– Деда, деда! – я назвала ее Снежок! – пулей вылетела Наталка из сарая, держа в руках коробку с лисичкой.
– Поставь ее, Наталка, сейчас отдохну и посмотрю на нее… – дед вымыл руки, поел, пошел смотреть на лисенка. Снежок ему не понравился – животное было совсем вялое, носик горячий. Видно, на жаре ранка загноилась.
– Ты ей воды давала, Наталка? – девочка отрицательно покачала головой. – Ну, что ж ты! Неси-ка бутылку с чистой водой!
– Деда, я ее и одеялком куклиным укрывала, и молоком поила – она ничего не хочет! А баба ей ранку марганцовкой промывала! – баба, стоявшая позади Наталки, кивала головой, поджав губы и выразительно глядя на деда. Дед попытался сунуть лисенку соску в пасть, но та даже глаза не открыла. Бабуля, стоявшая позади Наталки, нахмурилась. В её взгляде читалось многое. Дедуля, искоса посмотревший на благоверную супругу, прочел следующее: «Ну ты и дурень! Приволок больное животное из лесу! Оно ж помирает! Что, на глазах у внуков кончаться будет? А если куснет Наталку? А вдруг это бешенство? Воду-то не пьет?»
– Не бешенство, – неожиданно для себя, вслух, сказал дед и прикусил язык. Баба приподняла брови, широко раскрыла глаза и покачала головой, встав в позицию «руки в боки». Это означало: «Да ты шо? А если бешенство, тогда шо? Тридцать уколов в живот дитяти делать? А возить за тридевять земель в район ты будешь? Ну, вози, вози! Айболит хренов!»
– Наталка, ты лисичку не тронь пока. Я ее в тенёк отнесу, чтобы ей не мешали и баба… нет, я сам ее полечу! Идите, Наталка, Мишаня, бегом в избу, я там подарки привез!
Дети горошком покатились в избу, а баба, не меняя позиции, открыла рот и тихо, но четко произнесла:
– Ночью, чтобы дети не видели, еще слез не хватало, вон – ведро, вода в колодце, лопата в сарае. Совсем из ума выжил, больного дикого зверя в дом приволок!
Наутро Наталка, едва проснувшись, в одной рубашонке проскользнула мимо старшего брата, крепко спящего на соседней кровати, и побежала проведать своего Снежка. Громкий, отчаянный рев разбудил всех, кто еще не спал.
Бабушка влетела в сарайчик, где хранился садовый инструмент и куда поселили лисичку, первой. Посреди сарая, держа в ручонках пустую коробку, стояла внучка и отчаянно ревела. Баба подхватила внучку на руки, коробка упала…
– Ты что, ты что? Успокойся, не реви! Мишаня, воды принеси живо! На-ка, попей, говорю тебе! – внучка, захлебываясь слезами и водой, сделала несколько глотков.
– Снежок… нет Снежка…
– Нет Снежка-а-а? – удивленно протянула бабуля. – А куда же она могла подеваться? Ой, ну не плачь… она здесь где-то, сейчас деда придет и найдет… не плачь, Наточка, найдется Снежок!
Мишаня не смотрел на плачущую сестренку – он-то знал, что баба с дедой, дождавшись, когда Наталка заснула, оделись и на цыпочках вышли из избы. А еще Мишаня слышал, как баба ругалась на деду, что он хорошее ведро взял, а деда ее саму ругал «бестолковой бабой», а баба ему отвечала, что он «на старости лет ума лишился». Ан вот оно, что… Снежок пропал…
Вошел дед, заохал, узнав о «пропаже» Снежка.
– Ищи, деда, ты же следопыт у нас! – ехидно сказала бабуля, вытирая нос зареванной внучке. Дед вышел за дверь, покрутился, позвал Бойкого. Велел искать Снежка. Пес непонимающе тявкнул, побегал по двору, вернулся. Вошел в сарайчик и дедушка, развел руками:
– Натусенька, а лисичка-то в лес убежала… Видно, вылечила ты ее, и она убежала к мамке… Мамка ее и покормит, и долечит… у животных слюна лечебная, она ей ранку вылижет…не плачь, Натка!
Зареванное дитё подняло на дедушку глаза и задумалось. Все только приготовились вздохнуть с облегчением, как дитё открыло рот и рассудительным тоном спросило:
– Деда, а она же дорогу не знает домой! Ты лисят в мешке нес, они дорогу не видели! – и приготовилась, набрав воздуха, зареветь снова. Но дедушка был наготове. Под выразительным взглядом бабули соображалось быстро.
– Да что ты, внучка! Какое там! Лиса не может в лесу заблудиться. Она… – тут дед запнулся, потому что сочинять про «пошла по следу» было глупо – следа тоже не было – какой след, если висишь в мешке? – У нее в голове… гироскоп! И компас! Она инстинктивно находит дорогу домой! Вот, а ты и не знала, смышленая ты моя. Пойдем с дедой, деда тебе расскажет!
Не в меру смышленое дитя было торжественно передано в руки дедушке, и процессия вышла во двор.
Дед прикрикнул на заливающегося Бойкого, который лаял, не переставая, пока хозяева были в сарае – и лаял, и вставал в стойку, и кидался к двери сарайчика – если бы дед не был так занят внучкой, он бы подумал, что сеттер чует лису. Какая лиса в деревне посреди бела дня, спросите вы? А вот какая.
Лисовин пробрался в деревню поздно ночью, когда все спали. Без труда нашел, по собачьему следу, нужный двор. Долго принюхивался, ему казалось, что он чует запах Звездочки. Потом нашел-таки сарайчик, где держали лисят, но их там не было. Там вообще не было никого живого. Он пошел по свежему, не затоптанному следу людей и позади компостной кучи нашел свежевскопанную землю. Даже сквозь слой земли Лис учуял Звездочку. «Умерла…» – подумал он, цапнув лапой землю. Но разрывать не стал.
Он сам был виновен в гибели дочки. Если бы он не загулял… да, наверное, он бы погиб – против ружья ему не выстоять – но мать-Лиса получила бы время, чтобы спрятать лисят в дальней норе.
Думать о своей вине не хотелось. Семья загублена. Дома у него больше нет. Жена не простит отступника и предателя. Рассказывать ей, так нежно любившей Звездочку, о смерти дочки? Нет уж, увольте, кто угодно, только не он… Муки совести вылились в гнев против охотника. «Ну, ты у меня попляшешь! – злобно щуря глаза, подумал Лисовин. – Ты у меня долго будешь вспоминать свою подлую охоту!» И, пройдя мимо мирно спящего Бойкого демонстративно близко, проскользнул в дыру под забором. Бойкий, почуяв во сне лисий запах, начал перебирать лапами, тявкнул – видно, ему снилось, что он несется по полю вслед за огненно-рыжей лисой.
Бабушка и дедушка должны были ехать в соседнее село на ярмарку. Бабушка насушила грибов, наварила варенья, собрали большой урожай вишни – надо, надо было ехать на базар. Дедуля вез выделанные заячьи шкурки, на продажу. И, как в сказке, бабуля и дедуля наказывали Мишане:
– Мишанька! Смотри за сестрой! Если пойдешь куда – возьми с собой, не оставляй одну!
И уехали на дедовом мотоцикле. В коляску погрузили товар, бабуля уселась сзади деда, и они покатили, провожаемые детворой и пожеланиями хорошо поторговаться от соседей.
Мишаня усадил Наталку во дворе с игрушками, под вишней. Тяжко вздохнул. Пацаны звали его на карьер, купаться. Не с сестрой же идти! Засмеют…
– Мишка! – над забором показалась кудрявая нечесаная рыжая голова – пришел Васька. – Ну, ты с нами? – и, оценив диспозицию – сестру с куклами под вишней и унылую физиономию Мишки, сразу все понял: – Не пойдешь… понятно!
– Она плавать не умеет, – мрачно сказал Мишка. – Не могу я ее с собой взять!
– Так пусть здесь посидит! Наталка! Ты одна-то побудешь? Как большая?
– Побуду! – неожиданно быстро согласилась Наталка. Это было странно – сестра, по плану, должна была начать ныть и проситься с Мишанькой. Мишка засиял:
– Наталка, только не ходи никуда! И бабе с дедой не болтай, ладно?
– Не буду. Ты иди, Мишаня! – ответила сестра, усаживая куклу за самодельный кукольный столик, сделанный дедом из среза спиленной яблони. Мальчишки бегом помчались к карьеру. Мишаня, выбегая со двора, захлопнул калитку перед носом Бойкого и строго сказал:
– Сидеть! Охраняй Наталку, понял? – пес, опустив голову, отправился в тенёк. Было очень жарко.