Никто кроме него не заметил исчезновения брата. Каждый предавался своим заботам: кто-то мечтал, кто-то страдал, кто-то вспоминал прошлое, кто-то думал о будущем. Рарон не придавал значимости ни одному слову, ни одному событию, ни одному явлению и не единой жизни, но тихий уход Сларгарта он не смог принять равнодушно.

Идя по следам брата, Рарон решительно преодолел испытания Пояса Вуньягун. Ужасы холода и западня ледяного вуньягунского пространства были ему нипочём. В отличие от Сларгарта, Рарон не думал о жизни и смерти – такой внутренний настрой, в его случае, своей мощью превосходил силу любого препятствия. Он был готов ко всему и принимал любую данность, ведь для него на самом деле ничто не имело смысла.

Дойдя до места, где несколькими мгновениями ранее была Белая пустошь, он нашёл брата. Поверженный и жалкий, Сларгарт лежал посреди серой равнины. Смерть забрала сильнейшего сына Альель, оставив мёртвое тело несчастного, уязвлённого, обычного человека, лицо которого обезобразила скорбь. Даже невозмутимый и холодный Рарон не мог долго смотреть на это. Будучи честным с самим собой, он осознал, что смерть Сларгарта вызвала в нём сильнейшие чувства горечи, обиды, гнева и даже ненависти к брату. Впервые он не смог ничего исправить.

Найдя безопасный путь в обход Пояса Вуньягун, Рарон вернулся к братьям с печальной вестью. Это была их первая потеря, которую они не желали, но были вынуждены принять. Их вера основательно пошатнулась. Их бессмертие оказалось под сомнением. Их стремления потеряли движущую силу.

Один из основных заветов Альель, которому они следовали с момента собственного появления, теперь касался их самих. Странники не искали смысла ни в чём, но, как оказалось, внутренне они рассчитывали на то, что их существование как раз и обладало подлинным смыслом. Бессмертие служило вечным гарантом реальности их ожиданий. Сларгарт вышел за границы, которых они не чувствовали. Сларгарт совершил поступок, на который никто не решался. Сларгарт добился того, о чём каждый из них тайно мечтал.

Следуя зову сердца, все они отправились к месту гибели Сларгарта, дабы проститься с братом и своими глазами увидеть доказательство, опровергающее их неуязвимость. Руди пошёл вместе с ними.

На протяжении всего похода их окружала холодная тишина. Путь был неблизким, но никто из странников не замечал утраченного времени. Словно и не было того большого расстояния, на которое отдалился от них Сларгарт. Казалось, брат погиб совсем рядом, в момент, когда все они отвернулись – каждый в свою сторону.

Они нашли самое ценное – то, что было так неразумно утеряно ими. Они нашли то, чего уже не могли вернуть. Окружив тело Сларгарта, странники упали на колени. Не решаясь войти в круг, Руди оставался в стороне. Он слушал прощальные речи странников, и услышанное вызывало в нём чувство глубокого непринятия их ценностей.

– Я прощаю тебя за то, что ты не всегда был честен со мною, – разочарованно молвил Гальягуд, – после того, что ты сотворил, оглядываясь назад, я подвергаюсь мучительным сомнениям. Теперь я спрашиваю себя: «А что, если всё это время он заводил нас не туда, куда нужно?». И у меня нет ответа. Это одно из самых страшных открытий последнего времени. Мы не ожидали от тебя такого поступка, и одному Отцу теперь известно, что ты оставил за собой в прошлом. Возможно, нам не стоило тебе доверять. Возможно, сейчас я ошибаюсь. Но я прощаю тебя за всё, о чём знаю и о чём никогда не узнаю.

– Я прощаю тебя за то, что ты навсегда лишил нас своей помощи, – гневно молвил Вуррн, – каждый из нас в равной степени несёт бремя, возложенное на наши плечи. Тебе было не труднее, чем мне и остальным братьям. Каждый из нас выполняет волю Отца, хотя лично я сам не раз сомневался в том, что мы дойдём, отыщем, обретём. Мы не сильнее тебя. Ты не слабее нас. Я прощаю тебя за ошибку, которая взяла над тобою верх.

– Я прощаю тебя за то, что ты не замечал меня. Наверное, ты был хорошим братом. Я надеюсь, так и было, но не могу в это поверить. Без разумной на то причины, ты отвергал меня, лишая своей поддержки, но и за это я тебя давно простил, – растерянно молвил Уллиграссор.

– Я прощаю тебя за проявленное тобою малодушие во время голода – когда ты не присоединился к нам с Мигурноком и вместе с остальными безучастно ждал нашего возвращения. Так же я прощаю тебя за то, что ты не поблагодарил меня за возможность прокормиться так тяжело добытой мною пищей. И я прощаю тебя за то, что ты сейчас меня бросил, – презрительно молвил Вугго.

– Я прощаю тебя за то, что ты не советовался со мною. У меня были ответы на все твои вопросы. Теперь они так и останутся со мною навсегда. Ты оставил мне груз, который не осмелился нести сам. Зная больше, чем ты, я должен простить тебя за то, о чём ты не ведал, – таинственно молвил Силгур.

– Я прощаю тебя за то, что ты верил в то, во что не стоило верить, и не верил в то, во что верить было необходимо. Теперь ты не сможешь простить себя за муку, которую сам для себя призвал. За тебя это сделаю я. Ты прощён, – строго молвил Муниярд.

– Я прощаю тебя за то, что ты так и не стал мне близким другом. Мое сердце всегда было открыто, но тебе от меня было нужно только питьё, из-за которого ты потерялся между реальностью и местом, в котором существовали твои мечты. Ты достоин прощения, ведь не ты один впал в зависимость от ухода в забытьё, – печально молвил Мигурнок.

– Я прощаю тебя, – равнодушно молвил Рарон.

– Прости меня за то, что я не увидел твоего горя, – с искренним раскаянием молвил Руди, – я был рядом, но не был близко. Я мог посмотреть на тебя внимательнее и разглядеть то, что доламывало твою силу. Я мог найти слова, в которых ты нуждался, но не сделал этого. Теперь я впервые обращаюсь к тебе, не с просьбой, а с добрым словом, но ты меня не слышишь. Я мог показать тебе, что ты не одинок, но вместо этого был полностью погружён в собственную печаль. Прости меня за то, что твоя жизнь не имела для меня значения.

Подняв глаза, Руди обнаружил, с каким удивлением и недоумением на него смотрели странники. Когда-то ему уже доводилось оказываться в подобном положении, и та давняя история оказалась для него травмирующей. Переживая заново собственную душевную уязвимость, он потерял самообладание и агрессивно выпалил:

– Когда я впервые увидел вас, мне показалось, что нет в мире никого умнее, чем вы, а сейчас мне видится только лишь ваша нечеловеческая глупость.

Он ожидал, что за такие дерзкие слова странники его уничтожат. Подсознательно, он провоцировал их на расправу над ним, ибо новый миг мог подкинуть ему события и испытания, к которым он уже не был готов.

Странники ничего ему не ответили. Не сговариваясь, они поднялись. Бережно разложив рядом с телом Сларгарта его вещи, они установили над покойным купол, который всегда был его домом. Так, они навсегда спрятали брата от мира, который тот отверг.

Вугго нашёл в себе силы всё закончить. В тревожной спешке, он достал камни, принадлежащие Сларгарту, и, отвернувшись, от остальных, стал высекать искры. Спустя короткое мгновение появился маленький огонёк, из которого вскоре разгорелось высокое пламя, охватившее купол.

Не выдержавший бремени собственной значимости, могучий сын Великого Духа Альель навсегда исчез, как только его прах рассеялся на все стороны в пределах Лальдируфф.

Глава 14.

Предупреждение

– В мире, к которому ты принадлежишь, – печально произнёс Силгур, обращаясь к Руди, – многие попадаются на уловку старого заблуждения, в основе которого лежит горячее убеждение нескольких неизвестных и вряд ли знакомых между собою людей. Это убеждённое заблуждение гласит, что сознание вечно. Неизвестные, таинственным образом объединённые потребностью в подтверждении высокого, близкого к божественному, смысла их существования, каждый в своё время, пришли к единому и изначально ложному ответу, благодаря которому они могли принять собственную жизнь и смерть. Вера в то, что он ценен при жизни и после смерти, позволяет человеку многое, но самое важное им непременно откладывается на обнадёживающее будущее. В настоящем он переживает не всегда мирные переходы от желания к желанию. Нельзя сказать, что они поступают плохо. Само желание прекрасно. Это дар жизни и верный знак того, что сейчас продолжается её время. Ужасным желание может сделать человек, вкладывая в него содержание, взятое из источника своей души. Какова ценность сознания, бесконечно ищущего желанные случаи, способы, возможности и моменты? Смерть даёт честный, хоть и жестокий ответ на этот вопрос. Она наравне с жизнью определяет, чему есть место в будущем и что должно остаться в прошлом. Сознание не вечно.

– Я не в силах понять тебя, – честно ответил Руди.

На несколько минут ему удалось добыть для себя свободу от грузной и нескончаемой беседы с Силгуром, который по непонятным причинам узрел в Руди достойного компаньона. С тех пор, как они простились со Сларгартом, во время тоскливого пути к Гаргонтам Силгур неотступно находился рядом с Руди, позабыв о своём вечном спутнике Муниярде.

Если разговор с Силгуром, и даже его голос вызывали в Руди ощущения неведомого недуга, охватывающего его тело и рассудок по нарастающей, то обретённая тишина обладала мистически целебным свойством мгновенного действия.

Тишина позволила ему очнуться и увидеть новое, что казалось поистине чудным в бесконечном однообразии Лальдируфф. Десятки, доходящие до сотни, старинных кораблей, которые оказались неподвластными времени и пространству, усеяли безжизненный белесый простор до самого горизонта. И неясно было, как эти величественные красавцы оказались так далеко от берега, сохранив почти первозданный свой вид. Руди хотел было спросить у Силгура, почему он видит то, чего не может понять, но остановил себя, переживая, что не сможет вынести разумного ответа. Однако, от разумных ответов ему было не спастись.

– Заблуждение неизвестных было близко к истине, – вновь заговорил Силгур, – сама истина, наверное, была им не так уж и необходима, если они не сделали те несколько шагов в верном направлении, чтобы до неё дойти.

– Я не в силах понять тебя, – отчаянно повторил Руди.

– Созидательная сила сознания оставляет в вечности, но не навсегда, то бесценное и необъяснимое творение, причастность к которому справедливо остаётся за человеком. Каждый может почувствовать себя богом, создавая то, в чём нуждается мир. И тогда-то собранные вслепую представления и зудящее тщеславие покидают человека, оставляя его один на один с подлинной действительностью творца. Шутка ли, создать нечто сложное и ценное из пустоты. Частичка за частичкой не появятся от краткосрочной вспышки желания. Частичка за частичкой добываются творцом из самого себя. Это сознательная жертва. Это отважно и искренне принятые боль, подтачивающая веру череда неудач и горечь разочарования. Это призрак, который может остаться всего лишь призраком, или чудом превратиться в неповторимый элемент вечности. Творец умрёт, но созданное им, пусть даже самое малое, может оставаться и служить в те времена, когда имя и жизнь творца растворятся в далёком прошлом. Осознай это и сопоставь тому, чему человек отдаёт всего себя и посвящает собственную жизнь.

– Зачем ты мне об этом говоришь?

– Сознание не будет вечным. Разум не допустит, чтобы его неумело гоняли по просторам вечности, как сквозняк.

– Тебе и о сквозняках известно…

– Мне известно гораздо больше, чем я бы того хотел.

– Ты выбрал скверного собеседника. Ничего толкового о сознании я не знаю, и знать не намерен. На место в вечности уж точно не претендую.

– Я рассказал тебе всё это, чтобы предупредить о том, с чем ты вскоре столкнёшься. Тебе кажется, что ты и так увидел слишком много ужасов и бед за время нашего общего пути, но не торопись себя обманывать. Прибереги этот дар для действительно безнадёжного момента.

– Ты о Гаргонтах?

– О них.

– Они же безобидны и несчастны. Я и не думал их бояться.

– Гаргонты живут вечно, но их сознание погибло вскоре после того, как от них отрёкся Альель. Зрелище, в котором живые тела носят в себе мёртвое сознание, поистине страшное и может слишком больно ранить твоё чувствительное восприятие действительности. Пока ты знаешь об этом, но не видишь – ты силён, но как только ты увидишь то, о чём до этого просто знал…

–…я сойду с ума?

– Нет.

– Умру?

– Нет.

– Тогда волноваться незачем. Мог бы просто предупредить, что встреча с Гаргонтами не будет для меня лёгкой. Нескольких слов по этому поводу было бы достаточно.

– Я не умею просто предупреждать.

Глава 15. Гаргонты

Нечто странное, противоестественное для природы тех мест, торчало из мёрзлой земли. Отдалённое и неведомое пробудило в странниках любопытство и некое подобие живости. Причудливый, напоминающий силуэт измождённого человека, ствол сухого дерева – единственного дерева, увиденного Руди за время пути по просторам Лальдируфф, служил негласным ориентиром, обнадёживая путников знаком, указывающим, что они идут по верному пути.

Это был жуткий мертвец, без видимых признаков разложения, как и не осталось в нём ничего человеческого. На этот раз Руди равнодушно отметил очередное подтверждение данности, что одно видимое явление может быть несравнимо разным в глазах тех, кто обращает на него свой взор. Так же, нечаянно, в самом себе он обнаружил привычку видеть лучшее, обманывая себя при наличии худшего.

Мертвец застыл сидя. Тощая спина держала его ровно. Не менее странным представлялось то, как безжизненное тело сопротивлялось резким порывам ветра. Силы природы, бушевали во всю свою мощь, однако этого оказалось недостаточно, чтобы повалить безнадёжное. Он словно застыл в вечности, пустив корни в глубины вечной мерзлоты.

Приблизившись к мертвецу, Вугго протянул руки и громко хлопнул в ладони сначала у левой щеки мёртвого лика, а затем – у правой. В тот же миг иссохшееся, уродливое лицо жутко сморщилось, затем мертвец открыл свои глаза. И снова Руди попался на уловку зримого, но не понятого истинно. Такой была его первая встреча с Гаргонтом.

Перед ним было существо, подобное тому, которое жило в его детских кошмарах. Один из первых детей Альель, Гаргонт казался чудовищной ошибкой Великого Духа. Он был прозрачным и хрупким, как истлевший лист. Его глаза поразительно напоминали два мутных омута, в которых медленно плавали серые льдинки-зрачки. Они были холодны и пусты. В его существовании явно не было необходимости, но он продолжал жить.

– Это я? – медленно и чуть слышно спросил Гаргонт, глядя на Вугго.

– Нет, это я, – ответил Вугго.

– Нет, не я? – запутался Гаргонт.

– Да, это я, – подтвердил Вугго.

Услышав это, Гаргонт застонал, очевидно, испытывая нечеловеческое страдание.

– Почему вы видите меня здесь, а не там или ещё где-то?

Отвечать Гаргонту не было смысла. Доверив собственную ношу и купол Муниярду, Вугго принял решение незамедлительно действовать. Он бережно поднял Гаргонта и понёс того к северо-востоку, где бедственно существовали его отверженные братья. Не сговариваясь, странники отправились вслед за ними. В этот раз, Руди шёл одним из первых. На удивление, его сил было в излишке, и путь ему уже не был в тягость. Он то и дело наблюдал за остальными. Все, как один, странники были чем-то озабочены. Складывалось впечатление, словно они мысленно обсуждали друг с другом что-то очень важное – то, что им было трудно безоговорочно принять.

Впервые суровый и жестокосердный Вугго казался добрым. Он нёс Гаргонта с таким трепетом, будто прятал в своих надёжных объятиях от жестокого мира любимое им дитя. Терпеливо выслушивая бредовые разговоры Гаргонта, он пытался найти нужный ответ, но вовремя понял, что Гаргонту не были нужны никакие ответы.

– Мне хочется так много сказать, но сказать нечего, – бормотал Гаргонт.

Вугго растерянно улыбнулся, после чего попытался скрыть под своим тяжёлым меховым облачением голову Гаргонта, чтобы тот смог успокоиться в темноте.

– Почему я могу говорить, если у меня нет для этого сил? – не унимался Гаргонт, –почему я знаю, что не в силах говорить, и всё-таки разговариваю?

Услышав это, Руди застыл. Когда-то давно он уже слышал эти странные вопросы. Тогда, они были вдвоём с Авророй. Скрываясь от повседневной агонии в густом мраке её маленькой комнатки, они лежали в объятиях друг друга и молча, каждый сам по себе, блуждали в извилистых глубинах собственных желаний. На тот момент Руди желал любви и ласки. Желания авроры были ему неведомы. Она сказала лишь: «Почему я могу говорить, если у меня нет для этого сил?». Руди ненавидел такие сложности, и, посчитав, что в очередной раз ему приходится иметь дело с женской глупостью, тогда он оставил её одну.

Расценивая сказанное Гаргонтом как знак свыше, Руди решил познать смысл кажущегося глупым вопроса. Подойдя к Силгуру, он спросил:

– Что так мучает этого беднягу?

Силгур взглянул на него с таким удивлением, словно Руди просил объяснить ему нечто элементарное и известное всему миру. Несмотря на это, он не оставил заданный ему вопрос без ответа.

– Каждому живому существу, – сказал он, – посылаются испытания в достаточном количестве, дабы определить пределы его сущности. Никто и ничто не одерживает большего, чем столько, сколько сможет принять, но уловка заключается в том, что никому не ведомы пределы собственной сущности и никогда не будет известно, сколько испытаний отмеряно для тебя или того, кто для тебя дорог. Поэтому человек, именно человек, начинает выявлять собственные пределы самостоятельно и всегда ошибается. Например, женщина, которую ты любишь, однажды теряет веру в собственные силы, погибая под натиском сменяющих одно другое, а иногда и возвращающихся вновь и вновь суровых испытаний. Вера теряется в тот момент, когда внезапно пропадает понимание происходящего, и, главным образом, осознание собственной участи, а найти или придумать необходимое объяснение не представляется возможным.

– Со мной такого точно не бывало.

– А могло ли это случиться с той, кого ты любишь?

Руди растерялся. Невольно, он начал потихоньку соглашаться с тем, чего упорно не мог принять многие годы. Вспоминая последние месяцы и дни Авроры, ему пришлось признать, что всё то время он пренебрежительно относился к важным сигналам и подсказкам пережитых им событий, предпочитая не замечать того, что в скором будущем с чудовищной безжалостностью перевернуло его жизнь.

– Представим, что судьба отмерила ей двенадцать испытаний, – увлечённо объяснял Силгур, – десять из которых она преодолевала слишком дорогой и непомерной ценой. Раз за разом она, как ей казалось, окончательно теряла веру, но в самый жуткий момент всё менялось, и за ней оказывалась безоговорочная победа, к которой она не была готова. Триумф велик и прекрасен, но утверждение личной силы над чем-то одним, не означает, что сила присутствует во всём. Слабость никуда не исчезает. Рано или поздно, пока внимание всецело обращено в сторону силы, возникает противник, который эту слабость найдёт. И в случае твоей любимой, одиннадцатое испытание бросило ей жестокий вызов, послав против неё такого противника. Уязвлённая и разбитая, она встречает очередной вызов, вооружившись одной лишь уверенностью в то, что с ней осталась всепобеждающая сила. Как она сможет бороться, когда в её распоряжении лишь красивая иллюзия? Предпоследнее испытание всегда приходит к тому, кто почти уничтожен. Условия подталкивают человека к тому, чтобы он сдался и признал своё поражение. Многие, разум которых омрачён усталостью, неверием, а иногда искажённым эгоизмом, не оказывают ни малейшего сопротивления в бою, из которого они могли бы выйти победителями. Так, отрекшись от себя, своего прошлого, настоящего и будущего, они останавливаются в шаге от последнего испытания.

– Я бы тоже остановился. Одним испытанием больше, одним меньше. Если я не в силах бороться сейчас, зачем мучить себя ради того, чтобы снова бороться в будущем?

– В том-то и дело, что последним для неё, тебя и каждого, было бы испытание счастьем. Тот, кто принял поражение без борьбы, в самом скором времени вытесняется из жизни. Кто-то согласен уйти сам. Упрямых погоняют к смерти насильно. Им нет места в жизни, ибо они не готовы двигаться дальше. Они не способны больше излучать то, что от них требуется.

– А что от них требуется?

Силгур загадочно улыбнулся.

– То, на что они более не способны.

– Зачем определять пределы сущности? – терялся Руди, в попытке понять сложное.

– В этом есть необходимость, но нет смысла. Мы должны принять это, не задавая вопросов.

Старания Руди оказались тщетными. Как никогда, внимательно слушая Силгура, он практически ничего не понял.

– Твой мудрый ответ не находит во мне отклика. Я смотрю на Гаргонта – в нём пустота, но нет смерти.

И снова Силгур бросил в его сторону удивлённый взгляд, а после загадочно улыбнулся.

– Сдерживая свою неловкость, ты задал вопрос, беспокоясь не о бедном Гаргонте, а о той, чей образ неразрывно следует за тобой. Я дал тебе сложный, но честный ответ. Не лги мне и самому себе. Тебе безразличны Гаргонты. Напрасно. Они не могут умереть, но пустота их вечного существования куда страшнее и мучительнее смерти. Своей участью они даруют нам осознание того, насколько ценно всё, что мы получаем просто так, придя на этот свет ни с чем.

Вскоре Руди пришлось своими глазами увидеть, насколько Силгур был прав. В пределах Лальдируфф они проходили мимо немалого количества гиблых мест, но пристанище Гаргонтов оказалось самым ужасным.

Перед ним открылась пустая равнина, продуваемая суровыми ветрами попеременно со всех сторон. Земля под ногами была покрыта причудливыми узорами колючей изморози. Руди ожидал, что увидит хотя бы руины поселения Гаргонтов, но в том месте царила мёртвая пустота. Гаргонты для себя ничего не создали.

Их было семнадцать, не считая бедолаги, которого принёс Вугго. Большинство из них неподвижно лежали на замёрзшей земле, без какой бы то ни было защиты от холода и ветра. Четверо, шатаясь от слабости, медленно блуждали вдали, каждый в своей стороне. Двое несчастных, сидели, склонив свои головы, и тихо плакали. Блуждающие, уходя совсем далеко, начинали рыдать. Руди полагал, что они хотели как можно сильнее отдалиться, чтобы остальные не слышали их отчаяния. На самом деле, Гаргонты уходили и рыдали только лишь потому, что на большее они не были способны.