Если…

10

…Многократно обдумав последний наш разговор с тетей Леной, я упорно искала в себе силы последовать ее настоянию – поговорить с родителями и покаяться. Увы, ее вера в меня мне не помогала: я по-прежнему боялась, хоть и хотела домой так, что, казалось, готова была пойти на любые условия. Каждый день и каждую ночь по несколько часов я только тем и занималась, что прокручивала в уме все возможные и даже маловероятные варианты развития нашего диалога, но все они, конечно же, основывались только на правоте моей старшей подруги. А что, если она все-таки ошибалась? …Жизнь здесь становилась все невыносимей, – я прогнулась под нее до предела: слышен хруст, – но по-прежнему не ломалась. Мне по-прежнему было значительно легче игнорировать свои страхи, надеясь, что они исчезнут сами собой под действием времени, чем посмотреть им в глаза, попытаться их побороть. Я осознавала, что это глупо, что бессмысленно, но, увы, все также вскармливала их своей нерешительностью.

Часто казалось, что хуже уже просто некуда, и тем не менее я продолжала чего-то ждать. Точно какого-то сигнала, который перевернет сознание… Только вот какой? Что еще должно было произойти? Где заканчивалось мое великодушие? И оно ли это? Наверное, я тогда так и считала. А сейчас я понимаю… снова подмена понятий, как говорила Елена, – вот что это было! Нет, это вовсе не великодушие – прощать все и всем без разбора! Что угодно, но не великодушие! Мне понадобилось несколько лет, чтобы распознать это явление, пока это «что угодно» играло со мной в злую шутку. Я чувствовала, оно стало безграничным, оно душит меня своим беспределом, но как совладать с ним я не знала. Поэтому, как итог всего, я признаюсь, я ехала домой, надеясь лишь на Его Величество Случай (или даже чудо!), который сам положит конец моим терзаниям, избавив меня от самостоятельного решения этой головоломки.

– Чтобы через два дня была дома! – как обычно, в приказном тоне сказал Володя, провожая меня в дорогу.

– Как получится, – спокойно ответила я.

– Постарайся, чтобы получилось! Если через два дня не вернешься, потом приедешь уже только за своими вещами!

Я настолько устала от такого отношения к себе, что уже не было сил ни злиться, ни обижаться, – я просто пропустила мимо ушей его «царское повеление» и так же спокойно закрыла за собой дверь. Честно говоря, как раз именно в тот момент мне меньше всего возвращаться и хотелось.

Дорога была тяжелой и неестественно долгой. Я не стала, по обыкновению своему, все время пути тратить на подборку слов для предстоящей встречи. Ура, я поняла, что слова сами найдутся, как только придет решимость, – постановка здесь явно ни к чему, – и именно из-за отсутствия таковой какие-то сто километров и превращались для меня в бесконечный марафон. Но, несмотря на сильное желание расставить все, наконец-то, на свои места (точнее, наверное, будет – себя), смелости ни на йоту не прибавилось, и, подходя уже к отчиму дому, я максимально замедлила шаг с одной-единственной мыслью в голове: «Хоть бы не спугнули»…

Именно тогда, в тот приезд, я убедилась, что перемены со мной действительно произошли. (Кажется, на языке психотерапевтов это называется «прорыв».) Несмотря на то, что родители, как и ранее, не приняли меня с распростертыми объятьями и обстановка оставалась угнетающей, впервые мне не хотелось сбежать… я вообще никуда не торопилась. Странное новое чувство… Тебе вроде как не рады, а ты довольствуешься и этим, ведь лучше такой прием, чем равнодушие. Конечно, я старалась избежать скандалов. Не ради себя, не ради них, а ради нас. Но, даже если они и возникали, я уже совсем иначе реагировала на все, что отпускалось в мой адрес – я не стремилась что-то доказать или кого-то оправдать; я огорчалась, но была стойкой, – где можно и нужно было промолчать, я молчала. Впервые за все это время, как бы дико это не звучало, я дома почувствовала себя как дома. Вот такой каламбур! И меня это умиротворяло.

Стоит ли говорить, что в отведенные мне «его величеством» два дня я не вложилась. Точнее, даже не пыталась. Уверена, можно не объяснять, чем мне обернулось такое «неповиновение», но обязательно надо добавить – нет, это не наказание, это стало великим поощрением. Мне казалось, вот оно – чудо, которое я так ждала! В тот самый приезд я поняла то, чего не могла или, возможно, не желала увидеть и понять в предыдущие мои визиты. Елена была права – здесь нет моих врагов! Я их выдумала, чтобы, парадоксально, облегчить себе жизнь.

Это «открытие» меня воодушевило. Сев в автобус, я была настроена крайне решительно: не место мне здесь! Я возвращаюсь домой! Гордиев узел разрублен, и я впервые за очень долгое время почувствовала власть над самой собой, и ее вкус дурманил. В кратчайшие сроки завершить дела – попрощаться с моим дорогим другом (я просто не могла иначе) и собрать вещи, – все, что теперь мне нужно. Именно с этой целью я и согласилась встретиться в городе с Володей, который мчался туда, в бешенстве от моего «непослушания». Лично он меня уже мало волновал, со всеми своими недовольствами, но я по-прежнему старалась оставаться начеку.

Парень поджидал меня под университетом, куда я направилась первым делом, чтобы подать документы. То ли к сожалению, то ли к счастью, с затеей перепоступления так у меня ничего и не вышло. Как выяснилось, я лишь частично решила вопрос с бумагами. Хотя меня это не омрачило. В последние несколько дней этот пункт моего плана по устройству новой жизни (как говорят, с чистого листа) с лидирующего места опустился едва ли не в самый конец. Поэтому я шла навстречу с расправленными плечами, с гордо поднятой головой, с такой внутренней силой, что, казалось, весь мир покорится мне от одного моего взгляда. И Володя это подметил. Зуб даю, что подметил. Это было ясно по его растерянному виду. Он даже не сразу сообразил, как и на что именно начать обращать свой «праведный гнев», хотя я убеждена, что он подготовился.

– Ну что? Едем? – заговорила я, помогая парню опомниться.

– Куда? – также растерянно спросил он.

– Как куда? Вещи мои собирать!

– Вот так просто?! Значит, не зря я все-таки так противился твоей поездке, подтвердились мои опасения – тебе-таки промыли мозги! Ты еще раз доказала мне, что очень легко поддаешься дурному влиянию!

Спорить я не стала. Зачем разводить долгие антимонии? Абсолютно спокойно, не меняясь в лице, я продолжала настаивать на своем:

– Мне все равно, что ты там думаешь, – твое право, – я спешу! Мне еще часа три паковать чемоданы.

– Никакие вещи я тебе не отдам, пока мы все не проясним!

– Нечего прояснять…

– Не перебивай меня! – едва не прокричал Володя, наконец-то «вернувшись в себя». – Я не отпущу тебя, пока не буду уверен, что ты меня не обдуришь!

Я нахмурила брови, искренне не понимая, что он под этим подразумевает. Признаюсь, здесь любопытство мое разыгралось, однако я все же сдержалась, чтобы не поинтересоваться, что он имеет в виду. Парень показательно вычурно прикурил сигарету, медленно выпустил пару клубов дыма и, пристально посмотрев на меня, без малейшего смущения спросил:

– Когда у тебя ожидаются следующие критические дни? Мне нужны доказательства. Я хочу знать наверняка, что ты не беременна!

Я ожидала услышать что угодно, даже самое мерзопакостное, но точно не это. Меня мгновенно бросило в холодный пот, как будто в ужасе. Но отчего? Да, небольшие сбои цикла были делом привычным, и я давно перестала обращать внимание на колыхания в два, три, а порой и четыре дня. К тому же после последнего моего посещения врача несколькими месяцами ранее я и вовсе перестала беспокоиться на этот счет в целом. Поэтому и сейчас я не придала никакого значения пятидневной задержке, уверенная в очередной «неполадке» в организме, но почему похолодели руки, а следом и все тело, понять я так и не смогла.

– Уже пятый день как ожидаются, – честно ответила я, желая поскорее от него избавиться. – Но ты не переживай! Такое случалось и ранее! Бывает! Пройдет!

– Не сомневаюсь! Через девять месяцев, конечно, пройдет. Кто же спорит?!

– Да какие девять месяцев? Ну, есть небольшой скачок – ничего страшного! Не сегодня-завтра разрешится. Все симптомы указывают на это. Как только произойдет, я тебе сообщу. Обещаю!

– Прости, я тебе не доверяю! Поэтому я сейчас куплю тест, который ты при мне сделаешь, а уже после его результатов мы обсудим дальнейшие наши действия.

Отпираться я не стала. Во-первых, как известно, это было совершенно бессмысленно, во-вторых, я непоколебимо сама верила в то, что говорила. А кто же откажется от удовольствия напоследок доказать свою правоту? На тест Володя не поскупился, причем дважды. Однако, несмотря на то, что к двум тестам прилагалась и полуторалитровая бутылка воды, сбросить переизбыток жидкости мне, как назло, не хотелось. Чтобы не тратить время впустую, «охраняя» единственный в том районе уличный туалет, Володя предложил направиться в сторону дома, и я, конечно же, согласилась. Не знаю, что он там себе надумал и чем это мотивировал, а я на самом деле ему не доверяла. Я не стала отмахиваться от большой вероятности того, что как только мои слова подтвердятся, парень начнет строить козни, препятствуя моему благополучному переезду, не впуская в квартиру и не отдавая вещи, поэтому решила, что действуя изнутри, у меня будет больше шансов на осуществление плана… без шума и пыли.

Решающий момент наступил сразу, как только мы переступили порог. Вова не отходил ни на шаг, контролируя каждое мое движение, став в дверях уборной, чтобы наблюдать за процессом.

– Мне не нужен надзиратель! Я не могу, когда ты смотришь! – не выдержала я, чувствуя боль от самопроизвольного удержания.

– Сможешь, у тебя нет выбора! Я никуда не тороплюсь, поэтому не уйду! Даже не надейся, что у тебя будет возможность обвести меня вокруг пальца, окунув полоски в воду из унитаза!

– Отвернись хотя бы!

Все это было, мягко говоря, весьма унизительно, но выбора у меня и в правду не было. Кое-как я все же уговорила его отвернуться, точнее, стать вполоборота, и колесо скрипя закрутилось. Минутное дело… Намоченную полоску Володя тут же отобрал, не дав мне и взглянуть на нее, и скрылся где-то в полумраке квартиры. Все произошло так быстро, что я даже не успела возмутиться. Я нашла его на балконе спустя некоторое время, которое еще приходила в себя. Он самодовольно курил, погруженный в собственные мысли, которые я спугнула своим появлением. Парень обернулся, заулыбался, оголяя зубы, но не проронил ни слова. Я тоже молчала. Лежащий на подоконнике тест я заметила, когда потянулась за сигаретой, но не подала виду. На таком расстоянии мои слабые глаза не способны различить столь мелкий «рисунок», и, чтобы разглядеть, нужно было поднести его значительно ближе, но я, оскорбленная поведением благоверного, этого делать не стала. Стараясь вести себя естественно, не проявляя никакого интереса к происходящему, я закурила, неторопливо затягиваясь и выдыхая дым и увлеченно рассматривая пейзажи напротив, точно я видела их впервые. Володя не спускал с меня глаз. Прищурившись и по-прежнему загадочно улыбаясь, он неосознанно следил за мной, скорее всего, рассчитывая на другою реакцию. Его выдала легкая нервозность, которую я уловила. Я чувствовала, что его терпение на исходе, – меня это раззадоривало и подпитывало мое упрямство. Ждать оставалось недолго, я знала, поэтому, едва докурив первую сигарету, сразу же потянулась за второй, чтобы дать ему еще несколько минут. И не прогадала.

– Положи! – недружелюбно прервал он затянувшееся молчание.

– Что? – протяжно переспросила я, негодуя от его наглости мне приказывать.

– Положи сигареты! – громче и еще раздраженней повторил Володя. – Не надо травить моего ребенка!

Вот она – развязка… Как? Не может быть! Сердце екнуло; на какое-то время я потеряла дар речи и, вероятно, перестала дышать. Я не поверила своим ушам и еще больше не поверила глазам, когда дрожащей рукой поднесла к ним тест и четко разобрала на нем две красные полоски. Невольно приоткрыв рот от шока, я перевела взгляд на молодого человека и застыла. Уже намного позже я поняла, какое «нездоровое» выражение лица у меня было в тот момент. Это было не смешно, это было страшно. Что творилось в моей голове, в душе – доподлинно не отвечу, ибо в тот миг, казалось, они были разъединены и бесконечно далеки друг от друга; каждая из них проживала свою жизнь. Одно лишь могу утверждать, я не испытала ни радости, ни горя – не успела. Паника – единственное, всепоглощающее чувство, которое засекло мое сознание перед тем, как пасть под его натиском.

– Классно! Я буду папой! – едва ли не подпрыгивал Владимир от счастья, но меня это не успокаивало. Наоборот, его веселость казалась мне чрезмерной и неуместной, а потому еще больше меня смутила. Ну не так я себе это представляла! Ну не было серьезности в нем: только детское озорство! Хиханьки да хаханьки – все игрушки! В слабой надежде, что произошла какая-то ошибка, я кинулась за вторым тестом, но он показал тот же результат. «Все! Это конец!» – подумала я, задыхаясь, точно припертая к стенке. Я на физическом уровне ощутила, как внутри меня все опустилось, а затем резко поднялось и перевернулось. «Это конец!» – мысленно повторила я, как будто пытаясь уяснить себе значение этих слов. Словно на автопилоте, я побрела в нашу комнату и легла на кровать, уставившись в грязно-розовый, с рыжими разводами от табачного дыма, потолок. Где я, с кем я, что вокруг – все померкло, растворилось в пучине океанских вод разума, которые уносили меня на край земного шара. И лишь откуда-то с далекого берега до меня урывками доносился тихий, до боли знакомый голос одного человека: «теперь ты не куришь», «пить тебе нельзя», «пока никому об этом не скажем»…

Глава восьмая

Я по-прежнему время от времени задаю себе один и то же вопрос – что это было и как это могло со мной быть? Возможно, он так и останется без ответа, окончательно потеряв свою актуальность, как только закончится работа над этой книгой. А возможно, эта книга и будет ответом. В любом случае я уже давно перестала о чем-либо жалеть хотя бы потому, что это лишено всякого смысла.

…Володя продержался ровно сутки, удерживая в тайне мою беременность, и эти сутки буквально носил меня на руках. Столько внимания и заботы, как тогда, в сумме я не получала даже за год, и, разумеется, несмотря ни на что, мне хотелось верить, что это теперь навсегда. Что скрывать, его ликования по поводу моего положения я так и не разделила, но тем не менее все вкупе расценила как «знак Свыше» и уговорила себя в очередной раз пойти у него на поводу и остаться, снова на что-то надеясь, вопреки всему. Это сейчас я понимаю, что каждый данный мною шанс давался вовсе не ему, а мне самой: второй, третий,… пятый – многоразовая возможность убедить себя и окружающих, что ты не так уж сильно облажался. А тогда я и вправду считала, что благородно дала ему еще один, по-настоящему последний, шанс на исправление… Сами Небеса велели… кто Я перед ними?!

Глупо? Еще как!

Уже на следующий день вся округа знала об ожидаемом пополнении в семье Ш. Володя «по секрету» поделился со всеми, кто встречался у него на пути. В этом поселении подобная новость делала тебя знаменитостью, и парень, для пущей важности и подогрева публики сделавшись напыщенным индюком, вне дома стал находиться дольше, чем в его стенах. На том, как следствие, его высокие душевные порывы в мою сторону и прекратились. Поздравления принимались круглосуточно, а вместе с ними, конечно же, и предложения отметить столь знаменательное событие бутылочкой чего-нибудь покрепче. Отказаться для него было святотатством, и он никому не отказывал, напиваясь до «белочек на плече».

– Имею право! – горланил Вова, едва протрезвев и уже собираясь на следующую попойку, когда дни беспробудного пьянства сложились в неделю и я перестала со снисхождением ждать перемен, посмев напомнить ему его же обещание со всем этим сиюсекундно завязать. – У меня есть повод! Я праздную!

– День, два, три… неделя! Может, пора остановиться? Сколько ты еще праздновать будешь? Все девять месяцев?

– Ну если народ требует! Мне морозиться что ли?

– А не надо было трепаться на каждом углу! Ты же сам настаивал на том, чтобы держать это ото всех в тайне, пока само явным не станет!

– Нет, дорогая, ты все неправильно поняла. Я не имел в виду своих, – мое окружение только порадуется за нас, – я говорил, в первую очередь, про твоих родителей и про тех, кто может им донести. Вот им мы скажем месяца через три, а лучше четыре, чтоб наверняка!

В общем, чудо не случилось!

Ни отношения, ни устройство жизни изменений не претерпели. В лучшую сторону, разумеется. Володя по-прежнему пил и буянил, а едва я заикалась о своем недовольстве, он выталкивал меня из комнаты и закрывался, спокойно ложась спать. Я по-прежнему жила впроголодь, питаясь самыми дешевыми и, как правило, ужасными продуктами на те копейки, что он оставлял мне перед работой. В моем случае только ко всему прочему прибавились еще частые боли внизу живота, возникающие каждый раз, когда я хоть малость понервничаю. Но Вова от этого бесился еще больше, считая меня симулянткой, пытающейся подмять все и всех под себя на чувстве жалости окружающих. Да, именно так! Он и вправду считал, что я, пользуясь своим положением, стремлюсь править балом. (Действительно, теперь у меня было много союзников. Все женщины семейства. Даже Альбина, с которой он так старательно нас друг на друга натравливал, всячески за меня заступалась и поддерживала.) Может, поэтому он стал еще злее и грубее. Только на рабочих сменах Володя умудрялся быть примерным мужем, когда названивал мне каждый час, чтобы справиться о моем самочувствии. Однако и это длилось недолго… Пока странное совпадение не внесло свои коррективы…

Когда местный гинеколог, у которого я стала на учет, дотошно высчитала сроки и внесла в карточку предполагаемую дату зачатия, я окончательно пала духом. Даже сегодня, по истечению более десятка лет, мне не кажется потешным тот факт, что день оплодотворения пришелся точь-в-точь на время пребывания в Феодосии. А что говорить про тогда? И много ли из нас тех, кто не усомнился бы в случайности сего обстоятельства? Вряд ли такие вообще найдутся. Если честно, я бы и сама, скорей всего, не поверила.

– Я так и знал! Я догадывался, что это не мой ребенок! – кричал Володя, внимательно изучив мою карточку, которую я даже не пыталась прятать. – Что? Не получилось из меня дурака сделать?

Я ничего не ответила. Да и что я могла сказать? Чем крыть? Клятвами верности? Зачем? В конечном счете, он, и не только он, – любой и каждый, все равно будет думать так, как ему нравится.

– Ага, молчишь? – не унимался благоверный. – Молчание – знак согласия! Значит, я прав? Значит, это Рома у нас будущий папаша? Теперь мне действительно все ясно! И вещи ты свои так рвалась собирать… На этот раз я зря твоих родителей обвинил! Хотела по тихой воде к моему другу уйти?

– Господи, ты хоть сам себя слышишь? Что ты несешь? – спросила я риторически, совершенно удрученным голосом.

– А ты поправь меня, если я в чем-то ошибаюсь! Ну же, давай! Все может быть как-то иначе?

– Нет. Для человека, который никогда и ни в чем не бывает виноватым – не может.

Парень опешил. Он не ожидал от меня такого равнодушия. Я и сама, честно, не ожидала. Володя с минуту молча таращился на меня, несколько раз непроизвольно сменив выражение лица – от самого гневного до печального, а напоследок, перед тем как снова отправиться на «горячительно-увеселительную программу», выдал:

– И не мечтай, что я об этом забуду! Пока что я не подам виду… Но когда ребенок появится на свет, я сделаю тест на отцовство! Готовься!

Признаваться мне было не в чем, а значит, и нечего бояться, но эти слова прочно засели у меня в голове и, как посаженное семя в благоприятную почву, начали быстро прорастать. И без того сомневаясь в целесообразности рождения дитя в семье, где никто никого не уважает и не ценит, после этого заявления, – а я знала, что он так точно поступит, – я почти уверилась, что оно не нужно, и в первую очередь – мне. Ну не приживутся розы в песках Сахары, как ты их не поливай! Возможно, на меня сейчас накинутся сердобольные, «правильно живущие» дамы с нравоучениями типа «аборт – это грех», но я действительно над этим задумалась, вычитывая в интернете домашние способы избавления от плода, которые были мне доступны и которые, я надеялась, менее для меня опасны. В свою защиту и в успокоение упомянутых женщин скажу: я не была против самого ребенка, как такового, хоть и не обнаружила в себе ни намека на материнский инстинкт; я не хотела ни себе, ни ему той жизни, где он – лишь орудие воздействия на мать, которая за это его ненавидит. Каким членом общества он станет? Кем? Мне кажется, это больший грех, страшнее…

На следующее утро, едва выпроводив Вову на работу, я постучалась в дверь квартиры двумя этажами ниже. Еще по стуку тетя Лена поняла, что я в полном отчаянии, поэтому, несмотря на свою занятость, приняла меня, сделав жест рукой, приглашая пройти на кухню и сев за стол напротив, терпеливо выжидая, пока я первая заговорю.

– Тетя Лена, пришла к вам за советом, – несмело начала я. – В общем… я беременна!

Елена улыбнулась, но продолжала молчать, что сильно меня встревожило. Я растерялась. Я была уверена, что ей дальше ничего объяснять не нужно, но почему она молчала – загадка. Собравшись с мыслями, я заключила, что она ждет подробности истории для вынесения правильного вердикта, поэтому снова вернулась к тому, с чего все и завертелось – к совместному курению с Романом на балконе.

– Какой совет ты хочешь от меня получить? – неожиданно спросила женщина, внимательно дослушав мой рассказ и вернувшись к своему занятию, от которого я ее отвлекла своим приходом – нарезке овощей для варки супа.

– Ну… я…Что делать? Как мне поступить?

– Родителям сказала?

– Нет…

– Я так и думала! Почему? – прозвучало уже совсем другим голосом. Казалось бы, привыкшая к ее строгости, я не должна была так остро реагировать на смену ее тона, но сейчас я испугалась.

– Ну, Вова против. Он…

– А меня не интересует Вова! Речь идет о тебе! Почему ты пришла за советом ко мне, а не к

ним?

– Просто… зачем мне у них спрашивать, если я заранее знаю ответ…

– И он тебя, видимо, не устраивает, раз ты здесь! – Женщина посмотрела на меня исподлобья так, что по коже пробежали мурашки. Я едва совладала с собой, чтобы оправдаться.

– Дело не в этом! Просто, чем больше мнений, тем легче мне будет принять решение.

– И переложить ответственность на чужие плечи! Хитро! Но не разумно! Такие серьезные вещи решаются только в узком семейном кругу – ты и твои родители. Никакие подружки, соседки и даже дальние родственники не могут и не должны принимать в этом участие. Пойми, ведь на самом деле всем все равно, что ты делаешь со своей жизнью. Даже мне, если уж на то пошло! Давай начистоту! Это же не мои проблемы! И меня они не касаются! Ты пришла за советом? Я тебе его дам: позвони родителям, сообщи им!

– Но… все-таки… что вы думаете на этот счет? – как-то само у меня вылетело.

– Ничего не думаю и не хочу думать! Я в любом случае не знаю Володю так хорошо, как ты. Со стороны они все очень милые люди, но я предпочитаю держаться от этой семьи подальше. Из личных соображений, которыми делиться с тобой не намерена. Единственное, что я могу добавить: в первую очередь, прислушайся к себе, чего ты хочешь и как этого достичь. Все взвесь. В конце концов, возьми лист бумаги, раздели его на две колонки. В одной пропиши реалии со знаком «плюс», в другой – «минус». Подытожь, с проекцией на несколько лет и учетом возможных погрешностей. Понравится ли тебе самой результат твоих вычислений? Каким бы ни вышел ответ – положительным или отрицательным, – ты перестанешь нуждаться в подсказках. Только учти, что бы ты для себя ни решила, это в любом случае не отменяет твоей обязанности сообщить родителям!

Уходя от тети Лены, я чувствовала себя еще более разбитой и подавленной. Увы, она сказала совершенно не то, что я хотела услышать… хоть это и было вполне предсказуемо. Я ожидала чего-то более конкретного, по существу, а получила, как я сочла, лишь ненужную порцию нравоучений, для отвода глаз. Перешагнув порог ее квартиры, я вынесла только обиду и разочарование, но никак не осознание того, что она дала мне все, о чем я просила, и даже с избытком. Тогда я не способна была это понять.

Вернувшись домой, я закрылась в комнате свекрови, которая летом пустовала, пока хозяйка несла вахту в другом поселке на берегу моря; зачем-то включила телевизор, который смотреть вовсе не собиралась, легла на кровать и вновь предалась «самокопанию», разглядывая белоснежный потолок. Уверена, где-то в глубине души я давно уже сама ответила на все свои вопросы, но боялась это озвучить, потому что ответ побуждает к принятию решения, а решение – к действиям, со всеми их вытекающими. У меня же, как обычно, не хватало моральных сил ни на что, кроме как и дальше сокрушаться о своей судьбе, ища виноватых. Я вспомнила слова Елены и задумалась над ними только к вечеру, когда дошла до самых низин в своих «раскопках». Какими бы обидными не представились мне ее наставления, а пренебрегать ими я все же не стала. Я взяла лист бумаги и старательно вывела все постоянные и переменные величины этого уравнения, двумя столбцами, как и говорилось. Что-то вычеркивала, потом вновь добавляла, и так по несколько раз. Как итог: два плюса, и то внатяжку, против более десятка минусов – легко сосчитать, по какую сторону от «нуля» привели меня эти расчеты.

Разумеется, результат не стал сюрпризом, однако он визуализированный, мягко говоря, ужасал. Мне, разрываемой на куски от собственных внутренних противоречий, он еще раз подтверждал оправданность моих опасений, не намеком, не шепотом, а криком призывал, оглушающим воплем. «Действуй, – вторило в голове, точно эхо в пустой комнате, – действуй, пока ты властвуешь над временем! Это ненадолго!» Тетрадный листок, расписанный собственноручно с такой педантичностью, получился, без преувеличения, аннотацией, только аннотацией не к книге, а к реальной жизни, воспроизводя перед глазами свое мрачное содержание в мельчайших, и без прикрас, деталях, тщательно прорисовывая их для полноты и глубины спектра впечатлений. От увиденного стало зябко. «Не хочу! Не хочу такого будущего!» – прошептала я себе под нос, передернув плечами. Это дало мне хорошую встряску… и душевную энергию…

…Объясниться с родителями… Чего таить, я и сама, без Елены, понимала, что должна поставить их в известность, несмотря на то, что заранее знала их реакцию на эту новость. Я давно должна была это сделать и даже неоднократно порывалась, но, каюсь, нарочно затягивала с этим звонком… лишь по одной причине, как я думала, – потому что не могла определиться, какой конечный результат сложившихся обстоятельств я готова принять и «огласить миру». Теперь, казалось, все начало проясняться. На последние деньги я купила пачку сигарет и нервно закурила. Мгновенно поднявшаяся тошнота чуть не вывернула наизнанку всю пищеварительную систему, но я проявляла настойчивость. Никотин, поступающий в кровь, точно анальгетик для души, приглушал чувства и эмоции, не мешая разуму закончить с тобой диалог. Следом вторая сигарета, еще одна… Как же это все-таки сложно – быть взрослым! Не по атрибутам, лишь внешне придающим тебе «статусности», а по внутреннему укладу. Только в таких ситуациях ты можешь ощутить, какая между вами двумя на самом деле пропасть… Чего мне стоило перекинуть хлипкий мост между обрывами и начать рискованный переход, я описать не могу (не хватает фантазии или матерости пера, а вероятнее всего, все вкупе). Но все же я сделала первые шаги – позвонила маме. Сейчас, спустя годы, когда уже едва ориентируешься в лабиринтах своей памяти, я не могу дословно передать наш диалог, лишь наброски, саму суть, однако я точно помню, что разговор длился долго и спокойно.

– Мама, забери меня, пожалуйста! – сказала я под конец более получасовой беседы. Я много лет думала, что это окончательное решение пришло как-то само собой именно к завершению разговора, но, должна признаться, заблуждалась: на самом деле, и это точно, оно пришло за секунды до моего звонка, ибо, к чему уже жеманство, если бы я, как и прежде, нерушимо хотела сохранить видимость семьи с Володей, – иначе такие отношения не назовешь, – я бы так и не набрала ее номер… по крайней мере, в ближайшие пару месяцев.

– Собирайся! Я побежала на вокзал!

– Нет, мамочка, не сегодня! Сегодня уже поздно. Транспорт скоро перестанет ходить, мы не сможем добраться домой. А в восемь утра Вова вернется с работы.

– А что тебе Вова, если ты все решила? – с легким недоверием, как мне показалось, спросила мама.

– Пусть я буду выглядеть трусом, возможно даже, я и есть трус, но теперь мне абсолютно все равно… Я не хочу превращать свой уход в цирковой номер. Я просто хочу тишины! А по-тихому уйти можно только в одном случае… Через два дня Вова снова заступит на смену. Он за дверь, ты на автобус. Пока доедешь, я соберусь. Все сразу мы перевезти не сможем. Значит, мне еще надо договориться с тетей Леной, чтобы часть вещей оставить у нее и также тихо забрать позже.

На том и попрощались.

Договориться с тетей Леной не составило никакого труда. Несмотря на ее завидную сдержанность, не позволяющую собеседнику со стопроцентной вероятностью определить ее настроение, в глазах женщины все же проблеснуло нечто, хоть и едва уловимое, что окрасило в характерный эмоциональный цвет ее мнение о происходящем, как молчаливый отзыв на мою просьбу. Я заметила это, но вряд ли в тот момент придала значение. Думаю, это означало, что она одобряла такой исход. Не знаю почему, однако и я наконец-то почувствовала облегчение с ноткой самодовольства как раз именно от того, что все подготавливала к своему ретированию. Добровольный узник планировал побег из самолично возведенной тюрьмы… Два дня… Боялась ли я передумать? Боялась! Возможно ли это было? Наверное! Знаете, как назло, эти два дня мы прожили в полной идиллии, что невольно заставляло меня ощущать угрызения совести. Я отчаянно давила ее в себе, чтобы ненароком не подать виду, не выдать своих намерений. Я вела себя настолько холодно и нейтрально, что стала невидимой, точно тенью самой себя. Я знала, что если Володя что-то заподозрит, мои планы спутаются. Да, я боялась! Боялась, что ему удастся меня уговорить, сломать или просто мне помешать! Боялась, что мне не хватит духу пойти до конца, встретив сопротивление на своем пути! Конечно, я могу сейчас провести философско-психологический анализ своего поведения, взяв за оправдание простую истину, что бояться – это нормально, что страх – это естественное внутреннее состояние любого существа, заложенное природой для выживания, но я не буду этого делать. Надоело! Я признаю, что я трус, и закрою эту тему.