Сказочная жизнь несказочного Ивана

5. Дорога, вымощенная черным грунтом

Иван чувствовал себя Тотошкой, который бежал за своей хозяйкой Элли, высунув язык, по дороге, вымощенной желтым кирпичом в замок Гудвина Великого и Ужасного. С единственной разницей, что кирпич был не желтым, а черным, кирпич был не кирпич, а грунт, а Маруся была далеко не столь дружелюбна с Иваном, как Элли со своим песиком. Периодически она язвительно шутила над ним, а затем беззастенчиво смеялась. При этом слесарь одновременно и обижался, и заслушивался – так нежно звучали колокольчики в ее голосе. Однако, спустя пару часов, градус его восхищения значительно упал. Все-таки он являлся мужчиной и подобных насмешек терпеть не намеревался.

На черной грунтовой дорожке показалась яркая травка, и Иван со злостью пнул кустик, как тому его учили на курсах управления гневом.

– Ой, Ваня! Осторожно, не ступай! Это ядовитая трава! – вдруг закричала девушка с искаженной от ужаса гримасой. Подпрыгнув, Иван сделал сальто в воздухе и повис на ближайшей ветке, раскачиваясь взад-вперед, словно на лиане. Побледнев от страха, Скукин смотрел вниз на салатовый сочный кустик и пытался оценить, успела ли ядовитая трава прикоснуться к его волосатой ноге. В этой стране, казалось, все перевернуто с ног на голову, если уж обычная трава способна убить человека!

– Только не шевелись! Она прыгает и кусается. – предупредила Маруся, доставая из узелка Битумбы платочек, и осторожно накрывая им клочок травы.

– Это чтоб оно тебя не видело! – прошептала она Ивану. – Это растение Травинус Ядовитус: обладает отличным зрением, но со слухом у него проблемы. Сейчас ты медленно спустишься и обойдешь куст. В следующий раз смотри под ноги внимательнее. На счет «три».

Иван кивнул. Он не мог признаться в том, что держался на руках из последних сил. Даже страх смерти не способен был удержать его нетренированное тело на импровизированном канате. Раньше Иван являлся членом местной футбольной команды и регулярно принимал участие в соревнованиях. Даже сейчас, в свои 40 лет он выглядел неплохо внешне, но мышечная масса внутри безнадежно устарела и обмякла. С тоской в душе Скукин слушал, как медленно Маруся ведет отчет. Лицо побагровело от натуги, пальцы побелели, а пресс просто жгло огнем.

– Раз! – прошептала Маруся и показала один палец.

– Два! – она сделала знак. Иван понял, что вот-вот шлепнется с дерева и молча молился всем существующим и несуществующим Богам, чтобы поскорее последовало «три».

– Три! – Иван спрыгнул, а она резким движением сорвала платочек с травы.

– АААА! – словно обезумевший, Иван помчался прочь. Позади раздался хохот. Он встал как вкопанный. Обернулся. Маруся каталась по траве, хватаясь за живот. Даже обнажающиеся при этом ноги не способны были вызвать в нем положительные эмоции. К ее обидному веселью примешивались тоненькие хихиканья травы.

– Травы… испугался… Ой, не могу! Травинус Ядовитус! – захлебывалась от смеха Маруся. Еще никогда в жизни Иван не чувствовал себя таким униженным.

***

Путники шли молча. Маруся периодически посмеивалась в кулачок, а Иван гордо смотрел вперед. Щеки его до сих пор горели. Душа ныла. Кадык ходил вверх-вниз. Глазницы жгло от невыплаканных слез.

– Ладно тебе, Ваня, – с улыбкой произнесла Маруся, – мне просто травку жалко стало.

Иван молчал. Больше ни словом не обмолвится он с этим исчадием ада!

– Я больше так не буду! – продолжила она игривым тоном. Но Тотошка оставался непреклонным.

***

Спустя пару часов пути под ложечкой у Ивана посасывало от голода, но обращаться за едой к Марусе было ниже его достоинства. По правую руку от путников показалась дикорастущая яблоня, на которой висели тяжелые, сияющие на солнышке плоды. У слесаря потекли слюнки, когда он увидел румяные красные яблочки размером не меньше кулака Петровича – плотника цеха, с которым Иван периодически играл в нарды. (В голове тут же всплыл образ коллеги: огромная ладонь, раскрашенная татуировками перстней, надписями, ранами и порезами, осторожно брала фишку двумя пальчиками, где та мгновенно растворялась. Иван, в свою очередь, с ужасом засматривался на эту мощь и отчаянно боялся выиграть. Петрович категорически отказывался сидеть на табуреточке, предпочитая корточки. Противник, не желающий следовать его примеру, автоматически считался слабаком и подвергался беспощадному высмеиванию. Поэтому играть с Петровичем в нарды никто не хотел. Но приходилось. Особенно часто Ивану, потому что он слыл среди коллег слабохарактерным человеком, не способным сказать «нет»).

Сломя голову, Иван бросился к яблоне и потянулся за манящим сочным плодом.

– Стой, Ваня, не ешь! – испуганно закричала Маруся.

– А то что? Козленочком стану? – язвительно ответил Иван. Больше он не попадется на ее удочку! Схватив обеими руками яблоко, слесарь вгрызся в него. Мммм! Еще никогда в жизни ему не доводилось пробовать такого вкусного фрукта! Сочная мякоть таяла сахарным наслаждением во рту, а восхитительный сок струился по небритому подбородку. Иван при этом дерзко смотрел на Марусю, и ему доставляло глубокое наслаждение наблюдать за ее разгневанным выражением лица. Где это видано мужику бабу слушать! Пусть знает свое место! Иван сорвал второе яблоко и продолжил набивать рот. Маруся стояла, скрестив руки на груди, и он съел третье яблоко, чтобы окончательно закрепить успех.

Невыносимо зачесался нос. Иван протянул руку, но вместо носа палец уткнулся во что-то жесткое. Огрызок выпал из трясущихся рук. Слесарь в отчаянии ощупал то место, где раньше красовался самый выдающийся элемент его лица. Не оставалось ни малейших сомнений – круглый плоский влажный выступ с двумя дырочками был ничем иным, как свинячим пятачком. В ужасе Скукин осознал, что вместо левой руки у него копытце. Внезапно стало так неудобно, что пришлось опуститься на корточки.

«Что здесь, твою мать, происходит?!» – хотел заорать Иван, но вместо этого раздалось лишь жалкое:

– Хрю – хрю – хрю!

– И надо было быть таким упрямым! – сокрушалась Маруся. – Что это за страна у тебя такая дикая, если считается зазорным для мужчины слушаться женщину?!

– Хрю-хрю-хрю! – возмущенно завизжал Иван, что значило по-человечески «Это все ты со своими издевками виновата!»

– Ну что делать? Съел бы ты одно яблочко – отделался бы, возможно, только пяточком и поросячьим хвостиком. Съел бы два – превратился бы хотя бы в хряка – какой никакой, а мужик. А вот с третьим яблочком ты явно переборщил, теперь на всю жизнь останешься свиноматкой. Буду звать тебя Хавроньей, – вздохнула Маруся.

– Хрююююю?! – завопил Иван.

– Судя по размеру груди, у тебя даже есть поросятки, – сочувственно продолжала девушка.

– Хрююююююю?!!

– Нужно разыскать их и воссоединить семью!

– Хрюююююююю?!!!!!! – Иван разбежался и на полной скорости боднул дерево, с которого на его розовую ворсистую голову больно посыпались яблоки. Он сжевал парочку, но ничего не изменилось. Факт оставался фактом: отныне он является представителем нежвачных парнокопытных. И что самое ужасное во всей ситуации – женского пола.

6. Свиные бега

День клонился к вечеру, и странная парочка понуро брела по грунтовой дорожке. Маруся, кажется, растеряла все свое веселье и хмурилась, поглядывая на плетущегося позади Ивана, который, в свою очередь, потупил косматую голову и рассматривал землю так близко, как еще никогда. В эти минуты он размышлял над тем, какой счастливой была его прежняя жизнь в роли человека: он мог выругаться, когда скребло на душе, ходить на двух ногах, чтобы не пачкать брюхо и спокойно почесать рукой спину, в то время как сейчас то и дело вынужден отчаянно тереться о стволы деревьев.

– Про всю жизнь я пошутила, – внезапно произнесла Маруся.

– Хрю-хрю, – грубо ответил Иван, что означало «достала ты меня со своими шуточками».

– Извини меня! Доля моей вины здесь тоже есть.

– Хрю?

– Ну, признаюсь, виновата! – вздохнула, наконец, Маруся. – Мы найдем способ превратить тебя обратно.

Слова ее звучали совсем неубедительно и не дарили никакой надежды.

– Нужно подумать про ужин и ночлег, – предложила она. – Завтра продолжим путь. Ночью в лесу курсируют всяческие нежелательные элементы, лучше с ними не сталкиваться.

– «Что?! Я не могу ждать до завтра! Семья уже потеряла меня. Машка обзвонила все морги и вытрезвители! Да меня с работы уволят!» – вся эта тирада звучала как нестройное хрюкание.

– Спрячемся вон в той пещере. Сможешь развести костер? Ой, прости, не смешно.

Ивану казалось крайне несправедливым, что даже Дубы в этой стране могут говорить, а он, свинья, не способен издать ни одного человеческого звука.

***

Маруся ловко насобирала прутьев, достала какой-то порошок из узелка и вмиг разожгла огонь. Костер уютно потрескивал перед входом в пещеру. Иван лежал на полу и тоскливо наблюдал за пламенем маленькими свиными глазками. Перед его пяточком находился большой кусок хлеба и чего-то еще, неопознаваемого с первого взгляда, но аппетит отсутствовал напрочь. Становилось ощутимо прохладней, однако, толстая шкура хорошо сохраняла тепло. Хоть какой-то плюс от поросячьей жизни!

Маруся, напротив, ежилась и жалась к костру.

– Ты, Ваня, на меня не серчай. Скверный характер – это мое оружие от издевок и насмешек по поводу уродливой внешности. Нелегко выслушивать замечания от местных красавиц: и глаза-то у меня большие, и нос-то слишком маленький, зубы, опять же, ровные. Что уж говорить о белых волосах! Целых десять пальцев на ноге и всего лишь две груди! Но больше всего стыжусь я, Ваня, своей фигуры – ноги длинные, попа круглая, грудь высокая. Тьфу! – и девица плюнула в сердцах в костер. Несмотря на всю свою печаль, Иван удивленно поднял уши и водил в воздухе пятачком. Нет, Маруся однозначно не шутила – слишком много скорби отпечаталось на ее безупречном личике. Если бы он был самцом свиньи, то наверняка случился бы казус, но самка свиньи могла лишь позавидовать столь совершенным женским прелестям.

– Я сразу заметила, что ты не такой как все, и не станешь насмехаться по поводу моей внешности, – продолжила Маруся. – С тобой я могу быть самой собой. Смотри!

С этими словами она лихорадочно расстегнула пуговицы сарафана и сбросила его с изящных плеч.

Что ж, все-таки с самкой свиньи тоже может произойти казус. Иван, словно завороженный, взирал на открывшуюся красоту, слюна стекала из уголка пасти.

– Хрююю…. – восторженно произнес он.

– Ты даже не отвернулся в отвращении! – восторженно запрыгала Маруся (чем заставила Ивана еще больше распахнуть пасть и двигать мордой вверх-вниз в такт ее резвым прыжкам) и доверительно прошептала:

– Хочешь открою секрет? Я считаю, что это они все уродины со своими мохнатыми телами, тремя глазами и желтыми зубами. С идеалами красоты в нашей стране творится какая-то чепуха, и их распространяют те, кому это выгодно. Неужели пятьдесят складок на брюхе могут быть притягательнее, чем один ровный плоский животик? – и она медленно провела ладонью по гладкой коже.

– Хрююю, – что дословно означало «какой я конченый неудачник! Впервые передо мной стоит молодая обнаженная девушка, которая считает себя уродиной, будучи самой ослепительной в мире красавицей, и нуждается в мужской поддержке, а я в это время… свинья! К тому же, женского пола!»

Тем временем Маруся поплотнее укуталась в сарафан, подползла к Ивану и, свернувшись в клубочек, тесно прижалась к его пушистому боку, чтобы согреться. Через пару минут послышалось ее мерное дыхание. Кожа девушки вкусно пахла клубникой и на ощупь напоминала его любимую хлопковую рубашку. Впервые Ивану показалось, что быть свиньей не так уж и плохо.

***

Утром, наскоро перекусив Битумбиной стряпней (раз уж Иван итак свинья, он решил не брезговать и не разбираться, из чего состоит это нежнейшее тесто и невероятно вкусная фиолетовая начинка), путники отправились в дорогу. Напряжение между ними спало, потому как за вчерашнее представление в пещере Иван охотно простил Марусю и теперь терся около ее ног, в то время, как она периодически чесала его за ушком.

Слесарь открыл в себе новую страсть: он не мог пройти мимо ни одной грязной лужи (а жена утверждала, мимо ни одной юбки – вот бы она удивилась!), образовавшейся в следствие ночного дождя. При этом он погружал морду в мутную жижицу и с удовольствием пускал ноздрями пузыри. Вылезая из воды, Иван смачно отряхивался и спешил за своей, как он с недавнего времени пристрастился думать, хозяйкой. Та озабоченно посматривала на своего питомца, и в очередной раз гладила по холке под довольное хрюканье.

Еще с утра Иван заметил, что из его головы вылетали отдельные слова, да и думать стало лень. Время от времени он забывал, куда и зачем идет: ведь солнце так ярко светит, лужи такие глубокие, а желуди под деревьями такие… хрустные! И под очередной тревожный взгляд Маруси до Ивана начала доходить ужасная истина: он свинеет!

– Хрю! – завопило человекоживотное и в ужасе забегало вокруг Маруси. – Хрю!

Что на нормальном языке означало: «Возвращай меня обратно! Я не хочу окончательно превращаться в свинью, которой я, по утверждению жены, итак являюсь!» В очередной раз Иван испытывал невероятную досаду, что даже деревья не только умеют говорить, смеяться и шутить, но и обладают интеллектом. А несчастная свинья остается свиньей – будь то на его родине или в этом чокнутом государстве.

– Да, надо с этим что-то делать, – сокрушалась Маруся.

– Внимание! Внимание! Сегодня состоятся свиные бега! Победителю гонок достанется главный приз – волшебный Ковер-Турболет! – донеслось до опушки отдаленное эхо.

– Как я могла забыть?! Вот он, наш шанс, Ваня! – хлопнула себе по лбу Маруся и принялась кружиться в танце от восторга. Затем присела на корточки и звонко чмокнула поросенка в нос. – Сегодня проходят ежегодные соревнования среди свиней во всех весовых категориях. Ты выиграешь эти состязания, и мы долетим до дворца Дабдзека в два счета! А уж он придумает, как привести тебя в себя… тебя в тебя… Мужик он хоть и страшный, но мудрый и могущественный.

– «Гонки, я? Ни за что!» – гордо прохрюкал Иван.

– А то пешком нам еще неделю ходьбы. Да за это время ты и имени своего не вспомнишь!

Неделю?! В среду платеж по ипотеке, в четверг у старшей контрольная по математике, а она, кроме как губ уточкой, ничего и складывать-то не умеет! В пятницу у сына в саду собрание, и он, Иван, должен быть там, чтобы, склонив голову, выслушивать об очередных проделках отпрыска. В субботу Семеныч подогнал шабашку: в соседней пивнушке засорилась канализация и пришлось временно приостановить ее, канализации, деятельность. Последствия для окружающих подъездов и клумб достигли невероятных масштабов, так что жители скинулись по 100 рублей с квартиры, чтобы пожертвовать их на починку канализации. О том, чтобы закрыть пивнушку, и речи быть не могло, поскольку именно в ней те же самые соседи встречались по вечерам, чтобы пожаловаться на положение вещей и обсудить злодеев, портящих клумбы и подъезды.

– Ваня, ну пожааалуйста! – не отставала Маруся. Иван отвернулся, гордо хрюкнув. В конце концов, он хоть и был свиньей, но свиньей полной достоинства. Девушка уговаривала, чесала Ивана за ушком, одним словом, прибегала ко всяким женским хитростям. Иван уже напрочь забыл, о чем идет речь и чего от него так отчаянно хочет Маруся, но природное упрямство подсказывало, что нужно упираться до последнего.

– Если ты будешь участвовать в бегах, то получишь это! – с сияющим видом Маруся вытащила из узелка спелое наливное яблочко, разыграв, тем самым, последний козырь. Слюни засочились из пасти Ивана. Словно собачка, он припустил вслед за обладательницей столь заветного лакомства. Если минуту назад он напрочь забыл, почему нельзя ни за что соглашаться, то теперь при всем своем желании не в силах был вспомнить, почему нужно было сопротивляться.

***

– Не положено! – хамски объявила в очередной раз женщина на пропускном пункте. Это существо представляло собой необъятных габаритов тело с синими волосами, крючковатым носом и четырьмя колючими глазами. Синеволоска смачно дожевывала сочный фрукт, поэтому между ее длинных пальцев сочилась ароматная жидкость.

– Моя Хавронья очень хочет поучаствовать в забеге. Пожалуйста, пустите нас! – умоляла в очередной раз Маруся.

– Ишь какая шустрая! – возмутилась местная Мальвина. – Сначала надо было отправить заявку.

– Так откуда ж нам было знать? Мы сами не местные, и к вам уже неделю добираемся, – попыталась наврать Маруся.

– Эх, деревенщина! – сплюнула на землю дама бальзаковского возраста. – Голубиной почтой отправили бы!

– Ненадежно! А если голубь не долетит – его орел съест или голубка какая по пути соблазнит? – возразила спутница Ивана.

– Де-вуш-ка! – в голосе Синеволоски звучало невероятное количество обиды и укора одновременно. – В голубиной почте никогда и ничего не теряется! Самая надежная служба в мире!

– Так давайте мы сейчас заявку напишем? – с надеждой в голосе предложила Маруся.

– Де-вуш-ка! Так надо еще договор составить. С печатью. Желтой!

– И все?

– Пф! – презрительно фыркнула женщина и пафосно закатила к небу все свои четыре глаза. – Нет, конечно! Потом нужно составить протокол о том, что договор заключен. После этого оформляется протокол о том, что выписан протокол. После того, как протокол протоколом запротоколируется, составляется бюллетень участников. И только тогда вам выдается разрешение на забег. Само собой, после того, как предоставите свидетельство о рождении, свидетельство о хождении и свидетельство о вождении своей свиньи. И все это с ЖЕЛТЫМИ печатями. – последние слова Синеволоска особенно выделила скрипучим голосом, чтобы дать прочувствовать всю важность данного атрибута документации.

«Все как у меня дома», – подумал Иван, вспоминая сквозь туман в голове свои мытарства с бюрократией, когда оформлял ипотеку, кредит на шубу, ссуду на ремонт, заявление на налоговый вычет, прием сына в детский сад, почтовую квитанцию на товары с Али Экспресс… Хотя, кажется, там было на один протокол меньше, и печати должны были быть СИНИМИ. Но Иван уже не был так уверен.

– Неужели ничего нельзя сделать? – вкрадчиво спросила Маруся.

– Ничегошеньки! – подтвердила потасканная Мальвина и широко зевнула, обнажив все свои 43 кривоватых зуба.

– А если мы договоримся? – внезапно сменила тон спутница Ивана. Ее яркие глазки заблестели лукавым блеском, а розовые губки растянулись в столь дьявольской улыбке так, что Иван завизжал от восторга, сделал пару кругов вокруг ног своей хозяйки и с гордостью огляделся, все ли заметили, какая она красотка. А ведь Маруся только его одного чешет за ушком!

– Взятку предлагаешь?! Ах ты, я тебя! – Синеволоска даже приподнялась из-за стойки от возмущения.

– Да как можно? Не взятку, а угощения! – с этими словами Маруся принялась доставать из узелка Битумбы различные яства. Удивительно, как все эти блюда поместились в маленьком платочке. Это была и странного вида стряпня, и баночка с фиолетовыми пузырьками, и неприличного вида корешки. Все четыре глаза Мальвины уставились на еду, слюна громко булькала в горле.

– Ого! Это же клоповый хлеб! Не может быть, дубовые оладушки! Тысяча Богов, джем из воробьики!

С победным видом Маруся выложила на стол «туз» из рукава – фирменную зеленую похлебку Битумбы, которую Иван давеча с таким упоением влил в себя в количестве пяти тарелок!

– Это же Битумбщи! – завопила от радости Синеволоска и принялась подтаскивать к себе кушанья. При этом все ее четыре глаза разбежались, в буквальном смысле слова, в разные стороны. Собрав сокровища, женщина протянула Марусе маленький листок бумаги:

– Распишись здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь, – промямлила она, обливаясь слюной.

– И все? – удивилась Маруся. А как же ворох бумаг?

– А их я оформлю после того, как наверну Бутумбщей, – Синеволоска пренебрежительно махнула рукой на толстую кипу бумаг, – и немного вздремну после обеда.

***

Иван с Марусей вошли в калитку, на которой непропорциональными неровными буквами было нацарапано «Свиные бега».

– Вот видишь, как у нас все утроено! – подмигнула Маруся Ивану. – И никакие документы не нужны, если есть в кармане пара зеленых битумбщей!

«Ну это у нас общее!» – все, что был способен хрюкнуть Иван в ответ своими до безобразия упрощенными мозгами.

***

– Участники готовы к забегу! – прогудел эхом над гудящим стадионом голос комментатора.

Трибуны рычали от предвкушения, везде можно было лицезреть плакаты с надписями типа:

«Наш Хряк – это вам не просто так!»

«Мы с тобой, Пираточка, покажи им пяточки!»

«Всем задай им, Хрюха, положи на брюхо!»

Некоторые лозунги звучали откровенно устрашающе и адресовались, судя по всему, конкретным индивидуумам:

«Не придешь на финиш первым, пострадают мои нервы»

«Трассу не пройдешь достойно – попадешь на скотобойню».

Справа от Ивана порыкивал крупный боров. На его левом боку красовалась массивная татуировка, изображающая того же хряка, но спереди. Зрелище, надо сказать, не для слабонервных. И в этом Иван убедился самолично, когда противник обернулся и со свирепым оскалом угрожающе хрюкнул в его сторону. Злобные глаза и грязный пятачок блеснули на солнышке. Верхняя губа хряка задергалась, как это бывает у рычащих собак, и Ивана ослепил острый золотой зуб на месте клыка. Скукин попятился и плюхнулся на свой хвостик, вызвав тем самым дикий приступ хохота у публики.

– На старт! Внимание! Марш! – раздалась тем временем команда, и все свиньи сорвались с места. Иван неуклюже поднялся на копытца и припустил вслед за ними.

Не взирая на то, что Иван всю юность занимался футболом, участвовал в соревнованиях до тех пор, пока не женился, и все еще находился в отличной физической форме, во всех заводских Веселых Стартах он безнадежно проигрывал. Единоличным чемпионом во всех спортивных дисциплинах единогласно признавался Петрович. Он тягал штангу, совершал заплывы, забеги, заскоки, запои. На выигранные премии и жил, поскольку обычной зарплаты плотника, регулярно сокращаемой из-за пьянства, ему не хватало. Иван не переставал удивляться резвости товарища по цеху с похмелья: в то время, как иной отбросил бы от подобной нагрузки копыта (то есть ноги), Петрович мчался вперед, как резвый поросенок (то есть, конь), держа пятачок (то есть, нос) по ветру. Тягаться с Петровичем Ивану было нелегко, неудобно, да и страшно. Поэтому каждый раз слесарь смиренно приходил к финишу предпоследним. Ему не хватало боевого духа. Уверенности в своих силах. Оптимизма по жизни. Мотивации.

И вот он мчался в образе свиньи на своих коротких лапках по усеянному газонной травкой стадиону под улюлюканья и восторженные крики публики. Перед его глазами вставали то образ обнаженной Маруси в пещере, то пышная фигура жены, то ноющие дети, но чаще всего мелькало сочное, наливное, румяное, искрящееся на солнышке яблочко. Оно словно манило Ивана, и в фантазиях, стоило ему лишь приблизиться к фрукту на расстояние вытянутого копытца, откатывалось дальше. Прошло несколько секунд, и от всех образов не осталось ни следа. Только одно большое хрустящее Яблоко!

Впереди мелькала мускулистая окорочная часть Пахана – фаворита забега. На ней крупными буквами были выбиты надпись: «Обгони меня, если осмелишься» и череп с перекрещенными костями. Иван сам не заметил, как обогнал всех противников и вышел на финишную прямую с Петровичем (то есть, устрашающим боровом). Куда-то отступила привычная трусость и желание слиться с толпой. Стало все равно, что Пахан при желании может перекусить его горло (вообще-то, ее горло, учитывая, что Иван превратился в самку свиньи). Слесарь мчался вперед, что есть силы. Яблоко перед глазами. Свобода в копытах. Дух победы в груди.

– Посмотрите, что здесь происходит?! – орал вне себя от возбуждения оратор под гул удивленных зрителей. – Никому неизвестная ранее Хавронья поравнялась с нашим непревзойденным Паханом! Вот они идут бок о бок! Кажется, Пахан лидирует на один пятачок. Хотя нет, подождите, вперед вырывается Хавронья! Остается лишь сто метров до финиша… Ого, что я вижу? Этого не может быть! Они идут копыто в копыто! Какая воля к победе, какой кураж! Неужели эта симпатичная самочка сделает сегодня нашего трехкратного чемпиона? Но что это происходит?! Пахан выдохся, он споткнулся! Как тяжело дышит! Двадцать метров! Десять! Ииииии… победителем становится Хавронья!!!!

На поле началось нечто невообразимое: крики, визги, троекратное «ура». К Ивану подбежали, фотографировались с ним, мяли бока, чесали за ухом. Еще никогда в жизни Скукин не был так счастлив. Он выиграл гонки, потому что поверил в себя и захотел победить! Ради собственного достоинства и во имя высокой цели – Яблочка!

***

Иван радостно бежал рядом с Марусей, перепрыгивая с копытца на копытца, почесываясь о стволы деревьев и что-то повизгивая себе под нос. Он все еще упивался победой, вспоминал пьянящий кураж успеха и любовь толпы. Маруся, напротив, погрузилась в собственные мысли и задумчиво жевала сорванный колосок. Подмышкой она несла Ковер-Турболет, но, казалось, даже заветный трофей был не в силах развеселить ее.

Заметив тоску на лице хозяйки, Иван мгновенно позабыл недавнюю радость и, сам не зная почему, повесил пятачок, которым периодически тыкался в руку спутницы. Маруся не шутила, не отправляла едкие замечания в адрес пролетающих, пробегающих и простаивающих мимо персонажей, не прыгала от радости, встретив на пути редкий вид бабочки или цветка, не отвешивала колкости в адрес Хавроньи – Ивана. Она упрямо молчала, и слесарь совсем сник.

– Здесь мы переночуем, – наконец, промолвила она, указывая рукой на запрятанную от посторонних глаз полянку, защищенную со всех сторон черными камнями. – Костер разводить не будем, чтобы кому-нибудь не пришло в голову нас ограбить. С преступностью у нас, Ваня, здесь не очень. То есть очень. Ну, в общем, много ее.

Спустя несколько минут Маруся расстелила Ковер на земле и легла на него. Иван долго вертелся калачиком вокруг своей оси в поиске удобного положения. Наконец, плюхнулся не нежно на бок, слегка отдавив руку девушке. После этого прижался к ее теплому боку и уже готовился погрузиться в сладкий сон о спелых яблоках, как вдруг Маруся тяжело вздохнула:

– Завтра мы прилетим к Дабдзеку, и он отправит тебя домой. А я вернусь к матушке в лесную глушь, и опять она будет меня попрекать тем, что я старая уродина. Ты, Ваня, не такой как все. Душевный, понимающий, внешность и Энто для тебя не главное…

Иван удивленно поднял рыло. И когда она успела все это понять, если 90% их совместно проведенного времени он оставался свиньей? И чего это Энто для него не главное? Обидно даже как-то.

– «Ты это… самое! Не того… Как-то так. Ну сама знаешь», – успокаивающе хрюкнул Иван и сам пришел в ужас от оставшегося в арсенале скудного набора слов. Формулировать мысли становилось все сложнее, а облекать их в слова практически невозможно.

– Привязалась я к тебе, Ванюша, подружилась с тобой, – продолжала знойная красавица свою исповедь. – Все, кто меня окружают, редкостные свиньи, хоть и люди. А ты вот хоть и свинья, а человек! Вот и получается, что свиньи лучше людей? Что-то я совсем запуталась.

Она крепко обняла Ивана за шею и уткнулась носом в жесткую щетинку.

– Не забывай меня там, в своем мире, – прошептала она. Вскоре Иван почувствовал на своей холке спокойное дыхание. Ему почему-то стало стыдно. Но через пару минут он об этом забыл. Также, как и о том, что уже завтра будет дома возле своей бесформенной жены, неблагодарных детей и сантехнического оборудования.

***

Во сне Иван дергал копытами, потому что бежал по стадиону. Впереди сверкал татуированный зад то борова Пахана, то плотника Петровича. Вместо зрителей по всему периметру стадиона сидели яблоки и, что есть силы, болели за Ивана. Посреди стадиона виляли бедрами обнаженные Маруси из группы поддержки, держа в руках таблички с подсвеченными электронными буквами.

Он проснулся оттого, что чья-то рука крепко схватила его пятачок. В испуге Иван попытался вскочить, но это у него не вышло, так как передние и задние копыта оказались тесно связаны между собой. В поле зрения показались четыре фигуры в масках. Одна из них дала знак, и все четверо взвалили на плечи массивную тушу Скукина. Он с отчаянием смотрел на оставшуюся на ковре Марусю, которая все еще спала и слегка подергивалась во сне. Напрягая все свои силы, слесарь начал было активно сопротивляться, но почувствовал укол в зад, и провалился в глубокий спокойный сон.