Но праздник не состоялся – совершенно неожиданно из пещеры вышли двое. Появление людей на свету оказалось настолько неожиданным, что сёстры с перепугу чуть не прыгнули вниз, с последующим отвесным пике. Но каждая, одна независимо от другой, узнала в одном из пришельцев старого знакомого: Лесавесима – женщину, большую любительницу холодной воды, а Хилья – мужчину, всадника странной серебряной птицы. Они часто делились впечатлением от встреч с этими людьми, и точно знали – врагами они не были, и крылатые создания, поборов возникший было страх, с любопытством уставились на нежданных гостей.
Те, без тени испуга, подошли на расстояние вытянутой руки. Сёстры, как по команде, вытянули шеи, и едва не касались носами лиц пришельцев, гадая, как такие слабые создания сумели опередить их без помощи своего волшебства? Серебряной птицы видно не было, да и садиться на скалах она не умела – это точно!
Они втягивали уже порядком забытый запах человеческого тела, а люди, очень медленно и осторожно, подняли руки, коснувшись их носов, чуть скользнули пальцами по губам…
Приятно. Этот короткий образ они передали друг другу одновременно.
А парочка двуногих неожиданно повернулась, и зашагала к провалу пещеры, всё время оборачиваясь, и маня повелительниц воздуха руками, приглашая следовать за собой. Хилья секунду помялась. Одно дело идти в пещеру с сестрой, а с незнакомцами…Что у них на уме? Но чуткое восприятие волн, идущих от людей, быстро развеяло зародившееся сомнение – от хищника-убийцы всегда исходит эманация угрозы и смерти, скрыть которую невозможно. А эти двое спокойны, их души поют, радуясь предстоящему событию. Что-то очень важное должно случиться.
В пещерах мрак наступает резко и сразу, словно какой-то шутник выключает свет. Столь же быстро уходят все звуки внешнего мира, каменная твердь надёжно укрывает голоса подземного мира от постороннего вмешательства. Ветры тут свои, не знающие свободы небесных просторов, но ведающие все тропы тёмного лабиринта. Здесь по-особому говорит вода, то капая с потолка, то предупреждая рёвом потока в тесном русле об опасных омутах, попав в которые навсегда останешься в плену бесконечной череды затопленных гротов.
Люди шли впереди, освещая себе дорогу осколками звёзд, лучи которых терзали глаза сёстёр. Лесавесима двигалась следом, её перья чуть светились в темноте, и этого света было достаточно, чтобы и Хилья видела стены, уступы, и не натыкалась на препятствия – ночное зрение у обеих было превосходным, даже свет звёзд позволял им успешно охотиться в темноте.
Но в пещере присутствовало ещё что-то. Странный запах дразнил обоняние, и хозяйки ветров сразу узнали в нем…самих себя. Нет, их собственный запах давно и надолго поселился в пещере, но был скорее тонким ароматом, намёком на то, что у удобного жилища уже есть хозяева. Этот же просто пьянил, заставив сестёр ускорить шаг, так что в огромный зал они вошли первыми.
Обстановка каменного дома, созданного самой природой, осталась прежней. Привычно шумела вода, в протоке которой Лесавесима и прятала припасы: мясо и фрукты, принесённые из долины. Всё так же тихо шумел ветер, его шёпот едва улавливал даже тончайший слух крылатых созданий. На месте были и каменные клыки – Хилья постоянно веселила свою сестру, становясь рядом с их частоколом, и, обнажив собственные, притворно рычала, пытаясь испугать темноту. Всё было на месте, за малым исключением.
Прямо в центре зала, в небольшой выемке, оперевшись друг на друга, стояли два яйца. Лесавесима и Хилья дружно бросились вперёд, и замерли в миллиметре от блестящих скорлупой сокровищниц, шумно втягивая воздух, напоённый ароматом зарождающейся жизни. Их глаза вспыхнули огнём, а серая охотница сбросила маску невзрачной молнии, мелькающей в небе, и залилась безумным многоцветием…
Увлечённые бесценным подарком, они даже не заметили ухода людей – те на цыпочках пятились к выходу, изо всех сил стараясь не шуметь, и даже притушили фонари, чтобы не спугнуть чудо, произошедшее у них на глазах…
Ольга с Миррой всю ночь не сомкнули глаз, наблюдая за происходящим и в «аквариуме», и в Океанесе. Шёл решающий этап – передача будущих детей на попечение Хильи и Лесавесимы. В бренном мире это, конечно, выглядело совсем по другому – холодное сознание девушки-киборга торило дорожку к пламенеющим сознаниям двух эволэков. Лошадей решили не гнать, и пока пара крылатых созданий только получила осознание факта существования детёнышей, то есть самих себя: в искусственных матках лаборатории биологического воспроизводства уже вовсю шёл процесс формирования двойняшек, и связь заработала в обратном направлении. Теперь уже связка гнала информацию не по схеме Океанес-Человек-Компьютер, а наоборот, в частности, аромат яиц, приведший в такой восторг сестёр, генерировался Аммой – та проанализировала состав околоплодной жидкости и выдала наиболее близкий флюид.
Что самое отрадное, души юноши и девушки хорошо среагировали: было серьёзное опасение, что, получив в Океанесе дитя, эволэк вообще не захочет оттуда возвращаться. Это было самым слабым звеном в «якорной цепи», вызвавшим очень горячие споры экспериментаторов. Ведь на Измере ситуация была принципиально иной – там уже взрослые особи своим коллективным сознанием вытянули-таки заупрямившегося Лиса, да и находились миллионы «детей» в нашем мире.
Но, решено было рискнуть и тут. К счастью, пока оснований для паники не было: канал по-прежнему был открыт и чист, как первый снег.
Элан решил пойти ещё дальше. Деилес остался вообще без поддержки, то есть, потомства у него не было, и должен был, по идее, выйти самостоятельно, под влиянием устремления разума Лесавесимы. Ещё более рисковый шаг, абсолютно вынужденный – Ольга и без того будет работать на пределе, обслуживая сразу шесть связок, а Амму решили особо не нагружать, ей забот хватает. Поставив на кон половину души, эволэк хотел получить ответ на очень важный вопрос: если в будущем удастся готовить коллег, способных, как он, работать с парой существ (а, что это получится, он не сомневался), то хватит ли одного дитя на двоих? Вытащит ли одна половинка разума из пучин Великой Реки следом за собой вторую?
Положительный результат сулил слишком серьёзную выгоду – не требовалось дополнительных интеллектуальных ресурсов для поддержки «лишних» каналов связки ОЧК. А эти ресурсы были более чем серьёзные: мощнейший ИР, Ольга, не без труда справлялась с шестью, а если в Океанесе сразу окажется сотня эволэков, занимаясь комплексной отработкой экосистемы планеты? А если хотя бы четверть из них будет работать над парами зверей, птиц или растений, что тогда прикажете делать?
Это стремление ответить на все вопросы разом Ольга охарактеризовала одним словом – авантюра, и попыталась убедить подопечного не гнаться сразу за тремя зайцами, но без толку, Элан стоял насмерть!
А теперь он стоял за стеклом. Ханнеле «грела яйца», а её напарник только что «принёс из долины» ворох сухих листьев, в сплетённом из лиан мешке – требовалось усовершенствовать «гнездо». Впрочем, кавычки, были не уместны. Пол потерял первозданную белизну, и гнездо было вполне настоящее, из настоящей листвы.
– Я себя чувствую очень и очень глупо, – сказала Ольга, растягивая слова.
Мирра, не отрываясь от созерцания происходящего, спросила куратора:
– С чего это?
Та ответила не сразу. Супруг не обещал, что работа будет лёгкая, да и трудности её не пугали. Она могла решать самые заковыристые задачи, строить логические цепочки почти любой сложности, но…
– Я занимаюсь делом, которое не в состоянии осмыслить, – тихо ответила Ольга.
Вид она при этом имела весьма удручённый, даже можно сказать подавленный. Мирра, шокированная увиденным, решительно не понимала причины такого настроения куратора. Железная леди предстала в неожиданном свете, сбросив доспехи, явив миру мягкую, ранимую душу. Или это только кажется от усталости?..
– Как это, не можешь осмыслить? – Девушка поднялась с кресла, оставив уже ставшее привычным рабочее место.
Подойдя к поникшей подруге, она, сама не зная зачем, принялась пальцами разминать её плечи.
– Именно. – Так же тихо вымолвила Ольга, откинувшись назад, чтобы Мирре было удобней массировать затёкшие мышцы. – Я не понимаю элементарных вещей, происходящих у меня под носом, не могу объяснить практически ни одного феномена Океанеса.
– Приведи пример, – попросила Мирра, массируя теперь шею.
Собеседница ей попалась очень интересная! Закадычная подруга Лиса никогда не упускала возможности пообщаться с Ольгой: спорила, то проигрывая, то выигрывая, то принимая точку зрения ИР, то оставаясь при своей. Обычно довольно молчаливая, она преображалась в такие минуты и часы, постепенно расставаясь с уже привычной замкнутостью. И ей нравились эти перемены.
– Запросто. – Киборг прикрыла глаза. – Я, следуя стандартному алгоритму построения ЭМ, это как банальная виртуалка, ввела туда себя, и со мной в Океанесе встретилась Лесавесима-Элан. Кроме того, я поместила туда самого Элана, сделав его пилотом планера, с которым встретилась Ханнеле-Хилья. Но я, хоть убей, не понимаю, как мы с мужем оказались там?
– Этого не возьмётся объяснить никто, так что, не мучай свою совесть, – лидер Клана Воды, говорила от чистого сердца.
Смешно, но положение дел именно таково. И Мирра, спешить было некуда, неторопливо повела рассказ:
– Ни одно светило науки не сможет тебе внятно, а главное просто и понятно, объяснить суть работы ОЧК, моделирование, а главное, процесс создания Эфирных миров. Учебники пестрят таким количеством заумных терминов, что интерес к написанному пропадает на первой же странице. Да и многие тезисы, с точки зрения людей из других направлений науки, очень спорные, и вызывают жаркие дебаты, с плавным переходом на нецензурный жаргон, коим распалившаяся профессура пользуется как последним «аргументом» на симпозиумах.
Ольга рассмеялась, а староста продолжила:
– Мы, эволэки и кураторы, как представители отдельной касты практиков, в соревнования по извержению словесного поноса не встреваем – нам вполне хватает интуитивного понимания происходящего, а на учёных мы всегда смотрели снисходительно. Споры докторов, кандидатов, и прочих окончивших академии, лучше воспринимать, как споры обывателей древнего мира о процессе закалки стали.
Рассказчица помолчала, обняла благодарную слушательницу, которая ни единым звуком не прервала её повесть, и продолжила, шепча уже на ухо (Доброхотова спала богатырским сном прямо в кресле соседнего терминала):
– Всякие мудрецы, начиная с людей, честно пытающихся докопаться до сути происходящего в раскалённом металле при его попадании в воду, до служителей религиозных культов и откровенных шарлатанов, находили свои объяснения «чудесному» превращению сырого металла в прочный булат. Версии были разные, и самая безобидная из которых такая, – вода, как творение богов, а то и как отдельное божество, передаёт божественную силу металлу, и тот приобретает необыкновенную прочность. Что-то в этом роде…
Ольга слушала не дыша. Человек порой говорит странные, но удивительные в своей правоте вещи, и она сознавала – сейчас именно такой момент, и лучше юному созданию не мешать.
– Образно говоря, мы не балаболы-теоретики, а кузнецы древности. Мы тоже не понимаем происходящего, но…
Мирра просто лучилась теплотой, и какой-то нежной грустью.
– Но, мы знаем, что такое вдохновение. Когда острый глаз по цвету пламени безошибочно определяет оптимальную температуру в горне, когда слух подсказывает, не задыхается ли огонь от нехватки воздуха. И мы можем творить. Мы можем превратить безобразный кусок руды в красивый клинок. Нам больше ничего не нужно… Понимание? Потом поймём, просто ещё не пришло время…
Мирра разжала объятия, поцеловав Ольгу в щёку, пожелав ей этим спокойной ночи, и отправилась спать, но у самой двери её остановил голос киборга:
– Спасибо. Честное слово, спасибо.
– Не за что.
Пина чуть не сошла с ума от радости, если деревья вообще способны лишиться рассудка, когда человек вернулся. Его не было довольно долго, и она успела затосковать, и настолько обрадовалась появлению благодетеля, что зажгла иллюминацию днём – событие неслыханное, случающееся только в самые ненастные дни, когда тучи застилали небо настолько плотным одеялом, что почти не пропускали солнечный свет, погружая землю в сумерки.
Он тоже был рад новой встрече, и, словно пытаясь наверстать упущенное, загладить вину за столь долгое отсутствие внимания к дереву, до седьмого пота возился с дарующей свет сосной. Взрыхлил почву, внёс удобрения, а потом…
Пина не поверила в произошедшее. Человек принёс из машины свёрток, от которого исходил легко узнаваемый аромат. Он бережно освободил от мокрых тряпок содержимое и с торжественным видом протянул ей дитя – совсем ещё крошечную сосну, в которой Пина узнала отсеченную ветку. Та, о чудо, не погибла, подросла и пустила корни.
– Смотри, какая у тебя дочка-красавица! – с довольным видом приговаривал человек, крутя деревце в руках, словно мать могла видеть, не имея глаз.
А ей и не надо было видеть. Она чувствовала всей душой присутствие крохи и тянула к ней ветки.
Человек вырыл небольшую лунку, и посадил в неё малютку. Присыпав приготовленной почвой, полив водой, он походил вокруг, любуясь проделанной работой, и похлопал Пину по стволу своей широкой ладонью:
– Присматривай за ней, ладно?
Присмотрю, не беспокойся…
Когда эти слова сорвались с губ Нади, Людмила Алексеевна чуть не упала в обморок – эволэк в погружении говорить не может! Первый подобный случай, произошедший с Линарой, она восприняла со скепсисом. По её мнению, Инна и старосты немного хватали лишку, выдав желаемое за действительное. Но сейчас…
Лассава, уловив смятение куратора, ехидненько, но без злобы поддела:
– Ну, что, Фома? Хоть собственным ушам-то поверишь?
– Это невозможно…
Голос Борисовой был еле слышен, она снова и снова прокручивала запись – на одной половине монитора шёл видеоряд из Океанеса, а на второй из «аквариума». Женщина будто пыталась убедить саму себя в нереальности происходящего, но каждый раз динамики доносили до её слуха Надины слова.
После, наверно, уже десятого просмотра, она опустилась в кресло, тяжело дыша и хватаясь за грудь, а лидер Клана Воздуха туже бросилась за аптечкой…
Деилес не чувствовал обычного покоя и умиротворения от жизни. Даже преодолев огромные расстояния, достигнув северных островов, где бесчисленные стаи сородичей собирались на лето, убегая от нестерпимого зноя тропических широт, даже не испытывая абсолютно никаких затруднений в добывании хлеба насущного (северные моря кишели рыбой в это время года), он…
Он даже не мог описать происходящего. Его всегда, сколько он себя помнил, манила в дальний путь неведомая сила. Это как голос Небес, что зовёт своё дитя, и то беспрекословно ему подчиняется, зная – оно хочет только добра, и каждое путешествие показывает правоту этого удивительного понимания, взявшегося в голове, казалось бы, из ниоткуда. Голос Небес всегда приводит их, неутомимых странников, в края, где ярче солнце, слаще вода и больше пищи, приводит туда, где ты не будешь одинок.
Но на этот раз всё иначе. С каждым днём Деилес чувствовал другой Зов, словно идущий от звёзд в ночном небе. Он рвался ввысь, забирался на такие высоты, что от нехватки воздуха мутился рассудок, а потом камнем падал вниз, к морской глади, приходя в себя только тогда, когда становились различимы белые барашки невысоких волн. А после, он просто сидел на скале и смотрел в небо.
Ему особо не хотелось ни есть, ни пить. Братья и сёстры отдалялись, и он больше не находил радости в суете шумного балагана огромной колонии…
Там, далеко наверху, была тропа. Он чувствовал Путь, по которому пришёл в этот мир, и по которому скоро покинет его…
– Ну, что же, – Мирра довольно улыбалась, через плечо Ольги следя за бегом столбцов цифр и букв на мониторе. – Наш обитатель Мосема начинает откликаться, и очень живо.
Прошла новая неделя. Все пять эволэков, не спеша, чтобы не наломать дров, выводились из необычного погружения. Ольга с каждым днём всё чаще и чаще высказывала коллегам сомнения – не слишком ли затягивается процесс? Но те в один голос твердили, что всё идёт прекрасно, и киборг не видела иного выхода, как положиться на чутьё людей, раз уж от её аналитических способностей никакого проку нет.
Её тревожили не только эволэки. Кураторы уже давно работали не то что на втором, а на седьмом дыхании, и ИР понимала – надолго людей не хватит. Тяжёлые дежурства выжали все соки и из старост. Девушки выглядели больными, и, чтобы не свалиться с ног от усталости, уже почти полностью отключились от жизни института, чем вызвали глухое недовольство Учёного Совета.
– Только бы… – Ольга на миг запнулась, подбирая ассоциации, – …тяги хватило. Если не хватит, то я даже не знаю, что случится…
Она бы проклинала сейчас собственную беспомощность, будь она человеком. Но человеком она не была, и холодный кристалл её сознания лишь снова и снова констатировал собственную несостоятельность. Людей звала вперёд интуиция, чем бы она не являлась, какую бы природу не имела, а девушка-киборг остро ощущала отсутствие этого природного дара, которое компенсировать не могла. Ответственность за жизни пяти контактёров – вот всё, что удерживало её в операторском кресле.
Людмила Ефстафьевна уже не раз и не два за последние дни ловила на себе странный взгляд коллеги. Женщина могла поклясться на чём угодно – киборг в растерянности.
Так оно и было. Конечно, Ольга оставалась сама собой. Но, она давно создала собственный паттерн поведения, и, повинуясь ему, мимика лица рисовала соответствующие настроению картины. А настроение это было не праздничное – она уже приняла решение. Пусть Элан будет в ярости, но это её решение, и переубедить её будет непросто…
***
Эфа всё реже отлучалась от кладки, чуя сердцем недалёкий уже момент наступления беспредельного материнского счастья. Она стала настолько агрессивной, что даже речные раки не рисковали более наведываться в её вотчину – множество разорванных в клочья панцирей служили хорошим предупреждением незваным гостям!
Всё чаще Эфа прижималась всем телом к коконам – биение пяти маленьких сердец звучало сладчайшей музыкой, и она не шевелилась часами, боясь неосторожным движением потревожить их божественную симфонию.
А сегодня бились уже не только сердца. Сначала едва заметно, а потом всё сильнее, яйца дрожали, как колокола возвещая о скором появлении на свет новой жизни. Эфа в жутком стрессе носилась между сучьями коряги, не обращая внимания на содранную о дерево чешую, и беспрестанно тыкалась носом то в один трепещущий кокон, то в другой. Дети уже рвались наружу, и она рвалась им навстречу и телом, и душой.
В операторской Сафировой снова, как и много недель назад, царил упорядоченный ужас. Афалия билась за стеклом, пару раз сильно приложившись о суппорты СЖО – движения эволэка были настолько стремительными, что даже автоматика, управляемая не кем ни будь, а Аммой, не успевала реагировать! Океанес рвался через девушку – это чувствовалось во всём. Прокисшие за пару минут свежие сливки в кофе, безнадёжно отставшие от песочного собрата электронные часы. Всё, даже время, сошло с ума. Окружающее пространство словно превратилось в кисель, и Марина Евгеньевна с Нариолой хватали тяжёлый, как оксид дейтерия, воздух судорожными глотками, словно Эфа мстила им за мучения, перенесённые в Эфирном мире.
Афалия без конца тыкалась головой в выходной канал искусственной матки – её специально перенесли в «аквариум», чтобы эволэк чувствовал рождение детей не только там, но и здесь. Зрелище было жуткое…
С каждой секундой трещина в каждом из пяти коконов становилась всё шире и шире, и Эфа всё сильнее и сильнее рвалась навстречу голосам своих чад. Их сердца – уже не едва заметная вибрация, которую воспринимаешь скорее боковой линией, чем слухом. Они гремят раскатами, будто приветствуют свою родительницу, зовут её вперёд. Ещё рывок! Ещё!..
Марина и Нариола, бросив уже не нужные посты, влетели в зал, едва не выбив дверь.
Афалия стояла на коленях, и руками, зубами рвала искусственную плоть. От её звериного крика закладывало уши, останавливалось в испуге сердце. Жидкость, вытекающая из прорванной плевы, пачкая девушку, разлилась по полу жижей, в месиве которой скользили ноги. Взгляд эволэка был полон вожделения, её целеустремлённость уже перешла черту безумия – как и любая нормальная мать, в эту минуту она желала только одного. И это желание придавало ей невероятную силу – куратор и староста даже и не пытались помешать ей. В таком состоянии с эволэком пара взрослых мужиков не совладает, куда уж им тягаться!
Пузырь наконец лопнул, сдавшись бешеному напору Афалии, и из него под ноги эволэку плетьми вывалились пять рыбок, каждая в полметра длинной. Девушка, судорожно зашарила трясущимися руками по полу, собрав всех новорождённых, прижала к груди…
Нариола и Марина, не боясь измазаться, обняли новоиспечённую маму, которая, с хрипом, даже каким-то всхлипом, втягивала воздух, в унисон со своими чадами – рыбки делали первые в своей жизни вдохи. В глазах у девушки быстро рассеивался туман, и уже через пару минут она с интересом рассматривала прижатых к собственной груди двоякодышащих созданий. Её трясло, но по выражению лица было понятно – она осознаёт, где находится, что произошло, и узнала людей, тискающих её в объятиях.
– Хвала Небесам! – выдохнула куратор.
Сафирова уже плакали, да и Нариола сдерживалась лишь на пару секунд дольше – сколько раз не встречай товарища, а плотину всё равно прорывает.
– С возвращением, солнышко…
Афалия, неожиданно разговорилась:
– Странное ощущение, – голос и хриплый, и дрожащий. – Ты только была вот ими… А теперь ты – это я…
За спиной послышался грохот – они совершенно забыли открыть наружную дверь, и теперь её просто выломали. Обычное дело, надо сказать.
В зал тут же вбежали медики и биолог, они всегда приходят первыми. Четверо мужчин и женщина аж попятились, когда только вышедший из погружения эволэк, пусть и с посторонней помощью, поднялась на ноги и, с видимым напряжением улыбнувшись, спросила:
– У вас вина с собой нет?
Диво было то ещё. Вся затянутая в облегающий смоляной костюм, огромный хвост змеится по полу, пучок жгутов, словно вырвавшись из спины, уходит к потолку, как будто девушка лишилась одного крыла, а второе, совершенно неуместное в своём одиночестве, чуть колышется в такт движениям суппортов, в руках пять «угрей». И староста с куратором в качестве подпорок.
– Нет, – последовал автоматический ответ.
А Афалия и не думала замолкать:
– Вот незадача… Да, кстати, бригада реаниматоров с сегодняшнего дня осталась безработной. Мне очень жаль…
Хилья и Лесавесима уже почти не летали вместе. Одна из сестёр постоянно находилась у яиц, грея их и своим теплом, и огнём костра. Теперь пещера преобразилась. Блики пламени вырвали у темноты часть большого зала, и свет явил глазу повелительниц воздуха невидимые доселе оттенки пластов известняка, стеклянную прозрачность подземной речушки.
Это Лесавесима развела огонь. Она несколько раз видела, как это делает женщина на берегу реки, особенно по вечерам, и осознала все плюсы, которые даёт укрощение необузданного красного зверя. Именно она принесла из долины несколько тлеющих головешек. Первая попытка донести огонь окончилась неудачей – плетеная сеть загорелась прямо в полёте, и её пришлось бросить. Но неудача не остановила, и серая молния нашла выход. Лианы. Они были пропитаны влагой так сильно, что истекали жидкостью, стоило их только посильнее сдавить. Застелив дно сплетённой из них корзинки несколькими плоскими камнями, странница сумела доставить угли в пещеру.
Начали с малого. Сёстры боялись огня – что такое лесной пожар они знали прекрасно! Но, задымив пару раз всю пещеру так, что приходилось удирать наружу, прихватив, естественно, яйца, и там мокнуть под почти непрерывно идущим дождём, дожидаясь, пока ветер не выгонит гарь, сумели постичь азы непростого дела. И теперь всё шло хорошо. Одна из них постоянно носила из долины еду и ветки, а вторая дежурила у кладки и следила за костром – обе быстро научились поддерживать огонь так, чтобы он именно горел, а не чадил.
– Ты заметила эту особенность: когда дело плохо, Лесавесима хватает своё яйцо, а Хилья своё? – весело спросила Мирра, наблюдая за происходящим в пещере на экране монитора.
Непривычное это зрелище для эволэка – видеть зазеркалье чужими глазами.
– Да, заметила, – Ольга кивнула, не отрывая глаз от приборов, – это проявилось уже при передаче «яиц» от людей: они безошибочно узнали, чьё где!
Эволэки в зале спали. Время от времени кто-то из них да просыпался, странным движением головы (шеи короткие, люди ведь!) обозревал пространство «аквариума» невидящим взглядом. Не обнаружив ничего подозрительного, полизав «своё» «яйцо» (Мирра каждый раз закатывалась смехом, снимая эту сцену на камеру), заваливался спать дальше.
– Вот только как они это поняли?..
Ольге по-прежнему не давали покоя загадки Великой Реки.
– Что значит как? – Доброходова, естественно, присутствующая тут же, и не спускающая глаз с Ханнеле, хмыкнула. – Они же матери, как они могут не узнать собственных детей, самих себя?
– Люда, эти «яйца», – почти сердитым тоном парировала киборг, ткнув пальцем в изображение, – просто виртуальная модель. Они ненастоящие! Весь этот мир, в котором сейчас живут Элан-Лесавесима и Ханнеле-Хилья, ненастоящий!
– Ой, ли? – лидер водников хитренько прищурилась.
Ольге не осталось ничего, как сесть на место и, скрестив руки на груди, смиренно выслушать ещё одну проповедь.
– Элан тебе рассказывал про Измер? – спросила Мирра.
– Да.
– Что тебе запомнилось из его описания выхода?
Ольга задумалась, провернув в голове массу вариантов ответа, но быстро поняла, куда именно клонит собеседница.
– Берег, у которого он оставался.
– Именно. Ещё?
Теперь она уже задумалась в серьёз. Наполненные абстрактными фразами людские речи нередко вызывали у неё серьёзные затруднения с пониманием, и Элан исключением не был – объяснил своё «всплытие» на Измере как сумел, честно пытаясь говорить максимально взвешенно и грамотно. Но, всё равно, для пленницы логики эта словесная чехарда оставалась малопонятным бредом, и Ольга с чистой совестью списала всё повествование супруга на полученную им при выходе из Контакта психическую травму.
– Он описывал течения Океанеса. Именно так – множественное число. Оно не одно. Ты это имеешь в виду?
– Да! – Мирра заулыбалась, довольная сообразительностью Оли. – Все, кто пережил тяжёлые выходы, говорят одно и то же. Океанес – как дельта очень большой реки, имеет множество протоков. Что, если мы, эволэки, не создаём ЭМ, а просто находим нужные? Что, если наша Вселенная – это просто один из рукавов Океанеса?
– Это бы многое объяснило. – Поддержала её Людмила. – Ты с Эланом встретила в эфирном мире Хилью и Лесавесиму не потому, что был создан ЭМ с ваши образами в нём, а потому, что вы ТАМ есть!
– Интересная версия, но с доказательствами туго, – не сдавалась Ольга.
– Другой нет! – развела руками Доброходова и хотела продолжить, но…
Звук внутренней связи прервал диалог.
– Подружки! – Голос Борисовой выдавал её радость, смешанную с тревогой. – Мы выходим!
Кто имеется в виду под «мы», и что значит «выходим», было понятно сразу, и Мирра рванула из помещения, через считанные секунды оказавшись в соседней операторской, и, растолкав медработиков, пробилась к Линаре.
Душа и разум девушки уже были тут, баюкая громко пищащих котят. Их пытались взять биологи – надо было отнести в «детскую» на обследование, но эволэк так отчаянно сопротивлялась, что пришлось оставить всё «кошачье» семейство в покое. Кто-то убежал за молоком для новорождённых, а все столпились вокруг, глазея на малышей. Их окраска напоминала ту, что бывает у снежных барсов – странное явление, учитывая ареал обитания Фелиды.
– Как назовёшь? – спросила Лассава.
– Девочка пусть остаётся Фелида, а мальчик – Фердинанд, – сказала Линара, но зашлась кашлем, и доктор тут же взял её в оборот.
Дыхательный аппарат быстро вернул расшалившиеся лёгкие девушки под контроль: набор ингаляторов в его арсенале был воистину беспредельный.
Виктор Иванович Калядин, глава всех эскулапов, в полном обалдении смотрел на происходящее, не веря собственным глазам. Он лично присутствовал почти при всех выходах из погружений, и то, что происходило сейчас, не соответствовало привычной картине: лежащее при смерти тело, с чудовищными нарушениями психики и центральной нервной системы, суета реаниматоров, отчаянно пытающихся не дать соскользнуть человеку в царство вечного холода… Ничего подобного и близко не было. Доконало его «явление Христа народу».
В зал ввалилась Афалия. Слабая, передвигающаяся ещё исключительно «застенчивым» способом, то есть, держась за стены во избежание падения, она уже умудрялась доставлять массу неприятностей – сидеть в палате не желала, пропадая по всему институту. Девушку благородного происхождения вечно приходилось искать, прежде чем затащить на процедуры! То она в одном из «аквариумов» наблюдает за ещё не «всплывшими» коллегами, то в своей комнате, то в чужой. Ясный ум, всё тот же острый язычок. Эволэк, пару недель как вернувшийся из Великой Реки, на такое не способен! И Линара туда же!
– Как вы этого добились? – Виктор Иванович, понимая, что спрашивать увлечённых котятами людей бесполезно, задал вопрос Афалии.
Та привалилась к стене и, прикрыв глаза, переводила дух:
– Элана спросите, когда вернётся, это всё-таки его идея. А я лично ни черта не понимаю, как такое вообще возможно…
Девушка рассмеялась так громко, что все присутствующие повернули головы и зашикали: уже накормленные молоком братик с сестричкой, насухо вытертые, заснули в объятиях Линары.
Лесавесима и Хилья лежали, распластавшись на каменной площадке, перед входом в пещеру (места едва хватило для двоих). Расслабленные крылья, у первой левое, у второй правое, свисали в пропасть, ловя порывы ветра.
Дожди и грозы, беспрерывно терзавшие горы и долины последние недели, кончились. Солнце щедро заливало светом землю, и сёстры нежились в его лучах. Всё-таки их надёжный каменный дом хорош в непогоду, но раз тучи ушли в дальние дали, то лучше побыть на свежем воздухе.
Светило, и без того жаркое на такой высоте, било перпендикулярно склону, так что было очень тепло, тепло настолько, что они вынесли свои сокровища наружу. Яйца лежали, а точнее стояли, в небольшом рукотворном гнезде из камней, веток и листьев прямо у чёрного зева пещеры. Лесавесима и Хилья лежали головами к кладке, прижавшись друг к другу боками, и переплетя длинные хвосты. Их носы касались скорлупы двух яиц: одно ржаво-рыжего цвета, второе бежевого. Тепловые сенсоры на мордочках позволяли замерять температуру гнезда, всех поверхностей яиц, и дрёма крылатых существ время от времени нарушалась. Они то поворачивали бесценные дары – прятали в тень сильно нагретую сторону, подставляя лучам более прохладную – то на какое-то время, особенно в полдень, засыпали их листьями, сберегая от ненужного перегрева.