Будапешт. Изгой.
Новый день принёс новую работу. Через телесные мучения, превозмогая бессилие и мучаясь жуткой головной болью и заложенностью носа, еле дыша, я слабо передвигал ноги, следуя за сущностью. Мне не запомнились улицы и дома, которые мы посещали, память вычеркнула и лица тех, кого я искажал так же ювелирно, как и предыдущим днём. Я вымотался до предела, рисковал загреметь в больницу – жар в груди никуда не делся.
Ближе к ночи Денеб втащил меня в квартиру почти без сознания. Хорошо помню, какой спасительной показалась мне прохладная постель, и как содрогалось тело от прикосновения гладких простыней. Бесконечно шумел дождь за окном, переходящий почти в ураган – во всяком случае я его слышал именно так, даже хотел, чтобы стихия смысла, сдула и растоптала этот город, принёсший всем нам столько страданий. До меня доносились глухие голоса, много разных: среди них я различал Дена, кого-то напоминавшего Якшу и ещё несколько неизвестных мне, больше похожих на женские, но и мужские тоже мелькали.
Ледяное прикосновение к руке удивило сильнейшей болью и кипением в венах. Я попытался сопротивляться, но кто-то мягко не дал мне этого сделать. Безволие и сонливость тянули на дно точно так же, как недавно делал тяжёлый костюм, пропитавшийся водами Дуная. Мне оставалось только позволить себе не сопротивляться, погружаясь в тёплую тишину спокойствия и безмятежности. Иногда меня словно выталкивала на ледяную поверхность неведомая сила, скручивая руки и ноги в судорогах, озаряя сознание страшными картинами возможной казни Льё, пустым, совершенно чужим взглядом Илки и истлевшим телом Магнуса. Но тут же другая сила, созидательная ли, милосердная ли – возвращала меня в спасительную негу.
Очнулся я, видимо, утром. Во всяком случае сквозь неплотно задвинутые шторы пробивался слабый солнечный луч. Рядом с кроватью на стуле дремал Денеб. Тело ощущалось чужим и деревянным, сложно было шевелить руками, а спина затекла. Я попытался повернуться набок, но сумел только сделать слабое движение головой. Капельница. Она высилась надо мной с трубкой-змеёй болтающейся вдоль стойки, на сгибе локтя красовался синий катетер. Похоже, голоса ночью мне не послышались: Ден вызывал врачей.
– Доброе утро, болезный, – вяло откликнулась сущность на мои слабые попытки к движению.
– Угу.
– Ты так и стремишься себя в гроб загнать раньше времени! Еле уговорил докторов оставить тебя дома – они-то хотели в больницу везти, рентген делать. Воспаление лёгких, говорят, нужно серьёзное лечение.
– Правильно, что не дал, – проговорил я пересохшими губами.
– Не думаю. Тебя надо поставить на ноги. После капельницы хотя бы температура понизилась и вид не такой мертвецкий, – Ден распахнул шторы, и комнату заполнил яркий желтовато-белый свет. – Скоро лето! Жить нужно.
– На сегодня работа есть?
– Ненормальный? – он повернулся ко мне и посмотрел так строго и серьёзно, что я хотел было рассмеяться, но губы не собирались изображать улыбку.
– Пока не сделаю что могу, не умру.
– Дурак. Вот ты всегда был исключительным дураком. Может, у тебя биполярочка? Саш?
– Не издевайся.
– Работы нет на сегодня. Мы всё сделали, что должны были. Без тебя я бы даже не взялся. Нужно понимать, что лучшего экзистенциалиста для этого дела, чем ты, найти невозможно. Сколько у нас осталось в сообществе истинных?… Да ещё и тех, кто готов помочь Льё?…
– Есть новости? – я немного совладал со своим телом и чуть приподнялся в подушках.
– Якша вернулся. Слухи расползлись моментально. Он думал, что ты тоже в ожидании суда, приехал в дикой панике. Часа два назад укатил в архив. Вечером нас ждут на заседании. С делом Льё уже все ознакомились, допросить – допросили, из головы вытащили что могли… Мы с тобой, как главные свидетели…
– И подельники, – вставил я резко.
– Возможно, и так… В общем, мы обязаны явиться. Не уверен, что приговор огласят сегодня же, но… – Ден развёл руками в стороны и пожал плечами.
На душе скребли кошки: достаточно ли мы сделали? Нужно ли было что-то ещё, не упущены ли важные детали? И что стоит говорить, правду? Правду… Принудительное извлечение информации – нормальная практика.
– Ден. На случай если нас соберутся читать, я должен убрать наши воспоминания о двух последних днях.
– Меня читать не станут, я ж сущность, не забывай, – он усмехнулся и потёр лоб рукой, татуировки показались мне странно бледными, будто старыми. – А вот с собой что-нибудь сделай. Льё как-то прятал воспоминания. Но у него опыт и необходимость… Если не получится, отправлю тебя в больницу. Будет отсрочка на какое-то время.
– Нет уж… Лучше поскорее разобраться с судом. И…
– Уехать? Это ты хотел сказать?
– Да…
– Оно и понятно. Бежать от напоминаний. Может, так и надо. А с другой стороны – проявление слабости.
– Я пока что рабочий экзистенциалист, в буфере слишком задержался. Никто меня тут больше не оставит.
– Есть шанс, Саш, что мы можем и не увидеться вовсе, – грустно добавил Денеб, старательно выискивая что-то в шкафу. Он стоял ко мне полубоком, методично просматривая вещи на полках, не на секунду не отвлекаясь от этого странного занятия.
– Не понял…
– Я пойду за Льё в любом случае. Если его решат казнить, то я автоматически погибну. Если выгонят, то пойду следом. Мне без него делать нечего. Ты ведь знаешь, да?…
– О том, что вы перешли стандартный порог слияния? Да. Не шибко верю в это, но не думаю, что Льётольв стал бы врать о таких вещах.
– Мы в первую очередь – друзья. Даже больше. Понятие верности и чести ещё живы, пусть и искажены… – тихо проговорил Ден, отворачиваясь от меня.
– Как и все мы…
Мой тяжёлый вздох показался точкой в этом разговоре. Я выбрался из-под одеяла, но тут же пожалел об этом: озноб подкосил ноги лёгкой дрожью, и я вынужден был оставить идею дойти до кухни на пару минут как минимум. Денеб опасливо покосился на меня, а вот от комментариев воздержался, хотя я видел, как его губы дрогнули в попытке что-то сказать.
– Температура, наверное, ещё держится, – оправдался я.
– Ха! – не выдержал он. – Конечно! Ты думал, что после пары капельниц резко станет легче? Ну-ну… Вон видишь, – он кивнул на столик рядом с кроватью, там лежали шприцы в упаковках, блистеры с лекарствами и коробки, – сейчас выпьешь то, что скажу, и зальём что-то спасительное, название, уж извини, не помню, через катетер. Иначе ты вечером точно никуда не выйдешь.
– Это необходимо? – меня передёрнуло от вида лекарств и от мысли о том, как прохладная жидкость будет заменять кровь в венах.
– Да Саш! – Денеб резко захлопнул дверцу шкафа и подошёл ко мне. – Не прикидывайся идиотом! Хочешь сгинуть со свету? Пожалуйста! Но без меня. Пока я тут, пока мы ничего не знаем про приговор Льё, я сделаю всё, чтобы ты был живее всех живых. Ясно? Надо будет, я тебя свяжу, закую и замурую.
– Эй… Потише… Просто всё это лечение… Есть ли смысл? А?
– Есть. Сам подумай. Если Льё выйдет из игры, а это уже состоявшийся факт, то кто продолжит его дело? Ладно, не продолжит, но будет держать на себе сообщество, возьмёт часть работы? Мир, конечно, без нас не рухнет, но пошатнётся. Ты единственный теперь кандидат, который действительно ценит силу экзистенциалистов, понимает её и использует правильно. Ты нужен для баланса!
– Да кто теперь утвердит меня хоть на самую плешивую должность? После всего, что случилось…
– Кто угодно утвердит! Ты своим отказом от Илки показал, насколько для тебя важны нормы и правила и сообщество в целом. Ты доказал, если хочешь, что являешься верным истинным экзистенциалистом и готов справляться со своими слабостями. Вернее – победил их. Это прибавило тебе уважения в глазах многих, поверь мне. Глупо сейчас самоустраняться. Твоя поддержка, пусть даже молчаливая, даст надежду…
– Красиво ты говоришь, Денчик… Чем всё это обернётся в итоге – вот вопрос. Кто остался? Я, Марсель, Мот… Ты уверен, что я не попереубиваю их всех на первом же заседании, ну или наоборот?
– Уверен. Ты вообще чего вставал? Еда, туалет?
– Размяться в том числе. Всё затекло, чувствую себя мешком промокшей муки.
– Давай провожу, потом лекарства, ляжешь обратно – принесу поесть.
– Когда слушание?
– Поздно, в девять. Успеешь отдохнуть.
– Тогда надо побриться. Не хочу показаться раздавленным.
– Забей, Саш. Ты ведь действительно раздавлен.
– Не напоминай. Умоляю.
Не знаю, что помогало мне быть максимально отстранённым: усталость, смирение или шок, который вызвал блокировку нервных импульсов и закупорил эмоции, но факт оставался фактом – я чувствовал физическую боль, ощущал зудящие горькие воспоминания, но где-то фоном. Момент, когда они вырвутся наружу, заранее наводил на меня ужас.
Позор – с помощью Дена я добрался до ванной комнаты, но стоять перед зеркалом не было сил, да и руки дрожали. Впервые моё состояние оказалось настолько беспомощным, что пришлось смириться с унижением: брила меня сущность, пока я пытался удержать себя, сидя на краю ванны. Но на этом мучения не закончились: предстоял путь обратно в комнату, тонна таблеток и две серьёзные инъекции через катетер. Денеб настаивал на капельнице, но я попросил не делать этого: лежать в одном положении даже в мыслях казалось нестерпимым.
Я поел, мало, но иначе сущность влила бы в меня бульон силой, и запихнула бы в рот мясо. Он хуже любой сиделки: дотошный, излишне заботливый и крайне строгий. Правда, без него я бы уже давно был мёртв. После еды стало жарко, но Ден только сильней меня укутал в одеяло, накрыв сверху ещё и покрывалом. Я лежал весь мокрый и страдающий от нытья в суставах и боли в груди, уносясь мыслями в далёкое прошлое, о котором, казалось, забыл.
Мне виделся маленький дом, в котором жила бабушка, пока родители не перевезли её к нам. Тогда я ещё не ходил в школу, родители много работали, и зачастую все выходные мне приходилось проводить с бабушкой. Вот и тогда мы вместе праздновали Рождество. Она никогда не встречала Новый год, принципиально игнорировала это событие.
Огромные белые сугробы во дворе, на которые вечером падал тёплый свет из маленьких окон; мягкие шаги серой кошки и чуть шаркающие – бабушки; подогретое молоко перед сном; сказки со всего мира и музыка. Уже тогда я любил не только слушать мелодии, но и воспроизводить их. Конечно, не без подачи бабушки. Она постоянно пела в то время: старинные романсы, популярные песни на свой лад, напевала арии из опер. А я слушал, зачарованный её хрипловатым голосом, глубоким и женственным. Мне казалось, что моя бабушка – заколдованная королева или волшебница, поэтому и голос у неё был душевным, и руки нежными, и еда – вкусная. Её любовь тогда заменяла мне любовь матери, и я не видел никакого подвоха.
Маленький мальчик Саша был счастлив наряжать ароматную ёлку бок о бок с бабушкой, от которой веяло добром и уютом, а ещё дорогими духами, больше не выпускающимися ни одной фабрикой мира. Она позволяла в Сочельник, с самого утра, позвать соседских ребят и наиграться вдоволь, угощала их рождественскими печеньями и с собой давала по небольшому пирогу. Дома, у родителей, я никогда не имел возможности приглашать друзей: отец и мать ценили тишину и спокойствие, а дети – это всегда шум и хаос.
Но главное волшебство всегда начиналось ближе к полуночи, когда мы с бабушкой зажигали свечи на небольшом круглом столе и окнах, доставали угощения и садились читать большую старую книгу с картинками о Рождестве. Сейчас я уже не помню оттуда ни слова, но хорошо представляю ласковый голос. После поздравлений мне позволялось выйти на крыльцо не надев шапку и смотреть на тёмное зимнее небо, такое низкое, будто бы падающее, и ждать появления первой звезды. Но каждый раз, когда я оказывался на морозе – звёзды уже мерцали, и бабушка говорила, что это не страшно, у каждого своя звезда, и я должен ждать, пока зажжётся моя.
Интересно, она уже горит?
Мой Факел…
Илка…
После, ближе к подростковому возрасту и много позже, я возненавидел родителей. Не мог их понять и был рад, когда уехал обучаться делу экзистенциалистов. Пожалуй, если бы не бабушка, я бы даже не появлялся дома. В то Рождество, которое оказалось первым одиноким в моей жизни, мы хотели поехать в Вену. Она так мечтала об этой поездке… Я обвинял родителей в том, что они ничего не сделали для бабушки, имея все возможности, я кричал на них и высказывал слово за словом всё то, что накопилось с момента осознанного детства. Наверное, им было больно, или всё равно, но я тогда ощутил себя пустым. Впервые так остро и сильно. После чего пустота всегда сопровождала меня по жизни.
Её заполнила только Илка.
Не вспоминать, не надо…
Наверное, я произнёс это вслух: рядом послышалось тяжёлое дыхание Денеба, он коснулся моего лица ледяной рукой, буркнул что-то в сторону, и спустя несколько мгновений я почувствовал, как по венам растекается нечто противоестественное, но спасительное. Оно вытягивало из меня всё, что я хотел бы удержать: согревающий огонь, мелкую дрожь воспоминаний, таинственные звуки прошлого и её голос, зовущий издалека.
Са-ша…
Са-а-а-ша-а-а…
Не оставляй меня.
Нет-нет!
Не ускользай из рук.
Пожалуйста.
Не забывай.
Умоляю…
Очнулся я оттого, что принял вертикальное положение. Меня держали под руки с двух сторон, голова гирей повисла на груди, волосы лезли в лицо, и сам себе я казался мёртвым. Правда, прислушавшись, понял, что сердце исправно работает.
– Саш, ну… – настаивал Ден, упорно пытаясь держать меня прямо.
– Что за препараты? Никак не придёт в себя, – а это был точно Якша. Видимо, уже вечер, и нам пора на заседание.
Я разлепил глаза и попробовал поднять голову. Затылок отозвался тупой пульсирующей болью.
– Дайте что-нибудь…
– Чего тебе? – тут же встрепенулся Денеб.
– Живительного.
– Коньяку ему плеснуть, – хохотнул Якша.
– Нельзя же! Сань, просто начни шевелиться, кровь разгонится, будет легче.
– Сейчас. Погодите. Я встану.
Они послушно отпустили меня, пару секунд я боролся с собой, пытаясь поднять голову, сжал зубы и рискнул. Экзистенциалист я или кто, в конце-то концов! Разминка заключалась в попытке пройтись вдоль кровати, наклониться, сесть с другой стороны, пойти обратно. Минут через десять я рискнул добраться до окна, и с удивлением обнаружил, что время близилось к закату, а Будапешт окрасился в оранжево-багровые тона, будто облитый кровью.
С помощью Денеба и под угрюмыми взглядами Якши я облачился в новый костюм, привычно-чёрный, с атласными вставками по рукавам пиджака. Музыкальная брошь – обязательный символ уникальности, тугой хвост, завёрнутый пучком, часы на руку, туалетная вода. Если бы не осунувшееся, явно больное лицо, я был бы великолепен. Непревзойдённый, сильнейший истинный экзистенциалист. Единственный в своём роде.
Быстрая поездка по городу на такси – и мы на месте.
Что ж… Настало время сыграть решающую партию.
На последнем этаже крупнейшего архива среди прочих находилась полукруглая комната, заставленная старой, потёртой мебелью из натурального дерева. Тёмные портьеры показались мне коричневыми, хотя я помнил, что они всегда были бордовыми. За широким столом восседал Истиль, перелистывая отчёты, рядом с ним у окна устроилась Армата. Фениксы… Старые, умудрённые опытом, но довольно скользкие по натуре – другие бы не задержались надолго в руководстве. На мягком плюшевом диване у камина задумчиво рассматривал помещение Марсель, за его спиной маячил Мот, делая вид, что сильно заинтересован книгами на полках. Оба без сущностей, снова. Чуть в стороне от них утонул в кресле непосредственный руководитель Фениксов, а по совместительству Судья – Филипп, но называли его все панибратски Филом. Довольно молодой и амбициозный мужчина типичной славянской внешности диссонировал и со своей должностью и с внешним видом. От экзистенциалистов, кроме кандидатов, присутствовали ещё двое: Андриан и Син. В Будапеште их не видели уже больше года, один занимался отчётностью по Северной и Южной Америке ввиду жёсткой нехватки кадров, а второй – Восточным регионом, собственно он и выглядел несколько необычно даже для экзистенциалистов: строгий костюм с традиционными орнаментами и пиджак, застёгнутый не на пуговицы, а подпоясанном широким куском ткани, наподобие кимоно. Угрюмый взгляд и недовольное выражение лица показывали более чем ясно отношение ко всему происходящему.
Вместо приветствия мы удостоились суровых холодных взглядов, и только Арма тяжело вздохнула, смерив меня странным отсутствующим взглядом. Я нашёл свободный стул и без зазрения совести сел, выдержать стоя всё заседание точно невозможно. Якша устроился поблизости и тут же закурил. Ден же подошёл к Истилю и шепнул что-то на ухо, старик кивнул в ответ и отложил бумаги.
Через боковую дверь привели Льё. Удивительно, но выглядел он так, будто бы не был преступником, а вернулся с курорта: гладко выбритый, одетый с иголочки, даже его любимые запонки с камнями оказались на месте. Но самым важным элементом в образе Ужаса было лицо – чуть надменно приподнятый подбородок, непроницаемый уверенный взгляд и лёгкая полуулыбка, означавшая только одно: он не сдался.
– Добрый вечер, уважаемые, – пропел Льётольв, по позёрски склоняя голову в приветствии.
– Доброго, – отозвались присутствующие нестройным хором.
Распахнулась дверь, впуская Сёртуна. Только этого Феникса тут ещё и не хватало: теперь собрались все, и мне стало не по себе. Не хотелось ничего вспоминать и обсуждать, грудь наливалась тяжестью, но я старался сохранять спокойствие. Станет хуже – Денеб придумает, как помочь.
Я избегал взгляда Льё, как и всегда в сложных ситуациях. Мне казалось, что он умеет заглядывать в душу, а там у меня, кроме смятения и бесконечных переживаний, ничего не было. Нужна была вся собранность и изворотливость, чтобы выстоять сегодня. Но, как назло, общее состояние только ухудшалось.
Первым заговорил Фил: он мягко поднялся из кресла, поздоровался со Льё за руку, и отошёл на почтительное расстояние. Из его уст пересказ того злополучного вечера звучал, как книжная история, немного глупая, немного красивая, но в целом – ничем не примечательная. Я слушал его отстранённо, отмечая иногда смену интонаций и паузы. И великое благо – Феникс ни разу не назвал Илку по имени. Наверное, я бы не смог справиться с собой, если бы услышал его. А так мне казалось, что речь идёт о каком-то другом экзистенциалисте.
– Саша, – обратился Фил резко ко мне. – Вы подтверждаете всё сказанной мной? Так всё было или вы хотите что-то добавить?
В растерянности я взглянул на Льё, ища поддержки. Он медленно моргнул, давая понять, что стоит согласиться со сказанным. На плечо мне мягко опустилась тяжёлая рука, похоже, Ден пытался понять, насколько я в себе. Подавив внезапно возникшую дрожь, я ответил довольно твёрдо:
– Добавить пока ничего не хочу. Всё было именно так, как вы говорите.
– Замечательно. Ну а вы, Льётольв? Что скажете?
– Я бы ответил вам чуть позже, когда выскажутся все, – улыбнулся Льё.
– Хм… – поморщился Фил и повернулся к Сёртуну с Марселем. – А вы, уважаемые представители сообществ, может быть готовы высказаться? Раз уж господин Льё не собирается пока ничего говорить. Я, конечно, понимаю, что говорил уже с каждым лично, но хотелось бы перед обсуждениями представлять всю картину целиком, единым, так сказать, блоком.
– Что касается меня, – начал Марсель, – то ничего нового я добавить точно не могу. В битве не участвовал, своими глазами не видел. Знаю только, что мой товарищ, даже соратник, ныне почивший Магнус, брат Льётольва, был увлечён той же девушкой, что и Саша. И очень переживал, что истинный экзистенциалист может тайно применить искажения, чтобы завладеть ею. А тот факт, что Саша и Льё крайне дружны, подливал масла в огонь. Парень был вне себя, когда узнал об охране и раскрытии некоторой информации. Я пытался его отговорить, но он решил разобраться с соперником довольно прямолинейно.
– А есть доказательства об искажении девушки Сашей? – приподнял бровь Мот, наконец-то отвлёкшись от созерцания книг.
– Прямых нет. Зато есть подтверждённый факт того, что Магнус проникал к ней в голову до того, как отношения между Сашей и девушкой сложились, – внезапно заявил Истиль. – Так что здесь ваш истинный выступает в роли жертвы, а не агрессора. Плохо вы следите за своими, Адриан. Син?
– Nemo sine vitiis est(Никто не лишён пороков (лат.)), – совершенно буднично изрёк Син. В его руках показались чётки из тёмно-синего камня. – У нас слишком много работы, следить за мыслями каждого экзистенциалиста – глупо и нерационально. Каждый сам строит свою судьбу. Что же касается этой ситуации, мы тоже не нашли подтверждений вины Саши, скорее причиной конфликта стала непомерная гордыня Магнуса. Но он уже наказан. И сам собою, и своим братом. Поэтому мы склоняемся к тому, что стоило бы обсудить ситуацию со Льётольвом. Тем более, вы говорили, уважаемый Истиль, что у некоторых из присутствующих есть неопровержимые доказательства его преступлений.
– Есть, – глухо изрёк Марсель. Все взгляды собрались к нему, а я и вовсе понял, что больше не могу находиться среди этой компании. Нестерпимо хотелось лечь, закрыть глаза, заткнуть уши, завернуться в десяток одеял и перестать уже испытывать боль.
– Мы в ожидании, – буркнула Арма. – Потому что те имена, которые вы называли, оказались бессмысленными. Мы проверили каждого и ничего не нашли.
– Ещё бы, – усмехнулся Марсель. – Думаете, у Льё не было подстраховки? Великолепный Саша наверняка помог ему замести следы.
– Вы ненормальные? – вдруг воскликнул Якша. – Он еле сидит! И накануне чуть не загремел в больницу с воспалением лёгких, скорую еле удалось уговорить оставить его на лечение дома. Капельницы, лекарства. В таком состоянии ни один экзистенциалист не сможет работать.
– Это правда? – устремил на меня свой взгляд Истиль.
– Как видите, – я развёл дрожащие руки в стороны. – Можете заглянуть в мою голову, если не верите.
– Почему тогда вы здесь, Саша? – с подозрением выдавила из себя Арма.
– Хочу поскорее разобраться с этим делом и покинуть Будапешт.
– Оправданно и логично, – хмыкнул Сёртун. – Побег с места преступления.
– Я бы посмотрел на тебя, учитель, – зло прошипел я, – если бы с твоей жизнью поступили так же, как с моей. Для меня Илка была всем!
– Саша, ну что вы… Не нужно так остро реагировать. Она всего лишь человек, – холодно добавил Истиль.
– Всего лишь?! – терпение моё заканчивалось, как и запас сил.
– Давайте не будем об этом, – вмешался Денеб, ещё крепче сжимая моё плечо. – Доказательства, Сёртун? Марсель?
– К сожалению, никаких доказательств у нас нет, – ответил за всех Мот. – Кое-что по мелочи, типа несанкционированного доступа к закрытым документам в Архивах, мелкие искажения. Ничего сколь-нибудь значимого.
– Тогда что вы хотите? – удивился Якша.
– Разобраться, наверное, – усмехнулся Фил. – Я бы хотел выслушать Сёртуна. По какой причине вы вмешались в бой?
– Как вы уже знаете, я прилетел в Будапешт, чтобы оставить отчёты – произошло нечто непредвиденное. После рабочего дня отдыхал за ужином в ресторане, пока не почувствовал неладное. Всплеск экзистенциальной энергии, если быть точным. Конечно, пошёл искать. Мало ли… Вдруг какое-то влияние обнаружилось и нужна помощь…
Тут я не выдержал и едва не засмеялся. Помощь! Когда Сёртун хоть кому-нибудь помогал по доброте душевной? За время службы угробил не одну команду, да и слухи про него ходили такие, что в честолюбие учителя не верилось совершенно.
– В итоге я наткнулся на сражающихся братьев, – продолжал Феникс. – Удивительно, но они вовсе не щадили друг друга, более того, каждый имел союзников, а вокруг уже насчитывалось несколько десятков жертв среди людей. Конечно, я взялся помогать тому, кто явно проигрывал. Исключительно из желания остановить сражение. Но Льё был не в состоянии прекратить бой. Не могу судить, знаю слишком мало, но поговаривали даже среди нашего сообщества, что Магнус устал быть в тени собственного брата, а Льётольв никак не хотел идти навстречу…
– А что он мог сделать? Если природа распорядилась так, как распорядилась, – пожал плечами Денеб. – Магнус был слаб. Но это ведь не повод…
– Не повод его убивать ты хотел сказать, essentia? – усмехнулся Сёртун. – Экзистенциалисты вообще не должны сражаться друг с другом, ни по какому поводу, как и Фениксы, собственно. Тем более, вмешивать людей. Что делал ты, Денеб? Защищал женщину! Вместо того чтобы остановить своего напарника. А ты, Саша?
– Я пытался уменьшить размеры катастрофы, людям помочь. И не дать пострадать Льё. Мы же здесь все циники, правда? Нам никак без этого. Так вот, скажите честно, кто важнее для сообщества? Льётольв или Магнус? Думаю, ответ однозначный. А ты, Сёртун, вместо того, чтобы действительно помогать, только усугубил ситуацию, что в итоге и привело к гибели брата Льё. Или ты настолько неопытен, что не в курсе, как интересно взаимодействуют экзистенциальные искажения с выжигом Феникса? Так что вопрос важности твоего вмешательства открыт, – выдал я на одном дыхании и почти скрючился от боли в груди. Вдохнуть было практически невозможно, в голове моментально зашумело, и если бы не поддержка Денеба, я бы, наверное, свалился на пол.
– Что вы ответите на это интересное заявление? – обратился к Фениксу Фил. Ему, в принципе, не требовались устные ответы. Он вполне мог бы прочитать нас, но протокол есть протокол.
– Ничего не отвечу. Считаю свои действия оправданными, а то, что Льётольв не сумел остановиться вовремя – уже не моя проблема. Он тоже прекрасно знал о возможных последствиях, но продолжал защищать того, кого не стоило. Это всё ваши слабости экзистенциальные. Из-за какой-то женщины погиб Магнус! И вдобавок теперь и с его сущностью проблемы. Может быть, Льё расскажет, как стабилизировать рабочую пару своего брата? Они ведь с Денебом столько экспериментов провели…
– Доказательства? – снова подал голос Истиль, до этого момента внимательно следивший за ходом разговора.
– Да нету ничего, сказали ведь уже… Только косвенные, – поморщился Мот, возвращаясь к книгам.
Почему-то о его роли в этом деле все молчали, а я по взгляду Льё понял, что говорить лишнего не стоит. Я, в принципе, и так сказал достаточно. Фил чуть помолчал, наблюдая, как Син перебирал чётки, тяжело вздохнул и обратился к подсудимому.
– Что ж, я думаю, Льётольв, что мы услышали всё, что собирались. Теперь слово за вами. Хочу предупредить сразу – разбирательство не будет быстрым. Придётся хорошенечко оценить каждое сказанное слово здесь сегодня, сопоставить данные, исследовать память и следы битвы. Кроме всего прочего, мои полномочия скоро заканчиваются и я не планировал быть кандидатом. Так что нам придётся решать ещё и иные бюрократические вопросы. Так что чем больше вы нам поведаете, тем всем будет легче.
– Однозначно, – добавил Син, пряча синие камушки в карман. – Экзистенциалистам без тебя, Льё, придётся очень туго. Так что не скрывай ничего – мы должны понимать, что, принимая любое решение относительно тебя, не ошибаемся.
– Синдзю, ты ведь прекрасно меня знаешь… – улыбнулся Льётольв. – Я всегда за правду, но сейчас ситуация сложилась так, что моя правда играет против меня, она стала оружием по устранению одного из сильнейших. И тут я вынужден сдаться на милость обстоятельствам. Наши сообщества застряли в прошлом и не прогрессируют, работают по старинке, тогда как обстановка требует иного подхода! Почему запрещены взаимодействия личного характера с людьми? Все мы знаем, что они всё равно происходят. Но когда любой представитель сообщества пытается использовать силу, чтобы склонить чашу весов в свою сторону – это возмутительно. Что же получается? Вроде бы нельзя ни того ни другого, но мы закрываем глаза на одно, при этом порицая менее опасное явление. Что плохого в любви? Что плохого в умении взаимодействовать? Экзистенциалисты не Фениксы, ради идеального искажения им приходится разбираться в человеческой сути. Общение с людьми могло бы сыграть в этом огромную роль. Но… – он вдруг опустил голову, чуть помолчал, словно обдумывал следующие слова или пытался собраться с мыслями, – это всё не так важно, как смерть моего брата по глупости. Он был слишком гордым и за собственной гордыней не видел ничего: ни моей любви и заботы, ни гибельности положения его в сообществе, ни опасности перед искушением отобрать у Саши его девушку. Магнус поступил мерзко, предав сразу всех, и прежде всего – свою экзистенциальную суть. Я считаю, что он получил по заслугам. Да, всё могло бы закончиться менее трагично, если бы не явился Сёртун, но назад ничего не вернуть. Я потерял брата, спас друга, невинную девушку и сообщество от червоточины. Остался верен себе, своим принципам и готов понести наказание.
– О… – только и ответил Фил.
Все молча смотрели на Льё, а он больше ничего не говорил, посматривая через головы присутствующих в тёмное, пустое окно. О чём он думал? Готовился к смерти или придумывал, как будет жить изгоем? Денеб отошёл от меня, и через середину комнаты неспешно добрался до своего экзистенциалиста.
– Я готов разделить со Льётольвом любое наказание. Мы – рабочая пара, неделимая, прошу заметить.
– Мы примем это во внимание. Спасибо, – холодно отозвался Филипп, усаживаясь на краешек стола. – Вы красиво говорите, все. Но никто из вас так и не озвучил всей правды. И что-то подсказывает мне, что мы не сможем до неё докопаться. Судить истинных – дело безнадёжное, как и сражаться с сильнейшими. Очень жаль, что наши сообщества встали перед сложным выбором – кадры или правила.
– Да… Это большой удар, – хрипло откашлялась Армата. – Есть риск кризиса…
– Сейчас лето, работы меньше. Переживём. А потом придумаем, как перераспределить нагрузку, – устало ответил Истиль.
Последние слова старика я уже почти не слышал: они слились в один протяжный гул, перед глазами темнело, но тело всё ещё держалось на стуле довольно уверенно.
– Вы закончили? – нервно спросил Якша где-то над моим ухом. – Саше плохо, похоже. Ден?
– Денеб, вы не под арестом, забирайте Сашу и везите его с Якшей лечиться. Мы не можем потерять ещё одного истинного, – похоже, это сказал Адриан, впервые за весь вечер. Как и всегда – предельно рациональное и очень точное мнение в моменте.
Меня подхватили под руки и потащили. Я не чувствовал ни ног, ни рук, во всяком случае – кистей, их будто бы не существовало вовсе.
Прохладное дыхание ночи помогло открыть глаза и наконец-то вдохнуть чуть более полно. Денеб запихивал меня в такси, попутно проклиная всё на свете, Якша тихо сопел рядом. Кажется, ехали мы гораздо дольше, чем сюда, и я втайне надеялся, что Будапешт остался где-то за моей спиной, но ошибся.