Переворот в мозгах Славика произошел в момент, когда Люба лежала в больнице на контрольном обследовании после операции. Тогда кончилась вся выпивка в доме, соседи отказывались открывать ему двери, опасаясь буйного, неуправляемого Славика, у которого началось жесточайшее похмелье. “Отходняк” ломал его с неумолимостью бульдозера. Трясущимися руками он минут пять пытался набрать номер Маринки. Пальцы скакали и не слушались. Та пришла часа через два, и принесла поллитровку. Посмотрев на отца, она сказала: “Больше не звони и водку не проси”. Развернулась и ушла. Славик не обратил на ее слова никакого внимания. Лихорадочно открутив крышку у бутылки с самой дешевой водкой, он тут же прямо из горла ее ополовинил. Через две минуты, уже скошенный тяжелым и вязким, как горячий гудрон, сном запойного алкоголика, он валялся на полу прихожей в луже собственной мочи. Бутылка стояла рядом. Через три часа Славик проснулся, и осторожно нащупав спасительную бутылку, выпил остатки. Сон не приходил. Он вскарабкался на костыли и пошел курить на балкон. С самой свадьбы приученный Любой курить вне квартиры, Славик сохранял эту привычку несмотря ни на что. Это единственная привычка, которая не позволяла ему окончательно оскотиниться. Он сидел на старой табуретке, которую когда-то сам сделал. Глубокая ночь, как волшебница, скрыла от взгляда все окрестности, только железная дорога светилась и не спала. Время от времени проходили поезда, грузовые составы, майским жуком ползал по блестящим путям черный маневровый. От его медленных перемещений Славику становилось все хуже и хуже. Тошнота, чернота, тоска начали медленно сжимать горло. Захотелось убежать куда-нибудь от этого, но бежать было некуда, везде царила ночь. Славиком овладела паника. Он стал задыхаться. Ему мерещилось, что вместо ночного воздуха он оказался в черной воде. Судорожно вытащив из кармана телефон, он кое-как набрал Маринку. Дочь сбрасывала звонки. Славик понял, что спасения нет, он совершенно одинок, и что сейчас захлебнется. Он посмотрел вниз, и простое решение само собой пришло в голову. Он тяжело поднялся и попытался перегнуться через перила. Вдруг со стороны Сортировки громко раздалось: “Стоп. Ожидай”. Славик инстинктивно остановился и посмотрел на пути. Перед красным семафором стоял неугомонный маневровый. Приказание прозвучало так резко и повелительно, что тоска и страх отступили. Зазвонил телефон, который все еще был в руке. Он в недоумении посмотрел на него, затем нажал на кнопку ответа. Из трубки он услышал голос Любы.
– Слава, Слава, алло! У тебя все хорошо? Мне так муторно на душе стало, что я решила тебе позвонить прямо сейчас. Как ты?
Ее голос дрожал, слезы слышались с каждым словом. “Как, однако, все это странно”, – подумал он. Впервые за несколько лет у него не возникло желания сначала наорать на нее, а затем пожаловаться на свою отвратительную жизнь, на похмелье, на дочь.
– Все нормально, Люба, – неожиданно для себя произнес он.
– Слава, что с тобой?! – испуганно вскрикнула Люба.
Такой ответ ее напугал больше, чем если бы он не ответил вовсе. “Любой” Славик почти никогда ее не называл по имени, всегда используя слово “мать”.
– Говорю же, все хорошо, – четко выговаривая слова, произнес он.
Славик глядел на маневровый, который прицепил большой товарный состав, и теперь тащил его к тепловозу, который должен пойти на восток. “Заре навстречу”, – вдруг вспомнилась строчка из школьной программы далекого детства. Воздух стал светлеть, предвещая скорое окончание ночи.
– Люба, у меня все хорошо. Ты как?
В этот момент Славик не врал, он действительно почувствовал себя хорошо. Люба, в свою очередь, беспокоилась все больше. О здоровье Славик ее вообще никогда не спрашивал. От невозможности что-либо понять, она бессильно заплакала.
– У меня тоже все хорошо, – сквозь слезы ответила Люба.
– Не плачь, все наладиться, я чувствую…, – успокаивающе сказал Славик. – Чего тебе привезти? Я завтра Маринку к тебе пошлю.
– У тебя правда все хорошо? Ты какой-то ненормальный, – решила в лоб спросить Люба.
– Нормальный я, – раздражаясь на ее настороженное недоверие, ответил он. – Просто что-то изменилось, сам не знаю что… Но вот, думаю, тебе надо фруктов там, апельсинов-витаминов привезти. Я завтра Маринке скажу. Так что, надо? – немного смутившись спросил он.
– Пусть привозит, – согласилась она.
Любе стало “нестерпимо приятно”, так она определила переживаемое чувство, как будто мама погладила по голове. Она почувствовала невысказанную любовь Славика. Любовь, которой быть может и не было, когда они поженились, и когда она родила ему дочку, но которая сейчас точно летела по радиоволнам от него к ней. Тепло его внимания, такого неожиданного, как второе пришествие Христа, растопило весь тот лед одиночества, который сковывал ее на протяжении последних нескольких лет.
Когда выяснилось, что у нее рак, Люба спрашивала у Бога за что ей такое жестокое наказание, ведь она в жизни ничего страшного не сделала: никого не убила, не ограбила, не предала. Бог посредством гудков, голосами дежурных диспетчеров говорил, что это не наказание, а что-то, что ей непременно надо пройти, чтобы обрести любовь. Эти ночные ответы были для нее тогда странными и необъяснимыми.
Теперь Люба поняла, о чем Он ей говорил.