Жизнь наизнанку

Трусливые всегда жестоки

 
Трусливые всегда жестоки,
И бьют всегда исподтишка,
Иль оголтело и с наскока,
Когда нет лиц, одна толпа.
 
 
Трусливые всегда жестоки…
Так прячут слабость и порок,
Не впрок истории уроки,
И грабли во дворе – не впрок.
 
 
Трусливые всегда жестоки,
Глумясь над тем, что не дано…
Господь, терпя, продляет сроки,
Во благо обращая зло.
 
 
Трусливые всегда жестоки…
В печи руда даёт металл,
Сгорят ненужные породы,
Кто обретёт? Кто потерял?
 

Немножечко Иуды

 
Мы все немножечко Иуды…
Нет, не язычники… а мы.
На шее крест… Иконы всюду,
А в душах – мерзость пустоты.
 
 
Не пустоты… Кишат, как змеи
Все наши мелкие «хочу»,
И едем к старцам с ахинеей,
И ставим толстую свечу.
 
 
На храм? Просящим? «Ради Бога!
Ведь Он воздаст нам во сто крат!»
Мостим с церковного порога
Дорогу ровненькую в ад.
 
 
Мы знаем точно всё Писанье,
Когда и как ввернуть словцо,
«Не ведаем» мы в оправданье
Какою куплены ценой…
 
 
Нам усидеть на двух бы стульях,
«Во исцеление» говеть,
Какое хитрое безумье
Жизнь в Боге чаять, здесь – успеть.
 
 
Воспеты страшные пороки,
У аналоя жаркий бой…
Чтоб не блудить недельку сроку,
Чуть отлегло – опять «герой»…
 
 
Мы все немножечко Иуды…
И я – с верёвкой впереди…
И что отвечу в день я судный?
Не знаю… Господи, прости…
 

На своём рубеже

«Всяк на своём рубеже: инок, воин да шут»

Константин Кинчев

 
Инок, воин да шут
Русь в веках стерегут,
Рубежи никогда не сдавая.
От вселенского зла,
От чужого ярма,
И от гнили внутри нас спасая.
 
 
Чётки, слово, да меч…
Вражьи головы с плеч.
И не будет конца этим битвам,
В них безумия соль,
Но, как щит над страной
Правда, Смелость, да Богу Молитва…
 

Нет проблем

 
Неразрешимых нет проблем…
Всем эта истина понятна.
Враги суть страх, инертность, лень…
Нам повторяли многократно…
 
 
Вот только… Выше головы
Не прыгнешь, как ты не старайся.
Решенья есть, но так горьки…
Аптечки Божией лекарства.
 
 
Так что решай… Преодолев
Все злоключенья перевалов,
Ты лишь поймёшь – всё прах и тлен.
Реши – то много или мало?..
 

Дверь

«Истинная дверь всегда открыта, но люди бьются в двери, нарисованные на стене ими самими.»

Монах

Симеон Афонский

 
Порою кажется, что выхода не видно…
Но как войти в придуманную дверь?
А нам… До боли, до отчаянья обидно,
Что всё не так… Растёт число потерь.
 
 
А мы стучим… Да только лбом об стену!
Не видим вход, реальность не для нас!
Любовь, надежду искажая, веру,
Не дверь нам дай… в обход ведущий лаз…
 

Всё проходит

 
И «любовь», и ненависть проходят…
Жизни бестолковой миражи,
На страну «далече» нас заводят,
Строя «замки», в сути – шалаши…
 
 
Но душа в них не находит рая…
Слишком зыбкий их пустой оплот…
Годы жизни так бесследно тают…
Средь страстей, болезней и невзгод.
 
 
Не найти средь мира пониманья.
И самим других – как понимать?
Остаётся – только покаянье,
В Небесах обители искать…
 

Духовному отцу

 
Снова искушения…
Тьмы круговорот…
Батюшка помолится —
Всё пройдёт!
 
 
Скажет мне: «Не гориться!»
И – крестом мне в лоб!
Сам же он помолится —
Всё пройдёт!
 
 
Снова всё не ладится,
Вкривь да вкось идёт.
Батюшка помолится —
Всё пройдёт!
 

 
Господу молитовку
В сердце вознесёт,
Сразу всё наладится,
Всё пройдёт!
 
 
Гордые, упрямые
Мы к нему идём
Горести да немощи
Мы ему несём.
 
 
Разгребает батюшка
Уж который год…
Сам же тихо молится:
«Всё пройдёт…»
 

Не мелочась

 
Я больше мелочиться не хочу,
Я нервы-струны отдаю лишь Богу,
Сама себя к кресту приколочу,
Чтоб не пойти опять кривой дорогой.
 
 
Но знаю… Снова будет и опять
Волна-цунами силы искушенья
От якоря стремится отодрать
Маня к просторам кораблекрушенья.
 
 
Но больше мелочиться не хочу…
Во славу Божию дела, слова и мысли…
За всё, что было – плАчу и плачУ,
Вот только б нервы-струны не обвисли…
 

Такое кино

 
Я режиссёр и сценарист,
Актёр, гримёр, суфлёр…
То – аплодируют, то – свист,
Звучит, как гром: «Мотор!»
 
 
И сколько плёнки впереди,
Что вырезать, как брак…
А окуляр под грим глядит,
И сверлит душу зрак.
 
 
Юпитер светит и слепит
Актёра одного,
И микрофон в руках хрипит,
Такое вот «кино»…
 
 
Но дубль за дублем, новый шаг,
Я в кадре, каскадёр…
Неведом отдых и антракт…
Моя такая роль…
 

А осень – тоже жизнь

 
А осень – тоже Жизнь! Как и весна.
Лишь время подведения итогов…
Меня уже не манит новизна,
Хочу бродить под пологом алькова
Пестрящих листьев… Сердца в тишине
Не слышать стоны… Только ветра звуки…
Искать с надеждой только в вышине
С Любовию объемлющие Руки…
 

Во мне смешалось три народа

 
Раё Исусо Христосо…
Мир «праведно» сходит с ума…
Дерзко решает за Бога
отправить кого и куда…
 
 
Судит кагалом народы…
И носит на персях Твой крест…
В чьём-то движении воли
усмотрит карающий Перст…
 
 
Русский, цыган, украинец…
Да в общем-то… Мало ли кто!
В ближнем нашлось бы отличье…
И можно уже «под ружьё».
 
 
Камама ту? Иль Кохаю?
Мой Дадолэ! Отче! Управь!
В мире, где в братьев стреляют,
буди воля Твоя нехай!
 

Каждый из рождённых – богомаз

 
Каждый из рождённых – Богомаз…
Не по жизни ходим… По иконе…
Не морщинки пишем на ладони, —
Лик… Поступки, мысли… Пара фраз…
 
 
Не марать бы грязным сапогом…
Помыслом нечистым… Глупым словом…
Помнить бы КТО дал нам холст-основу…
Что навечно пишем, не сотрём…
 
 
Но «увы» и «ах»… Как прав Крылов!…
Чтоб картина многим угодила,
Пишем Нил для страсти-крокодила…
Вместо Царства Божия… Содом…
 

Дорога

 
Жизни каждого дорога
Широтой его души,
Не ропщи, коль одиноко,
Не плутай среди глуши.
 
 
На извилистой тропинке
Среди скал иллюзий, грёз
Изобьёшь свои ботинки,
Только счастья не найдёшь…
 
 
Рядом те, кому ты нужен,
Отодвинь ты свой Эльбрус,
Обними душою души,
Скинь желаний глупых груз.
 

Не раньте вам доверенные души

 
Не раньте вам доверенные души,
И не топчите грязным сапогом.
Поступком, словом, просто равнодушьем,
В сосуд вы бьёте, словно молотком.
 
 
Вы не дарите глупые надежды,
Не думая их вовсе воплощать,
Не лезьте под защитные одежды,
Коль не готовы язвы все принять.
 
 
Вдруг от души останутся осколки…
Ведь вам ходить не вечно в сапогах —
Босым идти по стеклам будет колко,
Коль шаг ваш жизни смертью не пропах…
 

Пожелание себе

 
Я назад не хочу возвращаться…
Всё, что было когда-то – моё…
В жизни каждому место, как в танце,
И, наверное, время своё…
 
 
Я не вынесу больше той боли…
Безрассудство своё… Ряд потерь…
Всё притихло… И съеден пуд соли…
Приоткрыта в иное уж дверь…
 
 
Мне б исполнить, что пелось, до йоты…
Внуки знали бы хоть имена,
Не смотря на любые заботы,
Было б с кем просто выпить вина…
 
 
Что прошу? Чтобы было по силам…
Ропот чтоб не касался сердец…
Чтоб Любовь, как лампадка, светила…
Чтобы был непостыдный конец…
 

Полоса препятствий

 
Душно… Когда в душу – «но…»
Как стена… И вновь по кругу…
Черно-белое кино,
И в июле воет вьюга…
 
 
Холод-хлад иль голод-глад?
Напитаться? Иль закрыться?
От пустых эмоций трат.
Журавлём не быть синице…
 
 
Всё стучать? Или принять?
Всё, как есть под этим небом…
Перекошен жизни ряд,
Хоть и знаешь, что не хлебом…
 
 
Снова в омут, наугад,
Повторенье состоянья…
Зубы сжав и вперив взгляд,
Полосы переползанье…
 

Больно мне, что боль бывает глупой

 
Кто-то ходит по земле ногами,
Кто-то – душами босыми по камням,
А куда? Зачем? Не знаем сами,
Не возводим очи к Небесам.
 
 
Больно мне, что боль бывает глупой —
В суете мятётся человек,
Стали на любовь мы, люди, скупы,
Прожигаем в суете свой век.
 
 
А Господь стучит у каждой клети,
Веря в человека всё равно,
Потому что все мы – Бога дети,
Места много в доме у Него.
 

Вне сроков

 
Бог ведает вне сроков нашу суть…
На что, увы, способны наши души.
Даёт подчас нам горюшка хлебнуть,
И планы попускает наши рушить
 
 
Предательству, продажности и лжи,
Коварству, лицемерию и злобе…
А мы толкуем: «Что за виражи?…
Ведь за собой не замечали вроде…»
 
 
Но жизнь – как «в перевёртыши» игра…
И вот перелистнулась лист-картинка…
Но нам нет дела вовсе до бревна,
Мы ищем оправдания в былинках…
 
 
Господь давал в любви нам испытать,
Ту боль… которой станем мы виною…
Давая шанс сетей нам избежать,
Омыть себя раскаянья волною.
 
 
Но мы толкуем: «Что за виражи?»
Не признавая, что виновны сами,
И волны не раскаянья, а лжи,
Над нашими бушуют головами…
 

Когда окончится дорога

 
Когда совсем закончится дорога,
Когда прервётся твоей жизни нить,
Ты будешь помнить, стоя у порога,
Лишь бремя, что тебе дал Бог носить.
 
 
А остальное станет всё неважно,
Мы ближе к Богу только лишь Крестом,
Своим, Который в жизни тянет каждый.
Всё ж светлое нам в дар дано Творцом.
 

2. Кому-то – жизнь, кому-то – житие

Рождеству Богородицы

 
Ранняя осень… Сыплются золотом
Письма о вечности, ткутся ковром,
Тайну спасения, как бы под пологом,
Пряча до времени в мире шальном.
 
 
Первый из праздников от новолетия,
Жизни церковной как новый виток,
В тленном являя нам вечность нетления
И воскресенья пророча итог.
 
 
Неба лазурь, всё в пурпуре и золоте…
И к Дню рождения всюду цветы,
Радуйтесь, люди! И видеть изволите,
Праздник украсил Отец, Жених, Сын.
 
 
Ветер рябины играет серёжками,
Осень – прелюдия вечной весны.
В мире ли есть для нас что невозможное?
С Мамочкой Божией Божии мы!..
 

Иоаким и Анна

 
Бежит в пустыню Иоаким,
А в сердце – боль занозой:
«Всевышний не благословил,
Тебя потомством обделил,
И дар не принял…» Боже!…
 
 
И сорок дней не ел… Не спал
Ночей он сорок ровно…
В молитве снова вопрошал,
За что понос сей Бог послал,
Очиститься как? Словно
 
 
Последний грешник, кто потом
Богоотцом назвался,
Смирял молитвой и постом,
Свой дух, и в сердце препростом
Огнь веры возгорался…
 
 
А Анна, слыша всё душой
(С супругом жизнь прожили
В едином теле срок большой),
В сад вышла, чтоб побыть одной,
О чаде всё молила…
 
 
«Неплодна я… Но сей позор
Несёт мой муж со мною…
В глазах людей – немой укор,
Сказал священник приговор,
Чем стыд я свой прикрою?…
 
 
А муж… Меня не отпустил…
Хоть мог бы, по закону…
О чаде столько лет грустил,
Тебя услышать он просил…
Но вот я, пред Тобою…
 
 
Замотарела… Я в летах…
Но время что пред Богом?»
Была молитва на губах,
И на морщинистых щеках
Застыли слёзы… Вздохом
 
 
Прошёл по саду тихий стон…
Но в миг сей, в той пустыне,
Где муж молился об ином,
Чтобы узнать, в чём грешен он,
Он видит… Гавриила!
 
 
И Анна видит!… И даёт
Сей Вестник обещанье,
Что Анна старая зачнёт,
Родится Дщерь! Произойдёт
Из Дщери Оправданье!
 
 
И поспешил опять во Храм
Супруг, исполнен верой,
Нашёл свою супругу там,
Хвалу тут Богу, фимиам,
Воздал он полной мерой.
 
 
И осенью пришла весна —
То родилась Мария,
Что перед Богом обрела
Ту благодать, что ей дала
Стать Матерью Мессии…
 
 
Нам всем порой недостаёт
Чего-нибудь для счастья…
На Бога разум «дело шьёт»:
«Из-за Него мне на везёт!
Я требую участья!»
 
 
А ты смирись… Как Иоаким,
Забудь себя, как Анна…
Глядишь, услышан будешь Им…
И будешь вестником храним,
Затянется та рана…
 
 
И мерки разные подчас
У человека с Богом:
И если вдруг злословят нас,
То, вспомнив, кто мы без прикрас,
Приобретём во многом.
 

Предтече

 
– Так жить нельзя! Грядёт Мессия!
Но тонет глас в фонтанах чувств.
Лишь безотрадная пустыня
Чужда порокам лизоблюдств.
 
 
И нравы время не меняет…
Жену взять брата? Так «любовь»
И ныне нам повелевает…
И кто Пророка вспомнит кровь?
 
 
Живём для счастья! ГрЕшны малость…
Да кто вообще-то без греха?
Нам в «утешение» досталась
Души и плоти кутерьма.
 
 
И что доступно, то и свято…
Булавкой, если что, в язык…
Гордыня нищего иль злато
Затмит задуманный в нас Лик…
 
 
И пляшут в нас Иродиады…
А совесть? Брошена в нужник…
Так было… И была расплата…
Вот отрезвиться б хоть на миг…
 

Ксении блаженной

 
Кому-то – жизнь… Кому-то житиё…
Кому начертано?.. Иль кто-то выбирает?
Переодета в мужнино бельё,
В безумстве мнимом женщина шагает…
 
 
По Петербургу… И в мороз, и в зной,
Сознательно лишившись денег, крова,
Вымаливая ближнему покой,
Собой являя нам первооснову…
 
 
Как много спето песен о любви…
Нет-нет, и я пишу стихотворенье…
А тут… Ни слова… Житие хранит
Лишь подвиг, что достоин удивленья…
 
 
Любить… И без остатка отдавать…
Что выше смерти, ближнего спасая? —
Полвека умирая уповать,
Что ближнему открыты двери рая.
 
 
Так что ж Любовь? Где правда, а где ложь?
Что Богом нам дано, а что – лукавым?
Стучание сердец? Коленей дрожь?
Что двигало? Что силы придавало?
 
 
Той женщине… Не думала она
О «злой судьбе», об участи и счастье…
Она лишь по дороге шла и шла…
Отдав себя всю в Руки Божьей Власти…
 

Святителю Митрофанию

 
Ты мне – отец… Не просто «отче»…
О! сколько слёз у ног твоих…
В Покровском, праздничные ночи…
У раки сон, когда затих
И хор, и храм, как в колыбели…
Как бы под мантией твоей…
Вот годы жизни пролетели
Среди находок и потерь…
А мне бы лбом опять уткнуться…
И молча, сердцем рассказать,
И снова будто бы проснуться,
Готовой целый мир обнять.
Врачуешь скорби и болезни,
И близок нам твой Силоам,
Твоя вода у смерти бездны —
Последняя надежда нам…
«Я не могу!» – «Нет, сможешь, детка…»
Душою слышу от отца…
И вновь, потерянной монеткой,
На свет из праха… до конца…
 

Священномученику Тихону Воронежскому

 
Повешенный… На ВрАтах… На глазах
У паствы принял он венец мученья,
Два месяца потом святого прах
Лишён был отпеванья, погребенья…
 
 
Необинуясь, с правдой на устах,
Предстал пред воплотившимся Владыкой.
Святитель Тихон! Помоги и нам
Сердец вертепы освятить Сим Ликом…
 

Святителю Антонию Воронежскому

 
Всё промыслительно у Бога…
И Серафима старший брат
Сегодня молит у Престола
За нас, как двести лет назад.
 
 
Он телом скрыт, а духом с нами.
Сосуд смиренья и любви.
Прославлен в лике Митрофаний,
И к славе Тихона труды
 
 
Он приложил… И сам достоин.
И третий столп собой явив,
Святитель отче наш Антоний
За паству душу положил.
 
 
В темницах, для бездомных, сирых
Он был надеждой и отцом,
«Я служка лишь… Дал Бог бы силы…»
Он раз увидел дивный сон:
 
 
«С Креста не сходят, а снимают…» —
Сказал святитель Митрофан.
Завет исполненный являет
Антоний образом всем нам.
 

Священномученику Петру Звереву

 
Когда дышать уж нету больше сил,
Когда в непониманье, как в загоне,
Звучит набатом соловецких бил:
«Дышите верой средь мирских агоний!»
 
 
Мой крест ничтожен, по сравненью с тем,
Что нёс святой к подножию Голгофы,
Я падаю под натиском проблем,
Сама уныньем отрубая стропы
 
 
К при-частности безумства нищеты,
Запутавшись в приманках и уловках,
Стремясь «своею» быть среди толпы,
Ища чего-то там, где нету толка.
 
 
Но вот святого мощи предо мной…
Ночь… Служба по афонскому уставу…
А на душе – просимый мной покой.
«Дышите верою… Смиряйтесь непрестанно.»
 

Жертва архиепископа

 
Годы двадцатые прошлого века…
Жизнь человека – ничто.
Что отличает чекиста от зека?
Больше кому-то дано?
 
 
Общая яма, четыре ли дОски?…
Так ли разнится судьба?
В душных бараках, средь скитских погостов
Жатву стрижёт сатана.
 
 
Неустрашим Соловецкий святитель,
Смерть – разрешенье оков.
Силою данной – грехов обличитель,
Только лишь Богу – поклон.
 
 
Тиф уж унёс половину сидельцев.
Что за чертой? Тот же ад!
Перед иконой в молитве сердечной…
Не обернётся назад.
 
 
Чудо свершилось. Пошла искупленьем
Чистая к Богу душа.
Может быть понял кто это знаменье?
Кончилась за день чума.
 
 
Пастырь сочтёт, в стадо прибыли овцы.
Архиепископ почил,
Смерти поправ на Голгофе гоподство,
Мощи свои нам явил.
 
 
И православные, в мнимом безумье,
Просят в болезнях цельбы.
Скажет сейчас кто: «От тифа он умер»,
Кто-то: «Ушёл по любви».
 

Вере, Надежде, Любви и матери их Софии

 
Пистис, Элпис, Агапэ, София…
Век второй… Страшный пытками век.
Становились там дети святыми,
Презирая мученья и смерть.
 
 
Отдавала их мать на закланье,
Под венец их ведя Жениху…
И бескровные эти страданья
Рим не понял, не внемля Христу.
 
 
Пистис, Элпис, Агапэ, София…
Мудрость, Вера, Надежда, Любовь…
Добродетели, девы святые…
Двадцать первый… Чем хуже второй?
 
 
Рвём в утробах младенцев на части…
Презираем бескровную боль.
Добродетелью в миг, одночасье
Называем, что движет собой.
 
 
Страсть давно величаем любовью,
Чаять что-то? Нет, лучше мечтать.
Верить только в себя безусловно,
Хитрость мудростью лучше назвать…
 
 
Те девчушки… За это страдали?
Не безумнее выглядит мать?
Двадцать первый… Гуманней? Едва ли…
Лишь лукавей… И что тут сказать?…
 

Святителю. Николаю на тропарь

Тропарь, глас 4

Правило веры и образ кротости, воздержания учителя яви тя стаду твоему яже вещей истина: сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая. Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим.

 
Поборник веры, кроткий духом, Ты – воздержания пример,
Как видеть оком, слышать ухом, Что уготовано тебе
В смиреньи воспарил высОко, И обнищав, всё приобрёл,
Моли о нас, святитель, Бога, Чтоб души наши Он нашёл…
 

Муромские князья

 
В наше безбожное детство,
Словно поклон старине,
Помнится мне, как наследство,
Сказка о мудрой жене,
Как в чистоте и смиренье
Мужа спасала не раз,
В трудностях и лишеньях
Луч её веры не гас.
 
 
Русскому сердцу святыни —
Вера, Любовь, Семья,
Их охраняют доныне
Муромские князья
 
 
Годы летят чередою,
В волнах житейских ладья,
И искушенья порою
Терпит родная семья.
Дай нам терпенья, Февронья!
Твёрдости веры дай, Пётр!
Пусть нас молитва покроет,
И сохранит от невзгод.
 
 
Русскому сердцу святыни —
Вера, Любовь, Семья,
Их охраняют доныне
Муромские князья.
 

 
Жизнью любовь не измерить,
Вечность не знает границ,
Вас, нам наставников в вере,
Видим средь Ангельских лиц.
В праздник Петра и Февроньи
Дарим любимым цветок,
Как солнышко на ладони,
Ромашку, России глоток.
 
 
Русскому сердцу святыни —
Вера, Любовь, Семья,
Их охраняют доныне
Муромские князья.
 

Благоверным Петру и Февроньи

 
Загадочная русская любовь
И русской женщины душа – для всех загадка,
И хлеб из лебеды в руках её – мёд сладкий,
И слово уст её порой – «не в бровь».
 
 
«Женись на мне…» – не страсть тому виной,
И не стремленье к мира тленному стяжанью,
Ни славы, власти иль подобного исканье,
Цель – обрести Небесный мир, иной.
 
 
Из князя, безрассудного порой,
Смиренный инок сотрворён благой женою.
Проходят в жизни искушения волною,
Коль плотью и душой живёшь одной.
 
 
Князь рулевой? Иль мудрая жена?
Единый гроб, и что открылось после гроба,
И нам ходатаи любви и веры – оба,
Коль чашу испытаний пьём до дна…
 

Иоанну Богослову

И чудеса, и воскрешенья,

И благовестие —

Ничто!

И тайны бытия виденья,

И зрак грядущего —

Ничто!

И лишь одно имеет соль:

«Имейте, деточки, любовь»…

Божий ратник

 
Я в Новолетье свечечку затЕплю,
Пред преподобным образом склонюсь,
Благословенье ратника приемлю,
Что бережёт молитвой своей Русь…
 
 
Он претерпел… Всю боль и униженье,
В награду же – разверзлись небеса.
Апостолы, Илье дав исцеленье,
Явили миру Божьи чудеса.
 
 
Он не искал земных утех отныне,
Его семья – лишь верное копьё,
Свой тяжкий крест святой Илья не скинул,
И не облегчил бремя он своё.
 
 
Разил врага, на Бога уповая,
Служа Ему и Родине своей,
На поле брани раны получая,
Он в подвигах провёл немало дней.
 
 
Когда от ран уж силы не осталось,
Сжимать копьё, земного бить врага,
В душе небесное сильней взалкалось,
Оружье-чётки обрела рука.
 
 
Брань вновь идёт под стягом Михаила,
И русский богатырь в его рядах.
Стоит на страже ангельская сила,
И память о земном не канула в веках.
 
 
Как часто мы у Бога что-то просим…
Как часто ропщем, стонем на пути…
Но получая, часто ли приносим
К Нему решимость до конца идти?
 
 
Кем был Илья? Так… инвалид, обуза…
Так почему обрёл он благодать?
Да нет на свете тяжелее груза,
Презрение любовью покрывать.
 
 
Он победил, ещё не встав на ноги,
Он был готов принять от Бога Дар.
А мы? В желаниях своих убоги…
В сердцах пылает всех страстей пожар.
 
 
Склоняюсь перед подвигами Духа,
Былинным витязем, богатырём,
И иноком, чьё житие так сухо,
Чьё сердце стало Богу алтарём.
 

Дивногорье

 
Там где Тихая Сосна впадает в Дон,
Воздух благодатью напоён.
Дивы дивные, как времени столпы,
Отвлекут от вечной суеты.
 
 
В меловой горе там дивный храм,
Спят здесь Ксенофонт и Иосаф,
Под покровом дивной Девы Той,
Чью икону принесли с собой.
 
 
Сицилийской Девы светлый Лик,
А над Девой Дух Святой парит,
Восемь ликов ангельских вокруг —
Сонм Царя-Младенца верных слуг.
 
 
Коль недуг иль немощь посетит,
К «Исцелийской» многих путь лежит,
На Руси ТАК Матушку зовут,
Те, кто с верой исцеленья ждут.
 
 
Здесь источник точит благодать,
Здесь не страшно в Бозе умирать,
Меловые горы в небеса
Расправляют наши паруса.
 

Царю-страстотерпцу

 
У нас сейчас лихие дни.
Души распад, распад семьи…
Страстей угар уж много лет,
Любви, борьбы давно уж нет!
 
 
Чета святая! Воскреси!
В нас понимание Любви!
В нас понимание Добра!
Будь нам зарницею утра
 
 
Времён грядущих на земле,
Да не погибнем мы во мгле!
Как тяжек путь! Управь! Молю!
Души колени приклоню,
 
 
Но нет слезы… Сухая степь…
И воет в страже злобный вепрь,
Ковыль… Колючки… Пыль с песком…
В зените спим унынья сном…
 
 
Куда? Во тьме к отцу-царю…
В бесчувствии, но предстаю.
Заблудших чад веди на свет
Сквозь смуты душ последних лет.
 

Княгине Ольге

 
Что в имени твоём? В звучанье «ОЛЬГА»?
Капель скупой слезы? Иль ветра песнь в степи?
Иль всей Руси щемящее раздолье,
Над битвой вороньё? Иль соловей в ночи?
 
 
Что в имени твоём? Всё буйство страсти?
Мужская сила? Стать и красота жены?
Здесь жажда или отреченье власти?
Здесь воля, как душа твоей родной земли.
 
 
Что в имени твоём? Рок? Провиденье?
Хранилище ума иль святости оплот?
Зарница для язычников спасенья
И в вечность для своей страны исток.
 

Первоверховным апостолам

 
О, Господи… Опять Тебя не знаю…
Иду против рожна, не видя свет…
И не понять, где истина святая,
Кто ближний, кто свинья – ответа нет.
 
 
В пучине суеты тону в безверье,
Хотя твержу, что мой Господь – Христос,
Не раз входил Он в запертые двери,
Но я в безумстве всё хватаю нож…
 
 
И немощь плоти, и ума безумье…
Не чужды средь живущих никому…
Простой рыбак… И книжник остроумный…
И современник испытает тьму.
 
 
Кому дано апостолом быть Рая?
Кому дано весь мир перевернуть?
Боюсь ответить… В страхе умолкаю…
Идущий свой осилит только путь…