Говорит и показывает. Книга 3

Но на что любовь, когда славно устроен быт, а весь день заполнен тем, что мы создавали с людьми, кто мне был куда ближе и Оксаны, и сына. Кто мыслил со мной на одной волне, кто способен продолжить начатую мной мысль, довести до конца и воплотить на практике идею, которую я выпускал в эфир.

Чем дальше, тем больше и полнее, тем затейливее становились мои мысли, тем дальше шли они по извилистым и неверным тропкам познания. И вот мы добрались все вместе уже обширной лабораторией до того, что настолько отточили и всеми возможными способами испытали придуманную нами когда-то технологию, что ошибки стали исключены. Наши киборги, наши собаки, обезьяны, отличным образом выжили с искусственными тканями: кожей, которая даже покрылась шерстью постепенно, желудком, который работал, хотя пока страдал ахилией, кишечником, который работал отменно, мочеточниками, мочевым пузырём, сосудами, и проектом маточных труб, хотя это было очень сложно, таким манером суметь сконструировать каркас и клетки выстилающие внутреннюю часть, чтобы она функционировала как положено.

Вот с последним-то я и выступал на кафедре Акушерства и гинекологии, презентуя, как готовые к клиническим испытаниям образцы. Это не первый мой доклад перед докторами, где только не используют уже разработки нашей чудо-лаборатории и в Бакулевском, и в клинике Короленко, и в Бурденко, и в Склифосовском, вот пришёл черёд акушеров. Я особенно волновался перед этим выступлением, ведь здесь, на этой кафедре училась когда-то Майка…

В какой-то момент я с ужасом подумал, что увижу её. И что же я буду тогда делать?..

Я знал только одно, и это было особенно страшно, если она только кивнёт и поманит, я пойду за ней, куда бы не позвала. Только бы снова видеть её, целовать, просыпаться рядом с ней… Хотя бы ещё раз проснуться рядом с ней…

Но в зале её не было. Я почувствовал бы. Я бы сразу понял. Я всегда знал, где она. Теперь понимаю, почему: я чувствую колебания среды, создаваемые Майкой, потому что я настроен на неё, я в резонансе с ней, я почувствую, если она только приблизится, окажется на расстоянии десятка шагов. Так было ещё в школе, так осталось и теперь.

Поэтому я быстро успокоился и толково и даже вдохновенно рассказал докторам всё, что собирался. И в эти сорок минут я впервые подумал, а не потому ли я занялся именно этой темой в своё время, что она связана с медициной, будто инстинктивно стремясь быть ближе к делу, которым занимается Майка…

После лекции ко мне подошёл один из местных светил и задавал много пытливых и толковых вопросов, на которые я с удовольствием ответил, пригласив его к нам в лабораторию стать медицинским куратором от акушерства. И он с радостью согласился. Мы договорились с ним о встрече.

– Иван Генрихович, с каким-то Юргенсом будем работать, хирург гениальный, весь такой… знатный, вальяжный, – рассказывал я Ивану Генриховичу о том разговоре, сразу запомнив примечательную для меня фамилию.

– Юргенс? И как зовут его? – заинтересовался старик.

И тут только я вспомнил, что он рассказывал когда-то о своём отце и фамилии…

– Погодите-ка, это… Валентин Валентинович его зовут. Не…

Иван Генрихович побледнел и снял очки, будто протереть, как всегда делал, когда волновался.

– А лет ему сколько? – спросил он пересохшим голосом.

– Лет… – рассеянно проговорил я, вглядываясь в него. Только бы с сердцем плохо не стало… – Постарше меня… лет… на десять, надо думать. Может поменьше.

– А если это мой брат? – сказал Иван Генрихович медленно.

Он сидел на диване в своей комнате, всё те же книжки, настольная лампа и даже кресло, только диван я давно заменил ему на новый.

Я сел рядом.

– Может и брат. Хочешь, чтобы я сказал ему? – спросил я. Иногда вот в такие минуты я называл приёмного отца на «ты».

Иван Генрихович снова надел очки и посмотрел на меня уже сквозь толстые желтоватые стёкла.

– Не стоит. Я… кто я такой…

– Брат, – сказал я, удивляясь, как это кто?.. – Или думаешь у него сорок братьев?

Но он покачал головой:

– Нет, Василий, я отрёкся от родства, – он вздохнул.

– Да когда это было! И какое время! И… сколько тебе самому было, ещё ребёнок…

Но Иван Генрихович упрямо дёрнул сухой птичьей головой:

– Какие времена… Дело не во временах, времена делают люди. Ты вот не отрёкся от матери, до самого конца. А я… Нет, Василий, мне… стыдно. Что я скажу брату? Так боялся, что даже отчество не взял отца?.. Стыд какой…

Так мне и не удалось переубедить старика. Но на Юргенса я смотрел теперь с особенным интересом.

Глава 2. Искорки

Да, работать с Юргенсом оказалось одно удовольствие. Он не только умный и заинтересованный в проблеме человек, но и на удивление любознательный, он интересовался всем, что видел, каждым этапом работы, хотел изнутри понимать, как и что мы делаем и как это будет в результате работать.

Это правда. К осени я, можно сказать, с головой ушёл в работу с курчатниками. И этот Василий Андреевич мне нравился, умняга и без заносчивости прочих физиков, не строил из себя гения, хотя, когда я слушал с какой лёгкостью он рассуждает обо всех этих атомах, циклотронах и молекулярных бомбардировках, мне казалось, я говорю с богом олимпийцем, в его устах и руках всё получалось стройно и красиво, как Божье творение. Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не ахать, как пятикласснику, раскрыв рот, слушая его. Если всё получится, мы шагнём в новую эру медицины…

Я рассказывал об этом Майе дома, и тут уже мог позволить себе восторженный тон. Майя слушала заинтересованно, как умеет только она.

– Он даже с виду чудак, – улыбаясь невольно, вспоминая чудные футболки Метлы, как его звали его сотрудники, со всякими «Gun’s & Roses», совсем такими, как люблю я сам.

– Что, как Перельман? – спросила Майя, усмехаясь.

– Да нет, иного порядка, куда более сексуальный.

Майя засмеялась:

– Ты стал разбираться в мужской сексуальности?

– Ну, ладно тебе… Но я же могу понять разницу. Нет, этот эдакий современный гений, смесь панка и металлиста.

– Старый панк? – захохотала Майя. – Или металлист в наколках?

– Да ну тебя! Наколок я не видел, кто его знает…

– Слава Богу, хоть наколок не видел! – не унималась Майя, – А то я уж напугалась, что ты влюбился в него, так восторженно рассказываешь!

– Ну что за стерва! – засмеялся и я, поймав её в свои объятия, зарываясь лицом в волосы и с наслаждением вдыхая аромат…

Вообще-то мы поджидали Ларису с её кавалером, тем самым что заставил нас понервничать весной. Теперь всё давно успокоилось: ребята поступили в нашу alma mater, причём Саша на бюджетное место, а Лара, набрала поменьше баллов на ЕГЭ и пришлось идти на платный, но, к счастью, мы зарабатывали достаточно, чтобы позволить дочери учиться. Наконец-то мы уговорили Лару привести Григория и познакомить с нами. И Марта Макаровна с мужем тоже обещали быть. Этакие широкоформатные смотрины. Только Ю-Ю не будет на сегодняшнем ужине.

Конечно, мы помирились с Ю-Ю. Конечно, простили друг друга и очень скоро. Эта ссора пошла на пользу, Ю-Ю перестал неотступно требовать одного и того же, согласившись подождать несколько месяцев. Но несмотря на это я с каждым днём мучилась всё больше, пытаясь представить, как я всё скажу Вальтеру.

Таня уехала в Европу на показы, а потом собиралась лично посетить несколько курортов, чтобы после написать обзор, так и сказала. Мы не встречались с самого мая. И мне казалось, что это потому, что они поссорились с Вальтером, Таня злится на меня. Все эти годы я всё знала об их отношениях. Таня не рассказывала, разумеется, напрямик, но всевозможными способами намекала, упоминала, всё вскользь, будто ненароком, но вполне отчётливо, чтобы я понимала: мой муж у неё на плотном крючке. Оскорбляло меня это? Нет. Я не ревновала. Я настолько виновата сама, что не имею права на ревность.

Но, к сожалению, дело было не только в этом. Я просто не ревновала. Как не ревновала и Ю-Ю. Но Ю-Ю никогда не давал мне повода задуматься над тем, что он интересуется другими женщинами.

Но с Вальтером было иначе. Иногда он нарочно говорил, будто невзначай, почти как его прекрасная любовница, о каких-нибудь девицах и женщинах, как они приглянулись ему… Зачем он это делал? Чтобы посмотреть, как я стану реагировать? Или ему было безразлично это, потому что он с самого начала знал, что в моём сердце тоже постоянно живёт Ю-Ю… Не знаю. Но важно другое, то, что были все эти женщины, облегчало мне задачу. Будь иначе, знай я, что я исключительное явление в жизни Вальтера, я не представляю, что могла бы даже думать о том, чтобы уйти. Даже о том, чтобы постоянно встречаться с Ю-Ю, практически параллельно жить с ними обоими. Но получалось, что у нас открытые отношения. За мои тёмные пятна Вальтер позволил себе целую леопардовую шкуру…

Позвонили в домофон. Это Марта Макаровна и Володя приехали. Они привезли игристого вина и большой арбуз. Агнесса помогла мне накрыть на стол, и уже собралась уходить, встретила гостей в прихожей.

– О! Агнесса Илларионовна! Уходишь, я вижу? – я услышала голос моей свекрови.

Марта Макаровна выглядела чудесно по-прежнему, даже не думала о пенсии, была увлечена работой и заведование лабораторией не оставила. Володя, и она вместе разрабатывали уже не первую тему, снова секретную и важнейшую для минобороны на этот раз. Они были переполнены идеями и всё время казалось, что им трудно сдерживаться и не говорить всё время об этом. Так было всегда, когда они начинали что-то новое.

Я зашла к Саше и застала его со стихами Рембо. Он поднял голову:

– Пятиминутка прекрасного между неорганическими главами, – улыбнулся Саша, махнув чёлкой, тяжёлый шёлк его русых волос снова пополз на лицо. – Что, жених пришёл уже?

– Жених? Думаешь так серьёзно? – я села рядом с ним.

Саша тоже сел, спустив ноги на пол, и улыбнулся, посмотрев на меня:

– Да зашла такая глупость в Ларкину голову.

– Неужели ты думаешь, она серьёзно? Это так… глупо, – проговорила я, вот уж не было печали.

– По-моему, подростковый бунт, – Саша пожал плечами.

– Поздновато для подросткового бунта…

– Ну, мам… У каждого свой возраст стать подростком, – сказал Саша.

Неужели моя дочь такая глупенькая? Чего ради бунтовать? Что сделать, чтобы она поняла, что никто не собирается её ограничивать, держать в плену родительской любви. Даже Вальтер, хотя и не всегда, но сдерживает сиюминутные эмоции, человек умный и действовать, как отец-самодур не станет.

Ладно, не будем делать поспешных выводов, возможно, Саша ошибается, посмотрим, что за парень этот Григорий.

Парень он оказался обыкновенный, что касается внешности, не очень понятно, во что Лара так уж влюбилась. Впрочем, на вкус и цвет, как известно… Немного слишком модный, на мой взгляд, как говорил Уайльд: есть опасность выйти из моды. Вальтер и вовсе смотрел с подозрением, не слишком даже скрывая. Не считая нужным, как я полагаю.

Ещё бы мне не смотреть с подозрением и даже неприязнью на этого сопляка, когда он нагло разглядывал мою жену! Да-да! Мало того, что он затесался к Ларисе, что само по себе уже невыносимо, так ещё смотрит на Майю с плохо скрываемым восторгом. Из него буквально искры начали вылетать.

Я тоже это заметила. Сероглазый блондин, хорошо и даже недёшево одетый, хотя и был галантен и внимателен к Ларисе, но то и дело поглядывал на Майю и глаза его вспыхивали искорками, а уголки губ подскакивали. Это сложно было скрыть, мне кажется, ничего не замечала только Ларочка и сама Майя. Приятно было только, что Майя вела себя достойно. Но в моей невестке я никогда не сомневалась, хотя я знаю все её грехи. Вальтер не говорил никогда, никаких подробностей, но я догадывалась по обрывкам фраз, по его голосу, что он неспокоен на её счёт. Возможно, именно эта неуспокоенность держала его около неё столько лет. А может быть нечто, что не поддаётся ни объяснению, ни описанию. Седина основательно запустила пальцы в волнистые волосы моего сына, но глаза горели ярким светло-синим огнём неизменно, и я убеждена, что это благодаря Майе. Он ожил когда-то и оставался живым именно потому, что она есть у него. Она его огонь, его энергия.

В целом вечер был приятным и даже иронические словечки Вальтера не портили его, тем более что он, кажется, сдерживался, как мог. И всё для Ларочки. И мы все постарались быть приветливыми.

– Как тебе жених? – спросила я Володю.

Он достал ключи от машины, пикнул ими, открывая замок.

– Да… как сказать… парень, как парень, из современных. Айтишник – это сейчас модно. И как раньше слесарь – везде нужен.

– И оплачивается хорошо, – добавила я, усаживаясь на переднее сиденье, успела озябнуть на ноябрьском холоде после тёплой квартиры.

– Ну, это нам всё равно, вряд ли они поженятся.

Володя сел за руль, включилась приборная панель, осветив внутренность салона и наши лица красным, заработала печка и вверх по коленкам потекло тепло.

– Надеюсь, очень уж он пялился на Майю, – сказала я.

Володя засмеялся, заводя мотор:

– Ну, Майя очень привлекательна, что же удивляться.

– И для тебя?

– Для меня? Причём тут я?

Мы, наконец, поехали.

– Тебе понравился этот, как его… Григорий? – спросил Вальтер.

Мы были на кухне, куда перенесли уже всю грязную посуду, которую сгружали сейчас в посудомоечную машину, последние принёс Саша, а ещё остатки салатов, закусок и горячего – котлет по-киевски, и вина.

– Скатерть в стирку? – спросил Саша.

– Да. Спасибо, сынок, – сказала я, улыбнувшись ему через плечо.

– Как тебе Гриша этот? – ещё раз спросил Вальтер, наливая вина в уже вымытые, но ещё мокрые бокалы.

Я пожала плечами, отвлекаясь от суеты, чтобы поддержать компанию. Вальтер расстегнул рубашку, так, что выглядывала его мохнатая грудь, правда было как-то душно, на улице потеплело, а топили слишком хорошо.

Я взяла бокал, протянула руку, чтобы чокнуться с мужем.

– За Лару, – сказала я.

Мы выпили по глотку.

– Ты не ответила.

– На что?

– Тебе понравился этот парень?

– Да парень как парень, ничего особенно противного или прекрасного.

– Да? А мне показалось…

– Что?

– Ты не строила ему глазки?

Я посмотрела на Вальтера, он действительно разозлился, захмелел что ли? Глазами сверкает, подрагивая ноздрями. Вообще не пойму. Ревновать к этому сопляку? Да ты что, Вальтер?

Но я ничего не сказала, что ссориться на ночь глядя, я устала и хочу спать, надеюсь и сам Вальтер тоже.

Но я надеялась напрасно, Вальтер злился всё больше.

– Он пялился на тебя.

– Ну и что, подумаешь, мало ли кому охота пялиться, – сказала я.

Я выпила вино и вернулась к уборке.

– Неужели необходимо самой заниматься всей этой мурой? Неужели нельзя всё оставить Агнессе?

– Может и можно… Иди ложись, Вальтер, я сейчас.

Он выпил ещё вина, зло, залпом, и провёл ладонями по волосам, отставив бокал:

– Душ приму… И… – он посмотрел на меня, подойдя ближе. – Идём со мной?

– Ты злишься, – сказала я.

– Да злюсь! Злюсь ужасно, как последний дурак! Старый дурак. Поэтому и прошу, идём со мной, – он взял меня за руку. – Оставь всё это и идём.

– Вэл… – нехотя протянула я, ещё надеясь отнекаться. Но он крепко держал меня за запястье, горя взглядом…

– Валентин взревновал тебя к Ларисиному кавалеру? – захохотал Ю-Ю, обрадованно.

– Чепуха, – сказала я, жалея, что по привычке рассказывать Ю-Ю всё, рассказала и об этой глупости. Конечно, без подробностей, без упоминания, что было дальше… будто Вальтера возбуждали мысли о том, что кто-то ещё, кроме Ю-Ю интересуется мной…

– Что ж, я не удивляюсь, ты выглядишь моложе своих лет, это, во-первых, а во-вторых: если бы он не смотрел на тебя, значит слепой.

– Ну, хватит, Ю-Ю!

– А тебе самой-то… Это приятно, наверное, – продолжил смеяться Ю-Ю.

– Зря рассказала, – досадуя, сказала я. – Будто поговорить нам не о чем, с другого конца света явился и говорим всё о тутошнем, скучном.

– Ничего себе, о скучном! – засмеялся Ю-Ю. – Стоит уехать, как какие-то претенденты появляются!.. Да ладно тебе! – Ю-Ю обнял меня.

Мне приятно, что Юргенс злится по такому ничтожному поводу, что вообще замечает такие вещи, стареет, стало быть. Я тоже всегда видел, как реагируют мужчины на Маюшку, но не злился. Почему? Я так уверен в себе или в ней? Выходит, Юргенс не уверен?

– Может воспользоваться этим поводом, чтобы начать разговор о расставании? – сказал я значительно позднее, когда мы уже сидели в ресторане за нашим любимым столиком.

– Поводом? О чём это ты? – спросила Маюшка, разглядывая разные листья салата, разбирая его вилкой.

– Как о чём? Ты забыла?

– Я не забыла, – Маюшка отложила вилку и посмотрела на меня. – Но для этого не нужен повод. Я скажу и всё.

Она больше не прикоснулась к тарелке.

– Что, плохой салат?

– Да, без Неро разболтались здесь… – Маюшка откинулась на жёсткую кожаную спинку диванчика. – Он пишет?

– Редко. Люди отвыкли писать письма в современном мире. Звонки, соцсети, смс-ки, кто теперь пишет письма?

– Ещё совсем недавно писали, – сказала Маюшка, чуть-чуть улыбнувшись. – Помнишь?

Я усмехнулся, «помнишь». Я храню их все до сих пор, её письма. Милые полудетские письма 89-го года, в которых не было ни слова о том, как тяжело ей жилось…

– Май, не тяни больше, – сказал я, тоже прекращая есть. – Дети поступили, Лара того гляди замуж выскочит, не оттягивай, давай закончим этот треугольник. Я… в этой стране восходящего солнца извёлся весь, дни считал, не видел ничего. Один перелёт этот чёртов, думал с ума сойду.

Маюшка подняла глаза на меня:

– Это… не так просто.

– Это просто, если ты этого хочешь, – невольно разгорячился я.

Мне кажется, моя жизнь утекает между пальцев каждый день, а она тянет, она всё тянет, столько лет остаётся с Юргенсом.

– Ты любишь его.

Маюшка вздохнула, хмурясь:

– Не надо, Ю-Юша… Не начинай.

– Я не начинаю, Май. Я давно хочу закончить! Наконец закончить!

– Обязательно говорить? Лучше бы о Японии рассказал… – попыталась она. – Может, просто займёмся любовью?..

Способ, конечно, самый лучший уйти от разговора, но и я правда не могу больше терпеть этого… И сейчас, лёжа рядом с нею, задремавшей, как обычно, я надумал вот что: я сам поговорю с Юргенсом. При ней. Хватит бояться, в себе я уверен, если не сделать этого, ничего так и не произойдёт. Она женщина, Юргенс отец её детей, в конце концов они столько лет живут вместе, конечно, ей сложно даже начать этот разговор… Что я, в самом деле, на женщину переложил всю ответственность…

Приняв решение, я сразу обрадованно успокоился. Действительно, мне стало легче дышать. Осталось только выбрать день, когда сделать это. Но это не так важно, когда именно это сделать. В ближайшие дни, когда и Майя и Юргенс будут дома и желательно, чтобы детей не было при этом разговоре. Лучше им всё узнать позднее в пересказе…

Глава 3. Необходимость

Всё, что подумали эти Юргенсы обо мне, всё правда. Я действительно не ожидал увидеть мать Ларисы такой, какой она оказалась. Ладно моложава, это полбеды, да и не подходит ей это жужжащее словечко. Она не «жава», она молода. Я не могу поверить, что Лариса, такая взрослая может быть дочерью этой женщины. Так она изящна и гибка, так открыта и легка её улыбка, так блестят её глаза, струятся тёмные волны волос. Лариса совсем непохожа на мать, статная красавица, она копия отца и бабки, будто былинные богатыри и их подруги, но Майя Викторовна совсем другая. Я не знаю, как это называется, вернее у этого много названий, но все они плоские или пошлые: манкость, притягательность, харизма… всё не то. Но увидев её, я не мог оторвать глаз. Не мог не смотреть, как она двигается, вслушиваться в переливы её голоса, журчание смеха…

Муж заметил, знает, каким сокровищем владеет, вот и держит уши торчком. Тут же возненавидел меня. Лариса решила, что отец ревнует её, я не стал разубеждать.

Сказать, что я влюбился – ерунда, я не влюбляюсь, это, как говориться, не мой формат, но я до безумия захотел эту женщину. И я должен узнать её…

Маюшка зашла ко мне в кабинет, дождалась пока я закончу с пациенткой, и сказала:

– Илья Леонидыч, ваша помощь нужна, – сказала она, на работе мы всегда называли друг друга по имени-отчеству и на «вы», это было неизменно всегда, как белый халат. – Пациентка у меня. Абсолютно здоровая, ещё молодая, тридцать четыре…

– Могла бы помоложе быть, конечно… – отметил я, имея в виду, что в нашем деле важен каждый год.

– Да могла бы, конечно, но… Словом. Здоровы оба и муж и она, никаких абортов, патологий, но…

– Это всегда хуже всего: когда не видишь подводных камней. Они есть, только мы не можем обнаружить, чтобы уберечься от них.

– Может вы надумаете что-нибудь?

– Одну минуту, с картой закончу, не то потом не вспомню ни за что…

Я видел краем глаза, что Маюшка усмехнулась, знает, что я всё помню, но не люблю оставлять мелочи на потом, люблю закончить всё разом: пациентка ушла, всё закрывается. Я допечатал протокол осмотра, и мы отправились в Маюшкин кабинет. Вся атмосфера клиники пропахла сильнейшими современными антисептиками. Маюшкины духи чувствуются только если обнять её…

Пока мы шли, у Маюшки в кармане зазвонил телефон, просвечивая ткань вспыхнувшим экраном. Она достала свой айфон, я знаю, что этот сигнал у неё для посторонних звонков. Посмотрела на него и нажав, опустила обратно в карман.

– Ты обычно отвечаешь. Кто это? – спросил я, сразу догадываясь, что звонит не пациентка, им она отвечала, здесь это заведено.

Маюшка отмахнулась:

– Потом расскажу, такая глупость…

– Юргенс сегодня дома?

– В Курчатовский собирался, – ответила Маюшка. И улыбнулась: – увлёкся, как мальчишка, приятно видеть его таким. Прямо одержим этими биополимерами.

– Да, я слышал. Пожалел, что на кафедре не остался, когда узнал, – ответил я, думая, что надо было на лекцию эту на кафедру съездить. Я вообще редко пропускал такие события, Волков никогда не возражал, чтобы бывшие сотрудники приходили на такие мероприятия, тем более, ко мне он относился особенно хорошо. Защищался после докторантуры я тоже у него, и научруком был у меня он, смеялся ещё, что подсижу его, профессора, теперь.

– То, что Вэл рассказывает об этом, прямо фантастика… даже на кафедру захотелось вернуться и тоже присоединиться к ним с физиками.

– Напроситься нельзя?

– Можно, – Маюшка посмотрела на меня. – А ты хотел бы?

– Хотел… хотел бы, но если Вэл главный там медик…

– С Волковым поговорить надо.

Я засмеялся:

– Хороший я человек, да? Жену забираю, ещё и открытие хочу отобрать.

– Открытие ещё только предстоит, может, твоей головы и не хватает там.

Это… конечно, мысль. Но как мне… Может и правда с Волковым поговорить. Вместе работать, мы с Юргенсом всегда мечтали об этом, и были счастливы в своё время этим… Не представляю, как это осуществить, но… В конце концов, он столько лет терпел моё незримое присутствие в своей жизни, дальше…

Я не додумал, потому что мы дошли до Маюшкиного кабинета. Пациентка из самых худших, когда при сотне разнообразных обследованиях не найдено никакой патологии, ни у неё самой, ни у мужа… И мы погрузились в размышления иного рода…

Да, я звонил Майе Викторовне. При первом же звонке взялся называть её Майя. Я не хочу признавать этот барьер, между нами. Я всегда получал всё, что хотел. Любую работу, должность, не зря быстро-быстро поднялся до диджитал-аналитиков самого крупного банка в Москве, и зарабатывал столько, сколько не снилось этим благополучным труженикам Юргенсам.

Увидев Ларису, я захотел её, это было всё равно, что поймать большую белую акулу. Так красива, сильна, с таким независимым, даже резким нравом она оказалась. И я получаю удовольствие от нашего общения. Но Майя – это совсем иное. Это как украсть тиару Клеопатры, если, конечно, такой артефакт где-то сохранился. Эта идея захватила меня, как ничто до сих пор.

– У тебя приятная семья, – сказал я, когда мы с Ларисой шли после той первой встречи с ними.

– Да ничего. Это ты дядю Илью ещё не видел, он вообще персонаж необыкновенный.

– И чем же?

– Во-первых: он доктор наук и вообще гений репродуктологии, у него и бревно с парковой лавки родит. А во-вторых: он байкер, он живёт в мансарде со старым котом. Он и его друзья на таких же крутейших Харлеях и Хондах рассекают по Москве, да и по всей стране… Мы с Санькой бывали на их сейшнах в детстве…

– И где же этот твой дядюшка?

– В Японию уехал на стажировку, вернётся на днях. Но у нас он не бывает. У них конфликт какой-то с папой. Хотя когда-то были друзьями, фоток из их юности полно дома, весёлые такие фотки, на «полароид» сняты.

– Так он брат твоей мамы? Или чей?

– Нет, не брат. Дядя. Ей дядя и нам.

– Мама тоже не общается?

Лариса засмеялась:

– Да ты что?! Они друзьищи такие! Мама его зовёт «Ю-Ю», как в детстве, прикольно, да? Жить не могут друг без друга. Она его подруга-байкерша тоже. Папа не терпит даже упоминания его имени в доме, но мама видится с ним каждую неделю. Они… не знаю, ближе, чем они друг другу… Только мы с Санькой такие друзья.

Я слушал вполуха про этого дядю, но меня заинтересовало, что Майя, оказывается, такие неожиданности в себе хранит что ещё, интересно. Мне становилось всё интереснее…

Когда я позвонил в первый раз, Майя удивилась, что я звоню и обеспокоилась, что что-то произошло с Ларисой. Но выслушав, что с её дочерью всё нормально, удивилась ещё сильнее.

– Мы могли бы встретиться, Майя Викторовна?

– Разумеется, приезжайте, я буду дома после пяти.

– Я хотел бы увидеть вас где-нибудь на нейтральной территории.

– Что за секреты? Приезжайте к нам, если у вас есть разговор.

– Майя Викторовна… – начал было блеять я.

Но при всей внешней мягкости Майя отбрила меня одним махом:

– Всего доброго, Григорий, надумаете приехать, милости просим.

Так что я стал осаждать эту крепость поначалу звонками, пока она не заблокировала мой номер. Тогда я взялся звонить с самых разных телефонов, из моего офиса, брал трубки моих приятелей… Словом, надеялся взять измором. Но уступчивой и предупредительной эта женщина была, похоже только со своим мужем, как я успел это заметить во время того ужина.

А может мне жениться на Ларисе? Тогда уж тёща никуда не денется от меня. Придётся общаться…

– Ну нет, – выдохнул Юргенс. – Не пойдёт так, ты ж видишь, Метла!

Мы вместе вглядывались в помещённую в физиологически выверенную среду искусственную маточную трубу. И на мониторе компьютера видели, как ведёт себя просвет.

– Да что не так-то?

Мы оба стояли, склонившись над толстым стеклом, за которым и происходило действо в одинаковых позах двух дачников, опираясь в коленки ладонями и оттопырив зады.

– Да всё не так! Это же не кишка тебе, чего она перестальтирует?

– Сам говорил, должна продвигать…

– Продвигать… не пищевой комок тут двигаем! Должен эпителий работать… а у нас… Ерунда, халтура, не пойдёт так! – он разогнулся.

Я разогнулся тоже. Что ж, полгода работы коту под хвост?

– Туда-туда, – кивнул Юргенс. – Подумать надо…

Я посмотрел на него, в том, что он прав я не сомневаюсь, я доверяю своим консультантам-медикам, они знают тайны, о каких мне неведомо.

– Пошли, пообедаем. Мозгам нужен отдых.

Юргенс хмыкнул:

– Выпить ещё предложи!

– Это с ещё большим удовольствием. Только… домой ко мне не пойдём. Там жена, сын… В кабак пойдём. Поддадим, поедим. Может что само в голову и придёт.

Я обернулся по сторонам:

– Ребят, кто с нами в кабак?

Но желающих посреди недели не нашлось, у всех было много работы, у каждого то, что мог делать только он, все ответственные и увлечённые люди, это руководитель может позволить себе творческий загул на вечер.

И мы вышли из лаборатории вдвоём, пройдя множество коридоров, дверей, сели на машинку, что, преодолев почти километр расстояния до выхода, привезла нас до вестибюля. Многие у нас ездят на велосипедах и гироскутерах, самокатах, машинок на всех не хватает. Юргенс пошутил, увидев ее впервые:

– Это гольф-мобиль, что ли, у вас?

– Это голь-мобиль. В том смысле, что голь на выдумки хитра, – ответил я, не смущаясь.

– Значит сын у тебя? Сколько лет?

– Двенадцать. Тринадцать скоро.

– Тебе самому-то сколько? Сорок три? – он взглянул на меня.

– Сорок четыре. А тебе?

– Пятьдесят три. Моей жене сорок три, почти как тебе.

– Моя моложе.

Юргенс засмеялся:

– Ну ясно! Красивая?

Я пожал плечами:

– Очень.

– Сын хорошо учится?

– Отличник, ужас какой-то!

И мы захохотали. В этот вечер мы говорили обо всём на свете, только не о маточных трубах, будь они неладны, ворсинчатом эпителии, гладкой мускулатуре и прочей требухе. Мы не говорили даже об удачных прошлых опытах, когда нам удалось уже с ребятами сделать и трахею, и бронхи, и те же кишки, а с нашими сосудами уже ходили несколько десятков человек.

Мы говорили обо всём, даже о политике, о выборах в Америке, о том, как всех повеселил и даже обрадовал нетривиальный выбор американцев в лице Дональда Трампа.

– Как сказала моя жена: «по-моему, американцы выбрали бы кого угодно, только не эту тётеньку», – сказал Юргенс.

Я захохотал:

– Повезло тебе с женой, я смотрю, познакомил бы хоть!

Он тоже засмеялся, мы набрались уже изрядно.

– Это забудь! Видали мы таких, ушлых! – взмахнув большими ладонями, засмеялся он. – Тут к моей дочке жених пришёл, так что ты думаешь, весь вечер с моей жены глаз не сводил! Так что, знакомить не буду! Втюришься ещё! На черта мне проблемы?!..

И мы хохотали до слёз. Он рассказал и об отце, о матери, что до сих пор успешно руководит серьёзной лабораторией в институте Гамалеи, о том, что отец был секретный биолог…

Удивительно, до чего тесен мир, Юргенс действительно тот самый Юргенс, брат Ивана Генриховича. И от него я узнавал сейчас то, чего не знал Иван Генрихович… Я долго думал потом, рассказывать ли мне об этом старику, не огорчит ли его всё это.

А я думал о другом, когда совершенно пьяным меня вёз в Москву служебный «форд», выделенный на сегодня для меня. Я думал, что нам с Метлой отчаянно не хватает ещё одной головы. Ещё одного человека. Золотой головы и человека, которого я, несомненно, убил бы при встрече. И почему нас судьба развела с Ильёй?!

Я бы, действительно, взял Майю, она тоже соображает отменно, но шутки Метлы, его молодость и привлекательность, не внушают мне в этом смысле оптимизма. Этак я не смогу работать, только и стану думать, этот искристый гений смотрит на неё или нет. Нет, это не вариант.

Волков не пойдёт, он загружен выше головы, ему не до этих свершений. Мне нужен Илья. Чтобы совершить это открытие, собрать этот кубик Рубика, мне необходим именно Илья, чтобы черти его взяли, гада!