Глава 3.
1
Я сидел на полу накрытый простынёй, словно римский гражданин в хитоне. В голове звенела и гудела утренняя суета, к тому же вопрос как за четыре дня мне найти новую квартиру разбудил меня в четыре часа утра. Я стал в спешке собирать вещи в чёрную спортивную сумку, а когда вещи кончились, было их не так много: всего пару-тройку однотонных штанов, рубашки, толстовки, и кожаная куртка, которая была постоянно на мне, я сел на пол возле входной двери и застыл. Сидел бы вечно, но требовалось что-то предпринимать. И тут в голову пришла броская, навязчива, немного неуместная идея – я обещал следить за молчанием Киры, так почему бы не исполнить его прямо сейчас? Потом я представил всё со стороны и почувствовал себя странно, как маньяк, сразу-то не задумался, что идея, мягко говоря, не очень, но Кира была единственным знакомым в городе. Иногда отсутствие собеседников пугало меня, но это лучше, чем выслушивать от родственников о себе и пытаться вспомнить хоть что-то и в итоге раздражаться. Они помнят, а я нет! Где справедливость? Только вот никто мне не говорил, какой несчастный случай произошёл. И странно то, что я помнил и отца и мать, и даже немного из детства, но в памяти не оказалось ничего про друзей, увлечения, интересы и цели, будто всё это тесно связано с неприятным для меня и настолько болезненным, что никак не хотелось вспоминаться. Так говорит мне доктор Резников, на третьем сеансе он посоветовал отдохнуть и завести друга – это поможет переключиться, сказал он. Ну, подумал я, рискну, я же не маньяк какой, человек вполне адекватный.
Не совсем поздним, но уже вечером я стоял у двери номер одиннадцать и стучал в неё. Мне долго не открывали, но почему-то я возымел крайнюю настойчивость и ждал, что пришёл не зря. Дверь и в правду отворили, когда я успел забыться в мыслях о бытие, и не сразу настроился на человеческую речь и нечленораздельно поздоровался. Мне ответили, и я не стал ждать вопросов, пока Кира выжидающе смотрела на меня усталыми карими глазами. Может она меня уже и не помнила…
– Вильям, мы виделись на прошлой неделе, – попытался начать я. Визуальное осмысление ситуации не давало мне нормально выразиться – её странность и двоякость смешили.
Кира отвела глаза в сторону, вспоминая, удовлетворительно цокнула языком и поправила пышные кудри – убрала прядь заслонившую лицо. Пока она вспоминала и стояла в дверном проёме, я заметил, что коридор квартиры был приятных пастельных тонов, а сбоку висело зеркало, честно сказать наглым образом примерялся.
– Помню, – наконец выдала она.
– Ты только не пугайся, – сказал я,– Ты же снимаешь квартиру?
– Да, – она будто проснулась и заметно насторожилась.
– Собственно… я к тебе с предложением. Меня выселяют, хозяин решил переехать обратно. Если я поселюсь у тебя, оплата для тебя станет наполовину меньше. С хозяином можно договориться?
– Почему ты пришёл ко мне с такой просьбой? – возмутилась девушка и потянулась закрыть дверь.
Я не стал её останавливать.
– Мне же нужно следить, чтобы ты молчала. Шучу! – Кира приоткрыла дверь, – просто я не здешний и не особо обжился. Из более-менее знакомых только ты.
– И что это повод прийти и напрашиваться в квартиранты? Я же тебя не знаю совсем! – послышалось за приоткрытой дверью.
– Не буду тебя больше спасать. Я дисциплинированный, кстати.
Через щёлочку высунулось личико Киры: пухлое в забавных веснушках и довольно изумлённое и недоверчивое.
– Нет, правда, – продолжил я, – в городе живу пока два месяца, работаю в антикварном магазине на улице Свердловской двенадцать и, – не хотелось этого говорить, но вырвалось,– я потерял память, поэтому и переехал в этот город.
Вот не знаю, что из этого её задело, но что-то явно царапнуло, она вышла, и немного помолчав, в задумчивости перед сложным выбором, а потом неожиданно для самой себя решилась.
– Поздно уже, но раз тебе больше не к кому обратиться, можешь переехать завтра, только под вечер, про договор тоже завтра. Я плачу десять бес коммунальных, – голос её звучал устало.
Бесстрашная девушка восхитился я и как-то нерешительно попрощался, недолго постоял перед закрытой дверью, удивился ещё несколько раз и ушёл.
2
Весь день я проскитался на улице во дворе дома Киры, окружённого тремя пятиэтажками в трещинах, требующих капитального ремонта.
Николай Николаевич, он же хозяин квартиры приехал рано утром: шумно и неаккуратно ввалился в дверь с вещами и подозрительными людьми угрюмого вида. Рассчитавшись за квартиру, и собственно не должный ему ничего, я ушёл на работу, но владелец магазина остановил меня в дверях и указал на выход, объяснив всё тем, что в магазине меняют проводку и он не успел меня предупредить. Собственно не удивительно, какое ему дело до работника, который у него всего-то месяц с небольшим работает. Незапланированный выходной я провёл под холодным октябрьским ветром: задувало листьями и неярким запахом сырой земли. К обеду читать истрёпанную книгу, которую одолжил в квартире Николая Николаевича, мне надоело. Называлась она «Мы славяне» автор Мария Семёнова. Остановился я на странице семидесятой, и честно начал засыпать, но не потому, что она оказалась неинтересной, совсем нет, это действовала погода – собирался дождь. Тучи буро стиснули небо и гнусно испортили день. Я повесил довольно тяжёлую сумку на плечо и скучающе побрёл в сторону Черниговской, где на мою память должен находиться гастроном или кафе.
Во двор Киры я вернулся вечером, часов в семь, переждав сильный ливень с громом в тёплом кафе, где играла хорошая музыка, русский рок, если не ошибаюсь, да это не важно, главное – ливень был за окном. Сегодня Кира открыла сразу, провела меня на кухню, где визжал чайник и на столе лежали документы. Волосы её промокли, а в прихожей пахло дождём и сыростью, мне так понравился запах, что я ненадолго принюхался, пока раздевался.
– Проходи на кухню! – крикнула она.
Я прошёл по узкому коридору, где по правую сторону ударился о ручку ванной и сел вглубь полукруглого голубого дивана. Кира подала мне договор и ручку, я прочёл его досконально, не поленился. Правила дома заключались в следующем: вести себя тихо, не сорить, не лезть в её жизнь и не попадаться на глаза, – последнее выделялось жирным шрифтом. Так, подумал я, работаем тенью – ни стука, ни звука, ну и ладно, меня хотя бы не бояться, во что мне не вериться, конечно. Я взял ручку в левую руку и запоздало понял, что сел слишком близко к стене и подписать что-либо мне стало неудобно. Кира посмотрела на это удивлённо и с интересом, мне почему-то сделалось неловко, и я отсел от стены аж на самый край дивана и спокойно подписал документы.
– Чай будешь? – она деловито убрала документы в папку и ушла в комнату, но очень быстро вернулась, я же остался на месте.
Мне стало в новинку сидеть в доме, где царил уют и тёплая атмосфера спокойствия: меня окутали персиковые обои и сладковато-апельсиновый запах – я растворился.
– Так будешь чай или нет? – Кира наливала кипяток в прозрачную кружку с серебристой звездой во весь бок, вода плевалась на меня и я очнулся.
– Да-да, буду, – и снова задумался. Мне протянули кружку с кипящей водой, такую же, только с синей звездой.
– Сахар? – Кира присмотрелась ко мне и заметила, что я пропадаю.
– Ага,– кивнул я и понял: мне так хорошо и уютно не было давненько, и вновь улыбнулся.
Кира одарила меня улыбкой в ответ, нахлобучила мне сахара – девушка явно любила всё делать сама – ответственная и предприимчивая. И как она угадала, ведь именно три ложки?
– Холодно сейчас на улице? – она сорвала плед с сушилки над конфорками и закуталась в него. Волосы у неё распушились, мне это очень понравилось, показалось, что рядом сидел ангел с донными карими глазами.
3
Квартира, которую снимала Кира, меня обрадовала. Две комнаты молочно-кофейного цвета, одна маленькая, метров шесть, но очень светлая с окном напротив двери. Девушка любила ещё и минимализм, как я заметил: кровать, тумба и метровый шкаф, а может туда просто больше ничего не вмещалось. Я поселился в зале: всю время молча кивал, говорить особо не хотелось. В моё распоряжение поступили диван тёмно-синего цвета, раскладной, стул коричневый советский, окно одно и частично балкон. Стукнуло девять, и сидя на теперь уже моём диване и читая одолженную книгу о славянах, дверь маленькой комнаты приоткрылась, вышла Кира, и, застыв ненадолго около неё, обратилась ко мне.
– Раз уж я единственная кого ты знаешь в городе, хотелось бы и мне про тебя что-то узнать. Не могу находиться рядом с незнакомцем.
Она заискивающе посмотрела на меня и, не дожидаясь ответной речи, нахмурила брови.
– Ну и молчи, зато я расскажу,– Кира оказалась на диване с подогнутыми ногами, я уважительно отложил книгу на подоконник и сделал это не зря.
Кира говорила сбивчиво и быстро, из её краткого рассказа я узнал много интересного и полезного, чего о себе рассказать не мог. Кира в семье приёмный ребёнок, помимо неё в семье ещё два брата: родные дети приёмных родителей, она учится на фото-видео-творчество на первом курсе, родители помогают ей, но помимо учёбы она работает фотографом на частных сеансах за счёт чего и выживает. Стало понятно, что личность она крайне эмоциональная: кроме рассказа она успела показать фотографии старых, разваливающихся домов около которых идти-то страшно, но на её фотографиях дома пылали в закате, вылезали из полутьмы, переливались в лучах солнца – это смотрелось изумительно, такую красоты не каждый подметит и отразит. Она даже успела упомянуть, что эти фото с того дня, когда мы впервые встретились. Я не спросил, сколько ей лет, сам определил, что около двадцати, мне как минималисту, – как я успел за собой заметить в последнее время, – хватило и этой информации. Рассказ закончился, и тишина накинулась на меня, вырвав из спокойствия, я сообразил, что девушка ждёт моей очереди и решал с чего же начать мою незаурядную историю и понял, что иначе, чем бред у меня не выйдет. Я почесал затылок и обречённо вздохнул.
– А ты интересная личность! В твоих работах есть искра, свет, начало…
Кира заулыбалась, но раскрыла меня.
– Не уводи тему, я жду.
– Мне рассказывать особо нечего, вчера уже всё рассказал. Приехал из города Заречного, полтора года провёл в коме, когда очнулся: мне заявили, что имплантировали искусственный аппарат, временно заменяющий работу сердца. И да, я правда о себе мало что помню, – я протянул руку в приветствии, вспомнив, что момент знакомства у нас был не очень и нужно это исправить,– Вильям Чёрных.
Она смекнула и добродушно пожала холодную ладонь – своей жаркой.
– Кира Смиридович, очень приятно. Кстати, обычно детей учат писать правой рукой, а левой пишут редко и с этим иногда связаны интересные истории, – она лукаво улыбнулась, – А у тебя такая история имеется? Или ты не помнишь, почему пишешь левой рукой?
Я задумался и прежде чем начать мучительное путешествие по своим воспоминаниям спросил:
– А к чему тебе это?
– Даже не знаю – зацепило сильно, я просто так к ерунде не цепляюсь, – Кира поёжилась на диване, – Интересно, помнишь ли ты такие важные вещи.
Я кивнул, мне показалось, она что-то задумала, мелькнуло в её глазах еле уловимое озорство, такое озорство видно у ребёнка, который вот-вот что-то натворит, разбалуется. И в этом я нашёл сладость, необычный привкус. Мне не составило труда вспомнить почему же я левша, до её вопроса это не вызывало во мне никакой подозрительности, будто я этого и не замечал, знаете мы же идём, переставляя ноги и не задумываемся как это происходит, какая часть мозга за это отвечает и подаёт сигналы, так и с рукой. Я задумчиво посмотрел на левую руку, повертел её и вскинул палец:
– Точно, а я же помню этот случай! Я тогда на велосипеде кататься учился, лет в пять, нет… в семь! С горки в парке катился, повернуть не успел, съехал в овраг, правую руку сломал, – я удивлённо посмотрел на Киру, и, вспомнив что дальше продолжил, – а пока в гипсе ходил, ради интереса левой рукой писать учился, а потом так неожиданно получилось, что когда сняли гипс правой рукой я больше писать не смог.
Кира довольно хмыкнула.
– Ну, вот видишь ещё не всё потеряно.
– Хорошо бы так и было, – я потянулся за книгой, потому что понял – разговор закончился. Кира лениво встала с дивана и пошла на кухню.
– Это не беда, – вдруг сказала она, оборачиваясь в коридоре с такой задумчивой улыбкой, словно её лицо превратилось в процессор, совершающий просчёты, – это будет даже интересно.
Глава 4.
1
Я был очень удивлён предложению Киры, которое она сформулировала не сразу, да и то раза с третьего я только понял, что она имела в виду. В её светлой голове загорелась лампочка: узнав, что я потерял память, она ненадолго ушла в раздумья, и вовсе в течение недели не замечала меня, но после, как ни в чём не бывало, выговорилась. И я понял, что третий пункт договора мы нарушили, даже не пытаясь ему следовать.
– Я могу тебе помочь. Смотри, это эксперимент: я провожу с тобой время, говорю…а, нет! Рассуждаю, а ты опираешься на свои ощущения и определяешь, что тебе знакомо, к чему тянет. Это как перебор всевозможных вариантов, а там уже твой мозг, – она ткнула меня указательным пальцем в лоб, а я продолжал ошарашенно моргать,– сам подаст сигнал, где и когда он подобное встречал. Система ассоциативного мышления, теория такая в психологии есть. Ну?
Что ну? – подумал я – интересно, конечно, но мало вериться. Ха! Ну и ладно.
– Я согласен, почему бы и нет, только «за», – и звонко отпил из кружки какао. Моё согласие Кира восприняла буквально.
– У тебя выходной?
Я посмотрел на часы – двенадцать десять, и направился в зал.
– Да, а что?
–Начнём!
Сначала я пожалел, что согласился на это мероприятие, обречённое на провал, но было уже поздно: мне еле удалось отвоевать время, что бы допить несчастное какао и собраться, – стоял я в шортах и майке тёмно-зелёного цвета. Кира ушла в коридор и делала вид, что увлечённо слушает музыку в наушниках и ждёт, периодически заглядывая в зал. Куда и насколько мы идём – я понятия не имел, но почему-то не отказался. Всё шло, как задуманный сценарий, как судьбоносный ход, как план побега – ничто не вызывало подозрений, меня окутало уже знакомое спокойствие.
– Кира, Кира, стой! Куда ты так бежишь?! – я не успевал спускаться по ступенькам, а в конце сошёл на шаг и степенно прошёлся до конца, где ждала пухлощёкая егоза.
– Скорее, а то там погода испортиться, – бубнила она, и я заметил с ней фотоаппарат.
– Ну и куда мы?
– Н-не знаю – гулять, – развела она руками.
В общем-то, так и произошло, мы бесцельно гуляли по округе, говорили о многом, из чего я точно помню: первое – я не умею играть в «правда или ложь», второе – путём дегустации напитков в кафе, что томатный сок гадость несусветная. Второе Кира решила проверить после того, как я не смог ответить какой мой любимый напиток – она цеплялась за каждую мелочь, называла море вариантов, из которых, я всё же выбирал то, что вспоминалось. С ней это делалось просто и непринуждённо, настолько же легко, как пить воду, если, конечно, у тебя нет ангины.
– Теперь буду жить спокойно – главную тайну себя я узнал – томатный сок не люблю, а в правду или ложь без памяти играть глупо, – сказал я угрюмо. Кира усмехнулась, чувство юмора она имела неплохое, поэтому восприняла мои слова, как хороший настрой на работу.
Мы шли в парке по узкой безлюдной аллее, и полетел мелкий снег под лёгкий ветер, он заполнил пространство, и Кира тут же схватилась за фотоаппарат. Она быстро меняла позы, то сидя, то под наклоном, выжидала момент и запечатлела снежное нашествие. Ноябрь не стал мелочиться и уступил зиме. Я укутался в куртку, но, несмотря на холод, мне не стало противно.
– Иди сюда, не стой там, лучше встань у того дерева. Быстрее, Вильям!
Настырно и резво она стащила меня с аллеи в лесок и поставила возле большого хвойного дерева, кора которого была ребристая и шершавая, а вокруг возросла полянка снега.
– Встань вот так, – она показала непринуждённую позу человека, который смотрит вдаль и прикрывает рукой часть лица, но я топорно встал у дерева с каменным лицом, как солдатик.
За снимки я получил нагоняй и попытался исправиться и тогда ощутил колоссальное впечатление: снег запорошил всё вокруг и я как ребёнок ловил его, собирал с земли в маленькие снежные комочки и запускал в фотографа. Её это ничуть не огорчило – напротив она выудила для себя интересный ракурс и получила хорошие снимки, что я понял по её лисьим глазам.
– Ну как тебе? Вспомнил что-то?
Мы возвращались домой в пятом часу, стемнело достаточно, что бы ощутить бешеное течение времени. Я честно задумался и так же честно ответил.
– Кажется, я зиму люблю, – и улыбнулся, замечая, как след ещё одного воспоминания пополнил меня. Всего ей не сказал, но на одном из фото, где я закрыл глаза, сознание заполонило белое кино, где я и трое ребят, которых вспомнить не удавалось, только билось точное осознание – они друзья, бежали к лесу, запорошённому снегом, вокруг мело, а сзади узнавался город…
2
Жизнь не сахар – дышу антикварной пылью и будничным угаром третий день подряд, потому что начальник попросил подменить его племянника. Видел я его, но вот что он заболел, не поверю никогда, это немного другая болезнь. Так что выходной мне не светит ещё очень долго, а по выходкам и экспериментам Киры я заскучал. Мне она помогала больше, чем доктор Резников с его «псевдо-практиками», которого я далеко и надолго послал. Как говориться: зачем платить больше? Хотя, как оказалось недавно плата Кире – моя способность к истории, к которой меня очень тянет. И это тоже заслуга Киры: неделю назад она попросила помочь с историей и я правда не знал каковы шансы моей помощи, а спустя полчаса оказалось, что знал я очень и очень много… Она даже обиделась, обозвала зазнайкой, и покраснев, удалилась в комнату. Я тогда поставил чайник, сварил какао и тихонько прокрался к ней в комнату. Для другого человека я так не сделал бы, а с ней, с ней так не мог, не мог издеваться. Мне показалось, в прошлом я так не поступал, промелькнуло воспоминание, скорее мысль, короткая, но хлёсткая, что мне не свойственно издеваться над другими, хотя в последнее время это меня и забавляло. Например, спорить с въедливыми покупателями, – покупки у нас в основном запланированные и кто заходил просто так получал бонус – беседу от меня иногда очень мудрёную. Да ну и ладно, опустим. Какао она выдула с пребольшим удовольствием и как-то сразу повеселела и отошла. Большую часть вечера, да почти до двенадцати, мы учили историю СССР, да ещё осилили подготовить ошеломляющий вывод по теме, что советский союз был устойчивым и надёжным государством, но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Конечно, вывод был намного больше и внушительней, но вспоминать дословно мне не хочется.
В магазин сегодня принципиально никто не заходил, а это в субботу. Сиделось за прилавком тяжело и нудно, и я прошёлся по залу – просторному и пустующему, – экспонаты в основном хранились в дальнем зале, подальше от глаз. Всяческие обереги, статуи древних богов, оружие, шкатулки, тумбочки, старые дизайнерские кресла, керосиновые лампы, от настольных до модели летучей мыши. Даже древние книги, начиная с тысяча семисотого года, которые я имел счастье лицезреть и даже бережно пролистывать. В том же зале в большом количестве висели рабочие луки и арбалеты, рапиры, сабли, имелась даже булава, среди мечей и катан, – катан было две на специальной подставке возле маленького окна. Но туда я не зашёл: кто же следить за входом будет? Вышел было на крыльцо, обдало холодным ноябрьским ветром, и тут же зашёл обратно и в тот самый момент за спиной дёрнули дверь и громко чихнули.
– Будьте здоровы, – скривился я.
– Спасибо, – ответили мне холодно.
Пришлось занять коронное место за стойкой с баночками и шкатулками времён царской России, почему-то в основном фарфоровых. В зале осматривался высокий хорошо сложенный рыжий парень, на вид лет двадцати. Не захотелось с ним говорить, видно было человек сам справиться, ходит, осматривается и шепчет себе под нос. И всегда так бывает – целый день ждёшь покупателей, а как только плюнешь на всё – они появляются. И парень направился ко мне, но странно, он не смотрел на меня, просто шёл туда, где по идеи находиться продавец, будто о чём-то задумался.
– Здравствуйте, – успел сказать я и тут же осёкся, парня что-то напугало, я даже повернулся, мало ли что могло произойти за спиной, но фарфоровые шкатулки остались на месте и ничьей жизни не угрожали.
Парень с зелёными глазами и россыпью веснушек на щёках смотрел на меня и молчал, он буквально застыл, и когда мне показалось, что во лбу он просверлит мне дырку, я выразил своё недовольство прямо:
– Дырку во мне просверлите, скажите хоть что-нибудь, – парень встрепенулся и не найдя что ответить вышел из магазина, – Нет, и в правду самый логичный ответ, взял и ушёл, – я недовольно оповестил пустоту.
Со странным парнем время пролетело, как комета и минут через двадцать я закрыл магазин. Погода позволила прогуляться – дом Киры находился в паре кварталов от работы. На тонком слое снега пробивались мои следы, шёл я размеренным шагом, наблюдая за проносящимися в темноте машинами. Примерно через десять минут появилось ощущение слежки, может, показалось, но постоянное желание повернуться начало раздражать и мешать хорошей вечерней прогулке. Всё-таки я обернулся: довольно далеко от меня шёл человек, как мне показалось, меня он не видел вовсе и больше никого поблизости не обнаружилось. Раз такое дело, подумал я, нужно разобраться, и пошёл к нему, быстро и с ухмылкой на лице. Когда он понял, что я иду на него и смотрю в упор, он сделал следующее: вдруг прошёлся навстречу – я ожидал объяснений, каких-то разборок, но он свернул в переулок в нескольких метрах от меня, а в переулке, как испарился.
– Что тебе нужно? – крикнул я, но опоздал, – Дёру дал, значит! – закричал я сильнее и сплюнул.
И что вот с такими делать? И кто мне скажет? Я осмотрелся – стемнело почти до мглы, и подумал, что не мешало бы дойти до дома, пусть бежит, захочет встретиться – найдёт меня.
3
Сказать, что я бедствовал – это слегка упростить, хотя мне этот факт не мешал ничуть. В магазине платили подозрительно столько, сколько хватало на квартплату, еду и проезд. Смешно даже, но телефона у меня не было, поэтому я изредка звонил с городского телефона Киры, но чаще родители звонили мне сами. Однажды Кира подняла трубку и познакомилась с Ликой, моей мамой. Было забавно объяснять маме, что Кира друг в прямом, косвенном и переносном смысле. Лика позвонила и сегодня, поздно вечером, напомнила мне о лекарствах, которые я должен принимать и испортила настроение предстоящей операцией, о которой я старался не думать вовсе. Так, если о чём-то думаешь часто – это скапливается вокруг тебя, словно слизь, наседает, облепливает и не даёт покоя.
– Мама, – угрюмо сказал я в трубку, – не нужно напоминать мне о том, о чём я сам никогда не забуду.
– Вильям, как ты там, как память? Всё хорошо? Ты так резко уехал, мог бы остаться, зачем было уезжать, ты же там один.
– Хорошо, мам, хорошо, ты не нервничай, я по-прежнему ни чёрта не помню! – дежурно ответил я. Это стало печальной шуткой, таким своеобразным напоминанием о трагедии. – Я так решил, значит было нужно уехать.
И все же я соврал, вспомнил немного, но молчал, не хотел, не то чтобы сглазить, просто хвалиться не любил. Разговор дальнейший пересказывать не стану – ничего интересного. Выходные я провёл с Кирой, мы как обычно гуляли и говорили и завели довольно интересную тему.
– Ведь невозможно ничего не помнить! – воскликнула она, отрываясь на минутку от любимого дела. – Ты же ешь, ходишь, в конце-то концов – говоришь, это то же память только другая – семантическая, – она присела, завидев кусочек зелени проклюнувшейся через снег.
– Но я не помню воспоминаний о себе, – как же глупо это звучало, я даже усмехнулся.
– А это биографическая память, – она подошла ко мне,– родителей ты помнишь?
– Да, помню.
– Есть такой вид памяти человека, – она уже переключилась на меня, меняя ракурс, – эпизодическая – ты просто не помнишь место и время, и что произошло в конкретный день. Так, ведь?
– Так, – ответил болванчик.
– Ты хочешь вспомнить всё, чего не помнишь, – продолжала она и фотографировала одновременно, размышления и любимое дело она совмещала слишком умело, – но ты не знаешь, что именно нужно вспомнить. Давай сузим круг, слишком сложно пока что, – фотоаппарат она убрала в чехол и повесила на шею, и мы пошли по припорошённой снегом поляне из статуй голых деревьев.
И я задумался, что сейчас мне хотелось бы выудить из головы, и пришёл к выводу, что увлечения: как-то скучно стало в последнее время, захотелось вспомнить, как раньше я прожигал время.
– Можно узнать, чем я занимался: увлечения, хобби.
– Давай попробуем, – Кира приняла серьёзное выражение лица.
Мы присели на подвернувшуюся лавку, Кира всмотрелась в мои глаза, она обдумывала с чего начать. Признаться, я знал, что она новичок, но мне это не мешало и ничуть не пугало – иногда умелый человек не может не то что применить полезные знания в жизни, а даже не сразу направит их в нужное русло. У Киры это каким-то образом получалось.
– Когда тебе становится скучно или грустно, к чему ты тянешься? – начала она с простого вопроса.
– Ну, я иду гулять.
– Но когда ты гуляешь, ты держишься определённых мест?
Честно задумался, и напрягая внутренние рецепторы, я припомнил последний скучный день и ответил:
– Да! Кажется, тянет в лес, в тишину. Куда бы ни пошёл, обязательно зарулю на какую-нибудь поляну.
– А желание что-то сделать есть? Присесть, пробежаться или же залезть повыше, что-то специфическое, не будничное? Представь себя сейчас на такой поляне или в лесу, расслабься и закрой глаза.
Я честно представил себя в лесу: ничего необычного, кругом деревья, делать, конечно, ничего сверхподвижного не хотелось, кроме одного – сосредоточится на самом дальнем дереве и прицеливаться к нему, вымерять расстояние. Странное ощущение я передал Кире, она, хмыкнув, предложила мне пока не открывать глаза и представить возле себя различные предметы, которые она называла.
– Теннисный мяч, – он валялся в снегу и симпатии особой не вызывал, лишь получил пинок, – велосипед, скоростной! – И его я представил, с тонкими куриными колёсами, бараньим рулём, и так противно стало, что он сам и покатился в неизвестность. – У тебя довольно сильные мышцы рук и предплечья, представь, – она ненадолго замолчала,– цель, пробормотала она, – цель, метательные ножи!
Метнув парочку в цель, в моём сознании вспыхнул красный флажок, и я вскрикнул, порезаться я не мог, но боль обожгла руку выше кисти, и ощутил её я самой настоящей.
– Нет, точно не моё!
Вариантов перебрали много: чуть ли не до дротиков и меча для регби, но всё это мне не представлялось никак. Я бы не отнёсся к этой затеи серьёзно, если бы не нашёл продольный, еле видный порез на правой ладони. Мы возвращались домой, и прошли мимо стрелкового клуба, где тренируются в стрельбе из различных видов оружия, от пневматического пистолета до примитивного лука и Кира повела меня туда. Про этот клуб я раньше не слышал, хотя он находился совсем недалеко от антикварного магазина.
– Деньги есть? – вымогательски спросила она, проходя к стойке.
– Найдутся, – скрягой я не был.
Любовью к огнестрельному оружию я не воспылал, в стрелковом зале сероватом и холодном мне стало дурно, а звук выстрелов даже через наушники раздражал до неприличия. К тому же хоть в мишень я и попал, когда её приблизили, я поспешил выйти, ничего не объяснив, ни инструктору, ни Кире. Пули прорезали грудную клетку мишени-манекена, и у меня досадно колыхнулось в груди. Кучности выстрелов удивилась не только Кира, но и инструктор, который упомянул, что я где-то занимался, на что мне осталось только пожать плечами и сказать: «Не помню». И тогда инструктор, уверенный в моей подготовке, мужчина армейской наружности, бритый, голубоглазый и давяще высокий – предложил другой зал и оружие. Я согласился, честно осознавая – в этом что-то есть. Мы перешли в зал, где на стенах висели арбалеты и луки; инструктор осмотрел меня и выбрал средних размеров лук, объяснил, что и как делать и ушёл с Кирой подальше. Натягивая тетиву я испытал необъяснимое чувство дежавю – руки сами, словно знали, что делают и вправили стрелу, я поменял позицию совершенно бессознательно и отпустил тетиву с едким ни с чем несравнимым ощущением досады, будто у меня отняли очень ценное нечто и вот я держу его в руках, а оно уже не такое, каким было раньше. Инструктор довольно хмыкнул, и вручил мне арбалет потяжелей, после нескольких попыток оторвать меня от лука. И с ним я справился, ему не пришлось ничего объяснять. Сначала я долго рассматривал прибор и подсознательно понимал, где и что находится и как с ним обращаться: я упёр арбалет в пол, и зацепил ногой, взвёл механизм, прицелился и с огромным удовольствием услышал свистящий звук болта, вырывающегося из ложбинки. Меня посетило чувство многократного повтора, я выстрели всего раз, а показалось, что намного больше и слух и зрение и телесное восприятие взбунтовались, раз за разом, повторяя момент выстрела. Я насчитал всего тринадцать, и мне стало неуютно, чувство страха, которое сейчас было неуместно, подкрадывалось, а точнее вылезало изнутри, я застыл у мишени и смотрел на неё ошарашенными глазами и совершенно не двигался. Смотрел, пока все пущенные в неё болты не смешались в один, хотя я понимал, что зрение подводит, там же всего один болт, откуда взялись ещё три, непонятно; они слились в единый толстый болт с пушистым жёлто-белым наконечником. Оторваться от магической мишени я не мог, что-то начинало вспоминаться, мелькало: будто я в цветущем лесу возле похожей мишени, я маленький, наверное, лет двенадцать. В видение проклёвывалось что-то серое и мутное, оно веяло опасностью, но его перебивал цветущий лес. И тогда я понял, что серое и мутное – это то, что я хочу вспомнить, тот злосчастный день моей жизни, но как я не старался впустить серое и мутное, цветущий лес останавливал его, как фильтр на кране не пропускает грязь и заразу.
Меня окликнула Кира, она подошла и боязливо спросила, всё ли со мной в порядке, даже потрясла за плечо с несвойственной ей опаской в глазах. Она погладила меня по щеке, когда я ответил, наверное, я напугал её.
– Ничего, некоторые воспоминания даются с трудом, – сказала она, стоя рядом со мной и придвинутой мишенью, – как замки. Ты справишься.