Горечь материнской любви донеслась и до старшей дочери, которая всю свою жизнь качественно доказывала родным чистоту своих намерений, чести и достоинства. Как обычно, Элла пришла навестить обожаемую ею мать. Как обычно, Элла не искала встреч с «младшенькими». В этот вечер всё оказалось необычным.
– Зачем приходила? – грубо по форме, но как никогда мягко по содержанию спросила Элла.
– Нам нужны деньги.
– И, наверняка, очень много денег?
– Слишком много.
Молча и так же забавно, как их покойная бабушка, Элла принялась резво копошиться у себя в сумочке. Визуально и ментально старшая сестра походила скорее на тётю Альгрида и Ромуальды. Много лет назад между ними внезапно и необратимо образовалась громадная пропасть. Диаметрально противоположные стороны этой пропасти занимали их непримиримо разные: культура, мироощущение, жизненные ценности и социальное положение. Не сходились они и в отношении к деньгам. Привычка Эллы раскладывать купюры определённого достоинства в разных местах её сумочки, для Ромуальды казалась дикостью. Опустошив все карманы и тайнички, Элла внимательно пересчитала свои предстоящие потери, после чего, отводя взгляд в сторону, передала младшей сестре всё, что у неё имелось.
– Не знаю, как для вас, а в моём случае это слишком много денег.
Не дожидаясь слов благодарности и вообще каких-либо слов, Элла побежала в дом к горюющей матери. Оставшийся вечер, они горевали уже вдвоём.
Таинственным образом, в памяти Ромуальды всплыл непримечательный эпизод прошлых лет, когда их с Эллой общение играло иными красками – неумолимо блекнущими, но ещё живыми. Во время очередной ссоры по поводу, не заслуживающему даже малой толики внимания уважающего себя человека, Элла произнесла фразу, значение которой сознание Ромуальды отвергло на этапе подхода: «Тебе поможет только Бог. Просто научись просить о помощи». Богобаязненный и удушливо раболепный образ матери являлся своего рода пугалом, отгоняющим от Ромуальды как саму веру, так и любые мысли о вере. Она не верила ни во что и ни за что не могла зацепиться в своей жизни, лишив свой мятежный дух хотя бы какого-нибудь спасательного круга, который мог бы помочь ей удержаться на плаву в эпицентре бесконечного экзистенциального шторма. Будучи не в силах задаваться поиском истинного Бога, она стала обращаться к тому, кто готов её услышать.
В гневе, она сквозь зубы процедила свою первую просьбу: «Пусть из моей жизни исчезнут эти люди! Я готова иметь дело с кем угодно, но только не с ними!».
Глава 4. Блистательное отражение
Неоновая вывеска кабаре «Распутники» манила на свой искусственный свет мятежные тени жителей провинциального города Старый Свет и случайных путников, рассекающих по 29 трассе, рядом с которой Ефим Распутин отстроил собственное имение свободы. Это были те люди, кто первыми отвергли самих себя. «Место, где у времени и условностей нет власти» даровало им полуночные иллюзии воли и неприкосновенности. Несколько поколений «распутников» сформировали закрытый круг избранных, куда входили те, кому в обычной жизни отводили последние места либо их вовсе списывали со счетов и предавали досрочному забвению. Случайно оказываясь рядом в общей будничной картине, никто из них не выдавал факта их знакомства, и только томные взгляды, обращенные друг к другу, свидетельствовали об особой близости между ними и желании в ближайшую ночь встретиться под бронзовым куполом культового места. Там в экстатическом единении они по традиции преклонялись перед идолом, который создал для них пёстрый эрзац рая.
Альгрид был не первым любовником Распутина, но он оказался единственным, кто мог дать Ефиму не только молодое красивое тело, как дань собственной благосклонности, но и даровать нечто несоизмеримо ценнее стандартной возможности потребления – он организовал между ними достойный взаимообмен. С дивной регулярностью обворожительный красавец выдавал уникальные идеи, и всегда имел про запас пару-тройку удачных вариантов, позволяющих реализовать даже самые дерзкие замыслы, какого бы уровня сложности они ни были и всегда в наилучшем виде. Помимо этого, Альгрид обладал непоколебимой верой в свои идеи и в человека, который воплощал их в жизнь, то есть в Распутина. Эта вера оказалась необычайно сильна и заразительна.
Союз Альгрида и Распутина как любовников был короток, но оставил после себя их совместное детище, гордость обоих, кабаре «Распутники». Благодаря их контркультурному вкладу тихий провинциальный городок превратился в ночную столицу представителей сословия проклятых отщепенцев. Официально, владельцем всего был Распутин, но реальность нарекла хозяином «Места, где у времени и условностей нет власти» именно Альгрида и только его.
К пёстрой программе ночей «тотального принятия» мог приобщиться каждый, кто распутен, артистичен, затейлив и смел. Бесшабашное, шумное и удивительно красочное шоу переворачивало сознание впервые пришедшего и пестовало взор завсегдатая. Здесь все могли представить публике личный манифест, в котором им было позволено смело выражать собственное прочтение мирового порядка, экстравагантно обозначить своё положение в усиленно рефлексирующем обществе, и красивейшим образом подать личный секрет, из-за которого им приходилось страдать в обычной жизни. Первопроходцем, решительно преодолевшим откровенный путь, был Альгрид. Он смог воссоздать уникальное видение прекрасного. Его дрэг-квин персонаж Ромуальда Суперстар, изначально стала культовой, ибо он сам считал её таковой.
Альгрид не знал покоя, приводя к исполнению одну дерзкую задумку за другой. Собранный им «кошарий» – коллектив из творческих воспитанников и носителей его наследия, был уникален в своём роде. Некогда обездоленные и лишённые одобрения общества, благодаря Альгриду все они стали звёздами на волшебном небосклоне, который открыл для них любящий и болеющий за них наставник. Альгрид обладал ещё одним, не менее уникальным, даром – создавать противоположное. Ему всегда удавалось превращать уродство в прелесть, грязь в вызывающую роскошь, а высокомерный штамп «бесталанность» он сразу же и навсегда перекрывал своим – «уникальность». Он вынашивал и рождал личность заново и если первичная личность, по тем или иным обстоятельствам, была обречена, то перерождённая ступала на новый путь, вымощенный жестокосердной судьбой, будучи абсолютно жизнеспособной.
Единственный в его жизни провал, с которым он никак не мог примириться, был связан с безнадёжным образом жизни сестры. Хитрые уловки, уникальные манипуляции, и, главным образом – его любовь, не могли повлиять на упрямый нрав женщины, которую он боготворил.
Сценическое alter ego Ромуальда Суперстар родилось в его мире задолго до встречи с Распутиным. Причиной тому послужило устойчивое непринятие Альгридом жизненного выбора сестры. Ромуальда бездарно распоряжалась собственным временем и подпускала на недопустимо близкое расстояние к своему открытому и ранимому сердцу тех, кого нельзя было изначально впускать в личное пространство, которое по вечному и незыблемому праву принадлежало только ей. Она угасла, не успев разгореться.
По известным только ей причинам, о которых Альгрид мог лишь догадываться, из года в год Ромуальда умерщвляла в себе женщину. Возможно, в её жизненной позиции крылся некий глубокий смысл, однако ничего путного из этого не вышло. Ромуальда превратилась в человека, которого оставалось только пожалеть. Однако Альгрид упорно культивировал, хотя бы в самом себе, блистательный образ необыкновенной, смелой, сексуальной красавицы – эталонной женщины, вызывающей подлинное, до дрожи в теле, восхищение.
Они были похожи как две капли воды и представляли собой единое целое, о чем не раз признавались друг другу. Ромуальда Суперстар была идеальной версией реальной, но совсем неидеальной Ромуальды. Это поражало и пугало одновременно. Казалось, безграничная любовь Альгрида к сестре превратилась в болезненное желание отнять и переделать её жизнь по своему усмотрению. Изо всех сил Ромуальда пыталась игнорировать своё блистательное отражение, но в глубине души она давно признала – брат ценил её жизнь больше, чем кто бы то ни было и даже она сама.
В свою очередь, она принимала брата таким, каким он был, и большую часть жизни Альгрида именно Ромуальда плечом к плечу с ним несла его тяжкую ношу. Когда остальные кричали ему в спину «псих», её возгласы «гений» звучали громче. Когда над ним поднимался карательный кулак, её кулаки не прятались в карманах и разбивались в кровь. Физическая сила Ромуальды закалялась как сталь в те нелёгкие времена, когда закалялась воля Альгрида. Но почему-то она не могла или не хотела защитить саму себя, позволив образоваться вокруг неё плотному и удушающему кольцу разного толка абьюзеров, предводителем которых был Саймон. Альгриду недоставало умения сестры, отстаивать любимого человека, даже если придётся вступить в кровопролитный бой во имя чести и достоинства. Ему не удавалось вытащить её из жестокого окружения, и, думая о ней, он каждый раз начинал плакать. Последние месяцы, думая о нём, начинала плакать она.
Не найдя поддержки у матери и сестры, Ромуальда направилась в кабаре за успокоением разума и торжеством души. Открыто отрицая всё, что выдавал её брат в своём супер дрэг образе, на самом деле она была благодарна ему за то, что он осмеливался демонстрировать те черты Ромуальды, которые были у неё для самой себя под строгим запретом. Она не могла пропустить шанс принести дань благодарности и почтить его творчество, ведь в тот вечер должен был состояться его последний выход на сцену. Задолго до начала, она тихо пробралась к его гримёрной, в надежде поговорить с Альгридом с глазу на глаз.
Он царственно сидел на своём месте, окружённый его перевоплощёнными детишками. «Киски» как всегда суетились, наводя красоту, и мурлыкали друг другу что-то неразборчивое, очевидно обсуждая горячие новости минувшего дня, в котором кто-то из них наверняка оскандалился. Не обращая внимания на шум и бесконечную беготню неугомонных «кошечек», Альгрид глядел в зеркало, рассматривая своё истинное отражение. Ему оставалось только признать непоправимое положение, изменившее его до неузнаваемости, и делать одну нервную затяжку за другой, чтобы скрыться от правды хотя бы в сигаретном дыму. Увидев это, Ромуальда ворвалась в гримёрную, выражая яростное и неудержимое негодование, обращённое к брату:
– Жизнь тебя ничему не учит! У тебя хватает наглости курить?! При такой болезни!
Увидев прирождённую фурию, которую он так любил и желал спасти, Альгрид оживился. Встреча с ней имела для него решающую важность. Размахивая руками перед своими воспитанниками, он манерно выпроводил неуместных свидетелей прочь:
– Ну-ка, кошечки мои, брысь-прысь-фрысь отсюда! Ко мне пришла моя богиня!
«Кошарий» разбежался за считанные секунды, оправдывая своё животное наименование.
– Быстро потуши и брось эту гадость! – не унималась Ромуальда, глядя на то, как Альгрид продолжал невозмутимо затягиваться крепкой сигаретой.
– Папа не курил, вёл здоровый образ жизни, был моложе меня и умер. Я курю, веду нездоровый и аморальный образ жизни, прожил больше лет, чем прожил отец, умираю, но пока не умер. Одна болезнь – разные судьбы. Эта крошечная подруга уже ни на что не влияет. Так дай же мне ею насладиться.
– Рак – это не повод для шуток!
– Я знаю. Рак – это повод для смерти.
В каждом споре с братом Ромуальда провозглашала собственную готовность идти до конца, но всегда проигрывала. Этот спор был выше её сил ещё на старте переговоров.
– Кис, – убаюкивающим тоном говорил Альгрид, – когда же ты поймешь, что в жизни всё не так однозначно? Я не могу умереть и бросить тебя в таком состоянии. Посмотри, на кого ты стала похожа. С этим нужно что-то делать уже сейчас. Мир не должен видеть Ромуальду поверженной.
Делая вид, что между ними нет, и не может быть разногласий, он достал всю имеющуюся у него косметику и стал наносить на болезненную кожу толстый слой грима. Альгрид был талантливым визажистом – одним из лучших на просторах Старого Света и окраин. Его лицо, изувеченное раком, преображалось буквально на глазах. Взмах-другой волшебными кисточками, щёточками, пуховками и из зеркала на Ромуальду глядела обольстительная чертовка, икона «Распутников», культовая, бессмертная Ромуальда Суперстар.
Закончив кропотливую работу над своим обликом, Альгрид неожиданно переключился на сестру, первым делом пожертвовав той своё лучшее сценическое платье, самый дорогой парик и уникальную корону с семью лучами, как у статуи Свободы. Довершали легендарный образ позолоченные муляжи факела и таблички, на которой он прямо при Ромуальде и для неё же написал короткое послание дорогой его сердцу алой помадой.
«Ты свободна! Всегда!».
Подавляя упрямое сопротивление, он начал делать из неё диву. Для Ромуальды потребовалось меньше грима, но больше сияния. Не жалея личных запасов, Альгрид нанёс золотой глиттер на её тело везде, где только мог.
К огромному сожалению, их положение нельзя было поправить так, как Альгрид это делал со своей внешностью. Ромуальда больше не могла об этом молчать.
– События разворачиваются в ужасном направлении. Дела наши – хуже некуда, а ты так праздно мажешь мой свисток!
– Это всё, что я могу себе позволить.
– А я больше ничего не могу себе позволить! Мои сбережения исчезли, и мы прекрасно знаем куда. Этот гад даже копилку спёр! Сам понимаешь, конструктивный диалог с ним невозможен, а драка, которую мне так хочется устроить, сейчас крайне нежелательна, да и смысла в этом нет. Все деньги уже давно распиханы по местам, где он клянчит для себя удовольствия.
– Неудивительно.
– Придя к матери с протянутой рукой, я ушла с позором.
– Неудивительно.
– А Элла…
– Я знаю – старая вонючка не простила мне историю с её рыжуном.
– На этот раз, Элла решила расщедриться. Даже просить не пришлось.
– Удивительно!
– Но нам не хватит того, что у нас есть. Как бы я не старалась…
Безмятежность Альгрида приводила Ромуальду в замешательство. Упреждая очередной приступ паники, он осторожно взял её за руку и успокаивающе произнёс то, что она, по его мнению, хотела услышать:
– Мы с Лоликом организовали общую кассу наших прошлогодних гонораров и отщипывали туда кое-что от побочных халтурок. Так нам удалось накопить хорошенькую сумму для умопомрачительного проекта, который мы планировали начать, но так и не начали. Лолик разрешила мне тратить эти деньги.
Предвосхищая возможные предположения и тревожные домыслы сестры, он добавил:
– Не переживай, я верну кисе её долю, как только всё закончится.
Лолик, или восходящая звезда «Распутников» Lolly Lady была их названной «младшей сестрёнкой» и давно жила вместе с Альгридом на правах члена его семьи. Самая красивая и женственная из «кошария», она была юна, самобытна и перспективна. «Грация пумы, гибкость змеи, красота экзотической птицы», – так Альгрид впервые представил её публике. Каждую пятницу «Зверские танцы» Lolly Lady пробуждали в «распутниках» животную страсть, сохранив которую они отправлялись туда, где им хотелось её оставить. Именно о такой преемнице мечтала Ромуальда Суперстар.
Лолита оставалась единственным источником подлинной душевной любви к Альгриду, основанной на благодарности. Несколькими годами ранее Альгрид случайно встретил у центральной статуи Северной Поэтической Аллеи затравленного девятнадцатилетнего мальчишку в старомодной женской одежде и резиновых пляжных шлёпанцах лилового цвета. На его затылке небрежно свисал лохматый шиньон, украденный им у знакомой старушки. Имя этого юноши ушло в вечное забвение, как только он доверил свою главную тайну живому идолу, на которого он мечтал равняться. Благодаря человеку, научившему его не бояться самого себя, стеснённый собственным положением юноша возродился в женщине, которой только предстояло стать полноценной.
Лолите с первых дней было позволено буквально всё, что справедливо вызывало ехидные, но вполне безобидные разговорчики в «кошарии». «Киски» и остальные «распутники» распускали красочные слухи о том, что Лолик с Альгридом любовники и вытворяют друг с другом разные интересности. Эти двое регулярно подливали масло в огонь пикантной сплетни забавы ради, но правда убивала всяческие ожидания фанатов интриг. На словах, их отношения были распутными, на деле они сформировали необыкновенную связь, которая оказалась крепче самой крепкой дружбы и сильнее самых сильных родственных уз.
Бесцеремонно влетев в гримёрную и застав грустные лица двух одинаковых див, Лолик набросилась на Альгрида, как верный питомец на любимого хозяина.
– Быстро прячь свои сладкие сосочки, – прозвучала шутка, в лучших традициях «кошария», – а то я сейчас лизну один, а потом второй, и увлекусь, да так увлекусь, что опоздаю на сцену!
– Брысь отсюда! – заливисто смеясь, отмахнулся Альгрид.
Довольствуясь позитивным результатом, добытым ею без особых усилий, Лолик игриво помахала подолом своего роскошного платья, словно хвостиком, и убежала, как нашкодившая кошка.
– И ты брысь отсюда! – сказал Альгрид сестре.
Он попросил её уйти в зал и занять лучшее место, чтобы там она встретила своё блистательное отражение и лучезарной улыбкой озарила его последний выход на сцену. Не успев открыть дверь, Ромуальда услышала, как Альгрид, фирменным голосом Ромуальды Суперстар, печально говорил самому себе:
– Да уж, гримом не замазать, за волосами не скрыть эту проклятую шишку. Буду скакать по сцене, как молодая кобылка, чтобы никто не заметил, как унизительно угасает Ромуальда Суперстар.
– Ты прекрасна, – сквозь слёзы произнесла Ромуальда.
Вслед за ней заплакал и сам Альгрид.
– Как же я устал, сестрёнка. Моё тело уже не то, каким было прежде. Оно не моё, чужое. Мне кажется, оно меня ненавидит. Больше нет во мне того задора, той яркой искры. Осталось только природное несовершенство. Теперь, в копилку моего позора прибавилось необратимое обезображивание.
Пытаясь перебить драматическое настроение, которое он же и задал, Альгрид начал отшучиваться, но шутки добавляли в его монолог ещё больше трагизма:
– Химиотерапия никак на сказалась на моей дикой растительности. Эти волосы непобедимы. А брови щипать так больно…я уже молчу про ноги и всё остальное. Я выгниваю изнутри. Живой труп. Кажется, от меня опять начинает вонять. Слишком много косых взглядов за последние дни. Многие думают, что у меня СПИД. Даже не знаю, стоит ли говорить правду, или сохранить таинственное молчание. Возможно, так они задумаются о собственной безопасности. Нужно из всего извлекать максимальную пользу. Не хочу быть страшным понапрасну.
– Ты лечишься?
– Разумеется, я лечусь, дурочка! К пятнице нужно привести себя в порядок. Иначе для чего это всё. Не страшно умирать. Страшно умирать с этой хернёй на лице.
Оставив брата, Ромуальда ушла искать и вскоре нашла самый тёмный угол кабаре «Распутники». Чувствуя адскую боль внутреннего надрыва, она сомкнула руки, крепко сцепив пальцы, и вновь, чуть слышно, обратилась к неизвестному ей Богу: «Пусть всё будет не так. Пусть всё будет не так. Прошу тебя, пусть всё будет не так».