В ночь с 3 на 4 мая, Ромуальда встала с постели и покинула свой дом. У неё случился приступ сомнамбулизма – далеко не первый, но беспамятство никогда не уводило её дальше спальни.

Не чувствуя холода и боли, босиком, сбивая нежные ступни в кровь она прошла семь кварталов, признанных самыми опасными в пределах Старого Света. Иногда к ней возвращалась некая ясность относительно происходящего, но она продолжала путь, доверяя неизвестной силе, ведущей её вперёд. Ничто не чинило ей препятствий. Пространство словно очистилось на короткое время от вещей и людей, несущих потенциальную опасность и уязвимая сомнамбула в тоненькой ночной рубашке пронеслась незамеченной «охотниками» из запутанных и людных даже в глухую ночь улиц 35 района. Дорогу ей освещала убывающая луна, но это была всего лишь красивая картина. Мистика, таившая возвышенный смысл, в котором не было нужды. Дорогу к Альгриду Ромуальда могла отыскать даже в кромешной тьме.

Дверь в его квартиру была открытой. Именно такой бывает своевременная и важная мистика. Оказавшись на месте, Ромуальда не видела последствий того, что там произошло, поскольку взор её не был сознательным. Открытые глаза безжизненно смотрели сквозь пространство и событие. Следуя по велению незримой силы, она сразу же направилась к ванной комнате, где на полу, в луже крови, лежали Альгрид и Лолита.

Алая кровь была всюду: от множества мелких брызг на стенах до ужасающей струи, медленно уходящей в сток самой ванны. Только те, кто были там в момент, когда всё произошло, могли знать, как много крови уже стекло к моменту прихода Ромуальды.

Хрупкая психика Лолиты имела свои крошечные пределы, и эти пределы были нарушены в ту злополучную ночь. Она потеряла сознание, пытаясь вытащить Альгрида, который, вслед за кровью, потерял свои последние силы.

Альгрид оставался в сознании, но ни на что не реагировал. Он тяжело дышал. Вместо глубокого вдоха был протяжный хрип. Вместо выдоха был необычный звук, подобный свисту. Помутневшие глаза его были открытыми, но он не смотрел на сестру, которая чудом оказалась рядом.

Появление Ромуальды вернуло Лолите утраченное сознание. Присутствие рядом друга гарантировало хотя бы какие-то шансы, и, как оказалось, даже маленькая надежда может вытащить испуганного человека из глубокого обморока. Сомнамбулический образ Ромуальды внушал чувство безопасности. В ней не осталось ничего от прежней Ромуальды – истерички и паникёрши. Это была уверенная и бесстрашная суперженщина.

Ей удалось то, что оказалось не под силу Лолите, то есть женщине в мужском теле. Проявив свою таинственную силу, Ромуальда взяла брата на руки и отнесла в спальню, а там, со всей оставшейся при ней нежностью, уложила его на кровать, где он вскоре умер.

Последние минуты она сидела рядом, глядя на него, при этом не испытывая никаких чувств. Её сознание не выходило из забвения, очевидно, оберегая психику от удара, после которого невозможно оправиться.

Лолита осмелилась подойти к ним лишь один раз. Ей было страшно после того, что уже произошло, но куда сильнее она боялась того, что должно было произойти. Её пугало состояние Ромуальды. В ней было трудно узнать живого человека. Однако самые интенсивные и необъяснимые чувства вызывало понимание, что в эти минуты Альгрид был в сознании, и, возможно, всё понимал.

Когда Лолита стала укрывать Альгрида его любимым плюшевым одеялом, пытаясь сделать хоть что-нибудь, что могло бы облегчить его страдания, Ромуальда заговорила:

– Не нужно, – сердито сказала она.

– Он замёрз, – испуганно ответила Лолита, продолжая своё дело, – он холодный, как лёд.

– Не нужно, – настаивала Ромуальда, – одеяло его душит.

Одеяло действительно его душило. Как только Лолита отошла в сторону, Альгрид очень медленно, преодолевая предсмертную слабость, раскрыл себя полностью. Это было его последнее действие и последнее беспокойство.

Ромуальда пробудилась, как только перестало биться сердце Альгрида. Первым делом, она пыталась понять, как оказалась в его доме. Далее ей предстояло понять, что самое страшное уже произошло, и она ничего не пропустила.

Перед ней лежал мёртвый Альгрид, но она отчётливо видела на смертном одре саму себя. Его маленькое бездыханное тело – было её телом. Изуродованное болезнью лицо с обострёнными чертами – было её лицом. Приторный запах его крови – был запахом её крови. Глухая тишина, наступившая с прекращением биения его сердца – это неспетая песня о её жизни.

Глава 12. Последний пир

Найдя приют в уникальном месте, где можно скрыться от всего мира – небольшом домике на острове посреди широкой полноводной реки Отрады, доставшемся ей в наследство от дедушки Отто, одинокая Ромуальда, окончательно уступив беспамятству, ошалело проносилась сквозь числа в календаре, посвящая оставшееся ей время на поиски любого источника, способного даровать моральное облегчение. На старенькой моторной лодке, ставшей самой практичной частью семейного наследия Нойманнов, она каждый день пересекала Отраду в разных направлениях, желая найти для себя то, что было на первый взгляд только названием, но на деле являлось ценнейшим даром, о котором ей приходилось только мечтать. Дни, вслед за которыми шли недели, переходящие в месяцы, показали ей правду, на которую она заслуживала. Отрада принадлежала только реке.

Первое время, она бесцельно бродила по плавням, в глубине души желая заблудиться и погибнуть там, встретив собственную смерть не так, как все остальные. Когда-то Альгрид бесстрашно исследовал, а затем открывал для неё каждую дикую тропку, каждый из десятка маленьких каналов, испещряющих остров, каждое озеро, в одном из которых они ловили маленьких черепашек. Эти места ничуть не изменились и были всё так же сказочно прекрасны, какими видели их детские наивные глазки, из которых ещё не была изгнана абсолютная вера в чудеса. Человек лишает себя сказки с первым желанием стать взрослым, и, достигнув цели, продолжает желать для себя чуда, подчас по-детски обижаясь из-за того, что чуда не происходит. Как и положено Ромуальда вынесла из детства не те качества, которые были бы ей полезны. Она, давно изгнавшая лучшее из того, чем могла жить, более не находила спасения ни в среде собственного обитания, ни на псевдо сказочном острове. Теперь в этих местах таилась жестокая кара, насланная на неё за бездействие. Наказание приятными воспоминаниями оказалось тяжелейшим, из всех возможных, которые она могла только себе представить.

Ей не оставалось ничего иного, кроме как вытеснить охватившее её горе систематическим и крайне изнурительным трудом. Небольшой деревянный домик превратился в грязную развалину ещё при жизни дедушки Отто. Старик намеренно лишал себя комфорта, придерживаясь принятого им морального курса на отшельничество. Его аскеза заключалась в способности жить тягостью с чувством глубокой благодарности за такую возможность. Ромуальда выбрала для себя аскезу попроще и принялась восстанавливать маленькое родовое гнёздышко, вкладывая в процесс все силы и лучшие из своих намерений. В противовес Альгриду, с детства всей своей сущностью тянущегося к символам и образам из мира женщин, Ромуальда тогда же постигала символы и образы из мира мужчин. Отыскав инструменты дяди, оставшиеся на острове после того, как Грегор предпринял неуверенную и провальную попытку облагородить заброшенное место своими руками, Ромуальда первым делом вооружилась топором и ушла вглубь зарослей за древесиной. Она знала, что ей было нужно, и помнила, где это можно было достать. Идея заблудиться и погибнуть незаметно исчезла из повестки её текущего существования.

Неделями напролёт, сменяющие друг друга шумы молотка, пилы и топора заглушали упаднические мысли, не дающие ей покоя в часы бездействия. Ретроспективные воспоминания бесконтрольно заполняли её сознание, лишая возможности даже ненадолго подумать о настоящем, а уж тем более о будущем. Пытаясь наладить контроль над собой, она налегала на работу с большим усердием, устанавливая суровые ограничения для отдыха, чтобы как можно реже ей удавалось подлавливать саму себя в моменты расслабленности и вынуждать к созерцанию честной картины, повествующей о её неприглядной судьбе.

Результатом её усилий стал абсолютно новый небольшой дом, который был куда прочнее и красивее оригинального строения. В отличие от неуютного последнего пристанища старика Отто, пространство дома Ромуальды было продумано до мелочей, что позволяло жить там долгое время, не чувствуя разницы между этим фактически диким местом и концептуальным жилищем в центре Околицы.

Когда она уплывала в город, на полпути её настигала паника и желание вернуться обратно. В пределах Старого Света Ромуальда не могла вольно дышать и в перспективе остаться там ей виделась реальная угроза для её жизни. Ей не страшно было умирать – она боялась доживать свою историю в муках. К концу лета, Ромуальда стала всё реже покидать остров и всё меньше времени проводить в родном городе.

Отшельничество не как бегство, а как осознанный выбор, преподносило неожиданные и приятные сюрпризы. В часы размышлений, к Ромуальде раз за разом приходило чистое понимание относительно многих вещей и событий, относительно которых она годами не могла найти достойных объяснений. Многое из понятого и принятого ею невозможно было исправить, однако лёгкость, пришедшая вслед за знанием, была едва ли не лучшим подарком, чем новое переживание или очередной опыт.

Помимо необходимого в её положении переживания мощнейшего катарсиса, Ромуальда получила возможность проделать нелёгкую работу над допущенными ею прежде ошибками. Чувственная сфера упрямой женщины, игнорировавшей собственную природу, совершила уникальное обновление и связанные с этим события заставили её перейти на новый виток познания своих возможностей.

Её отсутствие оказало благотворное влияние на их с Саймоном отношения. Время, отмерянное для коротких встреч, они тратили с любовью, главным образом к себе, и нерастраченной страстью направленной друг на друга. В страхе нарушить нечаянную идиллию, каждый из них изо всех сил удерживал при себе излишки накопленного яда. В их диалогах появилось тепло, которого между ними никогда не было или они попросту забыли, что когда-то давно им удавалось разговаривать друг с другом по-человечески.

Складывалось устойчивое впечатление, что жизнь предоставила Ромуальде второй шанс. После затяжного периода, когда для неё всё складывалось плохо или очень плохо, новое время, когда для неё всё складывалось исключительно хорошо, не могло восприниматься ею без обоснованных подозрений. Отказ от привычки страдать был выше её сил. Ощущая гаденькое пресыщение от нечаянно свалившейся на её голову благости, Ромуальда вновь вернулась к родному, ставшему частью её подлинного естества, чувству глубокого недовольства. Не имея ни малейшего представления о силе собственного намерения, она радикально изменила ход событий, и это было не в первый раз.

Подтверждением перемен, возвративших Ромуальду к привычному порядку, стал внезапный визит Саймона на остров, что скорее можно было назвать варварским набегом, чем актом проявления вежливости по отношению к любимой жене. Вместе с ним на арендованной яхте «Шалунья» приплыли его вечные друзья: Ник, Дэймон, Джулия и Лора, то есть Николай, Дмитрий, Юлия и Лариса – верные единомышленники, заменившие ему семью. Каждый из них всецело отдавался дружбе с Саймоном, а Лора отдавалась с особым усердием. На правах самопровозглашённого хозяина, Саймон устроил очередной называемый им «пир». Ему всегда казалось, что пафосное название должно украсить каждую из их бытовых попоек, которые всегда разворачивались по классическому сценарию, где водка пилась как вода в летний зной, с перебивками на бестолковые разговоры, сотканные из вереницы заумных слов, разрастающихся в ультра философские фразы.

Ромуальда понимала, выйти из пьяного оцепления недругов и при этом обойтись малой кровью у неё не получится. Ей не пришлось долго ждать момента предсказуемого накала обстановки. Фактическая хозяйка маленького домика занимала своё место за столом как незваный гость, при этом Ромуальда держалась нейтрально и учтиво ровно настолько, насколько позволяло её лицемерие. Она не давала ни малейшего повода сцепиться с ней в схватке характеров, что ещё сильнее раззадоривало Ника, Дэймона, Джулию и особенно Лору.

– Выглядишь просветлённой, – обращаясь к ней, съязвила Джулия, тем самым, сделав первый и решающий тактический ход, – видно, каждый день беседуешь с Богом.

– На какой стадии ваши с ним отношения? – присоединился к наступлению Ник.

– Она его невеста, – насмехался Дэймон, обозначая своё активное участие в травле.

– Ты уже его невеста? – с невинным видом, интересовалась Лора.

– Её аскеза предполагает наличие путей отступления, – злобно ответил Саймон, – не ищите святости там, где воняет серой.

– Милый, не будь так суров, – сказал Дэймон, – бедняжка потеряла брата.

– Брата? Я думал, она потеряла сестру, – наигранно удивился Ник.

– Это и то, и другое. Она сама не знает – кого или что потеряла.

Это была не первая коллективная травля Ромуальды. Такое отношение к ней нарабатывалось годами, а идейным лидером, подбивающим остальных часто на отъявленный произвол, был Саймон. Возможно, он мстил ей за когда-то принятое им же радикальное, и, как обычно в его случае, необдуманное решение оторваться от тотального влияния прежней покровительницы. Время показало, что не до конца предусмотренный переход из-под одного крыла к другому давал куда больше трудностей, чем ожидаемых им привилегий. Женщина, которой он позволял себя любить, любила его не настолько, насколько он рассчитывал. Варвара Мефодиевна была готова принять своего воспитанника в любой момент, но Саймон не желал возвращаться в жёсткие тиски её опеки. Ромуальда была повинна в том, что показала ему другую жизнь и при этом не хотела брать на себя его ответственность, вынуждая неприспособленного к трудностям карикатурно-тепличного мальчика интегрироваться в столь же карикатурную зрелость, не давая ему времени на поиски обходных путей.

Агрессивный набег Саймона и его команды на остров был актом его очередной мести – на этот раз за то, что Ромуальда, в отличие от него, смогла найти своё место. Пристально наблюдая за её поведением, он понял, что она готова оставить его навсегда.

Саймон оказался прав, отмечая перемену, которая коренным образом влияла на Ромуальду, их отношения и его будущее. Прежняя Ромуальда, пытаясь отвоевать своего мужа в каждой схватке с его верными друзьями, шла на все известные ей меры, чтобы отогнать врагов от себя и своей территории как можно дальше. Изменившаяся Ромуальда больше не имела намерения бороться за своё желание. Десять лет она ограничивала себя единственным заветным желанием, которое было связанно с одним человеком и зависело от его выбора. Это желание оказалось самым долгоиграющим из множества её фатальных заблуждений.

Нарушая стандартный план их вражеского взаимодействия, Ромуальда не стала проявлять агрессию в той форме, которая давно за ней закрепилась. Время показало, что позиция отчаянной ярости зарекомендовала себя как малоэффективная. Подозрительно спокойно, она обратилась к своим недругам:

– Вы думаете, что смеётесь надо мной. Это не так. Вы насмехаетесь над собственным достоинством. Вы не познали боль потери, ведь вы не теряли. Теряет тот, кому посчастливилось обрести. Эту ценность вы обошли стороной.

Не зря вас так тянет друг к другу. Ваш образ жизни ничем не уступает существованию опарышей. Вы хуже опарышей. Вы – ничтожества с идентично наработанным уровнем хамства, общими пороками и равноценной глупостью.

Того, кто потерял любимого человека, согласно вашей логике, можно и нужно унизить, ведь он испытывает странные чувства, смешивающие горе утраты с лёгким безумием. Да, первые месяцы мне было больно осознавать, что тело моего брата находится в могиле и стремительно разрушается. И сейчас мне больно от одной лишь мысли, что разложение дошло до его рук, ведь они были прекрасны всегда, даже когда он болел. Это очень странно, но я не скрываю своей правды.

Когда ты появился в моей жизни, я была честна перед тобой и не удерживала тебя. Ты был волен уйти в любой из дней за эти проклятые десять лет, но ты остался. Я знала, что рано или поздно ты обратишь моё отчаяние против меня. Я давно готова к ножу, который ты сейчас вонзаешь мне в спину.

– Что ты несёшь, психопатка?! – закричал Саймон.

– Вызови скорую! – закричала Джулия.

– Ей нужен психиатр! – закричала Лора.

– Ага, на одной лодке скорая, а на другой – психиатр, – как всегда цинично, подытожил Ник.

Ромуальда игнорировала шквал коллективного негодования. Ей ещё было что сказать:

– По меркам справедливости поздно, но всегда вовремя, момент личной утраты настигает даже самое отъявленное ничтожество. Ждите своего часа. Тогда вы поймёте: ваши предположения и чужие рассказы – пустышка. Каждый теряет по-разному. Каждый видит, слышит и чувствует по-разному. Чужой опыт – ничто. И рядом с вами будут такие же ничтожества, которых вы собрали вокруг себя. И это вас уничтожит.

По веской причине, родом из его детства, эти слова больнее всего задели Саймона. Краснея от ярости, он толкнул её, и, когда Ромуальда упала на пол, навалился на неё сверху. Схватив её за шею, он пытался реализовать своё давнее желание задушить виновницу всех своих бед, но в решающий момент его руки таинственным образом утратили силу. Мёртвая хватка превратилась в мёртвое намерение.

– Сука! Какая же ты сука! Вали отсюда пока не поздно! – кричал он, брызжа на неё слюной, напоминая при этом животное, поражённое бешенством, – Не накаляй меня, иначе уже завтра ляжешь рядом со своим братцем! Мне не будет обидно из-за того, что ты начнёшь разлагаться! Для меня ты давно гниль!

Нарушая стандартный план их вражеского взаимодействия во второй раз, Ромуальда так же спокойно ответила:

– Ладно. Я уйду. Но сначала отпусти меня.

Не отводя взгляда от жены, Саймон медленно поднялся и попятился назад – в открытые объятия любящей его Лоры. Долгие годы, декларируя собственное горячее желание отделаться от ненавистной Ромуальды, теперь, когда ему удалось добиться своего, он так же горячо не хотел её отпускать. За одну минуту его настигло невероятное потрясение. Объятия Лоры стали ему неприятны, а сама Лора в его глазах превратилась в поистине уродливую женщину. Активная поддержка друзей оказалась ничем иным, как очередным давлением, которое он допускал по отношению к себе. Внезапное очищение восприятия действительности давало ему последний шанс хоть что-то исправить в свою пользу, однако Саймону снова не хватило мужества даже на один маленький шажочек вперёд.

Оставив недругов безраздельно властвовать на её территории, Ромуальда спустила на воду старую лодку дедушки Отто – единственный, проверенный временем и не одним поколением инструмент спасения, который никогда не подводил. Не успела она отплыть, как назло новый мотор, купленный ею на последние деньги, заглох и не запускался, издавая напоследок необычайно раздражающий звук, тем самым как бы насмехаясь над её отчаянными усилиями. Отвергая любой предлог, чтобы остаться на острове, она нашла вёсла и спешно сбежала из своего маленького рая.

Когда лодка дошла до центра Отрады, Ромуальду настигла тьма, от которой она скрывалась не один год, пока та медленно пожирала её брата. Альгрид забрал с собой в могилу собственную тень, за которой она пряталась, отсрочив для себя тяжёлый фатум, отмерянный и разделённый для них с братом в равной степени.

Это была невозможность, чёрным полотном застилающая её зрение. Невозможность, невыносимым шумом раскалывающая голову, где в агонии угасали суетные мысли. Невозможность, нарастающей тошнотой грозящая вывернуть её наизнанку. Невозможность, неровным биением сердца отмеряющая её пределы и с каждым толчком забирающая жизненные силы. Ромуальда лишилась контроля над собственным телом, но оставалась в сознании, что только усиливало пытку. Она чувствовала всё, что происходило с её телом. Процессы, которые когда-то считались ею унизительными, теперь не имели значения. Единственным и главным неожиданно оказалось запоздалое желание жить.

Всё ещё имеющая власть над мыслями, в намерении выбраться из тёмной мёртвой пустоты, она проговаривала одну и ту же просьбу, обращённую и к собственному телу, и к тому неведомому, кто мог её слышать:

«Только не сейчас! Я не жила, чтобы умирать! Я не жила! Не жила! Я всё исправлю! Всё исправлю! Исправлю!».

Возможно, тьма приняла дерзкий вызов Ромуальды и отступила, чтобы в будущем проверить искренность намерений женщины, неспособной оправдать даже собственные ожидания. Чёрное полотно, застилающее взор превратилось в строгий фон игривого калейдоскопа из мерцающих светлых огоньков. Напряжение, сковавшее тело мёртвой хваткой перешло в мягкое расслабление. Прошла тошнота. Успокоилось сердце. Дыхание вновь стало вольным.

Как только вернулось её зрение, Ромуальда с усилием поднялась и осмотрелась по сторонам, пытаясь разобраться, как далеко её могло унести течением. Вокруг была только Отрада, уходящая за горизонт. Старый Свет и противоположные ему дикие острова были смыты с лица земли. Остался лишь мусор, поднятый водой наружу и грязь, отравляющая первозданную чистоту.

«Хорошая шутка», – подумала Ромуальда и принялась плыть, полагаясь на собственное предчувствие, в сторону, где должна была начаться её новая жизнь.

Продолжение следует.