Мама набрасывается на нее в исступлении:
– Ну, что?
Я не слышу Таниного ответа. Она уводит маму от двери. Наверное, говорит ей, что все будет хорошо, и мама тоже успокаивается.
…
Сон – это такое блаженство. Снилось, что я не ссорилась с Женей, что не было этого нашего последнего жуткого разговора, что все так, как было раньше.
Зачем же ты звонишь именно сейчас, когда у меня все было так сказочно.
Конечно, я знала, что это не Женя, но тем не менее болезненно неприятно убеждаться, что это действительно не он.
– Кэтрин, привет! Я все узнала. Это отличная клиника. Сделают очень быстро. Договорилась на два. Так что жду тебя полвторого у себя на работе. Поедем вместе. С собой… – дальше следует перечень того, что нужно взять и сделать. – Ты меня поняла?
– Да, – я слышу свой сонно-хриплый голос.
– Ты спишь что ли? Ну, ты даешь! Давай просыпайся, Соня, – смеется в трубке голос. – У тебя не так много времени.
Вот совсем сейчас не до смеха.
– Кэтрин! Я тебя жду. Целую. Пока.
Я закрываю глаза, но это бесполезно. Теперь бесполезно. Того роскошного сна не вернуть.
Сползаю с кровати. Мятая, ватная, подхожу к окну.
Господи, какая же тоска и серость! Везде тоска и серость. Эти абсолютно голые тонкие деревья. Это бесцветное отсутствующее небо. Покрытая неровной ледяной коркой земля смотрит снизу вверх черными дырами грязи.
Как-то ляпнула, что я люблю зиму. Зачем я это сказала? Наверное, из чувства противоречия Тане. Потому что она любит весну. Не могу же я любить то же время года.