Муравьиная куча чем-то сродни вулкану. Безжизненные склоны, отравленные кислотой, внутри притаилась красная смерть, которая, настанет час, будет выплеснута волей королевы наружу, и потечёт полноводными реками и мелкими ручейками во все стороны, сметая всё живое на своём пути. И никому не будет спасения, всё поглотит смертоносный поток. На место каждого убитого муравья встанут десять, каждая матка породит себе подобных, те разлетятся по округе, и, основав новые колонии, будут распространяться как зараза, неудержимо и стремительно.
Вилиан мог всё это остановить, хотя, конечно, не мучался мыслями о высоком, а просто очень хотел есть. Его посадка на самую верхушку колонии была сродни падению легчайшего перышка. Дабы не баламутить и без того неспокойный воздух ещё и своими отнюдь немаленькими крыльями, он предпочёл пешую прогулку по склонам высотки. Усики ловили запах насекомых, лапки двигали бабочку по спирали сверху вниз, расширяя круги. Он был достаточно умён, чтобы анализировать силу запаха, ведь чем он больше кружит голову, тем тоньше земляная стена, тем, соответственно, ближе и доступней добыча.
Обследовав горку сверху донизу, Вилиан выбрал точку на южном склоне, ближе к основанию, и замер на несколько секунд, последний раз оценивая правильность принятого решения. Гибкий и жёсткий хвост с силой ткнулся в грязь, и стал совершать круговые движения, раздвигая почву в стороны. Он удлинялся, как телескопическая удочка рыбака, только вместо инструмента для заброса приманки ему была уготована иная роль. Лапки ловко отбрасывали комочки, ямка стремительно росла вширь и вглубь. Наконец, после немалых усилий, стена сдалась на милость победителя, кончик хвоста, пробив-таки перекрытие, попал в один из многочисленных подземных ходов, и раскрылся четырьмя лепестками. По телу бабочки прошла судорога – через полый канал хвоста он впрыскивал в муравейник яд. Эфирное облако быстро распространялось по ходам и залам.
В тёмном лабиринте поднялась невообразимая суматоха. Конечно, столь малая порция химического оружия поразила лишь незначительную часть подземного жилища, но много одному хищнику и не требовалось. Повинуясь стадному инстинкту, часть муравьёв сломя голову кинулись к свету, к выходу, проделанному бабочкой. Их было всего несколько, но смерть даже небольшого числа особей возродила к жизни условный сигнал тревоги, и к месту вторжения из глубин колонии уже спешили полчища солдат, преисполненные одним желанием – убить наглеца, посмевшего посягнуть на их жилище.
На поверхности муравейника, у бреши, закипела схватка. Толкаясь и мешая друг другу, красные бойцы пёрли напролом, охваченные безумием боя. Не знающие боли и страха смерти, они сами лезли в пасть бабочки. Часть солдат, счастливо разминувшись с челюстями противника, бросались на голову и тело агрессора, силясь прокусить прочную оболочку, но только беспомощно царапали её. Другие метко стреляли кислотой, но та не только не останавливала охотника, а наоборот заставляла ещё злее сражаться.
Ценой тяжёлых потерь муравьям удалось-таки оттеснить бабочку от пролома, и Вилиан взмыл в воздух, сбрасывая со своей спины упорных вражеских бойцов. Сидеть на земле дальше резона не было, ибо растревоженное гнездо, переполнилось решимостью драться до конца, извергая из своего нутра всё новых и новых солдат.
Окунувшись в родную воздушную стихию, Вилиан не стал городить огород, ведь лучшие фокусы – старые фокусы, и снова закрутил смертоносный хоровод. Пике, и лапы выхватывают муравья, протыкая плоть крючками. Сжатие челюстей, и очередная жертва, перекушенная пополам, повисает беспомощной куклой. Пара кругов, и тело муравья исчезает в ненасытной глотке. И снова вниз.
* * *
Александра, сидя на стуле, крутилась вокруг оси, улюлюкая и хлопая сама себе в ладоши. Всё! Теперь по-настоящему всё получилось! Не скрывая восторга, она впилась взглядом в монитор, по которому бежали цепочки ДНК. Бесконечная спираль жизни была безукоризненно красива, как мраморная лестница, и бесконечна, как Вселенная. Стержень любого существа. Он готов! Осталось из сырого материала выковать миллионы белокрылых бабочек, но с этой задачей справятся другие, а ей ещё предстоят долгие дни, пока подопечный не пройдёт цикл до конца. Но сначала нужно кое-что сделать, итак несколько раз откладывала в долгий ящик.
Полякова подняла со стола телефон, несколько мгновений помялась, словно не зная, хорошая ли вообще эта идея. Она честно признавалась себе в нежелании общаться сейчас с родными эволэка, хотя те не причиняли ей ровным счётом никаких неудобств ни в первом погружении, ни сейчас, с пониманием относясь к её тяжёлому труду. Но родители оставались родителями, и, время от времени, информировать их о текущем положении дел было не только можно, но и нужно. Контракт совершенно недвусмысленно подразумевал определённую прозрачность в работе, возможность встреч, пусть и кратких. Конечно, куратора никто не мог в приказном порядке заставить что-либо сделать, если на её взгляд это что-то противоречило качеству выполнения задания или угрожало здоровью подопечного. Она сейчас была всесильна. Присутствуй в операторской хоть сам министр, хоть кто. Если куратор сочтёт его вмешательство вредным, достаточно просто нажать кнопку тревоги, и охрана вытолкает его в шею, невзирая ни на какие ранги и звания.
Но кроме служебного долга есть ещё и человеческие чувства. Родители эволэков месяцами видели своих детей лишь мельком. Двери распахивались всего на несколько минут раз в неделю, не чаще, и только тогда, когда безумие Океанеса не выплёскивалось гейзером из девчонок и мальчишек. Но и удачное возвращение в этот мир не сильно меняло положение вещей в лучшую сторону, ведь впереди был долгий процесс реабилитации, пожалуй, даже более сложный, и куда как более болезненный, чем само погружение.
– Ало, – Александра предпочла видео связь, хотя осознавала, что выглядит далеко не презентабельно, – добрый вечер, Андрей Николаевич.
Её тихий, уставший голос, заполнил пустоту операторской. На том конце провода, в тысячах километрах от ИБиСа тоже не спали, хотя уже был отнюдь не вечер, а глубокая ночь. Потерявшая счёт времени и дням женщина просто фиксировала измученным сознанием смену света и тьмы, и только.
– Здравствуйте, Александра Викторовна, – отец эволэка как всегда был безупречно вежлив. – Вы сильно устали, как я посмотрю.
Между кураторами и родителями нередко складывались странные отношения. Вторые умом понимали близость своего чада со старшим руководителем, но сами держали дистанцию, а не допускали первых в круг семьи. Ведь даже отработанные за многие десятки лет меры безопасности не могли гарантировать на сто процентов благополучный исход Контакта. До сих пор слишком часто наставникам приходилось видеть немой укор на лицах родных, потерявших своих детей. Почему ты жива, а он нет? Отвечать на такие вопросы очень тяжело даже самой себе.
– Ничего, держимся. – Полякова попыталась улыбнуться, даже неплохо, вроде, получилось. – Я с хорошими новостями.
– Весь внимание.
– Элан уже прошёл больше двух третей пути, мы закончили формирование обоих существ. Контакт необычно ясный, двустороннюю связь чуть было не пришлось сдерживать от нарастания.
– Это плохо? – Родитель немного встревожился.
Полякова не хотела лукавить – единожды совравши, кто тебе поверит? Особого стремления заводить дружбу с родителями подопечного она за собой не замечала, но старалась поддерживать нормальные отношения, не жалея сил. А это подразумевало и искренность.
– Дальнейших прогресс нежелателен, весьма, – она обтекаемо выразилась, – ибо нет возможности предсказать – на пользу или во вред пойдёт эволэку нарастание «пробоя». В таких ситуациях чаще действуем по неписанному правилу: лучше синица в руках, чем журавль в небе. Тем более что Ваш сын держится молодцом, и у нас сейчас в руках настоящий фазан, а не птичка-невеличка! Всё происходящее внушает мне оптимизм, особых поводов для беспокойства не вижу.
– Сколько ещё ждать?
– Месяц, может полтора. – Александра безудержно зевнула. – Теоретически можно попробовать вытащить его хоть сейчас – дело уже сделано.
– Но? – Раткин безошибочно уловил сомнения в её голосе.
– Я не хочу этого делать. Не буду кривить душой…
Она немного помедлила, подбирая слова, ведь собеседник не идиот, много знает об эволэках в частности и Океанесе вообще. Без пары дней два с половиной месяца прошли, пора бы и назад. Как говорится, поимела честь, поимей и совесть, вытаскивай, в общем, парня назад в бренный мир.
– Элан для меня – не подопытный кролик, не поймите неправильно. Но подобные сочетания великолепно выполненной работы, прекрасный, устойчивый канал в оба конца… Такое встречается нечасто… Во всяком случае со мной впервые… Я прошу у Вас разрешения немного продлить погружение… Если Вы против, я немедленно приступлю к процедуре вывода… Но хотелось бы довести до логического конца…
Александра краснела всё больше, по мере того, как сбивчивое объяснение слетало с губ. Ничего она не могла поделать со своей нерешительностью при общении с этим человеком. Такая реакция тем более была странной, если учесть, что Раткин ни разу не позволял себе даже просто повысить голос на неё. Чтобы не происходило, всегда выслушает, обмозгует, а уже потом выскажется, без криков, выпученных глаз, спокойно и обстоятельно.
– Это не опасно?
– Думаю, нет. Понимаете, прямой связи между продолжительностью Контакта и травмированием психики эволэка не наблюдается вообще. Возьмём, например, закадычную парочку друзей, то есть, Вашего сына и Мирру. Бойцовская рыбка недавно завершила второе погружение, и хотя оно длилось «всего» шестьдесят девять дней, а опыт у девчонки уже имелся, возвращение получилось тяжеловатым. Я не её куратор, согласна, но, на мой взгляд, Лис из своего первого погружения, которое было почти на три недели дольше, вышел гораздо легче.
– Вас что-то беспокоит? – продолжал допытываться Андрей Николаевич, интуитивно чувствуя подвох.
– Не то, чтобы беспокоит, – женщина снова замялась.
Как объяснить словами чувство того, что что-то очень важное крутится перед самым носом, но всё время ускользает от взгляда, мелькая только на периферии зрения. Разум мечется, силясь уловить нечто – всполохи, на миг проясняющие сознание, и снова теряющиеся в потёмках несовершенного разума. Чёткая уверенность, что это знание находится на расстоянии вытянутой руки, сводило с ума, заставляло снова и снова копаться в данных, анализировать, выстраивать сложные логические цепочки с непонятным началом и неясной целью. Вдохновение. Исписанная от руки тетрадь. Уверенность в неизбежности открытия необычного явления. Ответ на не заданный вопрос.
– Я что-то ощущаю. – Куратор решила выложить всё, как есть. – Упускаю из вида… Я не могу объяснить происходящего, но что-то не позволяет мне оборвать Контакт сейчас.
Раткин отнёсся к этим словам вполне серьёзно. Другой, может, и учинил бы разнос, но он прекрасно знал – не только эволэки способны к нестандартному восприятию мира. Кураторы тоже отличались обостренной интуицией, без неё, родимой, в их деле никуда! Сколько жизней девушек и парней спасли эти эфирные голоса, нашёптывая в критические моменты единственно верное решение!
– Хорошо, поступайте, как считаете нужным. – Андрей Николаевич нахмурился, расстроенный нежданным продолжением Контакта. – Только верните его назад, пожалуйста.
– Обязательно. – Александра съёжилась от такого «напутствия». – Приезжайте на выходных, повидаетесь. До свидания.
Место отца эволэка тут же заняла Амма:
– Кончай эксперименты над здоровьем ставить! – Многообещающее начало. – Парень своё отработал!
– Решение за мной, и ты это знаешь, – отмахнулась куратор.
– О докторской думаешь, а на него чихать? – не унималась девчонка.
– Ты прекрасно слышала наш разговор и можешь определить, вру я, или нет.
– Часть правды – не правда!
– Хватит философии, – уже повешенным тоном отрезала Полякова.
Экран потух, снова залом овладела тишина, а женщиной – стыд. Стыдно было жутко. По-честному жутко, и по-честному стыдно. Лис поставил на кон свою жизнь, а она всё про учёную степень думает. Мир, в котором она жила, изменился в лучшую сторону, но не настолько сильно. Как и много сотен лет назад формальное звание играло немалую роль в судьбе человека, а подопечный волей или неволей превращался в инструмент достижения вершины.
Взгляд через стекло вызвал новую волну переживаний. Эволэк, как и много недель назад, свернувшись калачиком в не самую удобную позу, щекой прижался к прозрачной стене, напротив той же точки. Хотя добросовестные андроиды начисто убирали помещение, Элан безошибочно находил любимое место для сна. Никакие моющие средства не могли смыть со стекла тепло живых губ, и он уже в который раз возвращался сюда.
Полякову подбросило в воздух. Мысль отточенным ножом резанула мозг. Она ещё не до конца успела всё осознать, но разум уже сорвался с места, выстраивая вполне логичную цепочку, объясняющую и необычную в своей чёткости двустороннюю связь, и невероятную силу «пробоев», и сильнейшее «эхо».
Усталость как рукой сняло. Организм, как вставший на дыбы скакун, переполнился невесть откуда взявшейся энергией. Пальцы с быстротой молнии заплясали на клавиатуре, не поспевая за развитием идеи.
Вилиан опять ощущал стену, и не в первый раз за прошедшие месяцы. Это происходило всегда внезапно, словно из ниоткуда выкристаллизовалась невидимая граница, отделяющая его от чего-то до боли знакомого. Он очень хотел Туда попасть, стремился всей душой в страну зазеркалья, но снова и снова этот Мир не отпускал своего обитателя. Ему оставалось только жаться к стене, касаться её тепла крыльями. Умиротворение и покой дарили ему эти минуты.
Граница вела себя странно. Он привык к материальности предметов, растений. Если из земли растёт дерево, то соседнее не может пропустить ветки через его ствол, если тебе на пути попадается куст, его надо облететь, избегая болезненного удара. А для Стены будто и не было никаких законов, ей совершенно ничего не мешало находиться где угодно и когда угодно. И сейчас, в саду, и раньше, в речке, всё, что было незыблемым в материальной среде, отступало перед чудом её появления. Она проходила сквозь все объекты, живые и неживые, не раня плоть, не перерезая дороги ветров, не останавливая бег облаков, не загораживая солнце и луну. Тогда что за ней, и почему так тянется за тонкую грань его душа? Что было там? Если в хороводе смертей и рождений нет конца, то может там прошлая жизнь? Но почему она тогда не отпускает его? А если новое начало, почему не позовёт, почему не откроет дверь? Или просто ещё рано, и надо лишь чуть-чуть подождать?
Полякова уже работала на пределе сил. Бессонные ночи сменяли друг друга, как инквизиторы, измываясь над телом, не давая передохнуть разуму. Начала она очень осторожно, запуская слабый призыв и каждый раз получая резонанс в ответ. Эволэк словно обитал не только в двух телах одновременно, но и в двух мирах. Его сознание легко кочевало по каналу связи, то вызывая мощное «эхо» в Океанесе, то заставляло биться тело в очередном «пробое». Куратор не ускоряла событий, не нажимала на безвольного подопечного, бережно относясь к его здоровью – самой же потом придётся выхаживать!
Это было сродни созданию атомной бомбы. И хотя сумасшедшая в своей неординарности идея лишила покоя, но на этот раз не заставила забыть об осторожности. Создавать разрушительный боеприпас сразу было не нужно, да и не возможно, ведь без доказательства принципиальной возможности атомного распада нечего и думать о дальнейших шагах.
Вот и Александре надо было, что называется, запустить пробный шар, проследить, куда же он покатится. В том, что проторенная им дорожка приведёт если и не к научному открытию, то к очень интересным выводам, позволяющим взглянуть на Контакты с Океанесом с несколько отличной от общепринятой позиции, она уже не сомневалась. Пока ещё терялся в дымке будущего итог работы, ещё только неуверенными штрихами делались первые наброски, но даже от вида того, что получалось в грубых эскизах, захватывало дух.
Куратор не спешила делиться своими мыслями с кем бы то ни было, и честолюбие тут играло десятую роль. Научный мир не любит выскочек-революционеров – это факт, а если новорожденная идея ещё и не облечена в соответствующую форму, не наполнена внятным содержанием, то дело труба. Кто из седовласых академиков, профессоров, докторов наук и прочих, захочет признавать молодого специалиста умнее себя? Именно косность старой научной гвардии и полная зависимость молодёжи от их воли ставила почти непреодолимые препятствия на пути прогресса. Вся история становления ИБиСа была тому ярким подтверждением.
На своей заре Институт на практике продемонстрировал возможность работы связки ОЧК, просил у Федерации средства на развитие. Хоть речь и шла о десяти миллиардах золотом, но сумма была вполне приемлемой, тем более что объединённое человечество специально создавало резервные фонды для развития науки и техники.
Но реальная жизнь была очень далека от благих намерений, а светила науки в большинстве только зубоскалили над потугами биологов Новой России, в открытую называя их шарлатанами. Компиляция дискредитировавшего себя «аттракциона Митсубиси» с суперкомпьютером для создания живых существ, идеально настроенных на среду обитания каждой планеты, казалась им если и не бредом сумасшедших, то средством выкачивания денег из федерального бюджета уж точно!
Поняв, что помощи от центра ждать не приходится, ибисовцы сами взялись за дело. Для начала решили не рисковать сильно, и создать для Паллады особый вид растений, способный жить в необычно плотной атмосфере, с медленным циклом смены времени суток, перенося многомесячную испепеляющую жару, а затем и не менее продолжительную зиму, со свирепыми морозами. Расчёт был на долгосрочную перспективу – за сотни лет растения преобразят (и преобразили!) атмосферу, сделав её более пригодной для жизни.
Когда в кратчайший срок и за свой счёт эта задача была решена, никто в Федерации не поверил, ведь ибисовцы действовали на свой страх и риск, располагая только теми средствами, что удалось выкроить из бюджета собственной системы, и тем оборудованием, что оказалось в наличии. Именно в ограничениях проявляется истинный гений! А дальше всё пошло, как по маслу. Правда, Новая Россия, получив в своё распоряжение уникальную технологию, делиться ею не захотела.
* * *
Куприянов ходил довольный как слон. Три из семи предприятий в рекордные сроки вышли на проектную мощность, в том числе и «старое», на острове Возрождения. Темп работ был просто ошеломляющим, продукция уже шла, и не мелкими партиями.
Новокурганинский комбинат он посетил сегодня не из праздного любопытства. Пройдясь вдоль бесконечных технологических линий, уставший министр лично проконтролировал каждый процесс выведения Верпы. Их пока относительно немного, с конвейера птицы пошли с отставанием почти на две недели от бабочек, но сейчас ситуация выправлялась, хотя ясно, что планируемая численность недостижима. Оно может и к лучшему.
Несчастных созданий, уже взрослых, но даже не вставших на крыло, ждала пренеприятнейшая процедура заморозки. Перед тем, как отправить птичек «на боковую» производилась принудительная кормёжка. В клювы пернатых автоматы просто впихивали порции пищи, не особо интересуясь их желанием трапезничать именно сейчас, набивая желудки под завязку. Это делалось преднамеренно, так как все понимали, что по прибытию на Измер они поначалу охотиться не смогут.
Далее конвейер нёс живые тушки к клетям морозильников. Огромные кубы, все в переплетениях шлангов и кабелей, принимали в свою утробу одну тысячу птиц за другой, словно люди пытались накормить гигантского удава. Когда очередной блок забивали до отказа, транспортёр медленно и очень аккуратно выводил громоздкое и хрупкое одновременно сооружение к посадочной площадке, где ждал челнок.
Следуя за медленно перемещающимся грузом, Анатолий Евгеньевич вышел на улицу. Ползущая со скоростью улитки на бесчисленных маленьких колёсиках платформа позволяла идти рядом прямо-таки прогулочным шагом.
Задрав голову, мужчина остановился. Погода была великолепной, и ясное небо позволяло в простой телескоп видеть гигантскую стрелу звездолёта, повисшую над континентом.
Аппарель челнока, вежливо распахнутая, приняла бесценный груз. Плод титанического труда сотен тысяч людей надёжно закрепили, площадку очистили от посторонних.
Тихое утро ранней осени разорвал оглушительный грохот. С неожиданной лёгкостью корабль бережно оторвался от земли, словно понимая хрупкость заключённых в утробе живых существ, и медленно стал набирать высоту и скорость, постепенно превратившись в точку на горизонте. Прошло всего несколько минут, и полёт челнока можно было наблюдать только по разматывающемуся хвосту дыма работающих на всю мощь двигателей.
Куприянов облегченно вздохнул и достал телефон спецсвязи. Соединили тут же.
– Доброе утро, Ваше Величество. – Его звонка ждали. – Первая партия Верп только что отбыла на «Сталинград».
– Отлично. – Императрица тоже испытала облегчение, хорошая новость всегда приятна. – Всё идёт вполне по плану. Когда закончится погрузка?
– Через три недели.
Никто ещё не знал, что эти планы уже повисли на волоске.
* * *
– Над чем пыхтим? – От голоска Аммы женщина подпрыгнула на стуле.
Взгляд на циферблат привёл к печальному выводу – последние несколько часов она не работала вообще, находясь в отключке. Организм сильно сдал, не выдерживая нагрузок и хронической бессонницы, вырубался сам по себе, без команды.
– Исследую поведение эволэка, как всегда, – пожала плечами Александра, не совсем ещё проснувшись.
Пояснения не были обычной болтовнёй «ни о чём». ИР действительно не знала, чем занималась Полякова – привычки подглядывать за ней не водилось, так что, о сохранности информации можно было не беспокоиться.
– Давно пора его вытаскивать оттуда, – напомнила бестелесная девчонка.
– Да, ты права, можно закругляться. – Куратор и сама боялась перегнуть палку, основные данные уже получены, маршрут проложен. Всё, больше ничего с этого погружения не взять, да и опасно углубляться дальше.
– Необычно он себя ведёт, правда? – Амма подалась вперёд, разглядывая уже привычную картину в воздушном аквариуме.
– Не то слово. – Александра помедлила. – Ладно, я в душ, двенадцать часов сна, и командую всплытие! Последишь за ним?
– Одним глазком.
Женщина впервые за много дней приняла нормальную ванну, и ещё сильнее разморенная от тёплой воды, отправилась в спальню. Комнатка находилась тут же, в операторской – кураторы безвылазно присутствовали в ИБиСе всё время погружения. Александра не была тут частым гостем, привычка спать прямо на рабочем месте давно взяла верх над здравым смыслом. Рухнув на кровать, даже не укрывшись одеялом, она провалилась в сон…
Плотина. Огромная белоснежная стена стояла в чистом поле, теряясь на горизонте. Никакой грандиозной запруды, остановившей бег реки, и превратившей узкое русло в бескрайнее озеро, никаких каскадов воды, вращающих турбины. Абсолютная тишина. Воды нет. В смысле, нет совсем. Тогда что тут делает это грандиозное сооружение?
Она осторожно кралась вдоль основания, чуть не цепляя левым плечом белый вал, будто звук шагов мог расколоть монолит. Ноги раздвигали и подминали траву с таким треском, что Александра непроизвольно напрягалась ещё больше, бросая вороватый взгляд направо. От одного вида пустоши и мёртвого города за ней волосы вставали дыбом. Выжженные огнём холмы, земля спеклась хрустящей коркой, а на её поверхности кипела лава. Огненными ручейками смерть текла к плотине, прокладывая себе дорожки не только в ложбинах и оврагах, но и, вопреки законам физики, карабкаясь вверх по склонам холмов, а потом сбегая вниз.
Жар бил в лицо, но фигурка человека, мелькающая впереди, заставляла двигаться дальше, всё ускоряя и ускоряя шаг. Она уже бежала, что есть мочи, вдыхая полной грудью отравленный воздух. Лёгкие горели, в горло словно попала пригоршня толчёного стекла, причиняя нестерпимую боль.
Остановилась она только у самой цели своего спринтерского забега. Откинув слипшиеся волосы и стерев ладонью разъедающий глаза пот, Саша, наконец, разглядела его. «Элан здесь?», – мелькнула первая мысль в голове. «Его распяли?!» – следом вторая.
Затянутая в чёрное фигурка, стоящая лицом к сгоревшему миру, действительно одним своим видом бросала в дрожь. Бесчисленные нити тянулись от него, исчезая в стене, одни короткие, другие подлиннее, третьи терялись вдали. Все растяжки тонкие, но натянутые, как струны. Смоляные у основания, они стремительно светлели, удаляясь от эволэка, приобретая цвет свежевыпавшего снега при соприкосновении со стеной. «Он и есть стена?» – недоумение охватило разум, а душу страх.
Звук шкварчащей на сковороде плоти оторвал её от созерцания жуткой картины. Лава уже была рядом, неумолимо пожирая последние метры нейтральной территории. Травинки вспыхивали ещё до того, как касались языков раскалённой породы, облака дыма уже душили, не желая выпускать добычу.
Она схватила подопечного за руку, и с силой дёрнула. Ничего. Только разноголосым хором отозвались струны. Элан повернул голову, уставившись невидящими голубыми глазами на женщину, губы беззвучно шептали, на лице безмятежность и покой. Он устал и хотел только развязки, всё равно какой.
Александра принялась карабкаться наверх. Поднявшись немного, совершенно неведомым способом смогла удержаться на абсолютно гладкой поверхности. Развернувшись, она присела и, под мышки подхватив парня, изо всех сил стала тянуть вверх, пытаясь оторвать его от земли, спасти родного человека от верной гибели. Ничего не получалось. Мышцы рвались от напряжения, каждый новый рывок отнимал силы, не давая взамен ничего, кроме нарастающего отчаяния. Уже задымилась чёрная кожа костюма, отражающая приближающуюся огненную реку, полыхнули первые язычки пламени на ступнях. Элан ничего не замечал, ни боли, ни нестерпимого жара, всё так же напевая что-то себе под нос. Собрав волю в кулак, Александра ещё крепче вцепилась в эволэка и с надсадным криком рванула вверх…
Собственный крик чуть не разорвал перепонки. Полякова обнаружила себя сидящей на кровати. Легкие судорожно хватали свежий воздух, всё тело покрылось липкой влагой, будто и в правду только что вело борьбу не на жизнь, а на смерть. Запах гари и смерти ещё будоражил сознание, прорвавшись из кошмарного сна в этот мир. Смятая постель, гулкое биение сердца. Видение уходило медленно, криво усмехаясь из зазеркалья, словно обещая скорую встречу с пережитым кошмаром наяву.
«Это просто сон», – женщина мотала головой, повторяя три слова как заклинание.
– Кошмары? – Амма тут как тут.
– Жуть какая, – женщина подивилась метаморфозам собственного голоса, так сильно напугало её сновидение. Звуки дрожали, выдавая готовность сорваться на плач.
Она на негнущихся ногах побрела в ванную комнату, где, чертыхаясь, долго боролась непослушными пальцами с краном. Ледяной душ немного привёл в чувство.
Полякова, понимая, что заснуть уже не получится, быстро перекусила и снова заняла рабочее место. Часы медленно отсчитывали минуты. Она «отдыхала» почти всё запланированное время, и скоро начнётся трудная и опасная процедура вывода эволэка из погружения.
Не считая себя особо суеверной, она, тем не менее, снова и снова возвращалась мыслями к пережитому ночью. Что такое пророческий дар, любой куратор знает не понаслышке, ведь девушки и парни с завидным постоянством демонстрировали способность в той или иной степени предсказывать недалёкое будущее.
Некстати припомнился случай с Лисом.
Они на пару рванули на выходные к горному озеру, где она иногда отдыхала, вдали от людской суеты. Элан, всё ещё находясь в лёгкой прострации после комплекса упражнений по отрыву сознания, был необычайно молчалив и сосредоточен. Пока Саша вела машину по серпантину, он ловко вписывал буквы в тетрадь, безошибочно ловя моменты, когда автомобиль не юлил из стороны в сторону, хотя дорогу не удостоил ни единым взглядом.
Куратор очень хотела удивить своего напарника захватывающей красотой водопада и озера, ведь он не был тут никогда, да и сама Полякова крайний раз наведывалась больше года назад. И она специально не рассказывала, припася лакомый кусочек на подходящий день – от одного вида таких красот быстрее восстанавливались силы.
Но на месте ранее почти нетронутого уголка природы их ждала грандиозная стройка. Рабочие возводили дом отдыха для горняков. Выбравшись из автомобиля, Александра вся в расстроенных чувствах медленно шла вдоль дороги, пытаясь узреть знакомые по прошлым визитам картины, но тщетно. Эволэк, прижавшись к её боку, шёл рядом, не выпуская из рук тетради, не обращая внимания ни на суету строителей, ни на то и дело проезжающие мимо грузовики. Неожиданно он запел, читая написанное в пути.
Нет никаких деревьев, никакого дома,
Сумрачных тихих алей, никаких знакомых собак.
Цветы в ухоженных клумбах, всё совсем по-другому,
Незнакомей, новей, словно всегда было так.
Сказать, что Александру первые же строки песни вогнали в шок – не сказать ничего. На входе в узкое живописное ущелье действительно уже не было ни старого дома, сложенного из сруба, ни каштановой аллеи, ведущей от разобранной ныне по брёвнышкам двухэтажной гостиницы к озеру. Исчез куда-то пёс Палкан, огромная, но добродушная овчарка, вечно клянчащий у постояльцев всякую вкуснятину, и норовящий завалиться спать у камина, прямо в зале для гостей. Перепаханные техникой лужайки с дикими травами и цветами быстро превращались в облагороженный сад, с аккуратными дорожками и клумбами.
Это, конечно, то место, только время не это,
Не то время года, не то время суток.
А было так интересно, мама, папа, и лето.
Вот я превратилась в кого-то,
Не заметив, что в промежуток…
Впервые она оказалась тут действительно летом, с родителями, много лет назад. Приехали уже ночью, и девятилетняя девчонка, почти всю сознательную жизнь проведшая в городе, как зачарованная шла под раскидистыми кронами каштанов, подсвеченных двумя спутниками планеты.
Всё залеплено штукатуркой,
Замазано свежей краской,
Проведено много мелких работ.
Как вернуться в другую жизнь,
Которая кажется сказкой,
Когда всюду прошёл ремонт?
Проходящие мимо рабочие бросали удивлённые взгляды, гадая, что это за странная парочка? Паренёк вдохновенно пел, будучи явно немного не в себе, женщина судорожно обхватила его грудь сзади, прижав спиной к себе, до смерти напуганная «выступлением». Они неплохо смотрелись, точно как пациент психиатрической клиники и лечащий врач, выбравшиеся «на природу». Пришлось по окончании короткой песни тащить эволэка в машину и стремительно ретироваться.