Конечно, Рома был сейчас совсем не вовремя, но отказаться от его предложения я не смогла, – сам процесс курения уже несколько успокаивал воспаленные нервы. К тому же, очевидно, в мозгу у Володи внезапно снова произошел переворот, и он в последние дни начал запрещать мне курить, мотивируя это тем, что он просто так решил.

Мы разместились на большой картонной коробке, набитой до предела каким-то хламом, благодаря чему она легко выдерживала вес нас двоих, и закурили. Одну, следом вторую… Чтобы как-то нарушить неловкое молчание, длившееся все это время, парень негромко включил музыку на мобильном и даже иногда подпевал, если можно так сказать о речитативном исполнении стихов. Забавно было его слушать, когда он пытался быстро-быстро проговаривать слова песни заплетающимся от спиртного языком. Не знаю, что так подействовало на меня, но тогда я впервые почувствовала, что мне приятна его компания, более того, он мне даже начал нравиться. Возможно поэтому, когда через несколько песен ритмическая музыка сменилась лирической и юноша пригласил меня на медленный танец, я не стала противиться, хотя очень стеснялась своей неуклюжести.

Я давно знала о влечении Романа ко мне, с первых дней нашего знакомства. Что таить, мне было лестно, пусть я и не показывала этого, держа себя с ним холодно. Он тоже всячески старался этому сопротивляться – честь и хвала такому другу, – вел себя доброжелательно, но очень сдержанно. Я была уверена, что это наваждение у него скоро пройдет, если его не подпитывать, давая повод своим поведением, – что я успешно выполняла, – или частым попаданием на глаза, потому после возвращения парня из армии год спустя ни разу об этом не задумывалась и не вспоминала даже мимолетно. Только сейчас, прижавшись друг к другу в танце, едва прикрытые одеждой, я осознала всю силу его тяготения, так предательски выказываемую телом, и занервничала. Я не могу сказать, что я ему не доверяла, несмотря на то, что он был изрядно выпивший и вряд ли хорошо себя контролировал, но испугалась. Наверное, как я сейчас думаю, причиной тому, скорее, было недоверие к Володе. Как бы ни развернулись дальше события, я не хотела поднимать шум и боялась, что об этом узнает муж… с его патологической ревностью, в проявлении которой всегда виновата женщина, и убежденностью в заговоре против него. Хотя… признаюсь, я больше боялась не столько за себя, сколько, как ни странно, за Рому, который на фоне своего друга все равно виделся более чистым и порядочным.

– Спасибо за танец! – изящно поклонившись, поблагодарил юноша, когда музыка затихла. Это было так мило, что растрогало. Я кивнула головой в ответ, уже немного успокоившись и даже сочувствуя ему, понимая, как трудно ему приходится, но все же поспешила направиться в сторону постели… от греха подальше.

– Давай, может, еще раз перекурим перед сном? – остановил меня он на пороге, как-то жалобно это произнеся. – Пожалуйста! Посиди со мной!

Конечно, я понимала, оставшись, я словно дам свое молчаливое согласие на его «душевные порывы», но, если сменить угол зрения, разве я могла его за это «наказать» своим уходом, ведь он ничего лишнего себе не позволял? Мы уселись на ту же коробку и снова закурили. В голове кавардак, на душе камень. Я вздрагивала от каждого шороха, из раза в раз все сильнее напрягая слух, пытаясь определить его источник. Порой мерещилось, будто Володя наблюдает за нами. Я поминутно оборачивалась и вглядывалась в темноту комнаты, чтобы удостовериться, что это лишь мое разыгравшееся воображение. Я чувствовала себя подлой гадюкой. Подлой оттого, что решила не говорить ему об этих ночных посиделках. Да и Рома не скажет – за это я ручалась. Володя же… додумает! Вот почему я считала преступлением и эти перекуры, и этот танец; и, как каждый преступник, боялась поимки.

– Эх… Классная ты девчонка, Танюха! – неожиданно начал мой компаньон уже уверенным голосом. – О лучшей и мечтать нечего – лучше просто нет, не бывает! Мне бы такую девушку, как ты…

– Ты преувеличиваешь…

– Да чтоб мне с этого места не сойти, если сбрехал хоть на слово! Мамой клянусь! Жаль, что ты с Вовой раньше познакомилась… Нет, то есть, я рад за него! Он мой друг, и я ему желаю только добра и счастья..! Но если бы не Вова…

– То что? – раздраженно спросила я. Такие разговоры выводили меня из себя.

– Не злись, прошу тебя! Не подумай, что это пьяный бред! Наоборот, ты знаешь, что у трезвого на уме… Ты мне нравишься… очень нравишься! И я даже завидую Володе, как ему повезло встретить тебя! За какие заслуги ему такой подарок? Я бы многое отдал за твою любовь… А он, дурак, совсем тебя не ценит… я же вижу, – жалостливо договорил он, обхватив ладонью мое бедро. Я замешкалась, соображая, как мне на это отреагировать – возмутиться или одобрить равнодушием, но анализирование заходило в тупик. Чем больше затягивалась пауза, тем интенсивнее становились поглаживания. Так и не определившись – меня жалеют или проявляют свою симпатию, я взяла середину: молча, но весьма грубо скинула его руку, давая понять, что его нежности мне явно не по вкусу. Однако юноша, будто бы совершенно ничего не замечая, продолжил:

– Мне так обидно за тебя, когда я со стороны наблюдаю, как Вова ведет себя с тобой! Порой так и врезал бы ему! Разве можно так поступать с любящим тебя человеком? Совсем не ценит…

– Как-нибудь без тебя разберемся! Ты бы так сильно ценил..! – ядовито воскликнула я, в самый последний момент поубавив громкость своей речи.

– Конечно! Что я тебе сейчас докажу… Если бы не Вова… Хотя… Я пожертвовал бы нашей дружбой ради тебя! Бог мне свидетель, не вру! Если бы ты была со мной…

– Рома, я по рукам не перехожу! Тебе все пути закрыты навсегда!

– Я знаю! Это правильно! И этим ты мне нравишься еще больше! Поэтому и говорю… Если бы не Вова, то у меня был бы шанс…

– То мы бы с тобой, скорей всего, никогда не познакомились бы!

– И то верно! Уже светает… Надо бы поспать хоть пару часов… Спасибо тебе за все!

Знаете, наверное, где-то там, в глубине, в самых потаенных закоулках моей души, я была рада тому, что этот откровенный разговор все же состоялся. Не для того, чтобы потешить свое самолюбие очередным воздыхателем, – вовсе нет. Мне казалось, что наконец-то расставив все точки над «и», я сняла с себя всякую ответственность по отношению к этому человеку, тем самым облегчив жизнь нам обоим. Теперь, мне казалось, мы могли расслабиться в общении между собой, не обдумывая каждое слово и каждый жест, дабы собеседник не счел за намек на нечто большее элементарное дружелюбие. Уж больно я устала от маски «снежной королевы», воя от одиночества. Правда, безусловно, я и представить себе не могла, что этот собеседник, после такого разговора, решится меня поцеловать! Как только его губы коснулись моих, я, точно ударенная током, вскочила и полушепотом закричала:

– Да как у тебя наглости хватило только! Рома, я жена твоего лучшего друга! Очнись! Как ты утром в глаза-то смотреть ему будешь?

Не дожидаясь ответа, я ланью перескочила через порог и улеглась в постель, несколько раз сильно толкнув Володю, уже не переживая, что он проснется. От волнения я плохо что-либо соображала, но это место, под боком у него, я посчитала лучшим укрытием. Роман вошел с минуту спустя, когда я едва выровняла сбившееся дыхание, закинув Володину руку себе на живот, словно ремень безопасности, но, вместо своей кровати, направился ко мне и, присев на корточки, как ни в чем не бывало, сказал:

– Спокойной ночи, Танюша! Сладких тебе снов!

– Тебе тоже, Рома! – совершенно машинально ответила я, пытаясь в уме поэтапно разложить случившееся по полочкам. Такое странное поведение юноши, как будто под гипнозом, должно было иметь логическое объяснение, и я хотела его найти.

– Прости меня, если обидел! – не унимался он. – И в мыслях не было…

– Все нормально, Рома! Ложись спать, наконец!

Не знаю, что именно ему послышалось под «все нормально», сказанное абсолютно противоречащим словам тоном, а парень так просто сдаваться, видимо, не собирался. Замерев на несколько секунд, он вновь, невзирая на сопящего рядом друга, которого многие предпочитали обходить седьмой дорогой, осмелился повторить попытку, впившись в губы так, что у меня с трудом достало сил отпихнуть его на пол. На такое не каждый отчаявшийся пошел бы, и теперь я по-настоящему разозлилась. Я мгновенно поднялась и села на край кровати, сдерживая свой гнев буквально на пределе возможностей, чтобы не ударить его и не заорать в полный голос. По округлившимся глазам Ромы стало понятно, что он только сейчас пришел в себя и начал осознавать происходящее. Он быстро отполз к своей постели и снова застыл, в страхе ожидая моих дальнейших действий, ни разу даже не шелохнувшись за все время, что я молча всматривалась в него пронзающим взглядом, решая, как мне поступить.

– Угомонись! Или я утром все расскажу Вове! – в конце концов пригрозила я, чувствуя, как от злости искажено лицо.

Будто бы выдохнув с облегчением, Рома тут же затараторил, практически запрыгивая в свою кровать:

– Прости меня, пожалуйста! Не говори ему, прошу тебя! Не знаю, что на меня нашло! Бес попутал! Сам не думал, что на такое способен! Прости, умоляю! Больше никогда и пальцем не прикоснусь, честно! Только не рассказывай!

– Да заткнись ты уже! Спи! Не скажу!

Роман очень скоро заснул; за окном было уже совсем светло. Первый час моих же стараний подремать хоть немного не увенчался успехом. Да и как тут можно было забыться сладким сном после таких виражей? Несмотря на все обиды, нанесенные мне Володей, меня мучила совесть, медленно всаживая свои острые клыки в мою сущность. Я пыталась ее усмирить как могла – и мирными соглашениями, и вескими доводами, но она по-прежнему настаивала на своем: «Поведай все, очистись». Я не хотела ей уступать и повторяла нам обеим: «Перед кем очищаться? Перед ним? За что? И не подумаю!» А она в ответ не унимаясь: «Чем ты в итоге его лучше? Какие претензии ты можешь ему предъявлять? Ты такая же, как и он!»

Словом, наступить на горло собственной совести у меня так и не вышло, но, пообещав ей действовать по обстоятельствам, с возможным исходом в ее пользу, спустя некоторое время она все же позволила мне впасть в дремоту. Открыв глаза через несколько часов, я не сразу вспомнила даже где нахожусь, но на душе, на удивление, было так легко и спокойно, что я не стала торопиться покидать постель, решив немного понежиться. Лишь когда минутами позже в уме восстановилась хронология событий последних суток, я с ужасом осознала, что нахожусь в комнате одна, а значит, Володя, вполне вероятно, уже мог знать о ночном инциденте, надавив на приятеля, который по простоте своей душевной выдал бы себя, сам того не желая. Я начала поспешно собираться, прислушиваясь к звукам в квартире, – слишком тихо, что показалось мне весьма подозрительным. Только сейчас, одеваясь на скорую руку, меня впервые посетила мысль: а что, если Вова изначально все знал? Что, если Рома следовал установленному плану? В том, что Володя запросто мог «срежиссировать» подобную сцену, не было никаких сомнений, но мне было трудно поверить, что в его товарище сидит такой «актерский потенциал», хотя это в некотором роде и объясняло его странное поведение, причину которого давеча я так стремилась постигнуть. А может, дело все-таки не в нем, а во мне? Очередной жизненный урок по «пройденному материалу», который я никак не усвою?

Едва я закончила собираться, чтобы присоединиться к товарищам и поскорей во всем разобраться, как в комнату вошел Володя. Его счастливая физиономия и торжественный возглас: «Хорошо, что ты уже проснулась! Я шел тебя будить на завтрак!»,– вопреки всему, так и не дали мне четкого представления о его роли в произошедшем. Наоборот, это еще больше усилило двоякие ощущения – либо он вовсе ни при чем и, по обыкновению своему, просто ничего не помнит о вечере накануне, потому для него все окружающее в радость; либо он точно причастен и насмехается надо мной, снова упиваясь своим умом и сообразительностью. Одна надежда прояснить ситуацию, чтобы выстроить стратегию своего поведения, была на Рому, однако, подходя к кухне, где был накрыт завтрак, я невольно замешкалась, неожиданно для себя поняв, что не готова столкнуться с ним лицом к лицу, оставаясь в равновесии, и это, как я посчитала, был мой первый промах, который никем не остался незамеченным, – первый и, увы, не единственный. Разместившись за маленьким столом напротив Романа, наши взгляды неизбежно пересеклись. Вот он – момент истины для всех! Такие неподдельные стыд и страх, застывшие в его глазах, не дали зацепиться за собственные предположения о ранней договоренности друзей и мгновенно откликнулись во мне. В попытке скрыть такую «улику», мы с «сообщником» одновременно опустили глаза в свои тарелки, за всю трапезу больше ни разу не взглянув в сторону друг друга, на что присутствующие также обратили внимание. Естественно, Володя не мог не заинтересоваться такими переменами в наших отношениях, с той же минуты начав постоянное наблюдение за нами. Мы оба знали, что если он задался целью, то утаить от него что-либо просто невозможно, но все же всячески старались «держать марку», даже чересчур. Никак не согласовывая между собой свои действия, мы вели себя абсолютно солидарно – уклонялись от любых контактов друг с другом, придав тем самым разительный контраст тому, что «до» и «после». Но это я вижу сейчас, а тогда такая тактика казалась мне выигрышной. Володя по-прежнему был весел и общителен, казался совершенно расслабленным и беззаботным, и спустя немного времени Роман поддался настроениям товарища, скорей всего, уже и позабыв обо всем. Воспоминания и обсуждения забавных историй из жизни так увлекли их, что заняли на несколько часов. Иногда к ним присоединялась и мать Романа. Я же все время сидела молча рядом и, по-моему, ничего не слышала, лишь автоматически улыбаясь, когда смеялись они. Как я не хотела, а вовлечься в этот процесс у меня не выходило. Муж с завидной периодичностью метал мне презрительные взоры, но впервые ни разу меня не затронул, что, как ни странно, напрягало еще больше. Я чувствовала себя каким-то подопытным кроликом, понимая, что, строя догадки, Володя ведет двойную игру, причем игру без правил, и я ничего не могла с этим поделать. Казалось, ему подыгрывало даже время, которое для меня тянулось очень медленно. Просидев вот так до вечера, уверена, я довела бы себя до очередного затяжного нервного срыва, поэтому и была несказанно рада, даже несмотря на жару и сильное недосыпание, когда хозяйка дома повела нас всех с собой на рынок, а после нашла мне работу на кухне.

К вечеру мне наконец-то удалось хоть немного расслабиться. Время и какое-либо нетрудное занятие – лучшие лекарства от многих потрясений. Несмотря на то, что мы с Ромой так и продолжали избегать друг друга, – на всякий случай, – между нами все же ощущалась «смена погоды», и переносить наше вынужденное нахождение под одной крышей стало значительно легче. Казалось, успокоился и Володя. Пригубив к тому времени пару литров пива, он стал вести себя вполне обычно, без фальши, и я выдохнула с облегчением, что буря прошла стороной. Теперь я не сомневалась, что на завтрашнее утро вся эта история покажется мне лишь реалистичным сном, который, как и любой сон, изо дня в день теряя свои краски и ясные очертания, в конце концов просто забудется. Однако, как уже наверняка мог заметить мой дорогой читатель, если бы все так благополучно закончилось, то к чему бы я это писала? Да, все верно! Точку тут было ставить рано, а я снова поспешила…

На улице стемнело, и народ в лучших летних традициях, точно растаявшее мороженое в вафельном стаканчике, вытек из своих домов. С наступлением темноты город снова вышел из анабиоза и жизнь закипела в его артериях, чтобы с рассветом вновь в него впасть, но за эти несколько часов это возбуждение, точно инфекция, с воздухом проникая через открытые окна, заражало всех, кто не успел укрыться от него в своих постелях. Я не стала исключением. Как и каждая уважающая себя молодежь, вопреки даже физической и хронической душевной усталости, мне не хотелось оставаться в квартире, к тому же у чужих людей. (А иначе, собственно говоря, для чего было сюда ехать?) Но большая вероятность провести вечер по вчерашнему сценарию, пусть и сменив некоторые декорации, явно тоже не прельщала. Дилемма, любой путь решения которой был для меня одинаково пагубным. Но, к моему великому изумлению, делать этот нелегкий выбор мне не пришлось. Каким бы странным при тех обстоятельствах мне не показалось предложение Володи пройтись к морю только вдвоем, я его приняла без раздумий, даже на секунду не побеспокоившись, «красиво» или «некрасиво» это выглядит со стороны. Согласитесь, с учетом всех «за» и «против», этот вариант времяпровождения был куда привлекательнее.

Мы черепашьим шагом и практически молча направились к пляжу. Несмотря на минимальную скорость передвижения, дошли мы невозможно быстро. Вокруг не было ни души; едва доносилась музыка из ближайшего диско-бара. «Наконец-то!» – мысленно воскликнула я, жадно втягивая соленый воздух и вслушиваясь в шепот волн. Я плюхнулась на песок у самой воды, чувствуя, как по телу разливается сладкая истома, а вместе с ней слабеет и душевный спазм.

– Ну, вот… Мы одни! – загадочно начал Володя, разместившись подле меня, устремив свой взгляд к черному горизонту. – Я тебя внимательно слушаю!

– Э-э… А что ты хочешь услышать? – спросила я, не успев сложить в уме все части пазла воедино.

– Ну, я подумал, вдруг ты желаешь поведать мне, что произошло между вами с Ромой, как я предполагаю, пока я спал! Поэтому и пошел с тобой на прогулку, бросив друга дома, который нас же и пригласил, чтобы тебе не мешали и не смущали тебя!

– С чего ты решил, что что-то произошло? – попыталась я сделать «непонимающий» вид.

– Потому что я не кретин! – прикрикнул он, теряя самообладание от моей упертости. Я вздрогнула. – Такие резкие перемены в поведении на пустом месте не случаются!

Хоть я уже и знала о бесполезности и бессмысленности всех моих дальнейших слов и действий, я продолжала отпираться, также перейдя на повышенный тон.

– Какие перемены? О чем ты? Все как обычно! И вообще! Если он твой друг, это еще не значит, что я обязана пожизненно перед ним стелиться!

Володя около минуты молчал, чем очень меня смутил. После того «ялтинского процесса» с участием моей родни, он изменился в моих глазах. Он казался непредсказуемым, и предугадывать его намерения мне стало трудно. Я не могла понять, на чем строятся сейчас наши прения – сугубо на Володиных догадках или на «выбитых» сведениях от «соучастника». Где именно он блефует? Рассказать или все отрицать?

– Твои старания сделать из меня дурака тщетны и ни к чему хорошему не приведут, – снова заговорил Владимир, чуть спокойней, но более низким голосом, от которого меня пробирало. – И чтобы твою светлую ученую головку больше не посещали подобные мысли, я сразу оговорюсь, что все знаю. Рома оказался умнее и, в отличие от тебя, сразу сознался.

Я и поверила, и не поверила одновременно, но такой угрожающе-оскорбительной манере разозлилась однозначно.

– Так… раз ты все знаешь… От меня-то ты чего хочешь? – поинтересовалась я слегка надменным тоном.

– Услышать твою версию произошедшего! В деталях, разумеется!

– Небольшое недоразумение! Мы сами с ним разобрались. Говорить там не о чем.

Я видела и осознавала, что мужа бесит моя неуступчивость, но вместо логичного испуга я испытывала лишь прилив сил и необычайную смелость. Суть моего упорства заключалась не в том, чтобы спасти бедного «очарованного» мною Романа от гнева друга, хотя это все же имело место быть (я сомневалась, что Вова вообще подходил к товарищу с этим вопросом), а в самом нашем противостоянии. Его тотальный контроль и полная подотчетность ему против права на собственное мнение и отстаивание личных интересов.

– А-а, нынче это так называется, да? Отлично! Значит, если однажды застанешь меня в постели с другой, милая, не расстраивайся! Это всего лишь недоразумение!– практически прокричал супруг, вскочив на ноги передо мной. – Последний раз спрашиваю: что между вами было?

– Ничего, – спокойно настаивала я.

– Ты хочешь, чтобы я без разбора ему морду набил? Я же набью!

– Ну, в этом ты мастер, я знаю!

Казалось, благоверный уже подпрыгивал – так сдавали его нервы. Повернувшись ко мне спиной, лицом к морю, я слышала, как он сделал несколько глубоких вдохов, а после опять закурил. Все это меня забавляло и утомляло единовременно. Я поднялась и по колени вошла в воду. Снизу вверх по телу растекалась приятная прохлада. От удовольствия я зажмурилась… Я не здесь! Не с ними!

– Хорошо, пусть будет по-твоему! – снова нарушил молчание Вова, заставив меня в изумлении от услышанного обернуться. – Но все же ответь, пожалуйста, на один вопрос! Честно, глядя мне в глаза! Обещаю, каковой бы ни была правда, я никому не причиню вреда! Я и виду не подам, что что-то знаю! Все останется между нами, все решим между собой по-тихому.

Я медленно приблизилась к нему. Я догадывалась, о чем он хочет спросить, наверное, как хотел бы и любой другой. Но я должна была отчетливо видеть его лицо, чтобы понять, насколько он сейчас искренен.

– Ты спала с ним? – как-то безнадежно прозвучало из его уст, точно человек уверен в вынесении ему смертного приговора. Может быть, поэтому, несмотря на то, что подобного рода вопросы очень обидны, я не стала устраивать истерики, а лишь озлобленно кинула ему в физиономию: «Нет!»

Несколько секунд мы стояли точно окаменелые, не отводя свои взгляды друг от друга. Напряжение двести двадцать: подключи к нам лампочку – будет гореть. Точно в замедленной съемке, я наблюдала, как менялось выражение лица Володи – от удрученного до заносчиво-торжествующего; он явно был доволен собой.

– Я верю тебе! Вижу, не врешь! – лукаво улыбаясь, заключил он. Я в качестве издевательства сделала реверанс. – Знаешь, как больно осознавать, что об твою доброту вытирают ноги… Ведь я тебе один раз уже простил!

– Какой раз? Что ты мелишь?

– Ну тот… в Ялте! А измену с моим лучшим другом… ну, извините!

– Как ты мне надоел своей Ялтой! Может, хватит уже напоминать об этом чуть ли не каждый день? Сто раз уже обсуждали эту тему! Простил он мне… Ничего бы ты не простил, если все, что тебе наговорили, было бы правдой! Давно бы уже расстались! Сказочник! – едва ли не прокричала я.

– Тогда я просто многого не замечал. Наивный влюбленный болван! А теперь я бы ничему не удивился! Вон… вчера только! Меня не постеснялась, так профессионально перед Ромой задом вертела в своей мини-юбке, что чуть трусами не светила! И я бы на его месте подкатил бы к тебе! Да-да, не смотри на меня так! Я еще утром за столом понял, какая муха вас укусила! Поэтому, я считаю, он ни в чем не виноват! Ты виновата! Ты его спровоцировала! Мне лишь оставалось выяснить, как далеко дело продвинулось, точнее, как далеко ты его завела.

Я стояла, уставившись на Вову с приоткрытым ртом, как вкопанная. Даже язык не поворачивался сказать хоть что-то. Я не могла пошевелиться – в такой ступор впала. Казалось, толкни меня, и я рухну давно засохшим деревом. Володя же, не дождавшись, очевидно, желаемой реакции, продолжил:

– Твоя же излюбленная фраза: сучка не схочет – кобель не вскочит! А, судя по твоему молчанию за целый день, ты этого хотела! Иначе бы рассказала мне! Так в чем же проблема была? Почему же не переспала с ним? Я не помеха был, ты знаешь, когда выпью, я очень крепко сплю. Мама его не зашла бы в комнату, даже если бы что-то услышала. Что же тебя остановило? Из любопытства спрашиваю!

– Да вот сама не знаю! Дура, наверное, потому что! Видимо, надо было! – огрызнулась я, наконец-то придя в себя.

– Что же ты так? Надо было, конечно! Мне для лучшего друга ничего не жалко! И уж тем более переднего места какой-то шл…!

Я дала ему пощечину с такой силой, что едва не сломала руку. Она заболела во всех суставах: и в плече, и в локте, и в кисти, а в особенности на месте старого, еще детского перелома. Я мгновенно разревелась, обхватив здоровой рукой больную, не понимая, от чего больше плачу – от боли или обиды, но тут же пустилась наутек, чтобы скрыть свои слезы. Я бежала не разбирая дороги, и мне было абсолютно безразлично куда; тогда я не боялась потеряться в чужом городе, я просто этого не осознавала.

Супружник догнал меня на выходе из пляжа и вцепился мертвой хваткой. Я пыталась вырваться, брыкаясь, как необъезженная лошадь, но мне не удавалось. Я с большим трудом смогла высвободить руки, чтобы снова ударить его, но он, не церемонясь, перехватил их и заломил за спину.

– Успокойся! Не заставляй меня делать тебе больно! – прошипел он, точно змей.

– Отпусти меня! – тем же тоном ответила я, по-прежнему извиваясь в его «объятиях».

Володя оторвал меня от земли и понес обратно к воде, не обращая внимания на все мои угрозы и требования, а после насильно уложил на песок и сел сверху, сомкнув наши кисти в замок и держа их прижатыми на уровне моей головы.

– И куда же ты пойдешь? – с ехидной улыбкой спросил он.

– Все равно! Лишь бы подальше от тебя!

– Еще не хватало, чтобы я искал тебя с милицией. Прославиться хочешь на весь полуостров? Пока я твой муж, я отвечаю за тебя, поэтому ты останешься здесь, со мной!

– Я большая девочка и в няньке не нуждаюсь! – буквально прорычала я.

– Не сомневаюсь! Одна… ночью… в чужом городе… Конечно, ты сама о себе позаботишься! Ты же у нас такая грозная – один твой вид всех устрашает!

Как бы я на Вову не злилась, а вынуждена была признать, что он прав. Идти сейчас на принцип и кинуться восвояси было бы крайне глупо, если не сказать грубее. Да и что бы мне это дало? Ведь мы оба знали, что деваться мне некуда и, даже если мне посчастливится избежать горе-приключений, все равно в скором времени придется вернуться. Я перестала сопротивляться.

– Мне тяжело. Слезь с меня! – произнесла я уже более дружелюбно. – Я не сбегу! Честно!

– Хорошо! Но при одном условии! Ты мне все-таки расскажешь, от начала и до конца, что произошло прошлой ночью.

Разумеется, взяв с мужа второй раз обещание ничего не предпринимать, мне пришлось рассказать ему о случившемся как есть. Единственное, во что я вмешалась, позволив себе некоторые «отступления от текста», был диалог между двумя главными героями: я профильтровала и немного перефразировала ключевые моменты нашего разговора. Володя слушал очень внимательно и не перебивая. Я видела и чувствовала его разочарование в адрес друга, усиливавшееся с каждым моим предложением. Стараясь хоть как-то смягчить, уменьшить вину Романа в его глазах, я на ходу придумывала для него какие-то совершенно нелепые оправдания, в духе «он просто был пьян» или «он так одинок, ему не везет в любви».

– Как он мог?! Он же мне как брат! – промолвил Владимир с поникшей головой спустя минуту после завершения моего рассказа. – Видеть его не могу!

– Вова, ты обещал! – аккуратно напомнила я.

– Поэтому мы уезжаем первым же автобусом! Иначе я за себя не ручаюсь!

– И как ты ему это объяснишь?

– Скажу, позвонили и срочно вызвали на работу. – А после недолгой паузы добавил: – Нет у меня больше друга…

Мы уехали, едва рассвело. Всю дорогу супруг молчал, и вообще, вел себя так, будто меня и вовсе не было. Да я и не трогала его. Мне и самой вся эта история была очень неприятна; особенно неприятна осознанием того, что именно я стала ее причиной. Я не хотела, чтобы их дружба из-за меня закончилась, но понимала, лезть сейчас к Вове с просьбами простить товарища явно не время, – надо выжидать. И я выжидала…

С того дня Володя начал избегать встреч с Ромой. Это было весьма трудно, живя в соседних домах, с подъездами и балконами, перпендикулярно смотрящими друг на друга. Как Вова ни старался, они часто сталкивались во дворе. Муж сдержал слово, пожалуй, единственный раз… по крайней мере, который я помню. Роман действительно не заподозрил друга в осведомленности, хоть тот и отказывался от всех его предложений собраться покутить, постоянно ссылаясь на занятость, к тому же, вечно спешащего уйти. Не думаю, что он не заметил странность такого поведения, – Володе это было несвойственно, – но, скорее всего, он просто нашел другое толкование и спустя пару недель сам пропал из виду. Наверное, мне стоило бы радоваться этому, ведь свершилось то, чего я раньше так хотела и добивалась: Вова практически не пил и в выходные всегда был дома, под моим присмотром. Но счастья это не принесло. Сутками сидя за компьютером сычом, он стал чрезвычайно агрессивным, точно одичал. Его бесило буквально все, особенно если это исходило от меня. Он мог накинуться даже потому, что я, проходя мимо него, вызывала движения воздуха, которые он трактовал как «сквозняки». Конечно, я понимала, он тоскует по другу, ровным счетом как и то, что винит меня в их разрыве (кстати, он этого и не скрывал), но молча терпеть у меня не получалось – мы ругались по несколько раз на день. Два паука в банке…

Со временем мне все же удалось примирить двух старых товарищей. Мне понадобилось недели две, чтобы уговорить Володю и убедить в случайности произошедшего, которая больше никогда не повторится. Свою «невиновность» я отстаивать не стала, как раз наоборот, на выдвинутых против меня обвинениях я и играла, когда заступалась за Рому. Виноватой я себя не считала. Но доказать что-либо все равно не вышло бы, поэтому я не тратила свои нервы на бесполезные изъяснения. Хотя, как мне сейчас кажется, это был не единственный мотив моего некоего согласия с вменяемым мне в вину… Я готовилась к поездке к родителям и всецело была ей поглощена…