О театре хочу сказать особо. Думаю, что в каждой школе должен быть свой школьный театр. Он помогает детям преодолеть свои комплексы, расцвести. Когда 13-летний Алексей выходил на сцену и произносил первые слова: «Мороз и солнце, день чудесный!», казалось, солнце яркими брызгами врывалось во все окна зала, а вокруг начинал искриться снег. Вслед за последней строчкой зал взрывался оглушительными аплодисментами. А как понять шестиклассника, который просил прочитать на сцене «Цыганы» А.С. Пушкина. Он почему-то сел на пол сцены, привалился спиной к заднику и стихи потекли как музыка. Пятьдесят человек в зале, казалось забыли дышать.
В лицо сегодняшним клеветникам России набатом звучали слова А.С. Пушкина, произнесенные старшеклассником Михаилом:
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
Слова эти заставили в такт биться сердца, сидящих в зале. Согласитесь, школа удивительное место!
Прости, учитель
Лето, жара. В маленьком рейсовом «Пазике» не протолкнуться. Сижу на сиденье спиной к водителю. Работающий мотор щедро меня подогревает. Под ногами ступенька на выход. Во время движения народ утрясается, а к нам, сидящим в рядок лицом к салону, пробирается молодой парень. Он показывает нам свою и правую руку. Пальцы изрезаны чем-то тонким и острым. Молодой человек попросил пластырь. Пластырь конечно нашелся, раны благополучно заклеили. Все успокоились. Парень встал на ступеньки перед выходом у моих ног. В этот момент я почему-то подумала: «сейчас он полезет в мою сумку». Я без отрыва смотрела на свою набитую продуктами брезентовую сумку. В какой-то момент я увидела уголок своего кошелька, исчезающий в кармане моего Visavi. Я жестко охватила его за руку и шепотом сказала: «положи кошелек на место, я учитель». Кошелек мгновенно вернулся в сумку. Автобус затормозил перед остановкой, а парень наклонился ко мне и прошептал: «Прости, учитель». Двери распахнулись, и он выскочил из машины.
Дорога свернула в лес. Опушку леса сторожили дубы великаны. Высокие, стройные красавицы сосны приветствовали нас на остановке. Пахло опавшей листвой и грибами.
У камина
История усадьбы Ховрино насчитывает почти шесть веков. Среди владельцев усадьбы такие известные фамилии, как воевода Василий Шереметьев, князь Яков Голицын, фельдмаршал Федор Головин, Наталья Столыпина, младшая сестра Елизаветы Арсеньевой (бабушки М. Лермонтова). Дом горел, перестраивался. Дошедшее до нас здание построено по проекту Льва Кекушева, последним владельцем усадьбы Митрофаном Грачевым.
В восьмидесятые годы в усадьбе располагался реабилитационный центр для людей страдающих заболеваниями органов движения. Согласно профилю заболевания, оказываюсь в усадьбе, в большой палате под названием «Золотая гостиная». Всё дышит историей. Лепнина, почерневшая позолота, камин. Мне скрюченной радикулитом досталась койка у камина. Экран, как в былые времена, не закрывал его чёрную пасть. Ночью мне казалось, что в его глубине кто-то дышит.
Соседками моими по гостиной были четыре совсем молодые женщины- малярши и «бабуля» доярка. Разговаривали они на чистом русском матерном языке. В семь утра за общим столом завтрак, вечером такой же общий ужин, на ночь анекдоты. Сильнейшая моя боль в спине не позволяла ходить, говорить, смеяться и даже есть. Я в основном молчала днем, а ночью тихо плакала. Сочувствуя моему состоянию, женщины взяли меня под свою опеку. Они провожали меня на процедуры, выводили гулять в чудесный парк, каким-то невероятным способом доставали мороженое и вечером устраивали пирушки. Постепенно я освоилась с их языком, шутками, розыгрышами.
Однажды Лида вошла в палату и сказала:
–Идите, в буфете пирожки с малиной дают. Я вам очередь заняла. Там мужик лежит на банкетке, за ним будете.
Жизнь в «Золотой гостиной» нас настолько сблизила, что отношения стали не просто добрыми, а порой даже нежными. Девочки рассказывали о своей жизни, о тяжелой работе, а «бабуля» оказалась сорокапятилетней женщиной. Однажды она с горяча сказала: «вы тут молоко пьёте, а мы на ферме ломаемся». На руки её было страшно смотреть. Расставались как родные, плакали, просили не забывать друг друга. На прощанье мне сказали:
–Учи, учитель, не болей!
Лечение почти не принесло облегчения, зато общение с этими золотыми русскими труженицами укрепило мой дух, мою веру в то, что всё будет хорошо. Если бы у меня был свой герб я бы на нём написала слова А.В. Суворова: «Мы русские! Какой восторг!»
Не судите опрометчиво.
Тревога
Хмурый осенний день. Полдень. Школа работает в обычном режиме. Вдруг резкий вой сирены и требовательный голос призывает покинуть школу. Быстро без паники оставляем свои классы и отходим на аллею в 100 метрах от школы. Школа оцеплена милицией, скорая и пожарные у ворот. Причиной эвакуации стал звонок, что школа заминирована. Детей отпустили по домам, администрация и учителя ждут дальнейших распоряжений. Неожиданно вспоминаю, что ключи от дома остались на рабочем месте. Прошу разрешения у директора школы вернуться в свой кабинет. Идти пришлось через запасной выход и столовую. В зале вкусно пахнет обедом, столы накрыты, от тарелочек с супом еще поднимается легкий пар. Эта картина осталась со мной на всю жизнь. Поднимаясь в свой кабинет, я как заклинание повторяла:
– Стой, родная. Стой родная школа.
Через полчаса оцепление сняли, скорая и пожарная уехали, а меня, завхоза и директора попросили сопровождать солдата с немецкой овчаркой на поводу по всем помещениям школы.
Через три часа мы в изнеможении упали в кресла директорского кабинета. Обстановку разрядил завхоз. Он вспомнил, что солдат был в каске и бронежилете, а мы шли за ним след в след. Снять напряжение решили старым проверенным способом, и я твердой рукой приготовила для всех по бокалу «Кровавой Мэри». На следующий день стало известно, что звонок о минировании был ложным.
Дорога к Храму
Лето. По дороге к храму проходим вдоль деревни. Рябины у ворот. Аккуратные палисадники с георгинами. У храма останавливаемся, не в силах произнести ни слова. Купола сброшены, крест с колокольни врос в землю. Дверь заскрипела, и к нам направился молодой священник. Из беседы мы поняли, что ему восстанавливать этот храм. Священник поведал нам, что храм был разрушен в шестидесятые, точнее в 1961 году при незабвенном Никите. Утварь разграбили, иконы сбросили в овраг. Крышу разобрали, вытащили рамы. Солнце, ветер, вода сделали свое дело. Роспись едва проступает. Мы были подавлены, а батюшка бодро, с надеждой на Божью помощь обещал уже на Пасху провести богослужению.
Пасха была ранней. Дорогу развезло, под ногами тающий снег, а на душе светло. Уже затемно добираемся до храма. В сторожке у батюшки разгружаем гостинцы, подарки, согреваемся горячим чаем. Деревня в это время пуста, только несколько старожилов остаются зимовать. В левом приделе застеклены окна, дети батюшки топят буржуйку. На стенах придела иконы, возвращенные жители окрестных деревень. Во время службы стояли плечом к плечу, нельзя было даже пошевелиться. Казалось, что мы одни в этом мире. А когда батюшка произнес:
– Христос Воскресе!
Двери в мир распахнулись, мы не одни, с нами Бог.
По окончании богослужения прихожане стали разъезжаться, гостей пригласили на трапезу. Посреди двора стоял грубый дощатый стол, укрепленный на козлах. На него погрузили десятилитровую кастрюлю, и высокая, дородная распорядительная дама выдавала всем по черпаку удивительно вкусной картошки с мясом. Вкуснее блюда мне еще не встречалось. Восток заалел, легкий ветерок остужал наши горячие головы.
Принесли большой самовар и большое полено. Полено положили на стол и почему-то стали его резать. Как оказалась – это был вкуснейший торт.
Уезжали, увозя в душе умиротворение и теплоту. Провожавшая нас послушница повторяла:
– Вот как Бог управил. Доброго вам пути. Христос Воскрес!
Храм с Божьей помощью восстанавливается. Обрели свое место купола. Засверкали, устремленные в небо кресты. На Троицу в храме праздничная служба. Во дворе после службы гуляние с угощениями, с горячими пирогами. Среди гостей много молодежи, семей с детьми. Вот она Россия, настоящая.
Часть II
Пути – дороги
Доктор Женя
Почему я так люблю дорогу? Люблю ехать на поезде – смотришь на пробегающие города и деревни; любоваться широкой степью и темными лесами – пересекаешь реки, и покупать на коротких стоянках горячую картошку, густо посыпанную жареным луком. С каким удовольствием вдыхаешь горячий воздух с лугов в окно поезда. Откуда берется это желание ехать, лететь и плыть? Ответ прост. Из детства!
По дороге в горы, медленно перебирая тонкими ножками, движется ишак. На спине его узлы, сумки и четырехлетняя девочка. Отец подгоняет угрюмое животное, мама смахивает с нас слепней.
На лице ее страданье, ноги стерты в кровь неудобными московскими туфельками. Освещать хозработы на кукурузных полях в течение всего лета должен мой отец – корреспондент республиканской газеты.
В селении нас встретили настороженно: муж осетин, жена москвичка, блондинка в розовом платье до колена. Цепкая детская память удержала комнату с земляным полом без окон, железную печурку во дворе, вой шакалов, по вечерам приходящих на водопой. Поначалу местные отказывались давать нам молоко, сыр, хлеб-чурек из кукурузы, но мама быстро подружилась с девушками. Ранним утром уходили они в поле обрабатывать кукурузу, а вечером мама залечивала им раны и рассказывала о Москве. Израненными были руки, ноги и даже лицо. Листья кукурузы оставляли порезы на нежной девичей коже. Маму стали скоро называть «Доктор Женя». В распоряжении «доктора» была марганцовка, аспирин, стрептоцид и йод. С каждым днем жить становилось все труднее: днем жара, слепни, ночью на ребенка набрасывались клопы. Мать почти не спала. Тяжелее всего было слышать с утра до вечера крик старика, сидящего на крыше сарая:
–О-о-ох! О-о-ох!
Этот стон был слышен в каждом дворе.
Продержалась москвичка, блондинка «Доктор Женя» два месяца. С грустью провожали ее жители маленького горного селения. И опять дорога. Опять на спине ослика девочка четырех лет и разгневанный отец, погоняющий ишака. Мама уже в осетинских чувяках. В Москву! В Москву!
Сон наяву!
«Мой дядя самых честных правил» больше всего любил лес и рыбалку. Он был моложе меня лет на пять. В 13 лет у него были свои нешуточные обязанности: ухаживать за кроликами, кормить кур и уток. Хозяйство свое он содержал в идеальном порядке. Однажды трое мальчишек и я уговорились пойти на рыбалку в Пирогово. Под вечер пришли на песчаную косу, поросшую низким осинником. Поужинали, посидели у костра и направились спать. Палаток не было. Спальней для ребят стал бакен – деревянная пирамида с лампой на вершине. Внутрь бакена вела небольшая дверца, в нее нырнули мои спутники. Шумно устроились на ночлег, а мне места не хватило.
Вставать надо было с восходом солнца, и я всю ночь просидела у костра, поддерживая слабенький огонь. Я задремала и не заметила, как на востоке небо начало светлеть и край светила показался над горизонтом. Очнулась, когда солнце уже величественно пылало на востоке. И вдруг над водой поплыл высокий мальчишеский голос, голос Робертино Лоретти. Через минуту на яркую синь воды вышел трехпалубный белый теплоход, и еще громче полилась песня. «О, мое Солнце!»– пел Робертино. Сердце мое рвалось из груди от счастья. Чудный голос стал затихать, белое видение скрылось из глаз.
Я медленно побрела по косе. Неожиданно резко оглянулась, мне показалось, что на меня кто-то смотрит. И они действительно смотрели. Целое семейство подосиновиков в красных шапочках стояло у тропинки. Рыбы мы, конечно, не поймали, зато вечером вся семья с аппетитом ела грибной суп. Известный всему миру мальчик Робертино вырос и стал ресторатором.
Ночной разговор
Дорога, дорога! За окном поезда непроглядная тьма. Быстро пролетали деревеньки, которые угадываются по тусклому свету в окнах домов, небольшие полустанки с неизменными сплошными складскими помещениями, небольшие поселки. Этим поздним темным вечером в теплом комфортабельном вагоне я задаю себе вопрос: кто эти люди, как живут, где работают, могут ли они пойти в театр, в кино, в музей. Или у них своя жизнь большое хозяйство: кони, коровы, куры, овцы и вечером они уже не хотят идти даже в кино. А есть ли там кинотеатр?
Засыпаю под эти невеселые мысли. В купе я одна, соседей нет. Зима. Поезд мчит на Кавказ, зима отступает, снег сменяется дождем. В середине ночи открываю глаза и напротив вижу женское лицо. Темная одежда скрывает контуры фигуры в полутьме, лицо как на иконе. Минут двадцать наблюдаю неподвижную фигуру и, наконец, говорю:
– Вы кто?
В ответ слышу молодой приятный голос:
– Я Надя. Меня к вам подселили.
Включаю свет и начинаю неспешный разговор. Кто, откуда? Студентка, ездила в Москву сдавать сессию. В Чебоксарах семья, родители живут в небольшой двухкомнатной квартирке. А возвращается она в армию в свое подразделение в Чечню. С ней служит и ее сестра. Вместе собирают деньги на квартиру и учатся заочно. Надя рассказала, что сестра попала под обстрел и осколками стекла у нее посечено лицо. На вопрос как служится среди мужчин, она ответила, что они как дети, хотят услышать теплое слово, хотят, чтобы добрая женская рука подшила подворотничок. Хвалила своего командира за железную дисциплину, которая отсекает даже непристойный взгляд на женщину военнослужащую. Говорили до утра, днем отсыпались.
Ночью на какой–то незнакомой мне станции она должна была выходить и все волновалась, встретит ли ее хоть кто–нибудь из ребят. Два часа, резко заскрипели тормоза, и она спрыгнула в ночь. Я стояла у окна, смотрела в темноту. Вдруг две ладони забарабанили в окно, и я услышала крик: – За мной приехали! Приехали! Поезд плавно набирал скорость. Сна не было до утра. Где ты девушка Надя? Почему через войну лежит твой путь? Матерь Божия! Спаси ее!
Бабушка с персиками
Лето. Впереди большой отпуск. Дороги зовут. Приехали во Владикавказ. Главную улицу прошли, посетили универмаг, кинотеатр, художественный салон, драмтеатр, краеведческий музей, парк, базар. А как хочется знать, что там за горами. Через родственников, через их друзей и друзей друзей оказываемся у директора турбюро. Сочетание слов «Мы из Москвы» открывает все двери.
Утром усаживаемся в туристический автобус и на вопрос:
– Вы кто?
Отвечаем:
– Мы гости Гарун Шарпатовича.
Срабатывает как пароль. Наш путь лежит в Грузию, в Тбилиси. Довольно скоро перед нами встает великий Кавказский Хребет. Он прочно прикрывает от холодных дождей и северных ветров Закавказье. Дорога идет по Дарьяльскому ущелью, справа горные кряжи, слева далеко внизу бурный Терек. Чем выше поднимаемся, тем тяжелее дышит наш автобус. Наконец достигаем города Гори. Мое детство процветало в пионерской организации, а каждый пионер знал, что Гори – родина Иосифа Джугашвилии – Сталина. Через полчаса продолжаем подъем. Любуемся снежной вершиной Казбека – этим величественным стражем Кавказского хребта. По обеим сторонам дороги гладкие валуны, Дарьял позади. Начинается спуск, в окна автобуса залетает теплый ветерок. Он приносит с собой ароматы лавра, лимона, эвкалипта, и глазам открывается море зелени, кудрявые леса, шелковая трава.
Под вечер прибыли в Тбилиси. Ужин в ресторане на высоте, откуда город похож на драгоценное ожерелье. Ночлег в частном доме с двумя террасами: одна для женщин, другая для мужчин. Ночью не спалось и я вышла в сад. На углу сада стоял шаткий навес, под ним газовая плита, на плите в детской ванне банки с компотом. Рядом на низенькой скамеечке, погруженная в свои думы, сидела старенькая женщина и механически чистила персики. На Кавказе люди почтенного возраста не чувствуют себя ненужными. В такие почтенные годы она ночью трудится, а не пьет таблетки от бессонницы. Просто хочет быть полезной своим детям и внукам. Казалось, в этой кромешной тьме южной ночи вокруг витает мудрость и покой. С утра осмотрели положенные достопримечательности – на проспекте Шота Руставели насладились «Водами Логидзе» и, конечно, поднялись к могилам Александра Грибоедова и Нино Чавчавадзе. Память о их чистой нежной любви живет до сих пор. Спускались с горы под мощным ливнем, подгоняемые потоками воды и каскадом камней. С грустью расставались мы с благодатной землей, гостеприимными людьми, замечательной кухней, с прекрасным многоголосным пением грузинским мужчин. Для меня Грузия навсегда останется местом, куда хочется вернуться.
Такая любовь
Опять дорога. Опять стучат колёса под головой. Скоро Керчь, жаркий город у моря. Синее море, могучий Митридат над городом, деревья в цвету. Встречает меня старый знакомый моего деда, маленький инвалид. Туловище в два раза короче из-за большого горба. Приветлив, хорошо одет, лет сорока пяти, уверен в себе. Дома нас ждала маленькая изящная женщина. На столе в изобилии рыба, свежие овощи – не Москва. Она Шурочка, он – Николай Васильевич. Жена понимает мужа. С полуслова, с полувзгляда. За столом почти не сидит, подает, убирает, угощает, подливает. Детей в семье нет, и меня приняли как свою родную. Показывали город, водили в кафе, в ресторан, в порт, поздним вечером ждали у калитки моего возвращения из театра. Возили на переправу, на косу. Днем Шурочка убирала дом, готовила еду, в обед носила мужу горячие блюда на работу. Он придирчиво рассматривал посуду, скатерть, полотенце. Стакан мог грохнуть оземь, если он недостаточно сверкал. В выходные уезжали за город. Помню, как пели за столом его родители, кубанские казаки: – Один парус белый, другой голубой… Зима. Заснеженная Москва. Снег. Снег выпал необычно рано. Получаем письмо, написанное незнакомой рукой, буквы крупные расползаются в разные стороны. Трудно что-либо понять. Кто-то сказал Николаю, что Шурочка ему изменяет. Он убил ножом Шурочку и себя. Шурочка осталась жива. Он скончался сразу, она этого не знала. Когда к ней пришла в больницу сестра, Шура просила не наказывать строго Николая. Сестра сказала, что наказывать некого. Через несколько часов Шура скончалась от сердечно приступа.
С тех пор этот город у моря для меня закрыт навсегда.
Вот такая линия
Чудо – остров Валаам. Вековые деревья, гранитные скалы, глубокая история, хороший экскурсовод. Кто такой хороший экскурсовод? Конечно, тот, кто не останется в конце экскурсии с одним, двумя экскурсантами. На о. Валаам нам повезло. В последний день нашего пребывания на острове он спросил: – кто такой Густав Маннергейм. Последовали невразумительные ответы. Экскурсовод поведал нам, что жизнь Густава Маннергейма изобилует крутыми, порой непредсказуемыми поворотами. В 1882 году в возрасте 15 лет осиротел. После исключения за плохую дисциплину из кадетского корпуса в Финляндии поступил в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге и через два года закончил его с отличием. Кавалерист Маннергейма служил в русской армии. В 1931 году после возвращения на родину ему было присвоено звание Фельдмаршала Финляндии. В условиях накаляющейся военной обстановки в Европе Маннергейм приступил к укреплению обороноспособности своей страны. Опасаясь столкновений на советско-финской границе, с 1939 года он утвердил программу модернизации оборонительных укреплений. Возведенную линию укреплений позже назвали «линией Маннергейма». Пятнадцати особо любознательным туристам, прибывшим на о. Валаам, было предложено отправиться к «линии Маннергейма», воочию взглянуть на то, что осталось от этих укреплений. К пристани было подано небольшое суденышко, куда и погрузились туристы, несколько местных и, конечно, собаки, неотступно сопровождавшие нас по всем маршрутам. Небо ясное, солнце яркое, вода в бухте как стекло. Экскурсовод охотно рассказывал, как коварна Ладога и что не один десяток судов покоится на дне ее.