Ромуальда нашла себя в редакции городской газеты «Улицы Старого Света», являющейся весьма странным местом, где нормальная жизнь работавших там людей прогибалась под давлением давно отживших своё условий по 8 часов 45 минут пять дней в неделю. Там, она добросовестно абстрагировалась от окружающей её неутешительной действительности, погружаясь в столь же неутешительную рабочую атмосферу. Дел в редакции было до неприличия мало, а новые требования начальства образовывались ежедневно.

Однажды зимой, выпускница гуманитарного института – филиала столичного университета совершенствования человека нового поколения или коротко ССИ УСЧНП «SFERA», юная и неопытная в сфере общения с людьми старой формации, Ромуальда откликнулась на заманчивое объявление «Мы ищем сотрудника. Требования: грамотная устная и письменная речь, умение работать с компьютером». Охваченная радостной надеждой, она упорно двигалась навстречу выгодному шансу на самореализацию.

В день, когда город парализовал гололёд, она брала осадой большое серое здание, где находилось рабочее место, которое она намеревалась закрепить за собой. Открывая одну дверь за другой, каждый раз попадая не туда, куда ей было нужно, скользя, падая и снова поднимаясь, Ромуальда не отступала от заявленной цели. В конце концов, заветная дверь была найдена.

Газета «Улицы Старого Света» официально брала прогрессивный курс подачи информации, но каково же было удивление, когда юная и перспективная личность столкнулась со старорежимной организацией работы редакции. Её встретили хмурые лица таких же молодых девушек, походивших на немых невольниц женщины, которая сурово надзирала над их деятельностью и внешне выглядела ещё хуже.

Взяв на себя ответственность за подготовительный процесс перед собеседованием с главным редактором, псевдо-главный человек в редакции Варвара Мефодиевна Нейбатинская первым делом подвела Ромуальду к стене, где висела обычная распечатка на листе А4 с памяткой, в которой указывались стандарты внешнего вида и кодекс поведения кадрового состава газеты. Несколько пунктов справедливо вызывали вопросы: 1. Запрещено пользоваться декоративной косметикой и парфюмерией. 2. Запрещено носить брюки, юбки выше колен, майки и одежду с принтом. На просьбу пояснить суть требований Нейбатинская отреагировала остро. Её ответ был безапелляционным: «Это установленный порядок, в который никто не будет вмешиваться».

Случайно окинув взглядом рабочий стол Варвары Мефодиевны и заметив там, у монитора, рамку с чёрно-белой фотографией юродивой старицы, образу которой благоговели некоторые консервативные представители религии, девушка догадалась насколько специфическими могли быть ответы на тревожные вопросы. Тогда, всё увиденное не воспринималось ею как реальная проблема.

Игнорируя самые скверные прогнозы собственного бессознательного, Ромуальда решила принять на себя очевидные тяготы сотрудничества с человеком, напитывающимся вдохновением от образа юродивой. Она с лёгкостью прошла испытательные тесты, подготовила три статьи, соблюдая предписанные стандарты, и была высоко оценена главным редактором газеты, что явно огорчило Варвару Мефодиевну. К чести Нейбатинской – она всегда была искренней и демонстрировала собственное презрение чистой подачей, без этических правок, но как неистово религиозный человек она не выражала этого открытым текстом. Не раз, Ромуальда хотела жёстко ответить на унижение и бесчеловечное отношение к ней со стороны Нейбатинской, но она не могла зацепиться ни за одно слово, которое давало бы ей шанс начать войну.

С фатальным для себя настроем она вошла в новое десятилетие, заживо похоронившее милую Ромуальду, не дав ей раскрыться в образе полноценной, прекрасной женщины. По собственной доброй воле, она не совершила одно из главнейших трансформационных действий, без чего жизнь человеческая, лишённая закономерного развития, застывала в недозрелом, несформированном, не утверждённом состоянии. Вокруг неё сменялись лица юных девушек, чьи индивидуальности подвергались грубой шлифовке со стороны Нейбатинской, но все они предпочитали не терпеть без цели и смысла, а искать новые возможности. Другие люди, даже те, кто были много младше Ромуальды, имели смелость действовать вопреки авторитету, не подтверждённому реальными достижениями. Они осознавали, что над ними довлеет закостенелый груз нежизнеспособных табу и клише, который они не были обязаны нести на своих плечах. Промежуточные сотрудники покидали пространство «Улиц Старого Света» с ровной спиной и расправленными плечами. Ромуальда оставалась на своём месте, пустив глубокие корни в болотистую почву чужих предрассудков, задыхаясь, обрастая тиной, и нисколько не сопротивляясь силе, выступающей против неё в роди реального зла.

Позволяя растаптывать нежные ростки собственной привлекательности и первоцветы юности во имя тусклой памятки, придуманной Варварой Мефодиевной, Ромуальда допустила гибель самой себя, как женщины. Страшнее этого была её же реакция на положение, в котором она оказалась – Ромуальда не жалела о безвозвратной потере той, кем она могла бы быть, но не стала. Это была жертва, оценённая минимальной ставкой с нестабильными авансами и смехотворной надбавкой за самоотдачу. Со временем Нейбатинская растерзала подающую большие надежды журналистку, которая в перспективе была бы признана мастером своего дела, указывая конкурентке уготованное той место аутсайдера. Без малейшего сопротивления, Ромуальда позволила старшей коллеге безраздельно властвовать над всей порученной ей деятельностью. Это привело к тому, что реализация любой её идеи, имеющей ценность и неплохую отдачу в будущем, была заведомо обречёна.

Ромуальда не соображала здраво. Когда-то, очень важный человек не принял и тем самым не подтвердил её ценность. Встав на след авторитетного мнения, она так же не приняла и не подтвердила собственную ценность. Не сходя с этого следа, Ромуальда продолжила свою жизнь и каждый встречный, случайно проходящий мимо, подтверждал её никчёмность.

Одного из череды случайных людей она намеренно остановила, чтобы тот остался рядом с ней навсегда. Возложенную на него миссию подтверждать никчёмность Ромуальды данный персонаж поднял на качественно новый уровень, с упоением отыгрывая свою главную роль во второстепенной жизни собственной жертвы.

Это был Саймон, по роковому стечению обстоятельств забежавший в святая святых «Улиц Старого Света» – кабинет, где освещались еженедельные новости и писались развлекательные статьи, и куда был закрыт вход для обывателя. Тогда он суетно искал свою мамочку, но случайно нашёл будущую жену. К несчастью для Ромуальды его мамочкой, а точнее опекуном, оказалась Варвара Мефодиевна. Родная мать Сёмы умерла от тяжёлой руки его отчима, когда мальчику было 4 года. Сёму ждала та же участь, поскольку отчим, как тогда водилось, не понёс справедливого наказания, но в решающий момент беззащитный малыш был спасён. Единственная подруга Иды Эйсмонт – незамужняя и бездетная Нейбатинская приняла под своим кровом её сына, отдавая дань былой дружбе и собственному нереализованному материнству.

В противовес благостной чистоте и непогрешимости Варвары Мефодиевны, от её воспитанника разило порочными вибрациями. Юный стервец был необычайно харизматичен и остр на язык. Однако, при полной развязности в плане словесных выражений, в каждом его движении улавливалась скованность, которую он стремился побороть, но то ли в силу возраста, то ли в связи с таинственными обстоятельствами, он оказался неготовым для сопротивления чему-то неведомому и пугающему – тому, что ломало его изнутри.

Как того хотело её мятежное нутро, Ромуальда связалась с незрелым парнем, наивно полагая, что в будущем её избранник станет именно тем мужчиной, в котором она отчаянно нуждалась. Он был на четыре года младше её, и это сыграло определяющую роль в их союзе.

Разнообразные ожидания Ромуальды, из которых она остервенело раскладывала придуманный ею психологический пасьянс, расклад за раскладом формировали личность Саймона. Переманив любимого под свой кров, она разыграла последний из имеющихся при ней козырей перед ненавистной Нейбатинской – мироносицей, которая не допускала поражений. Потеряв любимого мальчика, Варвара Мефодиевна убрала вражеский лик Ромуальды с глаз долой – в рекламный отдел. Возможно, благодаря этому решению Ромуальда смогла проработать в редакции последующие десять лет.

Ожидания Ромуальды переродились в тотальную неудовлетворённость. Противоречивая фигура Саймона уже давно перестала играть возложенную на неё сакральную роль. Взбалмошный и жестокосердный муж перестал быть ей интересен – он более не мог удовлетворять потребности женщины, в союз с которой он вступал, на словах обязуясь нести ответственность, в том числе, за её жизнь. Чем старше становилась Ромуальда, тем более изощрёнными были её внутренние запросы.

С годами, Саймон понял, что Ромуальда выстраивает отношения, как с ним, так и с другими, вкладывая в основу взаимодействия деструктив, которым наградил её тот, кто однозначно нанёс ей серьёзную психологическую травму. Осознавая проблему, он не желал ничего менять, поскольку и сам располагал непроработанным деструктивом, и его негативный опыт был куда более опасным.

Ромуальда стоически вынесла добровольно возложенное на себя испытание терпением длиною в маленькую жизнь. Этим она ничего не обрела, а вот потеряла почти всё, что имела. В отношениях с Саймоном она перестала чувствовать себя жертвой, что полностью нивелировало смысл её многолетней борьбы. Застойная атмосфера редакции «Улиц Старого Света» так же перестала подкидывать ей азарт к сопротивлению диктату Нейбатинской. Все мысли Ромуальды были обращены к безнадёжному положению Альгрида, а её вниманием овладела непрекращающаяся ни на минуту, крайне подозрительная боль, засевшая в корне языка.

«Очевидно, я много и часто болтаю лишнего», – подумала она.

Подловив удачный момент, когда Ромуальда отвлеклась от работы, отслеживая собственное глотание и анализируя нарастающую боль, к ней тихонько подкралась Нейбатинская. С присущим ей скрипучим голосом, старшая коллега разразилась новой претензией:

– Вы пришли на работу, нарушив правила.

– Не думаю.

– Вы душились парфюмом!

– Нет, – спокойно и честно ответила Ромуальда.

– От Вас пахнет!

– Это всего лишь крем для рук.

– В этом месте не должно быть никаких запахов! Если каждый из нас начнёт вонять…

За эти слова Ромуальда наконец-то смогла зацепиться и начать войну:

– Если так, тогда начните регулярно мыться и ежедневно менять нижнее бельё. Десять лет тут воняет только от Вас. Вот она – настоящая распущенность, а не духи и помадки.

Эти страшные слова были куда более страшной правдой. За неудобную правду принято жестоко платить. Ромуальда заплатила увольнением, но для неё это была адекватная цена за полученное удовольствие и первый шаг к освобождению.

Глава 8. Судьбой начертанная сучья жизнь

Отрезвляющая возбуждённость, родившаяся в момент её внезапного бунта, покидала Ромуальду столь же стремительно, как живительная вода, которую невозможно удержать в своих ладонях. На короткий миг, ощутив себя полноправной хозяйкой собственной жизни, она смогла в полной мере испытать то прекрасное, непознанное или давно позабытое – необъяснимое чувство, с которым было страшно расставаться.

Неотвратимость конечности заслуженной радости подтвердилась и на этот раз. Повторился очередной цикл, когда Ромуальда имела решимость взмыть над болотом, безликой частью которого стала она сама, получив необходимый импульс для реализации важнейшего намерения. Она взмыла и…плюхнулась обратно в пузырящуюся зловонную трясину. Там, высоко – на пике свободы, в бескрайнем пространстве, где нужно было учиться планировать и ловить нужный поток ветра, ей было слишком некомфортно. Не признавая собственной трусости, она сделала всё, чтобы в этой жалкой и безнадёжной трусости утвердиться.

Стоило ей только поддаться отъявленно лживым представлениям о себе, своём настоящем и будущем, как в одночасье вокруг неё стали проявляться грязными пятнами, медленно сливающимися в единое целое, очертания замкнутого круга, в который она вернулась смелой и уверенной походкой триумфатора. Она опять победила собственные перспективы.

Поздним вечером, блуждая по узким переулкам вместе со своей собакой, Ромуальда брезгливо оглядывалась по сторонам с мыслью, что этот серый и убогий маршрут они с Одри будут проходить снова и снова. Битой жизнью и прежним хозяином собаке даже такой сценарий дальнейшего существования был в большую радость.

По всем признакам, что подмечала Ромуальда, психика отверженного животного была сломлена. Последствия жестокой дрессировки Шувалова приняли непоправимый характер. В лице новой хозяйки Одри видела свою спасительницу и из-за этого собака не давала покоя такой же сломленной женщине. Для исцеления столь глубокой раны, нанесённой преданному созданию, требовалось то, чем человек не мог пожертвовать ради «друга человека».

Ромуальда не была честна даже с собакой. Не признавая недобрый исход совершённого ею милосердного поступка, ей приходилось усиленно подавлять мысли, в которых было искреннее сожаление о том, что она приручила Одри. Любовь живого существа, которое полностью зависело от неё, оказалась слишком утомительной. Ромуальду тяготила привязанность собаки, ведь любая привязанность не может быть односторонней, как бы кто ни обманывался. Ей становилось не по себе от одной только мысли, что в её отсутствие Саймон может причинить собаке вред. Её напрягало постыдное осознание, что собака ей не нужна.

Символично, именно в момент честного разговора с самой собой, она наткнулась на корявую надпись, уродующую фасад старинного дома – «Ты сдохнешь, тварь, и никто не будет по тебе плакать». Ей сразу же вспомнились слова отца, которые она однажды подслушала. «Живи так, чтобы с твоей смертью могли примириться те, кто любят тебя», – говорил он дяде Грегору, в надежде дать достойное напутствие. Дядя Грегор так боялся не успеть попрощаться с умирающим братом, что умудрился успеть попрощаться с тем добрый десяток раз, поскольку состояние Отто кардинально менялось от раза к разу. На следующий день после этого разговора Отто умер и Ромуальда с Альгридом, его любимые дети, только догадывались, как именно это случилось. Их версии разнились, но не противоречили друг другу.

Пытаясь развеять болезненный отпечаток минувших событий, Ромуальда крепко зажмурила глаза, но как только её веки сомкнулись, сознание провернуло с ней один из самых грязных и бесчестных трюков. В спасительной темноте возникла вспышка, открывшая перед внутренним взором ещё одну картину, воспроизведение которой до этого момента её подсознание упорно блокировало.

Она вернулась на 25 лет назад в ту самую комнату, где отец оставил свою таинственную надпись. Он был там – тихонько лежал на левом боку, мечтая о том, чтобы повернуться на правый бок, что было уже невозможным. Словно наяву, Ромуальда слышала тот страшный запах распада, предвещающий плохие последствия. Ужас от этого запаха преследовал её долгие годы. Тогда, войдя в комнату, она не подала виду, что ей тошно и страшно. Отец ждал её, чтобы успеть сказать ей о том, что было для него важным:

«Присядь рядом и просто послушай. Мне нужно серьезно с тобой поговорить. Это совсем невовремя, я знаю. В нашем случае время не ждёт. Побудь немного взрослой и постарайся понять всё из того, что будет мною сказано.

Я прожил короткую, но хорошую жизнь. У меня было большее из того, чего я желал. Тосковать об утраченном или несбывшемся мне не приходилось. Жалею лишь о том, что не смогу защищать и оберегать тебя. У Эллы останется папа – пусть непутёвый, но она будет знать, что он жив и ей будет легче при одной мысли об этом. Такие вещи вселяют необъяснимую надежду и чувство безопасности. Тебе самой придётся оберегать себя. Может, это и к лучшему. Нет ничего хуже, чем быть кому-то обязанным.

Не позволяй обижать тебя. Борись за себя и защищайся изо всех сил. Оберегай своё личное пространство так, как оберегал бы его я. Этот мир очень жесток потому, что в нём нашлось место для людей. Мы жестоки к другим. Мы жестоки к самим себе. Будь для себя другом.

Прости меня. Моя беспечность стоила мне жизни, а вам с Альгридом – жизненной опоры. Но таких, как мы, много. Такие, как я, умирают. Такие, как вы, продолжают жизнь, формируя жизненную опору самостоятельно. Просто так бывает».

Время и события показали, что напутственные слова отца Ромуальда восприняла буквально. С момента его смерти она стала чувствовать уязвимость, о которой прежде ничего не знала. Её психику терзали смешанные, противоречащие друг другу чувства. Тревожные мысли с оттенком паранойи, одна за другой, заводили её в смысловой тупик. Взаимоотношения с людьми она выстраивала таким образом, чтобы ей приходилось защищаться изо всех сил, как завещал отец. Каждый человек олицетворял потенциальную угрозу, но самым изощренным агрессором по отношению к ней выступала она сама. Со временем, воображаемая угроза стала вполне реальной, а уязвимость Ромуальды из психологической плоскости перешла на физический уровень. Однажды, наречённая прозвищем «сучище», она стала жить поистине сучьей жизнью.

Её могла понять только Одри, и, возможно по этой причине, Ромуальда желала избавиться от собаки, которая из-за присущей ей животной эмпатии зашла слишком далеко.