Дикая охота
Лиловый пунш. Вино. Корица.
Согреть бы душу, только нечем.
Дитя зимы. А лето снится.
И только в снах немного легче.
А что еще? В замерзшем мире
Иллюзии – вот где утрата.
Как грезит мышь о желтом сыре,
Дитя зимы ждет может, марта.
Но март, апрель и май зелёный
В ее душе не топят холод.
И даже кавалер влюбленный,
Пусть он хорош, и добр, и молод.
Она, Самхейна ожидая,
С ночных небес не сводит взора.
Меж звезд несется злая стая.
У Короля – глаза озёра.
У короля белы ресницы.
Его наряд снега и стужа.
Шагнет без страха в колесницу.
Он совершенно тот, кто нужен.
Проси его о чём ты хочешь.
Король рассудит честь по чести.
Все будет так к исходу ночи,
Но только если жаждешь мести.
Слова твои откроют двери,
Ты укажи, и стая рада.
Как жаждут крови эти звери.
И не спасут забор, ограда.
Что королю людские души?
Мазнет мечом, как сливки слижет.
Так отчего же ей не лучше?
И ближе небо. Ближе. Ближе.
И мчится призрачная стая.
Король суров и безупречен.
Она хотела лишь растаять,
Но месть ее сковала крепче.
Плечом к плечу. Уже без гнева.
И взгляд чуть холодней и строже.
У короля есть королева.
Их суд искать – себе дороже.
Ева Браун
Плывет фрегат – твое авто
По сонным улицам Берлина.
Небрежно сброшено манто,
И ты, с улыбкой Серафима,
Глядишь в ночные небеса,
И снег ложится на ресницы.
Беловолосая краса
Для чистокровного арийца.
Его любовь, что сладкий яд.
И ты в плену у своей страсти.
Обманутый обману рад,
Хотя он душу рвет на части.
О утонченное вино!
Со вкусом крови, слез и боли.
– Ты влюблена? – Давным-давно.
– Как быстро поменялись роли.
И у взаимного синдрома
Кто жертва? Кто теперь палач?
И чувство зреет, как саркома,
И сердце бешеное вскачь.
Сгораешь на костре стыда.
Сдвигаясь, камнем давят стены.
Из крана капает вода,
Ты острой бритвой режешь вены.
– Пока жива, себе не лги.
Отнюдь ты не святая дева.
Беги, безумная, беги.
Но ты моя, Main Liebenau Еvа.
Женская доля
Как часто выбираем мы не тех.
И неизвестно, в чем тут дело.
Но горечь женского удела:
Искать величье в пустоте.
Вот видишь красоту павлина,
А он ведь в сущности – петух,
В красивом теле слабый дух.
И это жалкая картина.
Ты для него готова за моря.
Да в кандалы. В Сибирь. На плаху.
Отдать последнюю рубаху,
И, ярким пламенем горя,
Светить ему, как сердце Данко,
Отдать священные крыла.
Он их, смеясь, спалит дотла,
Истреплет лайкой до подранка.
Глаза горят, он лихо крутит ус,
Ты, глупая, ему внимаешь,
Но сердцем все же понимаешь,
Что он не тот, он просто трус.
Он твой, пока ликует лето,
И не случилось вдруг беды.
Ушатом ледяной воды
Тебя обдаст цинизм ответа.
– Прости. По мне ты слишком хороша.
Любви твоей я не достоин.
Я не Любовник и не Воин.
И за душою ни гроша.
Бегом бежал, сверкали пятки,
А ты молчала, глядя вслед.
Все мы аж с мамонтовых лет,
Мерзавцев любим без оглядки.
Забытое место
Не горят в том храме купола.
Не спешат на службу прихожане.
И молчат давно колокола.
И алтарь по виду мшистый камень.
Клены словно люди у окон.
Голуби воркуют еле слышно.
Дождь осенний навевает сон
Тонкоствольной поросли на крыше
Стерты фрески, нет почти икон.
Неизвестный на стене алтарной,
Живописный переврав канон,
Надругался надписью бездарной.
Чудом уцелевшую купель
Долгие дожди нальют до края.
Служкой у крыльца застыла ель:
– Все приемлю, все тебе прощаю.
Здесь давно готов и кров, и стол.
Преклони натруженные ноги
Хочешь, вон распятье со Христом.
Разные к нему ведут дороги.
Год за годом, оседает храм.
Выше двери заросли крапивы.
Переломят разом пополам,
Дождь и время старые стропила.
Игрок
Мне снова и снова предоставляется выбор:
Продолжить игру или пойти домой.
Я последний игрок, который еще не выбыл.
Всё ставлю на кон до последней, льняной.
Клоун. На сцене смеюсь, за кулисами плачу.
Толстым слоем на теле пудра и грим.
Улыбаясь, приманиваю птицу – удачу.
Улыбаюсь. А может хороший мим?
И при плохой игре корчу красивую мину.
Да. В рукаве запрятан козырный туз.
Но время придет: на погоны шестерки выну.
Банк забирает тот, который не трус.
Исповедь бездомного
Зима. Город. Тишина.
Снег. Метелица. Луна.
Ветер, как бродячий пес,
Шапку цопнул и унес.
В подворотне поднял вой.
Итак тошно, ты не ной.
Где б достать хоть на стакан?
Эх, пропащий старикан.
Попрошу ради Христа,
Али нет на вас креста.
Что с протянутой стою?
Так живем чай не в раю.
Не спеши судить меня.
Парень! Дай-ка чуть огня.
Да не торопись, постой.
Просто покури со мной.
Мне бы зиму переждать.
Холодно, ядрена мать.
Там весна и солнце, брат.
Я ведь, брат, был и женат.
Дети были, что ж не быть.
Да не довелось растить.
Зонщик. Им позор один.
Сел. Вот вышел до седин.
Мне б вернуться? Не хочу.
Там не место палачу.
– Брат. Я был не виноват-,
Все там так же говорят.
Ты мне, падшему, не верь.
Эх, да что молчать теперь.
За рулем я пьяный был,
И девчонку насмерть сбил.
Было ей немного лет.
Села на велосипед.
Там деревня. Три двора.
Да туман еще с утра.
Гнал. Спешил что ли куда,
Ну и был слегка поддат.
Я не ждал, а тут она.
Все, бл@ть, беды от вина.
Тормозил, а толку что.
Помню желтое пальто.
Помню синие глаза.
Ну и дал я по газам.
Да, я поступил как трус.
Некрасиво я смотрюсь?
Что? Нашли меня? Да, нет.
Сам решил нести ответ.
И пришел через пять дней.
Думал, думал все о ней.
Все приходит кажну ночь,
Просит дяденьку помочь.
Моих мук не знал никто.
Вижу желтое пальто,
Помню синие глаза,
Взгляд насквозь меня пронзат.
Чую, что выходит срок,
И тебе на жизнь урок.
На меня теперь взгляни-
Пьяным и за руль ни-ни.
Ладно, всё, пацан, иди.
Впрочем, стой-ка, погоди.
Дай мне сотню на стакан,
Уж порадуй старика.
С водкой станет мне теплей.
Ветер воет еще злей.
Водка для сугрева чтоб.
Гробом будет мне сугроб.
Хорошо пошла, до дна.
А на небе ждет она.
Я скажу свое «прости».
Всё. Перестает трясти.
Холод. Ноченька темна.
Сон. Покой и тишина.
Истинная любовь
Твоя душа, что колодезь зиндана
И я лечу в утробу без конца.
На дне её не страсть, не нежность. Рана.
Но я рискну остаться без лица,
Без голоса, без мыслей и без воли.
Я стану частью липкой темноты,
Пройдя твоей дорогой слез и боли,
Навечно отрекусь от красоты.
Не стану плакать летними ночами.
Хоть волком вой из этой вечной тьмы,
Когда луна холодными лучами
Нисходит к нам на дно твоей тюрьмы
Как холодно, пар изо рта клубится.
И ад мне не страшнее твоих грез.
Влюбится… Надо ж было так влюбиться,
Чтоб всё забыть. Серьёзно: всё всерьёз.
Ну что ж за дело. Я теперь спаситель.
Мне эта роль досталась в первый раз.
Эй там, народ! Весь мусор выносите!
Да бережнее. Сердце не игра.
Латать и штопать Женщине привычно.
Рубаху или душу, всё равно.
А дальше? Будет все вполне обычно:
За днями дни. Не падай лишь на дно.
Ну вот, смотри, уходит с окон грязь.
Глаза сияют. Звонкая беретта
Припасена для крыс. Мы, за руки держась,
Как дети, улыбнемся, выйдем к свету.
Канарейка
Звенит хрусталем голосок.
Поет на радость добрым людям.
И купол клетки так высок.
И семечки лежат на блюде.
Чего желать? Здесь все знакомо.
Тепло, уютно, нет кота.
И защищают стены дома.
Так отчего же пустота.
И отчего тоска змеюкой
Свернулась кольцами в груди.
А люди: – Ну не будь же злюкой.
Пой, канарейка. Не сиди.
Она поет до хрипоты.
До ночи песня звонко льется.
Но под пологом темноты
Душа в груди, как в клетке, бьется.
Из клетки смотрит на окно.
На мир чудесный и опасный.
Пускай в судьбе все решено.
Но есть мечта. Она прекрасна.
Королева и паж
О, дева, очи цвета море!
О чем поет твоя свирель?
Что разум и душа в раздоре,
Что льют придворные елей.
И что король никак не едет,
И ластится смазливый паж.
Грядет охота на медведей —
Вельмож бессмысленная блажь.
И будет лес и шум дубравы,
Рев зверя и собачий лай.
Качнутся голубые травы,
И примут вас в духмяный рай.
В кровь зацелованные губы.
И славный паж так мил и юн.
Ревут за лесом медью трубы,
И майский ветер – кот- баюн,
Игриво цапнет за косицы.
Синица на разрыв поет.
Ну как тут было не влюбиться
В него и в ночь. Ночь напролет.
А утром звон подков и стали.
Восторженно кричал герольд,
Народ, ликуй! Нам весть прислали:
Король вернулся! Наш король!
И за улыбкой дружелюбной
Предательски дрожанье губ.
И спросит твой король прилюдно:
– Верна была? Тебе я люб?
Ты к королю протянешь руки,
Нальешь мальтийского вина:
– Я так устала от разлуки.
О, сир! Я верная жена.
Ты примешь пояс и корону.
И слышал лишь полночный страж,
Как, скрючившись, рыдал за троном
Забытый всеми юный паж.
Косарь
Влюбиться в разворот усталых плеч,
В замах руки в оплетке синих вен.
И дробно сердце, будто как картечь.
Взгляд искоса. И вот он сладкий плен.
И вновь замах. И падает как встарь,
Трава, как раб, послушно возле ног.
За рядом ряд идет лихой косарь,
А я плету ромашковый венок.
Напьется из кувшина молока,
Окинет взглядом покоренный луг,
И вижу, как дрожит его рука,
Но он упрямо начинает круг.
И до последней утренней росы,
Косарь, как воин, будет жить в строю,
И будто меч сверкает сталь косы,
А после я рубашку подаю.
И терпкий запах скошенной травы
Дурманит пуще дорогих духов.
И я теряю ясность головы,
Когда такой косарь среди лугов.
Красивые дела
Спешим мы часто мимо красоты.
Всё ищем смысл в вещах безликих.
Упали мысли, как оливки,
В палящий зной, каскадом, с высоты.
Ни в банку, ни в салат нехороши.
И на земле они без дела
Ненужные ты выкинь смело.
Радей о красоте своей души.
Как классик говорил: – Не верь словам.
Слова пусты по своей сути.
Словами, как угодно, крутят.
Но разгляди красивые дела.
Вон кто-то на пожаре спас дитя,
Иль дом нашел бездомной кошке.
Такие бисерные крошки,
Ты погляди, алмазами блестят.
Из этой ткани, словно платье, мир
Любовью сшит, Надеждой, Верой.
Но треплют ткань уж век не первый.
Чем меньше дел красивых – больше дыр.
Лебединая верность
Я был любим. Несли крыла
Двоих нас в синие вершины.
Ей смертью стала та стрела.
Вы – люди иль бездушные машины?
Не видеть мне небесный край,
Где громоздятся злые тучи,
Мне не с кем в них теперь играть.
О Боже, я прошу, не надо мучить.
Мою любовь не прячь в острог
Бескрайней безразмерной боли.
Источен болевой порог
Души, как скользкий лед кристаллом соли.
Играет солнце. Водный блик,
Что свет в глазах моей подруги.
Я к телу белому приник!
Напрасно. И жалки все мои потуги.
Я только лебедь! Я не Бог!
Хоть умная, но все же птица!
Я сердцу, если б только мог!
То приказал в груди не биться.
Пусть улетает белый клин.
Живым пусть небеса – награда.
Я в мягкость снежных перелин,
Уснув, ложусь с любимой рядом.
Всехсвятское
Люди спят, деревья растут.
На деревьях вольные птицы.
У Некрополя на границе
Стоят Ангелы на посту.
И как дышится здесь легко.
Иду, ступая осторожно.
И за деревьями сторожка
Косая, будто под хмельком.
И сторож дед ей как под стать.
С утра уже слегка поддатый.
Он на войне служил солдатом.
Здесь у него отец и мать.
Он поболтать всегда готов.
Тут в основном все молчаливы.
Сует кладбищенские сливы.
Они вкусны, не хватит слов.
Он говорит, что по ночам
Ему всё чаще здесь не спится.
Идет, а лица вереницей,
И чудится, что все кричат.
Иные, жизнь едва начав,
О том, что вот ушли до срока.
И смотрят так с прищуром, строго.
А у других в глазах печаль.
Эх, если б мог он их поднять.
Но может лишь стоять на страже,
За столько лет смирился даже.
В свой срок проводит и меня.
Моргну, мелькнет среди могил
Ничейная большая кошка,
А где же сторож и сторожка?
А разговор? Не сон ли был?
Чего гадать… Махну рукой.
Ушедшие, спокойно спите.
Пускай подарит вам Хранитель
Всем. Кротким, вздорным. Всем. Покой.