2
Февраль, такой изменчивый и обманчивый в наших краях, подходил к концу. Только осознание того, что впереди весна, а следом южное лето, уже прибавляло оптимизма и воодушевляло на новые, как обдуманные, так и неразумные, свершения. Вторую половину месяца Володя в город практически не наведывался. Как сурок, забившийся в свою норку, он толком не выходил из дома, ни с кем не общался и постоянно сидел за компьютером, лишь изредка отрываясь от него, чтобы «разнюхать обстановку» за пределами своего обиталища. Как и раньше, повидаться с ним ездила я. Наличие ключей от его квартиры давало некое преимущество – я не всегда предупреждала его о своем приезде, устраивая, так сказать, сюрпризы. Каюсь, зачастую не из самых чистых побуждений – просто порадовать парня! Это лишь поверхностно. Но я не думаю, что он этого не предполагал еще тогда, когда собственноручно мне их вручал. Да и сам сделал бы также, я уверена, если бы выпала возможность. К моему удовлетворению, он не был «пойман на горячем», но и к великому огорчению, я часто заставала его спящим после перепоя. Где, с кем он пил и за какой счет меня интересовало мало, но сам факт этого злил. Просьбы и мольбы, скандалы и ультиматумы ничего, кроме сотен пустых обещаний и клятв не принесли, а опустить руки не позволяло упрямство. Я вновь пошла за наставлениями к Наталье.
– Танюша, – начала она, громко выдохнув, – прекращай искать проблемы на ровном месте! Ну выпивает с друзьями! И что? Обычное явление для мужчин! Он же не какой-то там подзаборный пьяница! Сама-то сильная трезвенница? Тебе вообще кто нужен? Непьющий, некурящий, не ругающийся матом пай-мальчик, при упоминании «посадочной точки» падающий в обморок? Так тебе не мужик, а кисейная барышня впору! У каждого должно быть свое личное, неприкосновенное пространство! Что ты постоянно к нему цепляешься, пилишь его? Как он тебя столько терпит? Ужас!
– Но это же ненормально, что он, когда напивается, ничего потом не помнит! Себя не помнит! Мало ли что! Кто знает, куда его заносит! – возмущалась я.
– Так ты определись для начала, что именно тебя беспокоит – ущерб здоровью от большого количества спиртного или его способности под действием алкоголя?!
– И то и другое!
Наталья недоверчиво посмотрела на меня и, выдержав минутную паузу, продолжила:
– Ты мне лучше вот что скажи… Что ты надумала по поводу нашего прошлого разговора?
– Я решила, что ты права! Цель оправдывает средства!
– Тогда подожди, я принесу тебе тест. Заснимешь его и mms-сообщением зашлешь.
– Так я сейчас не могу! Мне еще дня два надо, чтобы «в форму» прийти! А он же наверняка захочет сразу встретиться! А если дело дойдет… Что тогда?
– Опять раздуваешь проблему из ничего! – проговорила девушка, закатывая глаза, видимо, от недовольства. – И что, что он захочет? Потерпит! Сегодня ты уже скоро уезжаешь. Завтра скажешь, что в университете завал. Или еще чего. Ну, в общем, сочинишь что-нибудь! Не так много времени требуется продержаться! Та даже если он приедет к тебе в вуз, чтобы обсудить все тет-а-тет, то уж очень сомневаюсь, что дело куда-то зайдет! Заодно растормошишь его чуток! А то он совсем впал в прострацию!
Тетушка вышла из кухни и минуту спустя воротилась с маленькой коробочкой в руках. Она присела рядом и осторожно, словно старинную, уже хрупкую от возраста, реликвию, открыла ее и двумя пальцами вытащила тоненькую белую бумажную полосочку.
– Держи!
Я машинально подставила ладошки. Все шло по плану: фото с припиской – отправка – ожидание ответа. Правда, ожидания как такового и не было. Володя позвонил, едва я успела отпить пару глотков чая. Наталья оставила меня, чтобы не стеснять своим присутствием во время наших объяснений друг с другом. Мне же внезапно стало душно, и я вышла на балкон. Голос парня был настолько серьезен, что настораживал. Это выступало за рамки привычного, ведь таким он практически никогда не был, вечно не к месту отшучиваясь. Порой я даже начинала верить в происходящее и приходилось неоднократно себе напоминать о том, что это лишь игра, проверка.
– Ну? И что мы будем делать? – спросила я виновато-жалостливо.
– А разве есть варианты? – удивился Володя. – Завтра же с самого утра пойдем подавать заявление! Поэтому не забудь с собой паспорт. Я подъеду на вокзал к твоему прибытию.
– Но я завтра никак не могу! Давай отложим на несколько дней? Два-три дня же ничего не меняют!
– Хорошо, как пожелаешь, любимая! Ты, главное, не нервничай! Тебе нельзя! – спокойно и ласково промурлыкал в трубку юноша.
Сколько не ломала голову, а найти идеально соответствующие слова моему состоянию в этот момент мне так и не удалось. Изумление, ошеломление, шок… Как черно-белые ксерокопии цветных картинок, – суть едина, и раскрашивает каждый по-своему, но ни один не сравнится с оригиналом. Хоть я и рассчитывала на такую реакцию, – я была практически убеждена в ней, – но чтобы настолько?! С открытым ртом и выпученными глазами я вошла в зал, где Наталья уже гладила белье.
– Так это же здорово! – порадовалась она за меня, когда я вкратце передала ей наш диалог. – Я подозревала, что он нормальный парень! Почти на вес золота! Тебя только почему-то пожизненно что-то не устраивает!
– Это все понятно! А теперь-то что? Расписываться с ним?
– Я тебе давно об этом говорила! Вообще странно, как вы еще этого не сделали! Была бы у меня такая мать, как твоя, я уже на следующий день, как только закон позволял бы, сбежала бы замуж! – откровенно съехидничала родственница.
– Да чем тебе моя мать не угодила-то, что ты постоянно на нее ссылаешься?
– Пойми! Лично мне все равно ваши трудности! Мне просто тебя по-человечески жаль! Она же продуху тебе не дает! Держит в ежовых рукавицах! Только ее мнение единственно верное и только так должно быть, как она скажет! Жуткая эгоистка!
Я промолчала. То, что таких же взглядов придерживался Володя, для меня никогда не было новостью, а чем-то даже само собой разумеемым. Мы занимали одну социальную ступень, будучи представителями одного поколения, страдающего одной и той же «хворью» – мнимой взрослостью, поэтому тут проблема «отцов и детей» ощущалась как нельзя остро. Но суждения Натальи, двадцатипятилетней молодой матери, воспитывающей дочь (а это является ключевым), не имеющей и не могущей в принципе иметь никаких обид на моих родителей, ввели меня в ступор.
– Я тебе поэтому и помогаю! – снова заговорила она. – Хотя, по идее, полагалось бы сначала поругать тебя, а следом сообщить Оксане о твоих проделках! Тем более по субординации в семье она мне ближе! Двоюродная сестра все-таки! И рискую я..! Ведь с тебя-то что взять? Взбалмошный подросток! Да и сама ты и половины бы не прокрутила! Эх… Мало, видимо, мне своих проблем… А ты хоть бы раз спасибо сказала!
– Спасибо! – вырвалось у меня на автомате.
– Пожалуйста! – буквально выкрикнула моя собеседница. – Женитесь давайте уже, дети мои! Я тогда спать спокойно начну!
Первую неделю Володя вел себя как примерный «будущий отец». Каждый час звонил, писал, интересовался самочувствием, – хорошо ли спала, вовремя ли поела, тепло ли оделась, – и просто читал нотации. Как ни приезжала к нему в гости, он всегда пытался то накормить, то уложить отдыхать, то «выгулять» на свежем воздухе. Честно говоря, утомлял. Роль девушки в положении, серьезно ограничивающая тебя в желаниях (курить, скакать и так далее), быстро осточертела. Пройти по улице столицы с сигаретой было боязно, ведь парень отлично знал мои маршруты и расписание и в любой момент мог вынырнуть из-за любого угла. Появились задатки мании преследования. Чтобы безукоризненно вести двойную жизнь, приходилось изобретать. Отныне в моем арсенале обязательно присутствовали духи, жевательные резинки, сухие и влажные ароматические салфетки, чтобы в случае необходимости можно было быстро устранить все посторонние запахи, в первую очередь – табачного дыма. Конечно, я тайно костерила уже и свою советчицу, и себя, послушавшую ее, и очень ждала того времени, когда скину с себя этот груз.
В последний день зимы мы подали заявление в одно на всю окрестность поселковое отделение ЗАГСа. Волей судьбы принимала его бывшая Володина учительница, милая и доброжелательная женщина, которая искренне поддержала нас и поздравила, непрерывно широко улыбаясь, тем самым смягчив очень неприятные воспоминания двухнедельной давности в городском отделе. Неторжественная регистрация брака по цене оказалась совсем смешной, копеечной, не требующей никаких дополнительных затрат и неудобств,– только брачующиеся, причем в какой угодно одежде. Да, во всем есть свои плюсы и свои минусы. Естественно, как любой девушке, мне хотелось роскошной, сказочной свадьбы, той, что на всю жизнь сохранится в памяти сочным и ярким воспоминанием. Тут же… не будет ни белого платья тебе, ни колец, ни фотографий… Единственным свидетельством такого знаменательного события является сам штамп и ничего, кроме него. По обоюдному согласию решили даже не менять мои метрические данные. Однако на этот счет я точно не расстраивалась. Наоборот! Я была рада тому, что здесь не возникло споров и конфликтов. Парень не хотел лишних хлопот с переоформлением документов, а мне просто донельзя не нравилась его фамилия. По умолчанию подразумевая, что браком нужно сочетаться единожды и до конца своих дней, было довольно обидно, что свадьба моей мечты так и останется мечтой. Не будет и самых близких и родных, плачущих от счастья за молодоженов. Зная, что мои родители никогда не одобрят наш союз, мы сообща, под негласным предводительством Натальи, постановили: до тех пор, пока в паспорте нет соответствующей отметки, в известность их не ставить. Еще только приступая к заполнению всех необходимых бумаг, в глубине души уже поднимался мятеж, который в секунды распространился и по всему телу. Кидало то в жар, то в холод; ноги то немели, то от спазма бежали; при всем при этом сама еще часто невольно вздрагивала. Я не чувствовала рук: они, будто пришитые ватные, практически мне не подчинялись. При письме постоянно выпадала ручка, и как я не пыталась растирать кисти, даже впивать в кожу ногти, силы в них не прибавлялось – пальцы вновь разжимались. Володе причина моего физического состояния казалась ясна и вполне природна, поэтому он не придавал большого значения чудаковатости происходящего со мной, а я же, по сути, боролась сама с собой за саму же себя… И это было только начало…
Роспись назначили через месяц, на тридцатое марта. Много это или мало, а мне этот месяц ощущался как одна ночь перед казнью. Чем сильнее я жаждала замедлить ход времени, тем сильнее оно разгонялось. Чем рьяней я пыталась настроить себя на положительные мысли и эмоции, тем больше меня одолевали муки совести. Нервная система, не справляясь, горела быстрее восковых свечей. Я понимала – неправильно все это, так не должно быть! А на хотя бы частичное исправление в моем распоряжении оставался лишь месяц. Сделаю чистосердечное признание: я до безумия любила Володю и, конечно же, намеревалась быть с ним долгие годы, до старости, но замуж за него не хотела. Точнее, на тот момент я не была к этому готова. И объясню почему. Изначальное ущемление им моей свободы, манипуляции мной и давление на меня, я допускала, не сбросят свои обороты и, возможно, дальше будет только хуже. А убедиться в обратном мне нужно было время. Требования к моим независимости и свободам – любого рода свободам – были для меня не пустым звуком. А как же любовь, спросите вы?! Вот и я себя спрашивала! Как по мне, сильные чувства это стимул, но в моем же случае – сдерживающий фактор, или попросту тормоз. Моя любовь была настолько болезненной, что порой меня пугала, наталкивая на мысли, что она – есть наваждение, мистика, даже приворот, но не природного, химического, происхождения. Ведя за собой, подавляла волю. Расставание с молодым человеком казалось единственным путем разорвать этот порочный круг, но для этого была необходима великая сила духа, которой мне явно недоставало. Сейчас мне думается, что, возможно, если бы тогда родители не заняли столь жесткую позицию по отношению к Владимиру, в попытке уберечь свой «комнатный цветочек» от непогоды внешнего мира в его лице, то в моем сознании не случилось бы того «сбоя», о котором я оговаривалась еще в самом начале повествования. Нет-нет, ни в коем случае это не упрек и не обвинение! Если карта легла данным образом, значит, так должно было быть и по-другому сложиться просто не могло. Мудрость приходит не с годами, а с опытом. И каким бы он ни был, каждый ценен, ибо бесцельных уроков не бывает. Но для подобных умозаключений нужно вырасти духовно и морально; мало лишь прочитать в какой-нибудь умной книжке или услышать из уст какого-нибудь заслуженного деятеля. Верь им или не верь, а у жизни нет пособий и руководств по применению, и лучшим учителем для нас остается собственный опыт, только личный, ничей другой. Тогда же, к моему дальнейшему сожалению, мне все виделось в иных красках, нередко несочетаемых, противоречащих, и я не сомневалась в неправоте старшего поколения.
Угодив в яму, старательно выкопанную для других, я срывала свою злость на всех, кого пусть хоть косвенно винила в своих душевных волнениях. Центровым объектом гнева и издевок был «назначен» Володя. Буквально с первого марта и ежедневно, как цепной пес, я набрасывалась на парня по поводу и без повода, умышленно ударяя его в самые слабые места. Несомненно, долго терпеть нанесенные обиды у него не выходило и, уже наплевав на свой же запрет мне нервничать, в долгу он не оставался. Накладываясь одно на другое, все нарастало, как снежный ком, и я решила обратить ситуацию в свою пользу, чтобы наконец-то избавиться от повешенного себе душу балласта – выдуманной беременности. «Выкидыш» на нервной почве, как бы ужасно это ни звучало, представлялся мне основным козырем в рукаве. Правда, я прогадала и тут. Володя осекся всего на пару дней, видимо, пока переваривал информацию о потере ребенка, а после всю вину переложил на меня, дескать, сама до этого довела. По обыкновению, в попытках доказать что-либо друг другу, будто одержимые навязчивой идеей – сломить «соперника», мы крупно ссорились и даже расставались. Но, по тому же самому нашему обыкновению, уже через сутки мирились. И это продолжалось до самого дня назначенной росписи. Так, измотанные от бесконечных скандалов, с уставшим видом и потухшими глазами, дождливым утром тридцатого числа мы, неохотно о чем-то споря, вышли из троллейбуса в пятидесяти метрах от Дворца Бракосочетания. «Ты должна!» – сказала я про себя под дверями учреждения. И с тяжелым сердцем переступила его порог.
Глава седьмая
1
– Когда ты наконец-то скажешь родителям? Неделя прошла! Мне надоело скрываться! Где это видано, чтобы жена жила порознь с мужем, встречаясь тайком от родителей? Мы для чего все это затевали? Чтобы жить вместе!– психовал Володя, когда я в очередной раз поспешила от него на маршрутку, чтобы заблаговременно быть на вокзале.
– Давай не сейчас! Не время еще! Я же не могу с порога сразу в лоб вылупить, мол, я за вещами, все свободны. Нужно их как-то подготовить к этому сначала!
– А почему бы и нет? Прямо с порога! Можно вообще все по телефону решить!
– Такое по телефону не решается!
– Значит, раньше думать надо было! А теперь плевать я хотел! Ты сегодня никуда не едешь! Завтра за вещами смотаешься домой, заодно обсудите там все, и обратно!
– Но я всегда звоню матери, когда выезжаю, а тут… она же будет переживать и начнет звонить, узнавать, куда я делась, – еле слышно, несмело проговорила я жалобным голоском.
– Вот и отлично! Дашь мне трубку – я сам тогда скажу! Я устал от этого цирка! Я твой муж и отныне ты будешь за мной, как и положено, а не за ними!
Звонок родителей застал нас посреди военного полигона, через который мы всякий раз проходили, направляясь к горному хребту. От нервного напряжения резко скакнуло давление, сердце забилось вдвойне быстрее, и, казалось, вовсе не в груди, а где-то в ушах или висках, и первые минуты я пыталась прислушиваться к окружающему миру через этот бешеный стук. Я передала Володе мобильный, вдогонку попросив его быть помягче в своих речах. Немного поупиравшись, юноша ответил на вызов и ни секунды не теряя выдал:
– Это Вова! Таня – моя жена! И теперь она будет жить у меня!
Умница… Постарался… Суровая лапидарность – его конек. Конечно, я вмешалась. Разговор затянулся. Хотя… как такового-то его и не было. Мама, находясь на грани истерики, долго уговаривала приехать и, пока дело не приняло огласку, по горячим следам, подать на развод. Отец… Отец был верен себе. Он спокойно произнес:
– Ну и дура! И когда ты появишься?
– Завтра… во второй половине дня…
– Хорошо. Завтра жду. Учти, ты мне пообещала!
– Батя у тебя мировой! Уважаю! – заключил Володя, когда я положила трубку. – Я ему уже простил даже тот случай в январе!
Но мне было абсолютно безразлично его мнение. Все, о чем я тогда могла думать, было лишь родители и предстоящая с ними беседа глаза в глаза. Я боялась сломаться, не выдержать двустороннего напора, ощущая себя трофеем в противостоянии двух сильных чувств, одно из которых вдобавок подкреплялось жалостью, осознанием вины и низменности своих поступков. В то время я была очень слаба, хотя всю жизнь считала себя сильным человеком. Причем слаба настолько, что с одинаковым успехом могла травить себя таблетками или резать вены от несчастной любви, когда отношения с Владимиром разлаживались окончательно, и заливать в себя спиртное, умываясь слезами и кидаясь на людей, при малейшей ссоре с родителями, когда она касалась именно отношений с Володей. Парень тоже это знал, и влияние родителей на меня его сильно беспокоило. Как бы переживая за мое психическое здоровье, он яро настаивал на моем скорейшем возвращении в тот же день и ограничении нашего общения в целом. Придя с прогулки затемно и поужинав под какое-то романтическое кино, свежеиспеченный муж быстро заснул богатырским сном, оставив меня в компании нового друга – компьютера с интернетом, за которым я и просидела до самого утра, переписываясь во всевозможных чатах с совершенно незнакомыми и довольно развращенными людьми, стараясь отвлечь себя, «заткнуть» внутренний голос, неустанно читающий мне лекции по «Кодексу чести». Я не сомневалась, что родители тоже той ночью не спали, и, периодически задумываясь о них, снова и снова мысленно просила прощения. Утром, проснувшись и застав меня за тем же занятием, что и вечером перед сном, Володя, уверена, не был тому удивлен и ничего на этот счет не сказал, лишь пошутил:
– Доброе утро, жена! Надеюсь, нам обоим запомнится наша бурная первая брачная ночь!
К обеду я наконец собралась с мыслями и силами и поехала домой. Родители встретили холодно, едва обращая внимание на мое присутствие. Начать разговор первой я не осмеливалась, да и сказать мне, честно говоря, было нечего. Искренне извиниться за содеянное не хватало мужества, хотя вряд ли я вообще до конца вразумляла, почему должна извиняться, а что-либо обсуждать, я понимала, бессмысленно. Их позиция была известна и так, но согласиться с ней я не могла, ибо для меня это было равносильно предательству самой себя. Поэтому первый час мы втроем соблюдали полную тишину, будто в библиотеке. Затяжное молчание нарушилось лишь за столом, когда сели ужинать. Взял слово отец.
– Знаешь, почему первую любовь называют первой? – спросил он, сохраняя непоколебимость в лице.
Мне вопрос показался немного странным, и оттого ничего умного в голову для ответа не приходило. Я растерянно смотрела на него, ожидая дальнейших изречений. И он продолжил:
– Первую любовь потому и выделяют среди остальных, что за ней обычно следует другая, более зрелая, тихая, в какой-то мере даже более рациональная и осознанная. Первая, как будто пробная. Она яркая, насыщенная, сумасбродная, сиюсекундная; она кажется вечной и неповторимой, любовь вопреки всему, в голом виде, когда с милым рай и в шалаше. Но это все блажь! И с годами ты начинаешь понимать, что положил свою молодость, свою жизнь под ноги недостойного человека, который лишь пользуется ею, топчет. Любовь должна зиждиться на взаимоуважении, дружбе, взаимопонимании. Если этого нет, то она проходит, оставляя в душе даже не разочарование, а пустоту. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше для тебя.
– Ну а почему первая любовь не может быть единственной? – все-таки выдавила я из себя.
– Может! Но не в этом возрасте! Сначала надо стать кем-то! Реализовать свой потенциал! Что-то иметь за душой! Ты только вступаешь во взрослую, самостоятельную жизнь, и тебе пока все видится в ином, идеализированном, свете. Для тебя и твоих сверстников любовь сейчас как один из признаков взрослости. Хотя в случае чего, подсознательно вы знаете, все последствия все равно будут расхлебывать родители. Не ты первая, не ты последняя! Наша задача – предостеречь от ошибок. Ведь не все можно исправить!
Здесь в наш диалог подключилась и мама, дав волю своим эмоциям.
– Учиться нужно на своих ошибках! Зачем же повторять чужие? – подхватила она. – Ты же с детства знаешь мою историю, историю моего первого замужества! Я неоднократно тебе рассказывала! Тоже была такая безумная любовь – искры из глаз сыпались, когда твоя бабушка на дыбы становилась! Тоже в семнадцать лет замуж выскочила! Правда, в отличие от тебя, я заранее поставила мать в известность об этом. И что? Чем дело кончилось? На сколько меня хватило? На полтора года? И ушла я, когда ребенка похоронила? Куда ты лезешь? Ты такого же хочешь?
– Почему ты считаешь, что у меня будет так же? – обиженно поинтересовалась я. – Если у тебя сложилось так, не значит же, что и у меня обязательно так получится!
– Потому что в свое время я с пеной у рта это же доказывала твоей бабушке, когда она мне говорила то же самое! Не будет с ним толку, с Вовой твоим! Это не тот человек, чтобы играться в такие игры! Твой Вова не далеко ушел от моего Паши! Тебе вуз для начала надо окончить, стать кем-то в этой жизни! Никуда от тебя мужчины, семья не денутся! Все успеется! Не гробь же свое будущее! Клясть же себя на старости лет будешь, что могла чего-то достичь, а не достигла, потому что замуж срочно приспичило! И нас прицепом, что позволили тебе это сделать!
– Одно другому не мешает! Все можно совмещать! И при чем тут вы? Это мой выбор!
– Ксюша, это бесполезно! – вновь заговорил отец. – Ты бьешься в глухую стену! Сейчас ты ее не прошибешь, она нам все равно не поверит. Должно время пройти.
– Но ты понимаешь, что за это время может произойти непоправимое?
– Понимаю. Что ж… Такая, значит, ее судьба!
Конечно, смириться с таким раскладом мать не могла и не хотела. Философское спокойствие отца только еще больше доводило ее до отчаяния. Она расплакалась, чего от нее я точно не ожидала и что не могла стоически переносить. Возникло жуткое желание застрелиться, причем в прямом смысле, лишь бы разрубить этот узел, этот вечный равносторонний треугольник. Я все понимала и сама все видела, едва верила своим же заявлениям и где-то в глубине души, возможно, даже готова была признать реальность их точки зрения и уступить, но, чем больше давления на себе я ощущала, тем резче действовала от обратного. Сказать, что все это было направлено против них? Нет, это навряд ли… Ныне я с уверенностью могу утверждать, что все это как раз было направлено против меня самой… если я ясно выражаюсь… Воспользовавшись паузой в нашем бесполезном диалоге, я заглянула в телефон. К этому времени Володя уже, видимо, сильно нервничая, успел отметиться несколькими пропущенными звонками и сообщениями. Возвращаться было явно поздно: раньше полуночи мне не добраться. Да и… оставить родителей сейчас? Ну, совсем бесчеловечно как-то… Решение ночевать здесь, дома, пришло само собой, хоть я и знала, что парень будет возражать и в конце концов просто выйдет из себя. Так и вышло. О том, что я приеду на следующий день, он и слышать не хотел, и я думаю, что тут дело стало уже не в его переживаниях о моем психическом равновесии, а куда банальней – в принципе. Едва мне удалось с ним договориться, приведя массу здравых аргументов. К слову, так выходило постоянно, только он становился все более неуклончивым, хотя, после того, как я перевезла все свои вещи, в родные пенаты я наведывалась все реже и в конечном счете мои визиты свелись до раза в несколько месяцев.
На утро мы пытались делать вид, будто вовсе ничего не произошло и все идет своим чередом, как и шло. Пообещав Володе, что к вечеру буду уже у него, сама боялась словом обмолвиться родителям, что собираюсь уезжать. Да и не очень-то хотелось. Я не привыкла проводить выходные вдали от них, и, признаюсь, дома мне все-таки было куда уютней. Остаться еще на день парень однозначно не позволил бы, об этом не стоило и мечтать. Да и я понимала, что, если не уеду сегодня, позже вновь придется бороться с самой собой, ломать себя. Свою «миссию» я считала выполненной: расписавшись с молодым человеком, можно было спать спокойно, не тревожась за его судьбу, о чем мне так настойчиво «жужжали» со всех сторон. А большее..? Накануне ночью, вспоминая всю эпопею последних месяцев, я пришла к выводу, что эта дурацкая жертвенность, на которую, как мне думалось, я осознанно пошла ради любви, доставляет мне даже некое удовольствие, хотя одновременно и злит. Не знаю, возможно ли это объяснить… Теперь все свои «жертвы», как я их называю, я ставила себе не в укор, как раньше, а именно в заслугу, и муки совести, которые так выматывали меня психологически, стали отдавать легким привкусом гордости.
В обед Володя позвонил удостовериться в моем приезде вечером и поторопить меня с ним. Деваться было некуда. В ближайшие пару часов надо выехать. Я тянула время до последнего, но заметно нервничала, совершая много лишних движений, что, конечно же, видели и родители. Я не успела даже открыть рот, чтобы сказать о своем отъезде, как они меня опередили, уже все зная сами. Разговор состоялся практически с точностью повторяющий предыдущий, лишь с той разницей, что теперь я насмерть готова была отстаивать свои позиции. Меня обижало и возмущало их мнение, их настрой казался мне неоправданным; я уверилась в том, что поддержки никогда не получу и переубедить на словах мне их не удастся. И я решила, что мне просто необходимо отделиться, уехать от них, ибо только так я смогу доказать что-то им и самой себе. Я наспех собрала недостающие вещи и, расстроенная до отчаяния, подалась прочь.