В любом случае Калки был рад остаться в одиночестве. Он прошел в купальню, скинул рубаху и дхоти и с удовольствием погрузился в теплую, как парное молоко, воду.

Насладиться одиночеством ему не дали. В купальню вошла Пунита в красивом золотистом сари, подчеркивающим красоту ее юной фигуры, не испорченную рождением первенца. Черные волосы шелком спускались по плечам, карие глаза светились нежностью, алые губы расплылись в приветливой улыбке.

– Помочь тебе с омовением, господин мой? – заискивающе спросила она и сделала шаг к воде.

Хочет упрочить свое положение, родив еще одного ребенка? Или это желание Ратана, оттого он и задержался? Скорее всего, и то и другое. Может, взять ее силой, как в первые три ночи, чтобы вспомнила, отчего почитала за благо его безразличие? Нет, если понесет – примет с радостью и боль, и долго не сходящие синяки, а ему совсем не нужен еще один чрезмерно одаренный мальчик. Он был слишком стар и насквозь пропах смертью, настолько, что ему стал нравиться запах тлена, настолько, что ничего не хотел кроме возможности вдыхать этот смрад. Он ее заслужил, в отличие от молодой прелестной супруги и любящего сына.

– Ты плохо заботишься о нашем мальчике. Настолько плохо, что он без твоего ведома убегает из дома. Иди проверь как он. Утром я накажу тебя за оплошность, но впредь следи за ним лучше.

Пунита кивнула и попятилась к двери, не переставая благодарить и кланяться. Кажется, его тон и обещания пробрали ее до костей. Хорошо, если так. Может, поумнеет, и впредь наказывать ее не придется, но на рассвете она получит свои три удара плетью, и пусть только посмеет пожаловаться отцу.

Утром пришел Виджай, бросил мимолетный взгляд на закутанную в черное Пуниту и, дождавшись, когда она уйдет, сказал:

– Ты ее бьешь.

– Она провинилась, – Калки пожал плечами.

– А ребенка?

– Не слишком ли много интереса ты проявляешь к моим домочадцам?

– Нет, – побратим едва заметно качнул головой и пояснил: – Я видел твои глаза, старший брат, вчера на празднике и вижу их сейчас. В них отражается тьма, потому и пришел.

Виджай не был истинно бессмертным. Тощего белого мальчишку с охряной копной кудрей принесла река, выплеснув бедолагу к ногам Калки, который только-только прошел посвящение в Храме Огня и пришел испросить благословения у реки. Старейшины долго спорили, стоит ли считать мальчика добрым знаком, но Агни найденышу обрадовался и велел Калки стать тому добрым другом. Калки, привыкший полагаться на волю бога Огня, стал мальчику наставником и обучал того, как недавно учил младших братьев и теперь готовился учить будущих сыновей.

Ученик из найденыша получился способный. С великим прилежанием исполнял он поручения учителя и очень быстро достиг больших успехов в освоении воинского искусства, знал наизусть тексты песен и молитв, а также храмовые ритуалы. И Калки, и другие наставники очень гордились им и ставили остальным в пример, но мальчишки никогда не задирали его за это, наоборот, приглашали во все свои игры и затеи, в которых найденыш почти всегда выходил победителем. Его так и прозвали – Виджай, это же имя он взял, когда в четырнадцать прошел первые испытания в Храме Огня.

Тело его загорело, а волосы с возрастом потемнели, отчего он почти не отличался от жителей Ти Нагарама. И все его почитали как мудрого мужа и храброго воина, почти что равного самому Калки. Потому, когда Виджай просил у Калки руки Ями, тот с превеликим удовольствием благословил их брак. Так они стали побратимами, и после стольких бед Виджай оставался единственным, кому Калки все еще доверял и к чьим советам прислушивался.

Вот и сейчас на его заявление Калки не взъярился, но задумался. Тьма в его душе поселилась еще со смертью Чанды, ведь в том потопе погиб не только он, но и любимые родители Калки и два младших брата. Когда они с Падмавати нашли убившего себя Сураджа, тьма окрепла и не пожелала развеяться с возвращением солнца. Калки держал горе внутри себя, ведь ему нужно было заботиться не только о семье, но и о жителях города, и он внушал им, что горести закончились и счастье снова вернется в Ти Нагарам. Вон и Виджаю удалось разыскать Ями, что во время потопа посещала отшельника, живущего в лесу недалеко от нижнего города.

Только сестра разродилась мертвой девочкой и сильно болела, отказываясь принимать пищу и целебные отвары. А меж тем в Ти Нагарам пришли синекожие чужаки, и на улицах вновь полилась кровь, уже не из-за буйства стихии, и тьма расправила крылья, занимая все пространство его души. Не она ли толкнула несчастную Падмавати к погребальному костру Нишанта, когда сам Калки казался безразличным к своим потерям? Кто теперь скажет? Но точно она стала причиной, отчего руки отца не дрогнули, направляя Священный Огонь в последнего из сыновей. И наверняка тьма разжигала в нем ненависть к маленькому Кирану, который в силу возраста и чистоты не сотворил ни единого плохого поступка.

Калки думал, что просто не хочет привязываться к мальчику, потому что наметил для себя скорую смерть. Правда крылась во тьме, из-за которой он стал бессердечным еще до того, как обменял оное на Искру Огня. Теперь он мог призывать Изначальное Пламя против векшских войск, но не было ничего, что Калки хотел бы защитить, тем более полюбить. Тьма мечтала о мести, о смерти и иногда наталкивала на странные мысли, обвиняющие в приключившихся с Ти Нагарамом несчастьях никого иного, как Агни…

– Я пришел просить, чтобы ты отдал Кирана мне в ученики, – разбил долгую тишину Виджай.

– Ему еще нет семи, – возражение пришло раньше, чем Калки осознал просьбу побратима. – Да и ты занят на службе у Врат.

– С ним могла бы остаться Ями. Она любит мальчика, да и воин…

– Она – женщина. Ты хочешь, чтобы будущего правителя Ти Нагарама учила женщина?!

– Я просто хочу его уберечь…

– От меня?

Кажется, Виджай кивнул, но Калки увидел Рамеша, по красивому лицу которого черными разводами блуждала тень. Рука первенца крепко сжимала длинное векшское копье, намеченное в сердце отца.

«Глупый, глупый Рамеш, там, куда ты метил, давно уже не было сердца. Оно, может, вообще никогда не существовало. И тебе не стоило мешкать, тебе следовало выбросить древко вперед, чтобы дымящийся наконечник проткнул меня насквозь».

– Киран не будет учиться у женщины, Виджай. Не проси меня о невозможном. Но если в течении трех лет мы так и не закроем Врата, я освобожу тебя от службы и позволю забрать его в ученики.

Ему хотелось добавить, что он не причинит мальчику вреда, но язык не повернулся.

– Да будет так, – Виджай поклонился и поднялся. – Надеюсь, вопрос с Вратами решится быстрее – отдых требуется не только Ями, но и всем химерам. А больше всех – тебе.

Когда побратим ушел, Калки еще долго просидел в одиночестве, погрузившись в мрачные мысли о прошлом и будущем, пока донесшийся со двора детский смех не прервал его думы. Конечно, смеялся Киран, но кроме него на улице никого не было. Мальчик просто сидел под деревом и сотворял из чистого пламени разных мелких зверюшек, которые так его развеселили. Были здесь жуки, ящерицы, птички и даже один щенок. Последний сыну особенно понравился, и он долго гладил щенка по голове, пока тот не растаял в воздухе.

Новую живность Киран творить не стал, а замер, прикрыв глаза. Кажется, он слушал невидимого собеседника, и Калки догадывался кого именно. Агни. Бог Огня, порой игнорирующий носителя своей Искры, предпочитал возиться с ребенком. И вот, словно бы желая подтвердить догадку отца, Киран призвал в правую ладонь алое пламя, но на левой оно оказалось голубым, как у химер. Мальчик медленно свел ладони вместе и расплылся в восхищенной улыбке, когда две его силы смешались в одну единую изумрудного цвета.

Это было чем-то новым, доселе невиданным среди благословенных богами воинов. Значит ли это, что сын в свои четыре превосходит по силе магической и химер, и векш, и самого Калки? Нет, силой мало владеть, надо еще научиться ею пользоваться. Но наличие изумрудного пламени подтверждало иные догадки. Агни настоял на рождении мальчика и вместе с рекой одарил того своей милостью не затем, дабы было кому занять место вождя истинно бессмертных после Калки, а затем, чтобы править вместо него. Править не только в этом рождение, но и многие инкарнации после.

Отец Пуниты обещал привести войско, чтобы химеры, сторожившие Врата, смогли хоть немного отдохнуть. Его люди не могли использовать магию ни для боя, ни для быта, потому уступали по силе и богатству Ти Нагараму, отчего Калки был вынужден делать им поблажки. То им урожай надо собрать, а рабочих рук не хватает, то теперь вот река разлилась в несезон. Но ведь и не рассоришься в такое время, когда векши могут в любой момент вернуться и снова напасть. Потому пришлось устраивать еще один праздник, теперь уже для гостей, и стараться не хмуриться, глядя, как из нижнего города к цитадели поднимается караван во главе с Ратаном.

На нем алели праздничные одежды, на шее висела гирлянда из белых цветов. Он вел за собой белого буйвола, чьи рога украшали красные ленты, а в повозке лежали богатые дары для Агни. Поравнявшись с Калки, Ратан коротко поклонился, как равному, и улыбаясь произнес:

– Да не погаснет огонь в ваших очагах, жителя Ти Нагарама. Особенно в твоем, сынок!

Калки был старше Ратана на семь осеней, и Рамеш с Сураджем успели подарить ему двух внучек и внука. Из-за малых деток река не пустила вдовых невесток к мужьям на погребальные костры, и теперь они с дочерями жили с остальным жрицами, покидая свою обитель лишь по праздникам или ради ритуалов. В то время Калки, нуждаясь в воинах и оружие, объявил, что наследовать ему будет сын, рожденный от Пуниты. Внука Нараяна отдали Ратану в ученики. Мальчик и сейчас находился при тесте, но никакого интереса к родственникам не проявлял.

В отличие от Кирана, расцветшего яркой улыбкой при виде деда. Ратан принял его из рук матери, расцеловал в обе щеки и усадил на повозку рядом с Нараяном, поводья же отдал Калки. В момент передачи люди, идущие в караване следующими, низко поклонились и замерли в ожидании. Калки кивнул им и, жестом подозвав Виджая, объявил:

– Мой побратим поможет вам разместиться. Вы сможете совершить омовение и отдохнуть с дороги. Девы реки уже приготовили для вас угощение. Священный Огонь для ваших даров я призову на закате.

Толпа разразилась одобрительным гулом и двинулась дальше вверх к цитадели.

Они засиделись до глубокой ночи, споря о том, как лучше поступить в их долгой борьбе с векшами. Ратан призывал вести войска за Врата, чтобы вырезать чужаков с корнем. Виджаю претила подобная кровожадность, но он призывал к осторожности, предлагая отправить небольшой разведотряд проверить, что там вообще есть в мире векш. Калки смотрел на сотворенные им шары света, а видел улыбающегося деду Кирана, у которого он подсмотрел новую руну. Если Нараяну велели остаться с матерью, хотя мальчик того не желал, то Кирана Ратан нес до самого Храма Огня, а там неохотно передал Ями. Сестра знала свое место, но также отлично понимала необходимость усмирить гордость перед гостями, потому взяла на себя роль няньки, пока Пунита прислуживала за ужином. Потом обе женщины остались подле ребенка, и одна из них внимательно вслушивалась в споры мужчин, другая сидела погруженная в собственные мысли. Калки ждал проблем от обеих, но больше всего от сына, причем гораздо раньше, чем тот вырастет.

У истинно бессмертных никогда не случалось проблем с наследованием, ведь правитель Ти Нагарама главный ритуал – Воззвание к Агни – передавал своему приемнику перед самой смертью. Пока еще ни разу не случалось, что не удавалось научить или не успеть рассказать. Ритуал был простым и понятным, давным-давно его знал каждый мальчишка племени, но люди просьбами своими утомили Агни, и повелел он, чтобы с ним мог общаться только избранный им вождь. Учителя и родители говорили Калки, что он становился правителем в каждое свое воплощение и был вождем истинным, в то время как остальные лишь наместниками. Он даже имя всякий раз получал вечное – Калки, и никогда бы не поверил, что Агни однажды захочет себе другого собеседника. Никогда раньше, сейчас же само существование Кирана словно бы кричало об обратном. Следовало проверить, умеет ли мальчик взывать к богу, и если да, то задуматься.

– А что скажешь на это, Калки? – не дал поразмыслить здесь и сейчас Ратан.

– Думаю, побратим прав. Какими бы сильными ни казались химеры, им почти неведом отдых, а соваться в таком состоянии в чуждый мир к добру не приведет. Войску нужна смена, да и ты давно не бывал у Врат.

Вряд ли он ожидал услышать другой ответ, иначе не стал бы намеренно задерживаться по дороге в Ти Нагарам, но тень недовольства все равно промелькнула на лице Ратана.

– Я не отказываюсь принять участие в охране Врат, ведь стоящие там войска охраняют и мой город тоже. Просто хотелось побыть чуть подольше с внуком – так уж радостно на сердце становится от его улыбки.

– Понимаю, – в тон ему ответил Калки, и всем стало ясно, что на уступки он не пойдет.

Приехавшие с Ратаном советники еще пытались торговаться, но слабо и неуверенно, их аргументы легко отбивал Виджай, даже вмешиваться не приходилось. В итоге они сторговались, что часть мужчин, пришедших с Ратаном на праздник, отправятся к Вратам, где и останутся, пока все химеры по очереди не побывают в родном доме хотя бы дней пять. Конечно, несложно было догадаться, что они так и планировали изначально, зато следующего никто не ожидал.

– Раз уж с главным разобрались, может, поговорим о сердечном? – Ратан широко улыбнулся и посмотрел туда, где у Пуниты на руках спал Киран, укрытый ее сари как покрывалом. – Знаю, мальчику нет еще семи, но ты сам видишь, какой он умный не по годам. Подобрал я ему хорошего учителя…

– Зря, – не желая дослушивать предложение, которое нельзя принять, перебил тестя Калки. – Киран уже обещан в ученики Виджаю. Да и вряд ли твой учитель поможет обуздать мальчику огонь, что горит в нем ярче праздничных костров.

– Огонь? – удивление получилось самым настоящим, причем не только у Ратана, но и у Пуниты, поднявшей на мужа глаза.

«Проболтался» – подумал Калки, но отступать было поздно.

– Огонь. Не думал же ты, что в МОЕМ сыне не будет огня? – в голосе его послышался треск Изначального Пламени.

Агни решил подыграть, значит, и впрямь надеялся на ребенка больше, чем на его отца. Зато после вмешательства бога никто не захотел спорить с озвученным решением. И только Ями не смогла сдержать торжествующую улыбку.