Гитлер и стратегия блицкрига. Третий рейх в войне на два фронта. 1937-1943

Британцы и немцы ожидали, что победившие русские теперь оккупируют северные норвежские порты, и не ослабляли своего внимания к Финляндии. Представляется важным, что фюрер не разделял желание Редера позволить русским оккупировать норвежский порт Тромсё – лучше уж русские, чем британцы. Гитлер решил сам захватить Тромсё, так же как и Нарвик, поскольку не хотел, чтобы русские были так близко к рейху – в каких-то трех сотнях километров от полярного круга. Гитлеру было крайне неприятно советское наступление в Финляндии, и 18 марта он признался Муссолини, что только «крайняя необходимость» заставила его присоединиться к России, необходимость, от которой, как рассчитывал Гитлер, его избавит вступление Италии в войну.

Еще более раздражающим было поражение финнов для французов. 19 марта правительство Даладье ушло в отставку. При активной поддержке командующего французским военно-морским флотом адмирала Жана Дарлана новое правительство Поля Рейно потребовало обстрелять советские нефтяные месторождения в Баку, чтобы якобы не позволить немцам получить от русских этот жизненно важный продукт. Уже 28 марта Высший военный совет союзников, заседавший в Лондоне, отложил для дальнейшего изучения этот испорченный плод французского упорства, чтобы любой ценой, включая полное поражение, избежать войны на Западном фронте. Однако британцы, пытаясь спасти новое французское правительство, согласились установить минные поля, чтобы не позволить немцам использовать норвежские воды. Одновременно британцы согласились на то, чтобы союзники были готовы к ограниченным наземным операциям в Норвегии в том случае, если немцы ответят силой.

Встревоженное слухами о возможных враждебных действиях союзников, советское правительство поспешно задержало поставки зерна и бензина, жизненно важные для Германии, заговорило о трудностях с обещанной немцам военно-морской базы в Арктике и заверило британское правительство, что советская политика проводится независимо от немецкой. Однако советская политика претерпела очередную резкую перемену с началом высадки немцев 9 апреля вдоль побережья Норвегии. Экономические и военно-морские трудности, связанные с рейхом, как по волшебству, исчезли, и Молотов поспешил пожелать Германии успехов в проведении оборонительных мероприятий в Норвегии. Как всегда в период советско-нацистского сотрудничества, чем больше была угроза со стороны Германии, тем сердечнее было выражение лиц русских, обращенных к Берлину.

Уинстон Черчилль 11 апреля заверил палату общин, что вторжение Гитлера в Норвегию является такой же большой стратегической ошибкой, как захват Наполеоном Испании в 1807 году. В далекой перспективе потеря основной части немецкого надводного флота в этой операции, так же как и необходимость держать постоянный гарнизон из 300 000 немецких солдат, чтобы защищать свое весьма уязвимое завоевание, возможно, и подтвердили неосторожную реплику Черчилля. Вскоре гроссадмирал Редер признался, что не предвидел главной ожидаемой выгоды для рейха от захвата Норвегии, когда выступал за проведение этой рискованной операции, а именно огромного значения этой страны как базы для перехвата западных конвоев, идущих в СССР.

Такое будущее, вероятно, отвечало подсознательным устремлениям русофоба-фюрера, а не командующего военно-морским флотом Германии, который в первую очередь тревожился из-за своего главного противника на море. И именно Норвежская кампания, помимо этого раннего проявления растущей тяги Гитлера к ненужному распылению сил, впервые показала склонность к панике в трудные минуты у нового преемника почти столь же нервного Людендорфа в качестве военного диктатора рейха.

Очень странно, и это признавал сам Черчилль, но именно норвежское фиаско 10 мая привело его на вершину сального шеста Дизраэли в качестве премьер-министра с многократно увеличившейся властью над британскими военными при одновременно занимаемом им посту министра обороны. В то же время Гитлеру наконец удалось заставить своих переставших сопротивляться солдат напасть на Францию и страны Бенилюкса с преимуществом в силе, вызванным возможностью держать для номинальной охраны немецкого тыла в Польше от возможного нападения СССР только от пяти до тринадцати дивизий, причем не первоклассных. Отчаянный Шлифен наверняка не ставил так много на карту.

Через неделю после начала немецкого урагана на западе потрясенный скоростью и размахом собственных побед Гитлер уже обсуждал возможность предложения Британии условий мирного урегулирования. Он хотел потребовать от нее только возврата бывших немецких колоний. Повлияло ли это новое благодушное настроение на знаменитый приказ 24 мая, остановивший немецкие танковые дивизии, полным ходом идущие к Дюнкерку – единственному пути спасения британцев, сказать трудно. Несомненно одно: в беседах со своими генералами в это время Гитлер сравнивал Британскую империю с Римско-католической церковью – необходимым элементом западной стабильности – и не высказывал большого желания преследовать Великобританию и дальше. В любом случае основная масса британской армии на континенте сумела спастись на кораблях через Северное море, оставив, однако, на берегах Дюнкерка большинство своей техники.

Боевой дух фюрера оставался на подъеме на протяжении всей Французской кампании, и его приказ от 15 июня, сразу после взятия Парижа, демобилизовать около 40 армейских дивизий для укрепления немецкой военной экономики не показывает определенного намерения предпринимать новые операции до урегулирования проблем с Великобританией. Встретившись 18/19 июня с Бенито Муссолини, поздно и неудачно вступившим в войну, Гитлер еще больше унизил дуче, настояв на более легких условиях перемирия для французов за счет Италии. С другой стороны, закоренелый германофоб граф Галеаццо Чиано был исполнен восхищения Гитлером, считая его азартным игроком, который, к немалому собственному удивлению, сорвал большой куш, после чего ему предложили встать из-за игрового стола и больше не рисковать.

За несколько месяцев до своей высшей победы, осенью 1939 года, Гитлер, вероятно, обрисовал свою истинную позицию Вальтеру Шелленбергу. В том разговоре, в ответ на вопрос англофила Шелленберга, Гитлер якобы сказал: «Сначала я хотел работать вместе с Британией. Но англичане отвергали меня снова и снова. Понятно, что нет ничего хуже семейной ссоры, а с расовой точки зрения англичане являются в каком-то смысле нашими родственниками… Жаль, что мы втянуты в эту смертельную борьбу, в то время как наши истинные враги на востоке могут просто сидеть и ждать, пока силы Европы иссякнут. Вот почему я не хочу уничтожать Британию и никогда не сделаю это, – здесь его голос стал резким и пронзительным, – но их всех, даже Черчилля, надо заставить понять, что у Германии тоже есть право на жизнь. И я буду бороться с англичанами до тех пор, пока они не перестанут важничать. Настанет время, когда они будут готовы заключить с нами соглашение. Это моя истинная цель».

В середине июня 1940 года Гитлер вполне мог верить, что с уничтожением французской военной машины на западе соглашение с англичанами стало возможным и, как он некогда предсказывал, у него будут развязаны руки для претворения в жизнь своего давнего страстного желания уничтожить большевистскую Россию на востоке.

Глава 3
«АУФБАУ-ОСТ», ИЛИ «СОСРЕДОТОЧЕНИЕ НА ВОСТОК»
14 июня – 14 ноября 1940 г.

Сотрудничество, установившееся между прусскими королями и русскими царями ради возвышения каждого, не может продолжаться долго. Их возвышение, поскольку они являются близкими соседями, сделает их ненадежными в глазах друг друга. Оно спровоцирует зависть между ними, которая вскоре перерастет во враждебность.

Верженн, 1786 г.

Путь к искуплению открыт для Германии. Сражаясь с большевизмом, став оплотом против него, Германия сделает первый шаг к конечному воссоединению с цивилизованным миром.

Черчилль, 1919 г.

С одной Англией [в союзе], когда спина прикрыта, можно начинать немецкое вторжение в Россию.

Гитлер, 1924 г.

Теперь я могу все.

Наполеон

после Тильзита

Намерение Гитлера развить на востоке преимущества краха Франции, вероятно, стало известно генералам Рундштедту и Йодлю еще до конца немецкой кампании на западе. В любом случае уже шло автоматическое восполнение баланса сил.

На второй неделе июня 1940 года, вопреки протестам армейского Генерального штаба, президент Рузвельт приказал передать более 20 % артиллерийских резервов армии Соединенных Штатов, причем несмотря на проблематичное будущее этой героической нации и официальный нейтралитет США, все еще имевший силу. Что касается позиции Советского Союза после падения Парижа, согласно неосмотрительным словам советского посла в Швеции госпожи Коллонтай, теперь «в общих интересах европейских стран занять оппозицию в отношении германского империализма. Стало очевидно, что немецкая угроза значительно больше, чем считалось ранее».

В конце мая, озаботившись сбором советских войск против Румынии, Гитлер, вероятно, вовсе не был доволен адресованным итальянцам открытым советским предостережением от 6 июня, предлагающим не вмешиваться в этот благоприятный момент в войну на Балканах. Ожидали немцы этого или нет, но быстрое установление русскими контроля над правительствами балтийских государств 15–19 июня отражало намерение Москвы воспользоваться хотя бы остатками немецкой кампании на западе. А комплименты министра Молотова относительно «блестящего успеха» немецкой армии во Франции никоим образом не ослабили шок, когда 23 июня русские потребовали немедленной уступки Румынии, причем не только Бессарабии, приписанной ей соглашениями 1939 года, но также провинции Буковина, не рассматриваемой в 1939 году как возможная сфера влияния СССР.

За довольно-таки неловкими советскими опровержениями того, что восемнадцать – двадцать дивизий Красной армии, отправленные в балтийские государства, находятся там как угроза рейху, последовала частичная сдача позиций по вопросу Буковины. Южная половина этой провинции, густонаселенной этническими немцами, была оставлена немцам, а остальная ее часть 28 июня была оккупирована советскими войсками. Тем не менее итальянский министр иностранных дел граф Чиано отметил: «Столицей, в которой концентрируются все нити заговора против немецкой победы, является Москва. Ситуация выглядела совершенно иначе, когда в августе и сентябре 1939 года большевики подписывали пакты с нацистами. В то время они не верили в триумф Германии».

Веком раньше австрийский министр иностранных дел граф Меттерних предостерег обеспокоенного царя против возвеличивания за счет мелких безобидных соседей, тем самым ликвидировав оплот безопасности России против Наполеона. Черчилль оптимистично предположил 27 июня: «Если Гитлер не сможет разбить нас здесь, он, возможно, повернет на восток. На самом деле он может это сделать, даже не прибегая к вторжению [в Великобританию], чтобы найти использование для своей армии и ослабить зимнее напряжение». Короче говоря, русские больше не могли обижать своих малых соседей, если, конечно, не хотели нажить себе новых врагов.

Более пессимистичный, чем фюрер, барон фон Вайцзеккер 30 июня заявил: «Возможно, Британии потребуется еще одна демонстрация нашей военной силы, прежде чем она развяжет нам руки в Восточной Европе». На следующий день Сталин принял нового британского посла сэра Стаффорда Криппса, доставившего послание от Уинстона Черчилля, касающегося угрозы германской гегемонии для периферийных европейских держав – Великобритании и Советского Союза. Несмотря на свой последующий лживый доклад об этой встрече немцам, Сталин вроде бы признал в беседе с Криппсом серьезность немецкой угрозы, но снова озвучил свое намерение избежать конфликта с рейхом, даже если это приведет к тому, что Советскому Союзу придется в одиночестве сражаться с Германией в 1941 году.

Днем позже, 2 июля, когда Гитлер без особого желания отдал приказ готовиться к вторжению в Великобританию, генералу Гальдеру было поручено обдумать операцию вторжения в Россию, которая должна была заставить ее признать доминирующее положение Германии в Европе. Уже 3 июля Гальдер записал, что стратегическим вопросом момента является следующий: «Англия или Россия?» В послевоенном анализе одного из первых участников планирования операции против России фельдмаршала Фридриха Паулюса говорится об опасении Гитлера, что любая попытка вторгнуться в Британию, не важно, успешная или нет, будет неизбежно препятствовать его шансам ведения кампании на востоке. И решающим летом 1940 года огромная антипатия фюрера к Советскому Союзу явно перевесила его более или менее выраженную враждебность к Великобритании.

В то время как жестокое нападение британцев на теперь нейтральный французский флот в Оране 3 июля, возможно, уменьшило надежды Гитлера на мир с Великобританией, он оставался сравнительно безразличным к недавним добровольным предложениям помощи в ведении войны со стороны японцев, испанцев и французов Виши, как и к попыткам Муссолини заручиться одобрением Германии на разные итальянские смелые инициативы в Средиземноморье. 11 июля Гитлер согласился с гроссадмиралом Редером, что вторжение в Великобританию через Канал должно состояться только в качестве последнего средства, а двумя днями позже фюрер в конце концов нашел в том успешное решение дилеммы: теперь оказалось, что именно надежды Великобритании на советское вмешательство поддерживали ее иначе необъяснимое нежелание заключить мир. Это якобы расстроило Гитлера, на том основании, что Япония и Америка, а вовсе не рейх, выиграют от пролития германской крови ради завоевания Британии и распада Британской империи. На деле, как показывает одновременно отданный Гитлером приказ о замедлении идущей в Германии демобилизации, беспокойство фюрера о судьбе Британской империи было главным образом прикрытием. Ему было необходимо найти предлог для собственного штаба, чтобы оправдать новую широкомасштабную кампанию против Советского Союза.

Гитлеровская амбивалентность по отношению к Британии вновь проявилась, когда 16 июля он добавил к указанию вторгнуться в Британию, «если необходимо», публичное обращение 19 июля к рейхстагу положить конец войне с англичанами. В своей впечатляющей речи фюрер заявил, что ему «почти что» больно уничтожать империю, которой он никогда не имел намерения повредить. Он не видел «причин, по которым эта война должна продолжаться», если британцы готовы пожертвовать Уинстоном Черчиллем и своей долей бывших немецких колоний.

Убедившись в отсутствии ответа англичан на его мирное предложение и постоянно помня о своих собственных сомнениях, касающихся «очень опасного» вторжения в Британию, Гитлер 21 июля рассказал о своих идеях армейской верхушке. Несмотря на признание фюрера в том, что нет никаких признаков агрессивности русских по отношению к Германии, все же предполагаемое заигрывание Сталина с Британией, якобы ради выигрыша времени и территории, было названо Гитлером истинной причиной начала планирования нападения на Советский Союз осенью 1940 года.

На следующий день генерал Гальдер был проинформирован, что фюрер приказал собрать от 80 до 100 дивизий в течение следующих четырех – шести недель. Он хотел сокрушить Красную армию (силы которой оценивались как 50–75 дивизий) и, кроме того, проникнуть в глубь территории Советского Союза достаточно далеко, чтобы предотвратить воздушные атаки русских на рейх и позволить люфтваффе бомбить промышленные предприятия Урала. В качестве политических целей Гитлер наметил доминирование Германии в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Фюрер признал, что такая кампания этой осенью ослабит текущие воздушные налеты на Британию, но уже приступил к обсуждению с гроссадмиралом Редером перспективы, устраивающей обе стороны, отложить приобретающее все более гипотетический характер вторжение в Британию до мая 1941 года.

В течение следующей недели, пока Гальдер обсуждал возможность выступления сотни немецких дивизий на Москву и захвата с этой центральной позиции Украины, фельдмаршал Кейтель убедил фюрера, что с точки зрения логистики невозможно вовремя вернуть немецкую армию из Франции для начала кампании осенью того же года. Как молодой Мольтке был вынужден объяснить кайзеру Вильгельму II в 1914 году: переброска нескольких миллионов человек не может производиться без подготовки и в последний момент, какими бы неотложными или благоприятными ни были политические обстоятельства.

29 июля генерал Йодль сообщил новость о намерении Гитлера напасть на Россию в 1941 году полковнику Вальтеру Варлимонту и его штабу в ОКВ. На вопросы шокированных военных относительно возможности такого нападения до победы над Англией Йодль дал весьма неубедительное объяснение. Он сказал, что мотив фюрера – собрать больше сил для покорения Великобритании, разгромив Красную армию, тем самым якобы высвободив людей и технику для переправы через Канал осенью 1941 года, то есть сразу после завершения русской кампании. Наконец, Йодлю пришлось сказать скептикам из штаба ОКВ, что фундаментальное намерение напасть на СССР в 1941 году больше не является предметом обсуждения. Гитлер уже принял решение. Верховному командованию армии (ОКХ), которое предпочло бы нанести «решающий удар» по Великобритании на относительно безопасном Средиземноморском театре, вместо этого пришлось поручить бригадному генералу Эриху Марксу (удивительно подходящая фамилия!) планирование русской кампании в следующем году. В этот период гроссадмирал Редер и его военно-морской флот оставались в неведении относительно восточных планов.

31 июля, встретившись с армейской верхушкой в Бергхофе, Гитлер, дождавшись ухода Редера, изложил свои предложения относительно России в подробностях. Он снова назвал операцию оправданной, потому что «Россия является фактором, на который Британия определенно делает ставку. Что-то случилось в Лондоне. Англичане были совершенно подавлены. Теперь они снова воспрянули духом».

Далее Гитлер сказал:

«Однако, если Россия будет разбита, тогда последняя надежда Европы исчезнет. Германия окажется хозяйкой Европы и Балкан.

Решение: в ходе этого противостояния с Россией должно быть покончено весной 1941 года.

Чем быстрее мы разобьем Россию, тем лучше. Операция имеет смысл, только если мы сокрушим государство одним сильным ударом. Одного только завоевания территории недостаточно. Остановка зимой опасна. Поэтому лучше подождать, но принять твердое решение разгромить Россию. Это необходимо и в связи с ситуацией на Балтике.

Никому не нужна вторая великая держава на Балтийском море: май 1941 года. Пять месяцев на выполнение. Предпочтительная тишина в этом году. Однако невозможно, если придется выполнять как одну операцию.

Цель: уничтожение жизненной энергии России.

Прорваться в:

Первая атака: Киев, остановка на Днепре. Люфтваффе уничтожают переправы. Одесса.

Вторая атака: балтийские государства в направлении Москвы.

В завершение схождение с севера и юга. Позднее специальная операция против бакинских нефтяных месторождений. В какой степени будут заинтересованы Финляндия и Турция, будет видно».

В заключение Гитлер решил увеличить армию на 50 дивизий, таким образом доведя численность, используемую в Восточной кампании, до 120 дивизий, оставив 60 дивизий охранять его завоевания на западе. Фюрер сделал над собой усилие и заметил, что чем больше дивизий вторгнутся в Россию, тем лучше. В отличие от недавно завершенной операции на западе в кампании на востоке не должно быть ограничений, по крайней мере по стандартам гитлеровского рейха.

Что касается утверждения Гитлера о том, что Советский Союз – это страна, на которую в основном надеется Великобритания, американский посол Джозеф Кеннеди высказал такой же циничный, хотя и несколько более искренний взгляд, когда 31 июля отправил из Лондона в Государственный департамент США телеграмму следующего содержания: «Не позволяйте никому совершить ошибку; эта война, с точки зрения Великобритании, ведется устремив взоры только в одну сторону – к Соединенным Штатам Америки. Они понимают, что, если не произойдет чуда, в перспективе у них нет шансов». При таких обстоятельствах сталинская осторожность летом 1940 года так же понятна, как и излишняя уверенность Гитлера в Восточной кампании.

1 августа генерал Гальдер изложил генералу Марксу основные положения будущей кампании в России, подчеркнув и главный удар в направлении Москвы, и определенную логистическую слабость, присущую любой атаке из Румынии на Украину. Гальдер всегда уделял меньшее значение операциям на периферии для того, чтобы они с самого начала не сказались на главном ударе – на русскую столицу. Следует отметить, что акцент, сделанный Гальдером на Москву, мог войти в потенциальное противоречие с заявлением Гитлера от 31 июля о том, что первая и вторая атаки немцев будут против Украины и Прибалтики, а в Москве они сойдутся лишь позднее.

План Маркса, переданный ОКХ 5 августа, в основном воплощал взгляды Гальдера, видевшего главной целью Москву, а атаки в Прибалтике и на Украине рассматривались как второстепенные. Маркс наметил развертывание 147 немецких дивизий, организованных в пять армий, три из которых будут находиться севернее Припятских болот. Планом предусматривался выход немцев на линию Москва – Ленинград через шесть – двенадцать недель. Для достижения конечной цели – линии Архангельск – Горький-Ростов, по его оценке, требовалось девять – семнадцать недель, в зависимости от силы сопротивления русских. В одном отношении план Маркса оказался довольно реалистичным: по немецким оценкам, Красная армия насчитывала около 150 дивизий, которые она могла выставить против немцев и финнов. Маркс же считал, что русские предпочтут занять передовые позиции, тем самым дав немецкой армии возможность уничтожить Красную армию раньше, чем она сумеет отступить в глубь территории СССР.

Сразу после передачи своего плана командованию генерал Маркс обсудил его с генерал-майором Эрихом Кестрингом, весьма компетентным германским военным атташе в России. Тот поклялся держать план в тайне от своих начальников – русофилов, таких как посол Шуленбург. Кестринг не согласился с тем, что взятие Москвы станет решающим фактором в поражении Красной армии. Он слишком долго имел дело с Россией и знал, что советские ресурсы за Уралом, так же как и русская смекалка, и способность русских экспромтом создавать новые связи, позволят им выжить после потери столицы, хотя она и является центром связей такого опасно централизованного государства, как Советский Союз. Кестринг признал, что Красной армии потребуется не меньше четырех лет, чтобы оправиться от сталинских чисток. В будущем отдельные аспекты аргументов Кестринга окажутся бесценными для Гитлера в его спорах с ОКХ.

Первая директива, касающаяся логистической подготовки операций в Советском Союзе, получила кодовое название «Ауфбау-Ост», или «Сосредоточение на восток», и была издана 9 августа. Правильно оценил гроссадмирал Редер ее значение или нет, но он в любом случае должен был почувствовать, что ветер подул в другом направлении, когда 13 августа получил информацию о том, что фюрер требует усиления оборонительных сооружений и развертывания дополнительных сил армии в Северной Норвегии на случай атаки русских. Немецкая армия, как было сказано Редеру, займет ценные никелевые месторождения в районе Петсамо в случае возобновления русско-финского конфликта. Операция в районе Петсамо получит кодовое название «Рантье». В ней примет участие 2-я горная дивизия с новой передовой базы в Киркенесе – в Норвегии на финской границе.

На следующий день генерал Томас, глава армейского ведомства экономики и вооружений, не поддерживавший нацистов, получил сообщение рейхсмаршала Геринга о том, что фюрер намерен поставлять военную технику и оборудование в Советский Союз только до весны 1941 года. Это «указание», каковым посчитал его Томас, касающееся глубоко засекреченного будущего, подсказало необходимость обеспечить приоритет поставкам, предназначенным для вполне безобидно звучащей операции «Ауфбау-Ост». Он был прав, поскольку подготовка к альтернативной конкурирующей операции «Морской лев» – вторжению в Великобританию – все чаще сталкивалась с трудностями ввиду явного безразличия фюрера и Редера и активного сопротивления Королевских ВВС.

18 августа один из агентов Геринга получил разрешение отправить запасы и персонал люфтваффе через Финляндию в Северную Норвегию, и одновременно рейху предоставлялся опцион на финских никелевых шахтах, теперь столь желанных для Советского Союза. Взамен финны получили военные грузы из Германии. Желая приобрести союзника для прикрытия своего северного фланга, Гитлер уже перешел от идеи защиты Финляндии против советской угрозы к намерению вознаградить финнов всей восточной частью Карелии, если они помогут Германии перерезать жизненно важную железную дорогу в Мурманск.

Аналогичная тенденция к нацистскому вмешательству против СССР на немецком фланге Балкан стала очевидной в середине августа 1940 года, хотя первоначально была только средством держать и русских, и итальянцев подальше от этого района. Желая оправдаться перед Риббентропом, вся внешняя политика которого строилась на германо-советском пакте 1939 года, Гитлер безосновательно заявил, что, если русские возобновят свои претензии насчет Румынии, угроза, нависшая над нефтяными месторождениями в Плоешти, сделает рейх зависимым от доброй воли Сталина для дальнейшего ведения войны.

Как выяснилось, желание венгров захватить у слабой Румынии Трансильванию дало Гитлеру хороший повод для германского вмешательства. 28 августа он разъяснил графу Чиано, что война между Венгрией и Румынией обязательно скажется на импорте странами оси румынского бензина. Более того, такой конфликт может спровоцировать советское нападение на Балканы, «если позволят обстоятельства». Учитывая такие возможности, фюрер уже укрепил гарнизон в Польше двенадцатью новыми немецкими дивизиями, включая две бронетанковые дивизии на юге, удобно расположенные для быстрой переброски в Румынию в случае советского наступления в этом направлении. Серьезность намерений Гитлера помешать любым действиям СССР видна и из его приказа, отданного в это же время, который избавил силы для якобы неминуемого вторжения в Великобританию от нескольких сотен самолетов, чтобы быстрее укрепить войска для румынской операции, если таковая потребуется. Гитлер считал, что «Морской лев» вполне может подождать.

После того как навязанный странами оси диктат разделил Трансильванию между Венгрией и Румынией, 31 апреля немецкий посол в Москве получил неблагодарное задание объяснить этот односторонний акт стран оси раздраженным русским. Аргумент Риббентропа, гласящий, что поскольку СССР уже удовлетворил свои требования касательно Румынии, то не может возражать против германской гарантии границ оставшегося государства, вероятно, был для него лучшей линией поведения.

Тем не менее на следующий день, отвечая послу Шуленбургу от имени советского правительства, министр иностранных дел Молотов заявил, что Германия нарушила пункт 3 пакта с СССР. Это статья, требующая взаимных консультаций между двумя сторонами, прежде чем одна из них предпримет какие-либо действия в Восточной Европе. На это Риббентроп возразил, что русские в июне 1940 года оккупировали территорию, предназначавшуюся рейху, и что он получил лишь короткие уведомления об оккупации русскими Бессарабии и Северной Буковины, несмотря на то что в этих провинциях живет много этнических немцев. Однако было очевидно, что масло уже выплеснуто в огонь. Как впоследствии с присущей ему язвительностью написал граф Чиано: «Мечты русских рассеялись навсегда». Это стало результатом решительной нацистской интервенции в Румынию.

Дальнейшее отсутствие иллюзий, проявленное, по крайней мере, немецкой стороной, отразилось в новой директиве, изданной 6 сентября генералом Йодлем в ОКВ, абверу адмирала Канариса. Отныне и впредь Гитлер будет пытаться ввести в заблуждение только русских, хотя, конечно, будет давать рациональные обоснования своих действий собственному народу, когда того потребуют обстоятельства. В директиве сказано:

«Восточная территория в ближайшие недели будет укомплектована намного лучше. Такая перегруппировка не должна создать впечатление в России, что мы готовимся к наступлению на восток. С другой стороны, русские поймут, что сильные и прекрасно оснащенные немецкие войска концентрируются в генерал-губернаторстве [Польше], в восточных провинциях [рейха] и в протекторате [Богемии и Моравии]. Россия сделает вывод, что мы можем в любой момент защитить свои интересы, особенно на Балканах, крупными силами против ее посягательств.

Следует создать впечатление, что центром концентрации наших войск является южная часть генерал-губернаторства, чехословацкий протекторат и Австрия, а концентрация на севере относительно слабая».

В то же время отвлечение атак люфтваффе от британских аэродромов на ночные бомбежки Лондона отражало все более очевидную бесполезность «Морского льва». И Герман Геринг присоединился к гроссадмиралу Редеру в попытке отвлечь внимание фюрера на юг. 6 сентября Редер рекомендовал Гитлеру, в случае если «Морской лев» не состоится, захватить Суэц, Гибралтар и даже Канары, как часть войны против Великобритании, и сделать это раньше, чем вмешаются Соединенные Штаты.

Хотя Гитлер выражал аналогичное одобрение относительно обширных средиземноморских планов Редера, как он раньше высказывался по поводу «Морского льва», план операции «Ауфбау-Ост», который генерал-майору Фридриху Паулюсу предстояло переработать в начале сентября, в большей степени воплощал подлинные интересы фюрера. Эксперт в использовании танковых формирований, Паулюс был согласен со своим непосредственным начальником генералом Гальдером, отдавая предпочтение операциям против Великобритании на Ближнем Востоке, вместо того чтобы добавить Советский Союз, как новое бремя к общему грузу стратегических проблем рейха.

Одновременно, в качестве сдерживающего момента для нового задания Паулюса, генерал Йодль поручил своим людям в ОКВ составить независимый план операций против СССР. План ОКВ, переданный Йодлю 19 сентября, делал акцент на атаку на Москву и Ленинград, исключая наступление на Украину, однако не отдавал ясного предпочтения одной из двух северных операций. Финны в этой предварительной разработке ОКВ также должны были двигаться прямо на Ленинград, а не к Мурманской железной дороге.